Текст книги "Тёмные души"

Глава пятая

Избиение гугенотов в Париже продолжалось около трёх дней. Дом Бертрана, хотя и находился рядом с протестантским кварталом, где не осталось в живых ни одного гугенота и ни одного целого здания, по странной прихоти судьбы не был тронут ни грабителями, ни фанатиками. Не считая нужным рисковать, всё время погрома Бертран провёл запершись.

Только одни раз он приказал открыть дверь, когда со стороны чёрного хода послышался торопливый стук. Его молчаливый слуга впустил совсем ещё юную девушку в порванном платье и раненную в нескольких местах. Она обессилено села на ступеньки лестницы и попросила убежища. Спустившийся Бертран внимательно рассматривал случайную гостью. Если бы не копоть на лице и кровавая рана на отрубленной руке, замотанной грязной окровавленной тряпицей, её можно было бы считать красавицей. Зелёные слегка раскосые глаза на бледном лице странно гармонировали с ярко-рыжими кудрями. Закрытое платье скрывало маленькую аккуратную грудь, а маленькие туфельки – изящную ножку. Увидев Бертрана, девушка кинулась к нему и схватилась целой рукой за его камзол.

– Умоляю, сударь! Защитите! Помогите мне! Умоляю!

– Полно, Бьянка, – ласково сказал Бертран. – Как ле Муи не поможет де Го, своей родственнице.

Девушка отпрянула и с ужасом посмотрела на него.

– Мой бог! Вы – Бертран ле Муи?

– Да, милая. А ты Бьянка Безе. Какая-то там кузина отца двоюродного дяди моей троюродной тетки де Го.

Бьянка прислонилась к стене. С любопытством, смешанным со страхом, она рассматривала Бертрана. Он протянул ей руку.

– Пойдём, милая. Пьер согреет тебе воды и перевяжет раны. А потом ты мне расскажешь, как потеряла руку.

Бьянка отстранилась от стены и медленно пошла за Пьером, который отвёл её в полутёмную комнату с огромной бочкой. Усадив её в кресло, он вышел. Через некоторое время он вернулся с мазями, склянками и корпией. Аккуратно промыв раны, он перевязал их и снова вышел.

Пока Бьянка предавалась отдыху и полудрёме, Пьер несколько раз входил и выходил с вёдрами полными воды и наполнял бочку. Когда бочка была наполнена, он вынес пустые вёдра и молча встал перед задремавшей девушкой. Очнувшись от его присутствия, Бьянка огляделась. Женщины, чтобы помочь ей, не наблюдалось. Пьер, видя, что она пришла в себя, так же молча вышел. Вскоре появился Бертран в домашнем халате с бокалом рубиновой жидкости в руках.

– Ну, милая, я вижу, Пьер обо всём позаботился. Теперь, поскольку ты наверняка не ужинала, я предлагаю тебе для начала бокал вина и мой скромный стол после ванны. Твой наряд тебе больше не понадобится: уж очень он рван и грязен. В моих шкафах найдётся достаточно одежды для тебя от моих сестёр и кузин. И не смей мне отказывать, – Он предостерегающе поднял руку, видя, что Бьянка хочет возразить. – Хоть ты ещё и не до конца поверила, но ты моя родственница. А родным надо помогать. Пей, – Он протянул ей бокал. Бьянка недоверчиво взяла его. – Пей, не бойся. Зачем бы мне тебя травить, когда проще было бы захлопнуть перед тобой дверь, когда ты стучала. – Бьянка пригубила. Вино оказалось сладким, но с привкусом горечи на языке. – Я добавил туда немного травок, чтобы ты расслабилась, и твои раны быстрее зажили. – Бьянка почувствовала, как нега разлилась по её телу, а раны начали меньше ныть от мазей Пьера. Ей стало спокойно и хорошо. – Замечательно, – кивнул Бертран. – А теперь я помогу тебе раздеться, – и двинулся к ней. Бьянка слабо взмахнула здоровой рукой в знак протеста. Бертран рассмеялся. – Да ладно, милая. Я же в два раза старше тебя.

