Текст книги "Принципы ведения войны"

Лучшая стратегия заключается в том, чтобы всегда быть более сильным, а это значит быть сильнее противника вообще, а затем и на решающем участке. Поэтому, кроме энергии, создающей армию, что не всегда зависит от полководца, у стратегии нет более настоятельного и простого закона, чем держать силы сосредоточенными. Без острой необходимости никогда не следует отделять от главных сил ни одну часть. На этом положении мы настаиваем и считаем, что именно им надо руководствоваться. Каковы разумные причины, по которым силы армии могут быть разъединены, мы постепенно узнаем. Тогда мы также увидим, что этот принцип не во всякой войне ведет к одинаковым результатам и что результаты эти зависят от средств и цели.

Может показаться невероятным, и все же сотни раз войска дробились и разъединялись из-за таинственного слепого подражания традициям, даже не понимая, зачем это делается.

Если концентрацию всех сил принять за норму, а разделение – за исключение, которое может быть аргументировано, тогда удастся полностью избежать не только этой глупости, но и преградить путь многим ложным аргументам для разделения войск.

Война есть столкновение двух противоборствующих сил, из чего само собой вытекает, что сильнейшая не только уничтожает другую, но и вовлекает ее в свою орбиту. По существу, война не допускает постепенного применения военных сил, ее основной закон – одновременное применение всех сил, предназначенных для данного удара.

Так дело обстоит в реальности, но лишь при условии, что борьба подобна механическому столкновению. Но когда она выливается в долгие разрушительные действия с обеих сторон, тогда мы, безусловно, можем представить себе и растянутое во времени действие этих сил. Так происходит в тактике прежде всего из-за того, что в основе всей тактики лежит огневой бой, но могут быть и другие причины. Если в огневом бою 1000 человек выставлены против 500, то размер потерь исчисляется из численности сил противника и наших собственных. 1000 человек стреляют вдвое больше, чем 500, но и попадание пуль в 1000 человек больше, чем в 500, потому что предполагается, что 1000 человек стоят в более тесном порядке, чем 500. Если предположить, что число попаданий в первых должно быть вдвое больше, тогда потери с каждой стороны будут равными. Из 500 человек, например, 200 будут выведены из строя и столько же из 1000. Теперь, если бы у 500 имелся в запасе свежий резерв в 500 человек, то при введении их в бой с обеих сторон сражалось бы по 800 человек. Но на одной стороне в бой вступят 500 свежих солдат, полностью оснащенных и в полной силе; на другой же – останутся сражаться 800 уставших, недостаточно оснащенных и обессиленных физически солдат.

Из этого примера становится ясно, что введение в бой сразу слишком крупных сил может оказаться невыгодным: ведь какие бы преимущества ни давало численное превосходство в первый момент, возможно, потом за это придется дорого расплачиваться.

Но эта опасность существует лишь постольку, поскольку появляются усталость, беспорядок и упадок сил, словом, тот кризис, который каждый бой несет даже победителю. Появление во время этого ослабленного состояния свежих войск противника может иметь решающее значение.

Но когда этот кризис, вносящий беспорядок, заканчивается и остается только ощущение морального превосходства, которое дает каждая победа, тогда противнику не помогут и свежие силы. Разбитая армия не может победить на следующий день только с помощью сильного резерва. Здесь мы подходим к источнику существенного различия между тактикой и стратегией.

Тактические результаты, результаты в ограниченном пространстве боя вплоть до его окончания, большей частью достигаются в пределах этого периода беспорядка и слабости разбитого противника. Но стратегический результат, то есть результат всей битвы и одержанных побед, будь они малые или большие, лежит вне этого периода.

Если в тактике не все решается в ходе первого успеха и есть опасение последующих столкновений, само собой разумеется, что для достижения первого успеха следует ввести в бой только необходимую для этого часть сил, а остальные держать вне пределов досягаемости огня или боестолкновений любого рода. В стратегии же все иначе. Отчасти, как мы только что показали, нет веских причин бояться реакции после того, как успех достигнут, потому что с этим успехом кончается кризис. Отчасти не обязательно все силы, использованные стратегически, ослаблены, а только те из них, которые были в непосредственном контакте с силами неприятеля, то есть участвовали в конкретном бою.

