Текст книги "Прогулки с Хальсом"

– Франс!

Дирк потряс брата за плечо. Тот оторвался от размышлений и огляделся. Надо же, пока он погружался в думы, они успели выйти на городскую площадь! Как и в других голландских городах, почетное место здесь занимал крытый рынок – символ процветания Нидерландов. Торговля так и кипела: продавцы зазывали покупателей, вдоль рядов то и дело проходили бдительные инспекторы муниципалитета, проверяли качество товара. Не дай бог, если обнаружится протухшее мясо или несвежая рыба! Негодного продавца высекут прямо на площади в назидание другим да еще приговорят к крупному штрафу!

Площадь обрамляли здания ратуши и собор Святого Бавона – главный собор Харлема. Голландские зодчие отказались от готических образцов архитектуры и строили свои церкви круглыми. Учение Кальвина, вытеснившее католическую религию, запрещало украшать церкви статуями и картинами: изображение Бога кальвинисты считали святотатством. И голландские живописцы поневоле обратились к бытовым сюжетам, которые нравились их покупателям – состоятельным горожанам, крестьянам, ремесленникам. Простые люди становились главными героями полотен, да и по праву: малочисленная нация, сумевшая добиться независимости от могущественной Испании, гордилась своими победами.

Взгляд Франса упал на большой плакат, прикрепленный к стене ратуши.

– «Суд над ведьмой из Олдервальде», – прочитал он вслух, поднял брови и обернулся к Виллему: – Что это такое? Новое представление? Давайте посмотрим!

К удивлению Франса, весельчак Виллем не поддержал друга:

– Нет, Франс, не стоит. Право, ничего интересного.

Франс молча подхватил его под локоть и потащил к распахнутой двери. Виллем выругался себе под нос. Зная характер Франса, нельзя было говорить «нет»! Нужно было согласиться и тут же прикрыть ладонью ленивый зевок! Ровно через десять минут они уже сидели бы в уютном кабачке и обмывали пополнение славной гильдии живописцев Харлема!

Впрочем, сопротивляться было поздно. Франс тащил толстяка Виллема вверх по лестнице, за ними неотвязно следовал хвостик Дирк. Друзья одолели подъем и оказались на галерее, полукругом обрамлявшей зал. Зрителей было так много, что они с трудом нашли себе местечко возле самых перил.

Внизу развернулось торжественное действие, похожее на театрализованное представление. В центре зала за длинным столом сидели люди в черных плащах с капюшонами: церковный совет Харлема в полном составе. Перед судьями стояла темноволосая худенькая женщина в традиционной крестьянской одежде, и публика со страхом разглядывала маленький горбик под белой рубашкой обвиняемой. Прокурор зачитал обвинение, и к допросу приступил церковный совет.

– Неельте Аринсен из Олдервальде, таково твое имя, женщина? – спросил председатель суда.

Женщина подняла голову и тихо ответила:

– Да, ваше преподобие.

– Ты слышала, что говорил почтенный господин прокурор?

– Да, ваше преподобие.

– Сознаешься ли ты в тайном колдовстве и знании черной магии?

– Нет, ваше преподобие.

Женщина говорила негромко, но в зале царила такая тишина, что каждое слово слышалось отчетливо. Впрочем, после этого ответа по залу пронесся приглушенный возмущенный гул. Председатель совета ударил серебряным молоточком в оловянный гонг и обвел публику строгим взглядом.

– Тихо, там! – выкрикнул секретарь суда, подняв голову.

Шум на галерее мгновенно смолк.

– Благодарю вас, – сказал председатель суда секретарю и продолжил допрос: – Значит, Неельте Аринсен, ты отрицаешь обвинение целиком?

– Да, ваше преподобие.

Председатель суда перебрал бумаги, лежавшие перед ним на столе.

– Тогда как ты объяснишь расположение родинок на твоем теле? – Он поднес лист поближе к лицу, близоруко сощурился и зачитал отрывок обвинения: «…образуют своим расположением след когтей лукавого, которым метятся его слуги от рождения…» – Председатель положил бумагу на место и сурово взглянул на обвиняемую. – Тебя осматривали перед тем, как привести сюда? Да? Тогда почему ты отрицаешь очевидное?

– Я такова, какой меня создал Бог, – тихо, но твердо ответила женщина. – Отчего Богу было угодно отметить мое тело родинками, знает только он.