Его руки легко касались Бьянки. Незаметно для себя она осталась полностью обнажена. Бертран отстранился и с восхищением оглядел девушку. Тонкая шея, изящный слепок белых ручек, маленькие грудки как у девочки-подростка, тонкая талия, оканчивающаяся длинными ножками. А между ними в густых завитках Бертран с восторгом увидел вполне сформировавшийся член, который Бьянка пыталась прикрыть.

– Вздор, милая. Ты совершенна, – И он скинул с плеч халат, оставшись так же полностью обнажённым. Его широкие плечи с мускулистыми, но изящными руками переходили в безволосую белую грудь с рельефом мышц. Плоский живот венчал великолепно сложенные ноги, между которыми не наблюдалось ничего похожего на мужское естество. Он поворошил свои кудри между ног, демонстрируя женские складки.

– Теперь, милая, я сам вымою тебя.

Он подхватил расслабленную Бьянку и опустил её в бочку с успевшей слегка остыть водой. Затем, подхватив кусочек мыла и пушистую мочалку, он залез сам. Нежно водя мочалкой по израненному телу, он постарался не попадать мылом в ещё не подсохшие раны. Он шептал ей ласковые слова, распушая волосы и поливая её голову из изящной серебряной кружки. Девушка расслабилась совершенно и даже слегка задремала. Очнулась она от того, что кто-то куда-то её нёс. Это Пьер с помощью уже одетого Бертрана вытащил её из бочки и закутал в нагретое полотенце. Разморенная, она хотела было встать на ноги и пойти сама, но Пьер уже подхватил её, и, как малого ребёнка вынес из комнаты. Сладкая дрёма снова овладела ею. Как сквозь вату она чувствовала чьи-то прикосновения к своим ранам, и вязкая мазь тысячами иголок снова впилась в её плоть. Мягкая ткань была наложена на раны, тёплый пряный напиток оказался на её губах, и глубокий сон наконец овладел ею целиком.

Глава шестая

Она проснулась от того, что яркий солнечный луч бил ей в глаза. Открыв глаза, она увидела себя в великолепной кровати с белоснежным бельём и высоким бархатным балдахином. Аккуратно задёрнутый, он всё же оставлял маленькую щель. Сквозь неё, как и сквозь щель небрежно задёрнутых тяжёлых штор, пробивалось утреннее солнце. Бьянка ощупала себя здоровой рукой. Она была перевязана по всем правилам медицины. За ночь ни одна повязка не сползла и не потревожила подсыхающие раны. К слову сказать, благодаря ли ванне, мазям или благословенному отдыху, но эти самые раны уже не болели и даже не ныли. Бьянка осмотрела забинтованную культю. На ней не было видно ни капли крови. А просторная ночная рубашка из тончайшего батиста была аккуратно завязана у горла, что, однако, не доставило ей ни малейших неудобств во время сна. Бьянка развязала узел, распустила шнурок и ощупала своё тело и повязки на нём. Повязки были наложены туго, но не настолько, чтобы она не могла дышать. Удовлетворённо и слегка испуганно она закончила своё исследование и откинула одеяло. Рядом на прикроватном столике стояли таз и кувшин из фарфора с тёплой водой. Около них лежало ослепительно чистое полотенце.

Освежившись, Бьянка оглядела комнату. Кроваво-красный балдахин кровати оказался богато расшит золотом. Резные столбики, поддерживающие его, были из красного дерева. Мебель в комнате, картины, зеркала, казалось, всё говорило о богатстве владельца. «И как этот дом и его хозяин смогли уцелеть в Варфоломеевскую ночь?» – потрясённо подумала Бьянка, оглядывая это великолепие. На спине кровати висел тончайший розовый пеньюар. В вазе около зеркала венецианского стекла в резной позолоченной оправе стояли голландские тюльпаны.

Накинув пеньюар, Бьянка позвонила в золочёный колокольчик, который нашла на прикроватном столике рядом с кувшином. Через несколько минут появился невозмутимый Пьер с подносом полным еды в тончайшей фарфоровой посуде. Слегка удивлённая, Бьянка приняла из рук Пьера поднос и спросила:

– Ваш хозяин проснулся? Когда я могу его увидеть?

Пьер, направлявшийся к двери, остановился, развернулся и без эмоций ответил:

– Бертран ле Муи проснулся. Он завтракает. Он закончит. Он придёт к вам.

Подождав минуту, он развернулся и вышел.