Поэтому если в стратегии потери не увеличиваются с численностью задействованных войск, то из этого, естественно, следует, что в стратегии никогда не бывает слишком много сил и что они должны быть использованы одновременно и с определенной целью.

Но мы должны подтвердить это предложение на другом основании.

Усталость, изнеможение и лишения составляют на войне особый принцип разрушения, не полностью вызываемый борьбой, но более или менее связанный с нею и, разумеется, имеющий отношение к стратегии. В победоносных армиях не реже случаются потери от болезней, чем на поле боя.

Следовательно, если мы примем эту сферу разрушения в стратегии точно так же, как огонь и ближний бой в тактике, мы легко представим, что все, что пройдет через этот водоворот, в конце кампании или любого другого стратегического периода ослабеет, а значит, появление свежих сил станет решающим фактором. Отсюда можно сделать вывод, что и в тактике, и в стратегии есть мотив сражаться за первый успех с как можно меньшими силами, чтобы удерживать свежие силы до последнего.

Итак, этот вопрос выяснили. Встает другой: увеличиваются ли потери, которые несут вооруженные силы из-за усталости и лишений с увеличением численности войск, как это бывает в бою? И ответ будет: «Нет».

Усталость на войне в значительной мере является результатом опасностей, которыми в большей или меньшей степени чреват каждый момент войны. Чтобы уверенно встретить эти опасности на любых участках, существует множество действий, составляющих тактическую и стратегическую службы армии. Эта служба тем сложнее, чем слабее армия, и тем легче, чем больше численное превосходство над армией противника. Кто же может в этом усомниться? Поэтому кампания против более слабой армии будет стоить меньших усилий, чем против равной или более сильной.

С усталостями разобрались. Иначе обстоит дело с лишениями; они состоят главным образом из двух моментов: недостатка продовольствия и недостатка жилья для войск, будь то квартиры или оборудованные лагеря. И то и другое из этих лишений будет тем больше, чем больше войск сосредоточено на одном участке. Но разве численное превосходство не дает армии шире распространиться и захватить больше пространства, где можно найти и жилье и продовольствие?

Если Наполеон во время нашествия на Россию в 1812 году сосредоточил свою армию большой массой на одной дороге (в основном. – Ред.) так, как этого никто не делал раньше, и тем самым вызвал лишения, не имеющие себе равных, то мы должны приписать это его принципу: быть максимально сильным на решающем участке. Не зашел ли он тут слишком далеко в этом своем принципе, вопрос здесь неуместный; но, безусловно, если бы Наполеон захотел избежать лишений, обрушившихся на его армию, ему стоило продвигаться более широким фронтом. В России пространства для этого хватало, его вообще не хватает в очень редких случаях.

Надо отметить еще один важнейший момент. В частном бою силы, требующиеся для достижения крупного результата, могут быть приблизительно вычислены без особого труда. В стратегии это, можно сказать, невозможно, потому что стратегический результат не имеет такой определенной цели и таких четких границ, как тактический. Таким образом, то, что в тактике можно считать избытком силы, в стратегии должно считаться средством для расширения успеха.

Благодаря огромному численному превосходству Наполеон в 1812 году дошел до Москвы и занял эту древнюю русскую столицу. Если бы ему с помощью численного превосходства удалось полностью разгромить русскую армию, он бы, по всей вероятности, заключил в Москве мир, который иначе был менее достижим. Этот пример приведен для того, чтобы объяснить нашу мысль, но не доказать ее.

Все эти соображения направлены лишь против последовательного применения сил, но не против понятия резерва, которого они, несомненно, все время касаются, но которое, как мы увидим в следующей главе, связано с некоторыми другими понятиями.

Здесь мы утверждаем следующее: если в тактике время является фактором убыли сил, то в стратегии в материальном отношении дело обстоит совсем не так. Разрушительный эффект, который время оказывает на вооруженные силы в стратегии, отчасти ослабляется самой их массой, отчасти покрывается другими способами.

