Текст книги "Легенды и мифы мировой истории"

Год спустя Цезарь мобилизовал для завоевательной экспедиции уже более серьезные силы: более 800 галер, а на них – пять легионов численностью 25 тысяч человек, да наемных кавалерийских когорт паннонийцев и батавийцев – еще несколько тысяч.

На этот раз гигантское войско встречал совершенно пустынный, словно вымерший берег. Воины воспрянули духом, решив, что варвары, увидев силы римлян, благоразумно решили отдать им землю без боя, но Цезарь ни минуты не разделял этого заблуждения. Он понимал, что их заманивают в западню.

Так оно и вышло. Бритты поджидали римлян в кантийских дубравах. Их атаки были молниеносны и слаженны. Они появлялись неожиданно и так же неожиданно исчезали в лесу, словно призраки.

Дело осложнялось еще и тем, что раздобыть хлеба и фуража для войска римлянам было невозможно, бритты позаботились об этом! Легионеры шли по черным, еще дымившимся полям. Деревни были пусты. Армия начала голодать. И тут из дуврского лагеря на берегу к Цезарю прискакал гонец с плохой вестью: необыкновенно высокий прилив сорвал корабли с якорей, и многие из них затонули, протаранив друг друга, а на остальных – совершенно поломаны снасти. Опять не учли римляне силы северных приливов, поставив корабли на якорную стоянку слишком близко один от другого… В голодном войске назревал бунт. И Цезарь, взвесив все обстоятельства, решил немедленно возвращаться на уцелевших галерах в Галлию.

Официально Цезарь Британию не завоевал. Он не оставил на острове ни единого римского солдата, не потребовал от Сената триумфа – шоу, с помощью которого народу Рима объявляли о новом колониальном приобретении. А потом началось и в самом Риме такое, что, как мы знаем, стало Цезарю совсем не до Британии. Вероятно, полагая, что его новый титул – dictator perpetuo[61]61
  Dictator perpetuo – пожизненный, или «вечный», диктатор (лат.).


[Закрыть] – делает его неуязвимым, Цезарь презрел предсказание авгура-прорицателя: «Бойся мартовских ид». И вот уже – удары кинжалов, и слабый хрип «Et tu Brutus», и кровавые пятна на белом мраморном полу курии… К тому времени галлы, казалось, окончательно убедились, что сопротивляться «Первому миру» – бессмысленно и даже глупо. И сложили оружие. А Риму только этого и нужно было. Когда римляне завоевывали новую колонию, какой бы далекой она ни была, они сразу же заселяли ее и обустраивали по образу и подобию метрополии. При этом они никогда не требовали от завоеванных народов полного отказа от местных традиций или богов: да продолжайте вы жить, как и раньше, вот только чтоб дань платили исправно, без проволочек, и мертвых хоронили на специально отведенных для этого кладбищах, да нужду справляли в специальных отхожих местах, откуда все водой вымывается, чтоб зараза не распространялась. Пожалуй, и все. И галлы, особенно на юге (совр. Лазурный Берег Франции), совершенно успокоились, и большинство даже очень втянулось в римский образ жизни: бани, тоги, гладиаторские бои, жареные мыши-полевки в медовом соусе, да и вообще… А вот в Британии еще почти сто лет все шло по-старому…

Теперь галлы, посещавшие родственников и друзей в Британии, наверное, уже начали задирать перед ними носы, звать за глаза деревенщиной, от пива и медовухи отказывались, от бобрятины воротились, кутались в белые тоги и за столом требовали непременно импортных вин да новомодных капусты и моркови, о которых в Британии и не слыхивали. Растительность на лице совершенно у галлов из моды вышла, как и кожаные штаны, а модными стали чисто выбритые подбородки, короткие стрижки, горбатые носы и грамотность.

И завоеватели-римляне тоже вроде бы успокоились. Вот только к отчаянно сопротивлявшимся жрецам-друидам они оставались непримиримы. Большое количество друидов бежало из Галлии на запад Британии, в священные дубравы острова Мона. Оттуда жрецы вели упорную, словно тлевшую под пеплом отгоревшего костра вторжения, борьбу с римлянами – как с завоевателями и идеологическими противниками.

А о Британии в Риме забыли, казалось, совершенно.

Однако бритты вскоре сами напомнили о себе Риму.