– Что за странный тип, пробурчала Бьянка, принимаясь за еду.

Круассаны были ещё тёплые, тёплое вино ароматным, а яйца «пашот» просто таяли во рту. Почувствовав сильный голод, Бьянка съела всё, что было на подносе. Допивая вино, разбавленное водой, она снова оглядела комнату. Расписной потолок, богатый шёлк на стенах, дубовые панели, блеска начищенный паркет там, где не было персидского ковра ручной работы – это великолепие завораживало и пугало. «Чего хочет от меня человек, спасший от смерти и поместивший в такую роскошь?» – Бьянка не утерпела и не ограничилась осмотром. Она ощупывала каждый завиток резьбы, каждую статуэтку. Отдёрнув шторы, она вздрогнула. На неё смотрела улица. Около окна покачивалась ветка с зелёными листочками. Протянув руку, чтобы сорвать её, она наткнулась на невидимую преграду. «Странно! – потрясённо подумала она. – Я слышала, что научились делать такое, особенно в Венеции. Но то, что сейчас на самом деле передо мной – это чудо!». Она осторожно провела рукой по прохладной поверхности. Стекло было настолько прозрачным, что создавалась иллюзия его полного отсутствия.

– Да, моя дорогая, – раздался вкрадчивый голос за спиной Бьянки. – Это действительно стекло. И это стекло я сделал сам. В своём замке.

Бьянка быстро обернулась. В дверях её комнаты стоял одетый по всем правилам щёгольского искусства, с аккуратно уложенными волосами и высоких туфлях хозяин дома, Бертран ле Муи. Он плавной походкой подошёл к ней и непринуждённо положил руку ей на плечо.

– Прекрасное утро, правда? – спросил он, оглядывая улицу и дома напротив. Он постоял несколько минут. Затем, словно спохватившись, обернулся к ней.

– Ну-с, надо проверить ваши раны.

Он позвонил. Вошёл всё тот же Пьер с баночками мазей, лентами ткани и полотенцами через руку.

– А разве женщин у вас в услужении нет? – спросила Бьянка, инстинктивно запахивая ворот.

Бертран насмешливо посмотрел на неё.

– Нет, моя дорогая. До вашего появления со всем отлично справлялся Пьер. И я, видите ли, памятуя о нашем родстве, не думал, что нам понадобится кто-то ещё.

– Но приличия… – начала Бьянка.

– Вздор, милая, – нетерпеливо взмахнул рукой Бертран. – Вы же гугенотка. А значит, вам не привыкать к суровости жизни. Впрочем, – добавил он, поворачиваясь, чтобы уйти. – Если вам хочется сгнить от заражения, воспаления или бог знает ещё от чего, лишь бы были соблюдены приличия, воля ваша. И я, и Пьер сейчас же вас покинем.

Он направился к двери. Пьер безмолвно последовал за ним.

– Нет! – воскликнула Бьянка и порывисто шагнула к ним. Здоровой рукой она продолжала сжимать пеньюар у ворота, искалеченная рука уже протянулась к ним в инстинктивном желании остановить. Бертран обернулся. Бьянка беспомощно склонила голову. – Я приму вашу помощь.

– Ну-ну, не надо таких жертв, – Бертран улыбнулся. – Вас и без того за колдовство чуть не растерзали. Вы думаете, толпа видела меньше, чем Пьер, когда в первый раз перевязывал тебя? – Бьянка инстинктивно завернулась в пеньюар. – Или я не прав? Ведь именно за колдовство тебе отрубили твою шестипалую руку? – Бьянка схватила здоровой рукой покалеченную и в ужасе уставилась на Бертрана. – Но ведь никто не знает, что ты не совсем женщина, не так ли? Иначе тебя бы вообще сожгли.

Бьянка без сил упала в кресло. Пьер подошёл к ней со своими знахарскими баночками и поставил рядом с ней на стол.

– Да, я знаю многое. Ведь и я, и ты из семьи де Го ле Муи. Ты что, не знала о нашей семье и её «тайном» могуществе?

Бьянка подняла голову. По её щекам бежали слёзы.

– Я знала. Я всё знала. Но я не хотела верить. Меня воспитывали в другой семье. Я думала, что этот кошмар закончился…

– Когда ты могла видеть сквозь стены и читать мысли других людей? – подхватил Бертран.