Следовательно, все силы, которые доступны и предназначены для стратегической цели, должны быть использованы одновременно; и это использование будет тем плодотворнее, чем больше оно будет сосредоточено в одном акте и в одном моменте.

Теперь мы перейдем к теме, тесно связанной с нашими настоящими размышлениями, и прольем на нее полный свет. Мы имеем в виду стратегический резерв.

У резерва имеются два назначения, очень отличные друг от друга, а именно, во-первых, продление и возобновление боя и, во-вторых, использование в непредвиденных обстоятельствах. Первое назначение подразумевает полезность последовательного применения сил и вследствие этого не может появиться в стратегии. Случаи, когда корпус из тыла направляется к месту боя, где создалось критическое положение, можно смело отнести ко второму назначению, ибо сопротивление, которое здесь приходится оказывать, по-видимому, не было заранее предусмотрено.

Войсковая же часть, предназначенная исключительно для продолжения боя и оставленная позади, вне действия огня, находящаяся в подчинении полководца, руководящего боем, будет уже тактическим резервом.

Однако необходимость в силах, готовых к непредвиденным событиям, может встретиться и в стратегии, а потому может потребоваться стратегический резерв, но только там, где можно допустить непредвиденные события. В тактике, где мероприятия, предпринятые противником, обычно становятся известными, когда открываются нашему взору, но там, где они могут скрываться в любом лесу, за каждой складкой холмистой местности, мы, естественно, должны быть готовыми к встрече с непредвиденными событиями.

Такие случаи бывают и в стратегии, потому что стратегические действия тесно связаны с тактическими. В стратегии тоже многие меры предпринимаются по результатам непосредственных наблюдений или по данным недостоверных сообщений, приходящих ежедневно или даже ежечасно, и, наконец, по действительным результатам боев. Следовательно, главное условие стратегического командования заключается в том, чтобы, в зависимости от степени неуверенности, держать в резерве воинские силы, которые можно будет ввести в бой при возникновении непредвиденных обстоятельств.

Это следует иметь в виду при обороне вообще, но в особенности при обороне некоторых препятствий, таких, например, как реки, высоты и т. д., где такие непредвиденные обстоятельства, как хорошо известно, случаются постоянно.

Но эта неопределенность становится все меньше, когда стратегия отходит от тактики, и почти исчезает в тех областях, где она граничит с политикой.

Есть все основания сказать, что стратегический резерв тем не менее необходим, но может быть бесполезен и даже опасен, чем обширнее и многограннее назначение этого резерва.

Момент, когда идея стратегического резерва начинает быть вредной, нетрудно определить: это решающее столкновение. В момент решающего столкновения должны быть задействованы все имеющиеся силы, и всякий резерв (готовые к бою вооруженные силы), который предназначался бы для использования после этого столкновения, становится бессмысленным.

Таким образом, если тактика рассматривает свои резервы как средства для того, чтобы не только противостоять непредвиденным действиям противника, но также исправлять никогда не поддающийся предвидению результат боя, каким бы плачевным он ни был, то стратегия должна отказаться от этого средства, по крайней мере, в отношении решающего столкновения. Как правило, она может возместить потери, понесенные на одном участке, успехами на другом, и в очень редких случаях путем переброски войск с одного участка на другой; но в стратегии недопустима даже мысль сохранять позади часть армии на случай возникновения непредвиденных обстоятельств.

Путь разума, как мы уже говорили, редко можно сократить до математической прямолинейности с помощью принципов и мнений. Всегда остается некий простор. Точно так же обстоит дело во всех практических искусствах жизни. Для линий прекрасного нет никаких абсцисс и ординат; круги и эллипсы не начертить при помощи их алгебраических формул. Поэтому искусный воин вскоре поймет, что должен доверять собственным суждениям, основанным на естественной быстроте восприятия и военном воспитании; вскоре он обнаружит, что в одних случаях должен упростить закон (ослабив его) до самых важных характерных положений, которые и станут его правилами; а в другом случае принятый метод должен стать посохом, на который можно опереться.