«Разделяй и властвуй»

Случилось так, что поругались в племени атребатов предводители – отец и сын. Это племя всегда считало себя цивилизованнее других британских племен, восхищалось римским образом жизни в Галлии и, наконец, заключило, что никакого не будет вреда иметь цивилизованных поработителей, которые принесут наконец прогресс в эту черт знает какую отсталость. И, может, даже построят, наконец, хорошие дороги, а то ведь грязь в дожди – по колено! Этому потом и впрямь суждено было сбыться. Но сейчас речь – о ссоре этих отца и сына по какому-то не слишком глобальному, однако чувствительному для обоих поводу.

Оба были горячи. Слово за слово – и отец лишает сыночка всех надежд на, хоть и не бог весть какой, но престол. Тогда сынок, юный Амминий (так он назван в римских источниках), в сердцах отплывает за море – искать поддержки в самом Риме. Чтоб показали как следует самодуру родителю, а на трон – посадили его.

В это время в Риме правил император по имени Гай Юлий Цезарь Август Германик. Вот только этим именем его сегодня мало кто называет. А известен он как Калигула. И вот почему. Его отец, боевой генерал Германик, часто брал юного Гая Юлия на театр боевых действий и маневры, и мальчонке даже сшили легионерский костюмчик и стачали армейские сапожки детского размера, которые страшно развлекали взрослых легионеров. Ну вот, как прозвали его Caligula, то есть «Сапожок», так и пошло. А потом он подрос и стал императором.

Психиатрические проблемы Сапожка со временем стали очевидными даже людям, бесконечно далеким от медицины, а именно – преторианским гвардейцам императорской охраны. Работой преторианцев было, естественно, императоров охранять, но в особых случаях они проявляли инициативу и решали уже по ситуации – охранять или же совсем наоборот. А Калигула явно становился таким «особым случаем». Преторианцы невозможно устали от его непредсказуемых жестоких выходок и пребывали в постоянном беспокойстве за себя и свои семьи. Плутон там с ним, что спит он с собственными сестрами и одной из них живот вскрыл, чтобы она вознеслась на небеса и стала богиней, – дело семейное, но закрыть хлебные закрома и устроить в Риме голод – просто так, потому что скучно?!

Вот в его правление и прибывает в Рим некий Амминий из Британии. И в Риме вдруг вспоминают о далеком острове, который до сих пор все еще, оказывается, не является официальной колонией!

Начинает Калигула за здравие. Просит показать на карте, где это такая земля Британия. Ему показывают. Он становится в театральную позу и патетически объявляет, чтоб готовились к походу. Распоряжается о выделении на войну финансов, собирает легионы. И даже сам решает плыть к берегам Британии на флагманском корабле.

До этого момента – никакой особой патологии.

Однако на подходе к острову (то ли ему мозги по пути совсем штормом растрясло, то ли еще какая нашлась причина) император пришел в смятение от высоты дуврских утесов и приказал своим легионерам – лучшим профессиональным военным тогдашней Европы – после изнурительного морского перехода походить по дуврскому пляжу и пособирать красивых ракушек – «трофеи», мол, «войны с Нептуном», но на утесы не подниматься и вглубь острова не идти.

После чего приказал отплывать обратно.

Можно только представить себе многоэтажную, многоколонную и многовесельную латынь, которая оглашала британский берег в процессе сбора легионерами «трофеев Нептуна». Тот факт, что Сапожка не порешили уже там и тогда, говорит о необычайной выдержке и дисциплине древнеримского солдата. Про Амминия никто уже больше не вспомнил.

С Калигулой покончили уже дома, свои же преторианские гвардейцы, старым римским способом – тридцать кинжальных ударов в театре.

Единственным кандидатом на трон оказался Клавдий. Презентабельной наружностью будущий император не отличался: хромой, заика, из носа постоянно течет, к тому же возраст весьма уже зрелый. Во время передряг с убийством Калигулы он, не сразу поняв, кого убивают и за что, до того испугался, что преторианцам пришлось буквально отрывать его от портьеры, в которую он от страха пытался завернуться и спрятаться, и чуть ли не насильно объявлять его императором. Однако впоследствии говорили, что свое слабоумие Клавдий просто разыгрывал, чтобы обезопасить себя от собственной «милой» императорской семейки, представители которой были весьма изобретательными в способах устранения друг друга. И вот, когда все родственники взаимоустранились, а последнего добила охрана, и бояться Клавдию стало нечего, новый император, сразу перестав притворяться недоумком, проявил себя вполне эффективным правителем. Вовсе к тому же не лишенным честолюбия!