– Нет, – Бьянка помедлила. – Иногда я прикасалась к человеку, и он умирал через два-три дня. Иногда я брала в руки цветы, и они вяли на глазах. С возрастом я научилась сдерживать такие вещи. Держать внутри себя. Но они вырывались помимо моей воли.

– Поэтому ты сбежала в Париж?

– Да, в Париже легко затеряться.

– Да, но и в Париже живут люди. И у них есть глаза и уши. А главное – языки. Которые любят молоть всякие глупости, очерняя других.

– Увы, – Бьянка снова склонила голову. Бертран кивнул, и Пьер начал разматывать первую повязку. Закрыв глаза, Бьянка предоставила Пьеру действовать по его усмотрению. Бертран поднёс ей бокал. Она отпила, и дрожь стыда, потрясавшая её, когда до неё начал дотрагиваться Пьер, постепенно прошла.

– Зачем? – прошептала Бьянка, подняв глаза на Бертрана. – Зачем я вам? Что вы от меня хотите?

Бертран наклонился к ней, опершись о спинку кресла около неё, глядя в её глаза. Его взгляд был пугающе пустым и безжизненным.

– Я Бертран ле Муи, – произнёс он. – Ты Бьянка Безе де Го. Мы две половины одного целого. И мы должны это целое воссоединить. Мы должны продолжить наш род.

Бьянка дёрнулась так сильно, что рука Пьера, смазывавшая мазью её раны, соскочила на манжет Бертрана и испачкала его.

– И чего ты так боишься? – с досадой произнёс Бертран, исследуя испорченные кружева. – Судьба всех потомков де Го и ле Муи сохранять и преумножать знания и продолжать род. Чего же тебе не нравится?

– Нет, – твёрдо произнесла Бьянка. – Я не хочу плодить таких же проклятых уродов, как сама. То, что я слышала о нашем роде, ужасает. И я не хочу быть причастной к этому.

– Ты уже причастна, – недовольно произнёс Бертран, оборачиваясь к ней. – Ты часть рода.

Он помолчал. Потом быстро наклонился близко к её лицу.

– Или ты думаешь, что я, мой дом и всё богатство в нём уцелели после этих погромов просто так? Ты думаешь, что бог тебя привёл ко мне? Что толпа просто потеряла тебя, когда никто не стал ломиться в дверь после твоего прихода? Нет, милая. Это всё я. Это моя воля направила тебя к чёрному ходу – и ты пришла. Это мои усилия заставили толпу свернуть в другой переулок – и никто нас не побеспокоил. Мне нужно продолжить род. Я искал тебя в Париже, поскольку чувствовал, что кто-то из моей родни здесь есть. И я продолжу свой род. С твоей помощью или без неё. Если не хочешь добром… – Бертран выпрямился. – У меня чудесные подвалы, – Он зловеще улыбнулся. – Мы сегодня же можем туда спуститься.

– Ваши подвалы не испугают меня, – Бьянка встала, отстраняясь от рук Пьера. – Я сказала, что я против. Я не изменю своего решения.

Она помолчала.

– Лучше бы вы отдали меня на растерзание толпе, – едва слышно произнесла она.

– Ну вот ещё, – фыркнул Бертран. – Давать на растерзание черни такое великолепное тело, – Бьянка закрыла лицо руками. – Зря ты страшишься его. И к тому же, я уже потратил много сил, разыскивая тебя. Я не хочу опять начинать сначала. К тому же, ты понятия не имеешь, что такое быть растерзанной толпой. Даже смерть на костре много приятнее, – Он помолчал. – Мы две половины одного целого, – повторил он.

– Нет, – Бьянка подняла лицо. – Мы проклятые души. Но я, если не дам такого же проклятого потомства, могу ещё отмолить свою. Как и вы.

– Вздор, – Бертран взмахнул рукой. – Итак, ты отказываешься добровольно продолжить наш род?

– Да, – Слёзы бежали по щекам Бьянки, но взгляд её был твёрд.