Одним из характерных моментов мы считаем принцип постоянного наблюдения за взаимодействием всех сил или, иными словами, постоянного наблюдения за тем, чтобы ни одна их часть никогда не оставалась неиспользованной. Тот, кто держит свои силы там, где противник не дает им достаточной работы, тот, кто позволяет своим силам бездействовать или просто маршировать, пока силы противника сражаются, плохо управляет своим хозяйством. Это можно назвать праздным растрачиванием сил, что еще хуже, чем их бесцельное использование. Раз нужно действовать, то прежде всего необходимо, чтобы действовали все части, потому что даже самая бесцельная деятельность все же отвлекает какую-то часть вражеских сил и даже уничтожает их, тогда как полностью бездействующие войска вроде бы и не существуют. Этот взгляд связан с принципами, изложенными в последних трех главах. Это такая же истина, но увиденная с несколько более расширенной точки зрения и собранная в одно представление.

Если рассматривать войну как акт взаимного уничтожения, мы неизбежно должны представить обе стороны двигающимися вперед. Но в то же время в каждый отдельный момент мы должны почти так же неизбежно предположить одну сторону в состоянии ожидания и только вторую действительно продвигающейся, потому что в действительности обстоятельства никогда не могут быть одними и теми же для обеих сторон. Через некоторое время должны произойти перемены, из чего следует, что настоящий момент более благоприятен для одной стороны, чем для другой. Если предположить, что обоим командирам хорошо известна обстановка, то из нее вытекают побуждения: для одного – к действию, а для другого – к выжиданию. Следовательно, для обеих сторон не может быть одновременного интереса к наступлению или к обороне.

Но даже если допустить возможность абсолютного равенства обстоятельств в этом отношении или если принять во внимание, что из-за несовершенного знания взаимных позиций такое равенство может показаться обоим полководцам существующим, все же различие политических целей исключает возможность приостановки. Одна из сторон с политической точки зрения обязательно должна быть наступающей, так как при обоюдных оборонительных намерениях война бы не возникла. На войне у наступающего всегда позитивные действия, потому что только так он может достичь позитивной цели, поэтому в тех случаях, когда обе стороны находятся в равных обстоятельствах, позитивная цель толкает нападающего на активные действия.

Если мы бросим взгляд на военную историю вообще, мы обнаружим такую противоположность беспрестанному продвижению к цели, что оставаться неподвижным и ничего не делать – это просто нормальное состояние армии в разгар войны, а действие – исключение. Это может даже посеять сомнения в правильности нашей концепции.

Как может разум оправдать растрату сил на войне, если действие не было бы их задачей? Пекарь растапливает печь только тогда, когда готов сунуть туда хлеб; лошадь запрягают в экипаж только тогда, когда собираются ехать; зачем же тогда прилагать такие огромные усилия и вести войну, если они не вызовут ничего, кроме таких же усилий со стороны противника?

Это все, что касается оправдания общего принципа; теперь разберемся с его модификациями, поскольку они вытекают из самой природы дела, а не из конкретных особенностей.

Здесь надо отметить три причины, образующие внутренний противовес и препятствующие износу часового механизма из-за слишком быстрого и непрерывного хода.

Первая, создающая постоянную тенденцию к задержке и поэтому тормозящая причина – это природная робость и недостаток решимости в человеческом уме, некая инерция в моральном мире, которая вызывается не силами притяжения, а скорее силами отталкивания, то есть страхом перед опасностью и ответственностью.

Одного только представления о цели войны, ради которой поднято оружие, редко бывает достаточно, чтобы преодолеть эту силу сопротивления, и если во главе не стоит человек, обладающий воинственным духом, который чувствует себя на войне как рыба в воде в своей естественной стихии, или если сверху не давит какая-нибудь большая ответственность, тогда топтание на месте станет нормой, а наступление – исключением.