– Ваше преподобие! – выкрикнул секретарь, напоминая, как следует обращаться к главе церковного суда.

Женщина промолчала, и мужчины, сидевшие за столом, мрачно переглянулись.

– Ну хорошо, – продолжил председатель церковного совета после паузы. – Оставим первый пункт обвинения. Но тут говорится, что тебя взвесили, и взвешивание показало малое число. Женщины твоего возраста должны весить гораздо больше. Известно, что ведьмы и колдуны всегда весят меньше, чем добрые христиане. Как ты это объяснишь?

– Я… – Женщина судорожно вздохнула, но заставила себя договорить: – В детстве я упала с крыльца дома и сильно ушибла спину. После этого почти перестала расти, зато у меня начал расти горб…

Она умолкла и опустила голову.

Публика заговорила в полный голос: горб на спине – неопровержимое доказательство принадлежности к темным силам! Все ведьмы горбаты! Надо же, до чего доходит бесстыдство этой колдуньи, она говорит о своем уродстве, не дожидаясь вопросов судьи!

Председатель снова с силой ударил молоточком в гонг, дождался наступления тишины.

– Ты хитра, женщина. Я хотел спросить о… твоем горбе, но ты меня опередила. Значит, твой ненормально малый вес и горб – следствие падения с крыльца?

Видимо, женщина сумела взять себя в руки, потому что ее голос зазвучал с прежней твердостью:

– Это так, ваше преподобие. Еще жива повитуха, принимавшая роды у моей матери. Она может подтвердить, что я родилась без всяких уродств и была крещена на шестой день после рождения, как и полагается доброй христианке.

– Вот за эти шесть дней дьявол до тебя и добрался! – крикнул кто-то из зрителей.

Плечи женщины вздрогнули, но она не обернулась, а председатель суда на этот раз отчего-то не ударил молоточком в гонг.

– Хорошо, предположим, что все так. Тогда как ты объяснишь эту запись? – Председатель порылся в кипе документов, достал нужный лист и громко прочитал, чеканя каждое слово: – «Целебное средство производится из смертного пота, собранного со лба повешенного или умершего в жестоких мучениях, смешанного с двумя унциями человеческой крови, несколькими каплями топленого свиного сала, льняного масла и пряными добавками…» – Председатель выдержал эффектную паузу, обвел зал торжествующим взглядом и, подняв указательный палец, возвестил: – Эта бумага была найдена в доме обвиняемой! Я говорю правду, Неельте Аринсен, или ты снова заявишь, что это ложь?

Женщина обхватила себя руками за плечи. Она сильно дрожала.

– Отвечай!

Голос председателя прокатился по залу многократным эхом. Обвиняемая еще крепче обхватила себя руками и прошептала:

– Это так, ваше преподобие, бумага моя.

– Ага! – Председатель суда торжествовал. – Наконец-то мы добрались до правды! Ответь мне, женщина, для чего тебе понадобилось это средство?

– Я хотела избавиться от своего уродства, – прошелестела обвиняемая.

– Не слышу!

Обвиняемая подняла голову и отчаянно выкрикнула:

– Я хотела избавиться от своего уродства! Поймите, я ведь женщина! Мне тяжело быть… не такой, как остальные люди!

Председатель откинулся на спинку кресла. Его лицо искажала гримаса отвращения.

– Ты лжешь! С помощью этого колдовского зелья ты отравила скотину в своей деревне!

– Но моя скотина подохла так же, как и соседская! – возразила женщина.

– Это ловкий трюк, чтобы соседи не догадались, кто навел порчу на их скот! – сказал прокурор, первый раз вмешиваясь в ход судебного процесса.

Председатель суда поблагодарил его красноречивым взглядом.

Повисло тяжелое молчание. Женщина дрожала все сильней, обхватив себя обеими руками. Ее горб притягивал и завораживал взгляды зрителей.

Председатель суда шепотом посовещался с членами совета и громко объявил:

– Неельте Аринсен, мы предлагаем тебе пройти последнее испытание. Как известно, ведьмы и колдуны не могут утонуть. Мы опустим тебя в чан с освященной водой, и если ты останешься на поверхности… – Председатель суда не договорил, да этого и не требовалось. – Ты согласна?

– Да, ваше преподобие, – ответила женщина, не раздумывая.