– Ну что ж, – Он посмотрел на Пьера. Невольно Бьянка тоже взглянула на него. В следующее мгновение свет померк перед её глазами, и она упала на руки Бертрана. – Отнеси её, – брезгливо сказал Бертран, передавая тело Бьянки как кучу тряпья. – В самый глубокий и самый сырой подвал. Крепко свяжи и главное – завяжи глаза. Сегодня больше не кормить. Завтра ты сделаешь ей перевязку и выколешь ей глаза. Не прикасайся к её ладони. На сегодня всё. Если понадобишься – я позову.

Пьер кивнул, молча повернулся и вышел со своей ношей. Бертран, заложив руки за спину, уставился за стекло на шумящую улицу.

– Первая партия твоя, – пробормотал он, сжимая и разжимая кулаки за спиной. – Но битва не выиграна. Теперь мой ход. Я – бог!

Он со злостью стукнул по подоконнику. Вокруг кулака пошли трещины по краске.

– Я – бог! – повторил он громко.

В это время зазвонили колокола на ближайшей церкви.

Часть третья

Глава первая

– Вам ничего не придётся делать, мой король. Просто скажите, что нынешнюю пасху вы будете встречать не вместе. Остальное оставьте богу.

– А не будет это выглядеть странным, трусливым, смешным, дружочек?

– Мой король, Объединительный эдикт66
  Объединительный эдикт 1588 года устанавливал, что королём Франции может быть только католик.


[Закрыть] восемьдесят восьмого года, а до этого избрание кардинала Карла наследником престола заставит вспомнить ваш переход в католицизм шесть лет назад. А помните папское отпущение грехов четыре года назад? А Нантский эдикт77
  Нантский эдикт – законодательный акт, изданный Генрихом IV 13 апреля 1598г. в городе Нанте. Согласно ему, господствующей религией во Франции признаётся католицизм. Но протестантам (гугенотам) так же предоставлялась свобода вероисповедания и богослужения (за исключением Парижа). Им было дано право иметь свои войска, занимать наравне с католиками государственные должности. За ними оставалось около двухсот замков и крепостей. Окончательно отменён в 1685г. Людовиком XIV.


[Закрыть] и ваша болезнь в прошлом году? Если мадам Габриэль не дура, прошу прощения, мой король, она должна понять, что после вашего ноябрьского выздоровления и январского согласия королевы Марго на развод вы не хотите сейчас новых трений с папой. Чего только стоит провозглашение вашего сына Александра наследником престола! Не от того ли ваша жена отозвала своё согласие? Если мадам Габриэль это не убедит, напомните ей историю с портретом и чем она закончилась.

– Я публично объявил, что женюсь на ней в Белое воскресение88
  Белое воскресение – первое воскресение после Пасхи, когда у католиков первое причастие, а у протестантов конфирмация в белых одеждах.


[Закрыть].

– Весьма легкомысленное заявление.

– Да. Сюлли мне тоже так говорил, дружочек.

– Протеже оказался мудрее своего рекомендателя.

– Значит, Бертран, ничего не предпринимать? Я после буду выглядеть либо подозрительно, либо дураком.

– Мой король, как правитель вы мудрее многих. Чего стоит ваш побег из Парижа в семьдесят шестом от плена короля Карла и соглядатаев его вездесущей матушки. Но человек вы слишком легкомысленный. Как говорил ваш любимый д’Обиньи, у вас к штанам вечно какая-то юбка пристёгнута.

– Да, мне не хватает этого ворчуна.

– Мой король, времени мало. Франция не потерпит на престоле мадам Габриэль. Хоть она и француженка, но вы вспомните её семью! До сих пор неизвестно, кто убил её мать и её любовника в Иссуаре. И до сих пор подозревают её отца. А скандал с мужем мадам? Николя д’Амерваль вовсе не согласен, что причиной развода с мадам Габриэль названо его половое бессилие! И это притом, что до свадьбы он в первом браке произвёл на свет четырнадцать детей! Четырнадцать! А после развода он прижил со служанкой ещё одного ребёнка. Мой король. Вы не в первый раз публично объявляете о женитьбе на той или иной своей фаворитке. Но каждый раз не сдерживаете этого обещания. Если бы ваш тёзка, английский Генрих99
  Имеется в виду Генрих VIII Тюдор и его шесть жён.