Он был далеко не глуп и начитан. И ему хотелось исправить впечатление от унизительного начала своего правления, от той истерики и как его от портьеры отрывали – в общем, от всего, что не способствует формированию императорского имиджа. Поразворачивал Клавдий свитки в своей библиотеке, «посоветовался» с мудрыми древности. И пришел к выводу, что самый лучший способ утверждения себя в должности – приобретение новой колонии и грандиозный пиар-триумф.

Остановился Клавдий ласковым средиземноморским вечером перед той же картой обитаемого мира, что до него показывали Калигуле. И, наверное, подумал: «Галлия – уже неотъемлемая часть империи. Германия – слишком крепкий орешек… А вот Британия – как раз то, что мне надо. Тем более что сам Цезарь покорить ее не смог».

И вот 22 марта 43 года к британским берегам опять подходит огромная римская флотилия. Генерал Авл Плавтий, рьяный вояка с опытом победоносных кампаний в Африке и на Балканах, вступает на британскую землю: 20 тысяч легионеров, еще 20 тысяч вспомогательного войска, а еще припасы, лошади, катапульты! И – совсем уж невиданное дело – британскую прибрежную гальку тяжело попирают колоннообразными ногами ревущие живые горы, покрытые панцирями. Римские боевые слоны. Смертоносные бивни – с железными наконечниками. Можно представить себе чувства полуголых кельтов, увидевших все эту надвигавшуюся на них мощь империи… Сопротивление было отчаянным, но обреченным. Колесницы трещали, британские черепа, как жалкие орехи, лопались под ногами римских чудовищ.

Император Клавдий

…И вот Клавдий – в Камулодуне[62]62
  Совр. Колчестер.


[Закрыть], теперь уже римской «столице Британии». В центре города быстро соорудили возвышение под большим пурпурным навесом, а на нем – трон с золотыми львиными лапами (все – привезено с собой как раз для такого случая!). На травке неподалеку пасутся распряженные слоны, а перед императором, под внимательными взглядами неулыбчивых, вооруженных до зубов преторианцев – одиннадцать бриттских вождей.

Среди них – один гигантского роста, широкоплечий, нестарый еще, но с седыми усами по самую грудь и глубоким шрамом на лбу. Предводитель племени иценов. По имени Прасутаг…

Он стоял, широко расставив ноги, словно, чем больше он занимал пространства, тем больше это придавало ему достоинства. Их взгляды встретились. Британец смотрел на Клавдия спокойно и даже задумчиво, как равный.

Бриттских вождей заставили опуститься на колени и принести клятву верности императору и Риму. Даже на коленях Прасутаг был только немного ниже Клавдия, когда тот стоял в полный рост. Клавдий, чуть прихрамывая, почему-то подошел именно к нему, вождю иценов, решительно отстранив встревоженных преторианцев. И задал ему странный вопрос:

– О чем ты думаешь, бритт?

Молодой, гладко выбритый переводчик из племени атребатов, подобострастный к римлянам, высокомерный к бриттам, перевел вопрос.

Вождь не удивился. Только усмехнулся горько:

– Я думаю, как бы мне сделать так, чтобы сейчас вообще не думать…

Переводчик чуть замялся, но перевел в точности. Все замерли. Император улыбнулся, и все рассмеялись. Клавдия этот ответ убедил в мысли, вычитанной еще у грека Геродота: что самое опасное заблуждение цивилизованного человека – недооценивать тех, кого считаешь варварами.

Прасутаг, в свою очередь, прекрасно понимал, что сопротивление такой силе равносильно самоубийству, а умирать сейчас – совершенно не входило в его планы еще и потому, что дома он на время оставил свою огненноволосую юную новобрачную – Боудикку… Вождь чувствовал, что стареет, и ему хотелось напоследок немного простого счастья.

Несмотря на унизительные для него обстоятельства их встречи, Прасутагу хромой император даже чем-то понравился. Он производил впечатление разумного человека, с которым можно иметь дело. Что вскоре и подтвердилось, потому что обратно домой Прасутаг, а также и остальные вожди увозили внушительное количество римских монет. Монеты не только подсластили горечь поражения, но и заставили вождей пересмотреть и отложить планы организации «партизанского» сопротивления захватчикам.