Зрители изумленно переглянулись. Что за чудеса? Ведьма не боится освященной воды? Да она от одной мысли о ней должна забиться в корчах!

– Принесите все необходимое, – распорядился прокурор.

Секретарь суда вскочил со своего места и выбежал из зала. Через несколько минут в дверь вкатили громадную чашу. Служители установили ее в центре зала и начали наполнять водой. Священник приблизился к Неельте, выставив вперед распятие, словно оружие. Под этим прикрытием двое мужчин уложили обвиняемую на пол, связали большие пальцы ее рук с большими пальцами ног. Женщина скорчилась в странной и неудобной позе. Служители наполнили чан освященной водой и столпились в дверях, жадно ожидая, что будет дальше. Священник прочел короткую молитву, Неельте подняли с пола и понесли к чану.

Члены суда приподнялись со своих мест, а вслед за ними начали вставать со скамей зрители. Раздался всплеск, разлетелись в разные стороны брызги, и по залу прокатился единодушный вздох: женщина не ушла под воду, а осталась на поверхности!

– Она же очень худая, – вдруг нарушил тишину Франс.

Виллем поспешно толкнул друга в спину.

Впрочем, это замечание осталось незамеченным. Зрители и члены суда, как завороженные, не могли отвести глаз от чана. Бесконечно долго длилось тягостное молчание. Наконец председатель подал знак. Двое служителей под прикрытием распятия вытащили обвиняемую из воды.

– Не развязывайте ей руки! – крикнул испуганный женский голос.

Председатель успокоил всех красноречивым жестом: вытащил из-под плаща распятие и выставил его перед собой. Зрители лихорадочно схватились за цепочки на шее, и через минуту зал ощетинился многочисленными распятиями.

– Неельте Аринсен, хочешь ли ты что-нибудь сказать напоследок? – торжественно спросил председатель. Его рука с распятием заметно дрожала.

Несчастная подняла лицо, по которому стекали то ли капли воды, то ли слезы, и обвела зрителей отчаянным умоляющим взглядом. Ответом была гробовая тишина и выставленный частокол распятий. Она опустила глаза и едва заметно качнула головой.

– Уведите ее, – распорядился председатель.

Священники, лица которых были прикрыты капюшонами, вывели обвиняемую из зала, и зрители вздохнули с облегчением. Распятия снова спрятались под рубахи.

– Заседание окончено, – объявил председатель. – Приговор будет оглашен публично ровно через неделю. Идите, и да хранит вас Бог!

Виллем подхватил под руку оцепеневшего Франса и буквально выволок его на улицу. Лицо Франса было бледным, нижняя губа прикушена почти до крови. Дирк осмелился спросить:

– Что с ней сделают?

Виллем промолчал, а Франс глухо ответил:

– Сожгут на костре.

– Только за то, что она не утонула? – спросил Дирк и тут же умолк, увидев, как лицо брата исказила мучительная гримаса.

– Я же говорил, не стоит сюда заходить, – пробормотал Виллем, но Франс его не услышал.

– Я хорошо помню, как родители бежали из Антверпена, – сказал он. – Дирку повезло, он родился здесь, в Харлеме. Он не видел, как ночью в Антверпене жгли на кострах… живых людей. Но это делали испанцы, испанцы, будь они прокляты! Почему же здесь…

Франс не договорил и отвернулся. Виллем покачал головой.

– И ты решил, что Бог поместил плохих испанцев на одном берегу, хороших голландцев на другом и пустил между ними реку? Это было бы слишком просто, друг мой.

Франс резко повернулся к другу.

– Но надо же что-то делать! Это какое-то безумие! Объясни, за что осудили эту несчастную? За родинки? За то, что она упала с крыльца и у нее вырос горб? За то, что она такая худая и не может утонуть? За что?!

Виллем сухо кашлянул, прикрывая рот кулаком.

– В Олдервальде подохла вся скотина, – сказал он. – Люди остались без средств к существованию и хотят найти виноватого. Лучше всего человека, не похожего на остальных. Почему бы и не эту женщину?

– Ты правда так думаешь? – Франс прищурился.

– Это не я, это они так думают. – Виллем кивнул на зрителей, выходивших из ратуши. – И что прикажешь с ними делать? Раскроить глупые головы и вложить в них свои мозги? Сжечь на костре? Посадить в тюрьму за невежество и суеверия?