[Закрыть] так выходил из положения, глядишь, не было бы смуты на том проклятом острове, начало которой положила рыжая ведьма Анна Болейн. Хоть она и протестантка, но поступила не очень умно, потребовав от короля развода с его католической женой при наличии дочери Марии. В этот раз вы выкрутились. Но с мадам Габриэль это не пройдёт: она вам уже родила двоих здоровых сыновей. Один из которых официально провозглашённый наследник. И это, не считая дочери, которую можно выдать за наследника какого-либо герцогства.

– Да, дружочек. Всё так. Ты прав. Одного не пойму. Почему при всём при этом ей нужно ещё и корону надеть. Маркиза де Монсо, герцогиня де Бофор, отец её – губернатор Нуайона, который мне пришлось захватить, муж её тётки Сурди – правитель Шартра, который я отвоевал, вместо нужного мне Руана, любовник тётки, де Шеверни, – хранитель королевской печати, канцлер. Ну чего ещё надо ей и её семье? Официального звания королевы? Ей мало быть матерью короля? Ведь после моей смерти регентшей, скорее всего, станет она.

– Не думаю, мой король. Даже, если сам папа скрепит ваш брак, всё равно, Сезар и Александр родились до этого события. Хотя, Александр родился, когда мадам официально была в разводе. И их права на корону всегда найдется, кому оспорить. А что будет, когда Сезар станет совершеннолетним? Не возникнет вопрос, почему наследником объявлен младший бастард1010
  Гражданское право того времени допускало узаконивание внебрачных детей только в том случае, если они не были рождены в результате нарушения супружеской верности.


[Закрыть]? И что, что матушка одного прижила, будучи в браке, а другого – в разводе? Ведь бастарды оба. Мой король. Вам мало пяти религиозных войн? Вы хотите новую гражданскую войну? Посмотрите на Германские княжества. Священную Римскую империю обескровили Реформация и крестьянские восстания. Вы только-только встали на ноги, собрали власть в стране в одних руках, изгнали испанцев из Парижа. Вы хотите новой смуты? Чтобы англичане, Габсбурги, испанцы, папа и прочие растащили вашу страну на части? Вы хотите войти в историю как король, который из-за сомнительной юбки просрал своё королевство?

Генрих IV молчал. Стоя в распахнутой рубашке напротив открытого окна, он смотрел на голубое небо и пробегавшие по нему облака.

– Бертран де Го, тебе говорили, что ты дьявол? – вдруг спросил он, не поворачиваясь, у молодого красивого человека, стоявшего рядом с ним в одних штанах с чулками. Тот усмехнулся.

– И не один раз, мой король. Но ради вас, ради Франции я прошу, не езжайте на пасху в Париж. То же самое вам говорил ваш духовник Бенуа.

Генрих IV снова замолчал. Он подошёл к окну и опёрся вытянутыми руками о подоконник.

– Правду говорят о твоей семье, что вы видите будущее? – тихо спросил он.

Молодой человек досадливо встряхнул головой.

– Да, мой король.

– Что ждёт меня?

Молодой человек мрачно посмотрел на короля.

– Через одиннадцать лет, четырнадцатого мая вы будете заколоты в собственной карете на улице Феронри.

– Его найдут? – тихо спросил король, опустив голову.

– Франсуа Равальяка казнят двадцать шестого мая.

– А Франция?

– Ваш внук сделает её великой.

Генрих замолчал, опустив голову. Он оттолкнулся от подоконника и прошёлся по комнате.

– Значит, Франции мадам Габриэль не по нраву? – весело спросил он вдруг.

– Да, мой король.

– Ну и чёрт с ней! – воскликнул Генрих и, хохоча во всё горло, вышел из комнаты.

– С кем? – с улыбкой тихо спросил молодой человек. – Ох, Генрих. Недаром ты единственный король, которого народ просто любит. Не преклоняется, не боготворит, а любит. Как равного себе. Ты легкомысленен, но ты мудр.

Молодой человек смотрел на раскрытую дверь некоторое время. Затем, потянувшись за рубашкой, он помрачнел:

– Чёрт. А что я скажу своей неистовой семье? Вот дьявол. Ни одно благое дело не остаётся безнаказанным. Кину им на съедение Гильома. От него всё равно надо избавляться – слишком язык распускает. Ничего, выкручусь. Не в первый раз. Ох, сентиментальность и доброта доведут меня до беды.