Клавдий добился того, из-за чего и был затеян британский поход: в сознании римлян он стал теперь победоносным императором Тиберием Клавдием Цезарем Августом Германиком, и никто больше никогда не вспомнит зеленую обмоченную портьеру. Тем более что на монетах с его изображением, отчеканенных в честь победы над Британией, ни хромоты, ни соплей под носом было совершенно не видно.

На завоеванном острове император не задержался, надо было спешить: в Риме уже готовились к грандиозному триумфу. Да и поведение жены, развратницы Мессалины, становилось в отсутствие мужа все более возмутительным.

* * *

Начался римский период британской истории. Историки умалчивают, куда делись потом боевые слоны. Может быть, простудились, и хитрые легионные повара скормили их под видом говядины ничего не подозревавшим легионерам? В любом случае слоны в Британии как-то не прижились.

Но прижились другие реалии римской цивилизации. На острове усиленными темпами начинают строиться дороги, форты, поселения. На довольствии в римской армии всегда находилась еще одна – армия военных строителей. Километры сначала свитков, позднее – бумаги, еще позднее – киноленты потрачены на императоров, гладиаторов, легионеров, римских проституток и рабов, а ведь без незаметных героев Рима – архитекторов, строителей и инженеров – никакой грандиозной империи и не было бы никогда.

Очень понравилось римлянам место у широкой реки Тамесис, которое они назвали Лондиний и сделали своим главным портом. И вскоре исчезли с берегов Тамесиса-Темзы круглые крытые соломой глинобитные хатки местных жителей, а стали спешно строиться причалы, рынки, склады, лабазы, лавки менял. Купцы со всей империи хлынули сюда, на девственно ненасыщенный рынок, который барыши сулил огромные, так как потребительская культура в колонии уже начинала пускать корни. В Лондинии уже жили и работали купцы и негоцианты (так римляне называли оптовиков и маклеров), создавалась товарная биржа. «Свято место» было выбрано римлянами удачно: сейчас как раз здесь – лондонский Сити.

Из всех провинций империи стали приходить в Лондиний корабли, привозя переселенцев с семьями – строителей, военных инженеров, бюрократов, официальных «служителей культа», неофициальных прорицателей, художников по мозаике, скульпторов и камнерезов, ювелиров, организаторов гладиаторских шоу, греков-учителей, египетских докторов, проституток и сутенеров и профессиональных мошенников да мало ли еще какого люда! В общем, жизнь покатилась не по бездорожью, а по добротной кирпичной дороге цивилизации.

А укреплений никаких в Лондинии не предусмотрели, гарнизона – тоже. Думали, что эта территория прочно признала римскую власть и защищаться уже не понадобится…

Столицей, однако, оставался Камулодун. И там затеяли строительство роскошного «идеологического центра» – храма Императора Клавдия с массивными колоннами, портиками и гигантскими скульптурами, показывающими завоеванным кельтам величие империи. А те на все это задирали головы так, что шапки падали, и, надо думать, многие проникались: сопротивление – бесполезно…

Устроена была в Камулодуне и колония для легионеров-ветеранов. Если римский легионер, отслужив 25 лет, доживал до пенсионного возраста, ему обычно вручали свинцовую табличку с текстом о законной демобилизации и провожали на заслуженный отдых, выделив кусок земли на завоеванной территории. Если он еще чувствовал в чреслах пульс, то в срочном порядке женился на местной красавице или на купленной рабыне и старался в отпущенное природой время обзавестись потомством.

Большие колонии ветеранов были также в Лондинии и в Веруламии (ныне Сент-Олбанс).

Древнеримские термы в британском городе Бат

Но эти колонии как раз и создавали напряженность: для своих поселений ветераны конфисковывали земли местных племен. И земли, естественно, не какие-нибудь, а самые лучшие. Римские власти, правда, иногда представляли конфискацию как «покупку» и давали марионетке вождю чисто символическую сумму, или «аренду», чтобы тот мог тешить себя тем, что сохранил хоть остатки своего достоинства. Некоторые вожди принимали это как неизбежность. Другие – безрезультатно сопротивлялись.