Вторая причина – это несовершенство человеческого восприятия и мнения, которое на войне проявляется больше, чем где бы то ни было, потому что иногда человеку неведомо даже собственное положение в каждый момент, а уж о положении противника, которое намеренно скрывается, он может лишь догадываться. Это часто порождает ситуацию, когда обе стороны считают одно и то же явление выгодным для себя, тогда как на самом деле оно представляет интерес для другой стороны. Таким образом, каждый может считать, что он поступает мудро, выжидая, что наступит выгодный момент.

Третья причина действует как тормоз, время от времени полностью останавливающий военную машину. Речь идет о превосходстве обороны. А может чувствовать себя слишком слабым, чтобы атаковать Б, из чего не следует, что Б достаточно силен, чтобы атаковать А. Поэтому может случиться так, что обе стороны в одно и то же время не только чувствуют себя слишком слабыми, чтобы атаковать, но таковы и на самом деле.

Таким образом, даже в самый разгар войны заботливое благоразумие и страх перед слишком большой опасностью можно использовать с выгодой для себя: они помогают сдерживать стихийную необузданность войны.

Эти моменты могут приобрести такое преобладающее влияние, что война станет половинчатым мероприятием. Война часто не что иное, как или вооруженный нейтралитет, или занятие угрожающего положения, чтобы поддержать ведущиеся переговоры, или попытка получить небольшое превосходство малыми средствами.

Из вышесказанного следует, что в течение кампании военные действия не ведутся непрерывно, а идут периодически, и, следовательно, между отдельными кровавыми актами наступают периоды наблюдения, когда обе стороны переходят к обороне. Обычно более высокая цель, стоящая перед одной из сторон, побуждает ее к активным действиям и, таким образом, ставит ее в более выгодное положение, от чего ход войны до некоторой степени видоизменяется.

Динамический закон войны

Мы показали, что в большинстве кампаний обычно больше времени проводится в топтании на месте и бездействии, чем в активности. В наше время войны приобрели совсем другой характер, но все же военные действия, безусловно, всегда будут прерываться более или менее длинными паузами; а это ведет к необходимости пристальнее рассмотреть природу этих двух фаз войны.

Если военные действия приостановлены, то есть когда ни одна из сторон не задается позитивной целью, наступает состояние передышки, а следовательно, равновесия в самом широком смысле слова, то есть равновесия не только всех моральных и физических сил, но и всех отношений и интересов сторон. Как только одна из двух сторон ставит перед собой новую позитивную цель и предпринимает активные шаги для ее достижения, пусть это будут всего лишь приготовления, и как только неприятель этому противостоит, наступает напряжение сил. Оно длится до тех пор, пока не принимается решение или пока одна сторона не откажется от своей цели.

За этим решением, основанием которого всегда служит успешность боевых комбинаций обеих сторон, следует движение в том или другом направлении.

Когда это движение иссякает в результате трудностей, которые приходится преодолевать, борясь с собственными внутренними трениями или с новыми сопротивляющимися силами противника, тогда или наступает новое состояние передышки, или новое напряжение и принятие решения, а затем новое движение, в большинстве случаев в противоположном направлении.

Умозрительное различие между равновесием, напряжением и движением более существенно для практических действий, чем может показаться на первый взгляд.

В состоянии передышки и равновесия может появляться различного рода деятельность, связанная с конкретными событиями, но не преследующая крупных целей. Это могут быть важные и даже решающие бои. Такая деятельность имеет совершенно иную природу, а следовательно, и совершенно иной эффект.

Если состояние напряжения существует, то последствия решения боем всегда будут значительными, отчасти потому, что в нем проявится большая сила воли и большее давление обстоятельств; отчасти потому, что все было приготовлено и устроено для крупных изменений. В подобных случаях решение напоминает действие заложенной начиненной порохом мины, тогда как событие, может быть само по себе столь же крупное, но происшедшее в период передышки, более или менее напоминает вспышку пороховой массы на открытом воздухе.

Само собой разумеется, что состояние напряжения может иметь различную степень, и поэтому оно постепенно может перейти в состояние передышки.