Тут он осекся, потому что глаза Франса вспыхнули ненавистью. Виллем оглянулся. По площади торжественно шествовал церковный совет, возглавляемый председателем суда. Виллем быстро шагнул вперед и заслонил друга.

– Не гляди так, слышишь, Франс, не надо!

Минуту Франс боролся с искушением выкрикнуть проклятие вслед людям в темных плащах, а потом резко повернулся и пошел прочь. Дирк побежал было за братом, но Франс с яростью бросил через плечо:

– Оставь меня в покое!

Дирк застыл на месте. Красивое лицо обиженно вытянулось и стало почти детским. Виллем тронул приятеля за локоть:

– Пускай побудет один. Пойдем-ка, друг Дирк, повеселимся.

Дирк взглянул на весельчака Виллема и почему-то подумал, что тот не такой уж веселый малый, как всем кажется.

Неельте Аринсен сожгли на городской площади через месяц после объявления приговора. Она держалась с мужеством и достоинством. Когда священник отказался дать ей распятие, Неельте выдернула из вязанки хвороста два прутика и сложила их крестом. Зрители, собравшиеся поглазеть на казнь, были удивлены: ведьма прочла молитву как настоящая христианка и умерла, сжимая в руках подобие креста из деревянных прутьев. После казни зеваки расходились угрюмые, не глядя друг другу в глаза. Они испытывали не радость, а гнетущую тяжесть, словно стали свидетелями чего-то позорного, темного, недостойного.

Церковники уловили настроение толпы. Это был последний колдовской процесс в Нидерландах.

Глава 2

Москва, август 2007 года

Лена стояла перед большим зеркалом и сосредоточенно разглядывала свое отражение. Не любовалась, трезво оценивала достоинства и недостатки, выискивала самые мелкие и незаметные изъяны, чтобы тут же начать их устранять. Она не имеет права жить в иллюзорном мире, как отпрыски богатых и влиятельных людей. Недавно одна сенаторская дочка во всеуслышание заявила, что у нее, как у всех красивых девушек, возникает много проблем с мужчинами. Лена поразилась, услышав эту фразу. Оказывается, есть люди, у которых напрочь отсутствует чувство реальности! Сенаторская дочка глазела в зеркало и не видела длинного лошадиного лица, врожденного косоглазия и подбородка, похожего на орудие пролетариата – булыжник. Она видела красивую девушку.

Впрочем, на то она и сенаторская дочка, чтобы безнаказанно говорить глупости. Лена себе такой роскоши позволить не могла.

Она смотрела на свое отражение и почти не замечала густых блестящих волос, гладкой кожи, широко расставленных серых глаз, пикантного курносого носа и красиво очерченных губ. Она видела, что кожа после жаркого лета стала сухой, веснушки, с которыми велась война не на жизнь, а на смерть, снова проступили на носу, на талии образовалась лишняя складка, и нужно провести повторное отбеливание зубов. Вот что она видела в зеркале, и зрелище ее вовсе не умиляло.

Привычку к трезвой самооценке Лена усвоила с детства. «Человек должен быть четко ориентирован», – говорила мама и была трижды права. Отношения, которые сложились между ними, можно было смело назвать деловыми. Сантименты, смешное сюсюканье и прочие глупости исключались буквально с пеленок. В пять лет Лена научилась читать, в шесть самостоятельно ходила в детский сад, благо он находился рядом с домом, в семь разогревала обед и мыла посуду за собой и мамой.

Маме было некогда с ней курлыкать, она занималась делом. Четко ориентированная женщина хотела получить хорошее образование, уехать из этой раздолбанной передрягами страны, жить в собственном доме и иметь покладистого мужа.

Вообще-то, на первом месте стоял муж, но вовсе не потому, что маме требовался устойчивый семейный статус. Правильно выбранный муж должен был обеспечить жене условия для достижения главных целей: получения образования и финансовой независимости. Потом с мужем можно было распрощаться.

Впрочем, один раз четкое ориентирование маму все же подвело. После того как первый кандидат в мужья уехал из города, не попрощавшись, все проблемы мама решала сама. Результатом этого принципа было большое белое пятно на том месте, где у других людей семейная история. Лена ничего не знала о своем отце, и разговоров на эту тему мама не одобряла. Не потому, что ей было больно вспоминать о мужском предательстве, просто она не считала нужным даром тратить время. Постепенно Лена научилась смотреть на вещи под рациональным углом и перестала терзаться обидой и любопытством.