Неприятие римлян никогда не угасало в Британии совершенно. Общество разделилось на романо-бриттов – богатую, образованную элиту, порою уже мало отличимую от римлян, принявшую культуру завоевателей, и тех, кто явно или тайно им противостоял.

Римляне не обольщались насчет симпатий к себе населения завоеванных стран. Но, будучи от природы реалистами, никакой «борьбы за умы и сердца» населения не вели – понимая затруднительность совмещения этой «борьбы» с вооруженным контролем над территорией. Если римлянин убивал мужчину кельта, то даже самая серьезная разъяснительная работа «среди его семьи» вряд ли могла помочь родичам погибшего встать на точку зрения легионеров. Оставалась только неусыпная бдительность. Но и бдительность понемногу притуплялась. Расслаблялись. Высокомерие – бич всех колонизаторов. Вот что, например, писал из Рима великий оратор Цицерон своему служившему в Британии брату: «Из твоих писем касательно британских дел мне ясно, что в Британии нам бояться нечего…» Не понял великий оратор: брат, наверное, просто в Риме маму волновать не хотел.

Колониальные захваты чужой территории – вещь для коренного населения очень неприятная. И сначала захватчикам отчаянно сопротивляются, а потом лет сто пятьдесят сочетают партизанскую войну с подпольной борьбой и отдельными масштабными восстаниями. Однако, если ничто не помогает, наконец смиряются. А потом начинают тихо недоумевать: а что мы на рожон-то лезли? Гляди-ка, у нас теперь и канализация, и уличное освещение, и дети в школу ходят, да и дань последнее время берут по-божески. А лет через триста – четыреста исконным жителям уже кажется, что такой порядок вещей был с начала времен, и, когда колонизаторы по ряду причин решают наконец отбыть, за фалды их цепляются и, в слезах, машут с берега вслед кораблям платочками. Но, даже если не цепляются – понимают, что стали теперь, через триста – четыреста лет, во многом сами походить на своих завоевателей, а завоеватели стали чуть похожи на них. И это теперь – навсегда.

Население в Британии все больше смешивалось, и рождались в новой колонии римляне, которые домом своим считали уже Британию. Жизнь входила в организованное русло. Каждое крупное племенное объединение имело теперь свой «административный центр» – цивитас и его «совет» – курию, в которую входили все вожди более мелких племен. Были также: муниципальный суд, отдел по обеспечению в цивитас чистоты, отделы, ответственные за водопровод и канализацию, за гражданское строительство и захоронение мертвых. В каждом крупном поселении открывался рынок, а с ним – лавки, брадобрейные, школы, бани, небольшие деревянные амфитеатры, бордели.

На юго-востоке романизация населения проходила вполне успешно. А вот с племенами силуров и ордовиков на западе, с пиктами на севере – приходилось возиться. Ничего не могли с ними поделать римляне. В открытый бой, в котором римляне не знали себе равных, те вступали редко, а изматывали захватчиков партизанской войной – засадами и «актами терроризма». От пиктов, чтобы не докучали, просто отгородились внушительным валом. Те вожди (в основном, на юге), что приняли римлян безоговорочно, получили за это виллы с колоннами, мозаичными полами и паровым отоплением, «легитимную власть» над своими подданными, подвалы лучших италийских вин[63]63
  Пример такой усадьбы – прекрасная вилла Когидубнуса в Фишборне, недалеко от современного Чичестера (графство Гемпшир).


[Закрыть]. Другие хоть и хмурились, и кляли колонизаторов на своем языке, но внешне вроде бы тоже смирились с положением римских «королей-клиентов», или, проще, марионеток. Им, в обмен на хорошее поведение, тоже выделяли финансовые подачки. И думали римляне, что уж теперь-то в Британии все достаточно спокойно…

К тому времени Клавдий умер, и императором стал Нерон, последний представитель династии Юлиев-Клавдиев. Что-то явно не заладилось в генетике этой семейки: что ни император – или убийца, или извращенец, или и то и другое. Клавдий был единственным более-менее нормальным. И вот теперь – Нерон. Эстет-поджигатель. Когда пылал Рим, подожженный по его приказу, он с балкона смотрел на пожарище и пел посредственным голосом, плохо аккомпанируя себе на струнном инструменте. А ведь начал он, как и Калигула до него, тоже без явной патологии. Но мы отвлеклись.

С приходом Нерона для Британии тоже настали другие времена.