В результате этих размышлений можно сделать следующие выводы: любое мероприятие, предпринятое в момент напряжения, важнее и результативнее, чем то же мероприятие, предпринятое в состоянии равновесия, и оно тем важнее, чем выше степень напряжения.

На том участке местности, который противник оставляет нам, потому что не может его защищать, мы должны обосноваться не так, как сделали бы это, если бы враг отступил только с целью принять решение в более благоприятной обстановке. Во время стратегической атаки противника неправильно выбранная позиция, один неверный марш может иметь решающие последствия; тогда как в состоянии равновесия подобные ошибки должны быть очень крупными, чтобы возбудить какую-либо деятельность противника.

Большинство войн прошлого, как мы уже говорили, основную часть времени проходили в состоянии равновесия или, по крайней мере, в таких коротких периодах напряжения с длительными интервалами между ними и таких слабых по своему эффекту, что их последствия редко имели большой успех. Часто они были своего рода театральными представлениями, даваемыми в честь дня рождения коронованной особы (Хохкирх)[7]7
  Битва при Хохкирхе состоялась 14 октября 1758 г. в канун именин императрицы Марии Терезии и закончилась разгромом армии Фридриха II (29 тыс., потери: 9 тыс. убитыми, ранеными и пленными, 101 орудие) австрийской армией под командованием фельдмаршала Дауна (78 тыс., потери: 7,6 тыс. убитыми, ранеными и пленными). (Примеч. пер.)


[Закрыть], часто просто удовлетворяли честь оружия (Кунерсдорф)[8]8
  В битве при Кунерсдорфе 1(12) августа 1759 г. прусская армия (48 тыс., 200 орудий) потеряла 35 % (40 %. – Ред.) своего состава (19 тыс. человек и 172 орудия. – Ред.), их противник, русско-австрийская армия (ок. 60 тыс., 248 орудий, в т. ч. 41 тыс. русских, свыше 18 тыс. австрийцев), потеряла 15 тыс. человек (13 тыс. русских, свыше 2 тыс. австрийцев). Однако пруссаки потеряли вдвое больше убитыми (св. 7,6 тыс. против 2,6 тыс. русских и 0,9 тыс. австрийцев. – Ред.) (Примеч. пер.).


[Закрыть] или тешили личное тщеславие полководца (Фрейберг)[9]9
  Битвой под Фрейбергом (29 октября 1762 г.) со стороны пруссаков командовал принц Генрих, брат Фридриха II. Битва закончилась победой прусской армии (потери 1,4 тыс. против 3 тыс. у австрийцев), и ею завершилась Семилетняя война. (Примеч. пер.)


[Закрыть].

Мы считаем очень важным, чтобы полководец ясно понимал эти обстоятельства и имел необходимый такт, чтобы вести себя в соответствии с их духом, а опыт кампании 1806 года[10]10
  В качестве адъютанта принца Августа Прусского Клаузевиц был ранен и взят в плен армией Наполеона. (Примеч. ред.)


[Закрыть] подсказывает нам, как его порой не хватает. В момент гигантского напряжения, когда все шло к решительной развязке, казалось бы, одно это со всеми последствиями должно было занимать всю душу полководца. Вместо этого были предложены и даже отчасти предприняты мероприятия (например, разведка во Франконии)[11]11
  Франкония – историческая область Германии. (Примеч. пер.)


[Закрыть], которые даже в состоянии равновесия, самое большее, могли дать шаткую надежду на успешный результат. Из-за этих ошибочных схем и размышлений, поглощавших активность армии, были упущены из виду по-настоящему необходимые меры, которые могли спасти положение.

Это умозрительное различие, которое мы провели, необходимо нам для дальнейшего успеха в построении теории. Все, что мы потом скажем о наступлении и обороне, а также об осуществлении этого двухстороннего акта, связано с состоянием кризиса, в котором находятся силы в момент напряжения и движения. Всю деятельность, которая может происходить в периоды равновесия, мы будем рассматривать как побочную. Указанные кризисы и являются настоящей войной, а состояние равновесия лишь ее отражением.