Случайная поломка компаса не завела маму в тупик. Она блестяще окончила юридический факультет университета и вскоре приобрела репутацию лучшего юриста города. С каждым годом работы у мамы становилось все больше, а дома она бывала все реже. На воспитание дочери времени почти не оставалось, да этого и не требовалось: Лена уже занималась делом.

Приоритет отдавался английскому языку. Лена ходила к частному преподавателю три раза в неделю, а в промежутках между занятиями добросовестно выполняла домашние задания. Мама не придавала большого значения предметам вроде черчения или физкультуры, но требовала отличных оценок по русскому языку и литературе.

– Ты должна уметь общаться с людьми на самом высоком уровне, – внушала она дочери. – Не распыляйся на пустяки, занимайся основными вещами.

Лена приняла это как руководство к действию. Ее табель выглядел вполне прилично: пятерки по тем предметам, которые мама считала главными, четверки по всем остальным. «Все правильно», – говорила мама, быстро просматривая годовую ведомость. Лена облегченно переводила дух. Мамины слова означали, что ее компас не вышел из строя и стрелка указывает нужное направление.

По выходным Лена отправлялась в гости к бабушке с дедушкой. Мамины родители жили в небольшом одноэтажном домике на окраине города. Повзрослев, Лена часто удивлялась, как у таких милых и мягких людей могла вырасти столь четко ориентированная дочь? Бабушка с дедом напоминали старосветских помещиков Гоголя. Они обожали единственную внучку и охотно позволяли ей бездельничать Но уроки мамы, внушенные с детства, оказались сильнее искушений. Прогуляв целый день, Лена ложилась в постель, обкладывала себя учебниками по русскому, литературе, английскому и добросовестно отрабатывала прогулы. Никто не заставлял ее заниматься, никто не стоял над душой: просто иначе она не могла уснуть.

В десять лет Лене поставили на зубах уродливые железные скобки. Одноклассники попадали от хохота, когда Лена явилась в школу с этим украшением. Каждый ее выход к доске становился событием: скобки заставляли девочку отчаянно шепелявить, и одноклассники беспощадно ее передразнивали. Однажды Лена не выдержала. Пришла домой, расплакалась, выложила маме всю правду и умоляла снова отвести ее к врачу, чтобы снять с зубов это уродство.

– Значит, девочки над тобой смеются? – переспросила мама.

– И мальчики тоже, – подтвердила Лена, стараясь не шмыгать носом слишком громко.

Мама кивнула.

– Ничего страшного. Посмотрим, что они скажут, когда вам исполнится шестнадцать лет.

Лена похолодела от ужаса. Шестнадцать лет! Значит, ей предстоит таскать во рту металлолом и терпеть насмешки еще целых шесть лет! Мама ее успокоила – сказала, что скобки снимут гораздо раньше, когда искривленные зубы выправятся.

– Вот увидишь, твои одноклассники запоют совсем другую песню, – пообещала мама в заключение. – Потерпи, ты мне еще спасибо скажешь.

Лена вздохнула и смирилась с неизбежными мучениями. Скобки сняли через два года, а еще через два, когда Лене исполнилось четырнадцать, она уже считалась самой красивой девочкой в школе. На зависть одноклассницам, у нее были ровные белоснежные зубы и очаровательная улыбка. Насмешки мальчишек прекратились как по мановению волшебной палочки. Глядя на себя в зеркало, Лена понимала: мама снова оказалась права. Впрочем, она уже тогда смотрела на себя трезвым оценивающим взглядом и, как ледокол, прокладывала путь среди айсбергов и ледяных торосов. Школа была окончена с отличными и хорошими оценками, средний балл вполне позволял поступить в приличный вуз. Лена подумала и выбрала московскую финансовую академию.

Поступить удалось с первого раза. Мама крепко, по-деловому пожала дочери руку, поздравила с поступлением и объявила потрясающую новость: она выходит замуж за немецкого архитектора и переезжает в Бонн! Новость Лену просто огорошила.

– Значит, я останусь одна? – спросила она.

К этому времени бабушка с дедом умерли, завещав свой домик единственной внучке.

– Лена, ты уже взрослая, – сухо ответила мать. – Я сделала для тебя все, что могла. Мне пора подумать о собственной жизни.

Лена понимала, что это справедливо. Мама вырастила дочь и правильно ее сориентировала. Пора пускаться в самостоятельное плавание.

Немецкий жених приехать в Россию не пожелал, посчитал это слишком опасным мероприятием. Лена познакомилась с отчимом на свадьбе. Она надеялась, что ей удастся «зацепиться» и остаться в благополучной европейской стране, но мечты оказались мечтами. Отчим сразу четко сориентировал Лену: он не намерен содержать падчерицу, у него есть свои дети и обязательства перед этими детьми. Лена не обиделась. Она давно научилась оценивать обстоятельства с практической стороны.

Что же, не удалось войти в одну дверь, значит, нужно искать другую. Тем более что новую дверь искать не пришлось. Она отворилась сама.

Двоюродная сестра мамы, тетя Эля, разыскала Лену перед началом учебного года. Лена как раз раздумывала, как ей лучше поступить: вселиться в общагу или скооперироваться с какой-нибудь четко ориентированной девушкой и снять квартиру? Но тут на горизонте неожиданно возникла Элла Казицкая, и все устроилось как нельзя лучше.

Десять лет назад двоюродная тетка удачно вышла замуж и переехала в Москву. Нефтяная компания, в которой работал ее муж, начала осваивать крупное месторождение в одной восточной стране, и супругу тети Эли предложили возглавить новый филиал. Контракт был подписан на пять лет. В Москве оставалась без присмотра новая большая квартира, в которой Казицкие только что сделали ремонт. Тетя Эля предложила Лене ключи с условием, что она будет вести добропорядочный образ жизни.

Лена чуть не захлопала в ладоши от радости. Как говорила Ирина Муравьева в известном фильме: «Тебе выпал шанс!» Отличная квартира в престижном доме! Лучших декораций для постановки сериала под названием «Ищу приличного мужа» не придумаешь!

Лена переехала в теткину квартиру, осмотрелась и четко сориентировалась на новой местности. Открывался сезон охоты на перспективных московских мальчиков, а для этого следовало приискать себе достойных предков. Лена вдумчиво занялась составлением генеалогии. Банкиры и депутаты отпали сразу: такими суммами на представительские расходы она не располагала. Нет, профессия предков должна выглядеть престижно, интеллигентно и при этом не пахнуть большими деньгами. Лена долго перебирала разные варианты, пока, наконец, не сообразила: дипломатия! Вот то, что ей нужно!

Лена быстро прокрутила в голове все достоинства этой легенды. Во-первых, она объясняет, почему родителей постоянно нет в Москве. Во-вторых, легенду подтверждает отличное знание английского языка. В-третьих, у Лены имелся приличный стартовый капитал, чтобы продержаться в сериальной роли не меньше пяти лет.

Прежде чем продать дом бабушки и деда, Лена по привычке спросила разрешения у мамы.

– Это твое дело, – ответила та. – Только учти, что покупать тебе новое жилье я не собираюсь.

Лена не обиделась. В самом деле, на что обижаться? Уезжая, мама переоформила на нее отличную трехкомнатную квартиру в центре Волгограда. Ее Лена и оставила в качестве пути к отступлению. Если планы не осуществятся… хотя нет, такого быть не может. Но все равно квартира – это неприкосновенный золотой запас, стабилизационный фонд на случай непредвиденных осложнений. Другое дело – дом. Содержать его в порядке у Лены не было ни сил, ни времени, ухаживать за садом она тоже не умела. Решительно дом был обузой. Лена продала его в тот момент, когда цены на землю достигли своего пика. Так у нее появилась стартовая сумма для постановки небольшого реалити-шоу.

Итак, лагерь разбит. Теперь следует хорошенько осмотреться и выбрать нужного мужчину.

Полгода ушло на «обнюхивание» однокурсников. Лена предпочитала больше слушать, чем говорить, о себе сообщала немного: «Родители работают по контракту за рубежом». Эта фраза могла означать все что угодно: от чистки рыбы в Норвегии до руководящих должностей в крупных концернах. Такая осторожность была вызвана причиной. Во-первых, Лене не хотелось метать бисер… ну, вы понимаете. И еще она не хотела заранее открывать свои карты. Блеф должен сработать за очень короткое время, незачем давать противнику дополнительный шанс на выигрыш.

Однокурсников Лена разделила на две категории: выпендрежники и молчуны. Выпендрежники были пустышками, хотя безудержно хвастали состоятельными предками. Их Лена отмела в сторону почти мгновенно. Молчуны тоже делились на две категории: хорошо и скромно одетые. И то и другое еще ничего не значило: система распродаж давно докатилась до московских магазинов. Требовалась основательная разведка.

Однажды Лена засекла своего однокурсника Валерика Рудина, садившегося в дорогую иномарку. Опытный взгляд заметил шофера в форменных костюме и фуражке, а также двух крепких парней, сопровождавших Валерика от ворот академии до машины. «Ага!» – подумала Лена.

То, что парень не хотел «светить» перед однокурсниками дорогую машину, говорило в его пользу. Хорошее воспитание в нынешнее время редко совмещается с хорошими деньгами. Лена быстренько записала номер машины и обратилась в частное детективное агентство с просьбой собрать досье на ее обладателя. С нее содрали почти две тысячи долларов, но Лена о них не жалела. Она вытащила козырную карту.

Отец Валерика Рудина занимал должность вице-президента крупного коммерческого банка. Как и мама, Лена не считала поиск мужа конечной целью своей жизни. Муж – это только трамплин в небеса, стартовая планка, с которой начинается путь к независимости и преуспеванию. На роль планки Валерик Рудин подходил по всем параметрам. Теперь следовало умненько воспользоваться полученной информацией.

Как поступила бы на ее месте дура? Подошла бы к Валерику на перемене, подмигнула и прошептала: «Я все знаю!» Лена дурой не была, поэтому подобный сценарный ход даже не рассматривала. После упорных размышлений она решила: Валерик должен открыться сам. Только как его подтолкнуть? Лена раздумывала так долго, что чуть не прозевала окончание учебного года, но решение все-таки нашла.

Прекрасным июньским днем однокурсники разбежались готовиться к экзаменам. У ворот Валерика уже поджидали два крепких парня, но Лена не обратила на них никакого внимания. Она быстро нырнула в проходной двор и вышла с противоположной стороны дома. Дождалась появления Валерика и пошла ему навстречу, размахивая сумочкой и разглядывая витрины магазинов. Возле нужной машины она вдруг споткнулась, вскрикнула и упала на тротуар. Каблук с хрустом сломался, да и немудрено: Лена расшатывала его весь вечер. Она попыталась встать, окинула прохожих беспомощным взглядом и… увидела протянутую ей руку.

– Сильно ушиблась? – спросил Валерик.

– Не знаю.

Лена поднялась на ноги и тут же ахнула от боли. Упала она очень даже удачно, налицо ссадина и испорченная обувь. Лена достала из сумочки носовой платок, приложила к разбитому колену и пробормотала себе под нос:

– Как же мне теперь до дома добраться?

Существовало несколько вариантов ответа, в том числе один неправильный. Валерик мог попросту остановить для нее такси. Это было бы крахом отлично разработанной операции. Но Лена знала, что в душе самого скромного и хорошо воспитанного мужчины обитает самодовольный павлин.

– Я тебя подвезу, – вызвался Валерик.

– Да? – удивилась Лена. – Ты на машине?

Вместо ответа Валерик распахнул дверцу джипа, стоявшего рядом. Лена окинула иномарку равнодушным взглядом, осторожно забралась на заднее сиденье и назвала адрес. Когда машина остановилась возле дома, огороженного высокой чугунной решеткой, Валерик не сдержал легкого удивления:

– Ты здесь живешь?

– А ты считаешь, что в таком доме можно снять комнату? – ответила Лена вопросом на вопрос.

Валерик засмеялся.

– Прости, что не приглашаю, – добавила сухо Лена тоном благовоспитанной барышни. – У нас очень строгая домработница. Спасибо, что подвез.

Она оперлась на предложенную Валериком руку, выбралась из машины и, прихрамывая, пошла к подъезду. Перед тем как войти, Лена оглянулась. Валерик стоял у машины и наблюдал за ней. Лена приветливо махнула рукой и скрылась за дверью. Оказавшись в подъезде, она наконец сняла с губ приклеенную улыбку и облегченно перевела дух. Все прошло как по маслу.

Теперь ей осталось только одно: скрестить пальцы и надеяться на удачу.