Текст книги "Баланс. Экономический анализ проекта «Немецкое единство»"

Короче говоря, даже спустя годы трудно утверждать, что быстрота действий Совета была экономической ошибкой. Напротив, возможно, что тогда ненадолго приоткрылось очень небольшое окно возможностей, которым нужно было срочно воспользоваться для привлечения крупных инвестиций из-за рубежа, поскольку заграница, очевидно, поверила в инвестиционный потенциал Германии. Как и для участия в этих инвестициях заинтересованных предпринимателей, стратегически мыслящих и готовых вместе со своими банками и инвесторами к крупномасштабным сделкам. Цена быстрых действий была поэтому, возможно, действительно не очень высока, по крайней мере что касается обременения финансовых рынков.

Однако эта быстрота имела недоставки совершенно иного рода. Она создавала благоприятные условия для человеческих ошибок, а также возможности для криминальных махинаций. А их было предостаточно. В то время они вызвали громкий резонанс в средствах массовой информации, что сильно повредило репутации Совета. Сегодня некоторые из них читаются как увлекательные криминальные рассказы, вышедшие из-под пера одаренного богатым воображением романиста[24]24
  См. также: Jürgs, M. (1997): Die Treuhänder. München/Leipzig.


[Закрыть]. Тем не менее все они были частью горькой реальности. Также можно с большой вероятностью предположить, что значительное число коррупционных афер так и осталось не известными общественности и что они никогда не будут раскрыты. Мошенничество и нерадивость, несомненно, также внесли свой вклад в то, что не всегда и не везде были получены такие доходы от продаж, которые были бы возможны при более тщательной организации процесса приватизации в течение более длительного периода времени.

Но при всем этом никак нельзя забывать о том огромном объеме задач, которые должен был решать в режиме дефицита времени Попечительский приватизационный совет. Причем в том сегменте экономической жизни, которая в особой степени подвержена коррупции. Опыт учит, что при продаже земельных участков, зданий, производственных сооружений и прочих объектов очень легко могут возникнуть злоупотребления, причем особенно тогда, когда по ходу сделки появляются большие бюджетные деньги и на ее совершение может повлиять инсайдерская информация. Многие до сих пор с ужасом вспоминают о мошеннической фирме под названием GmbH Halle, провернувший в ходе тендеров ряд крупных афер. Или о берлинском издательстве Aufbau Verlag, судебное разбирательство по делу о котором закончилось только в 2008 г. Оно было продано Попечительским приватизационным советом, хота вовсе не было в его ведении, о чем Совет должен был бы знать (а возможно, он и знал об этом). Парламентский комитет по расследованию «Имущество ГДР» немецкого бундестага в 1998 г. определил ущерб от криминальных действий в сумме от трех до десяти миллиардов немецких марок. Большое расхождение представленных оценок само по себе показывает, как сложно получить в таких случаях надежные данные. Возможно, будущие историки смогут представить более точную картину и в этом отношении.

Вот всё, что хотелось сказать относительно недостатков в работе Совета. Однако гораздо больше общественность волновала судьба рабочих мест. В ходе приватизации свои рабочие места потеряли 2,5 млн работников, занятых в промышленном производстве, т. е. 60 % общего количества в 4 млн первоначально занятых на всех предприятиях, переданных в управление Попечительского приватизационного совета. Причем это сокращение произошло в кратчайшие сроки. В таких городских центрах, как Хемниц, Дрезден, Эрфурт, Галле, Лейпциг, Магдебург и Росток, в течение трех-четырех лет в промышленности были ликвидированы сотни тысяч рабочих мест. В экономической истории Германии не найти ни одного промышленного структурного кризиса, который по своим разрушительным последствиям в сфере занятости хотя бы приблизительно мог сравниться с кризисом начала 1990-х годов. Даже трудные времена в 1970-е и 1980-е годы в Рурской области и в земле Саар в этом сравнении выглядели как период умеренной адаптации, а не как по-настоящему тяжелый кризис.

Волна сокращений рабочих мест стала вторым тяжелым травматическим событием для восточногерманского населения, оказавшегося в условиях рыночной экономики, спустя несколько месяцев после производственного коллапса 1990 г. При всей неизбежности – в главном – такой адаптации она тем не менее не могла не вызвать у восточных немцев чувства тяжкой обиды, в первую очередь на Попечительский приватизационный совет, которому приписывали основную вину за случившуюся катастрофу. Это чувство еще больше подогревало то, что во многих случаях приватизации новые владельцы поручали провести сокращение рабочих мест самому Совету, чтобы с самого начала не усложнять себе жизнь мерами, связанными с массовыми увольнениями персонала. В результате общественное мнение нередко воспринимало Совет как «злого дядю», проводящего санацию, хотя в действительности всю хозяйственную ответственность за нее нес новый инвестор.

Ко всему этому следует добавить человеческий фактор, имеющий отношение к собственному персоналу Совета. Его предполагалось набрать в кратчайшие сроки из числа специалистов, которые были бы в состоянии сопровождать многочисленные конкретные приватизационные сделки.

Для этого было необходимо привлечь большое число новых сотрудников. Так и поступили, однако при этом, что вполне объяснимо, в руководящих подразделениях аппарата Совета оказалось много молодых западногерманских экономистов, в известном смысле пришедших прямо из университетских аудиторий. Именно они отправились затем на старые предприятия ГДР, чтобы дать оценку их состояния и перспектив на будущее. Наверняка многие из них были хорошими специалистами, но при этом нельзя было ожидать от них понимания всей значимости человеческого фактора и масштабности исторического измерения проблем, с которыми столкнулся Восток страны. На предприятиях им пришлось общаться с более старым поколением опытных квалифицированных рабочих и инженеров, которые выросли в мире промышленной техники, в окружении верстаков и фрезерных станков. В этом мире на протяжении многих лет и десятилетий они работали с максимальной отдачей, разумеется, в рамках тех возможностей, которые предоставляла им социалистическая система централизованного планового хозяйства. И вот теперь к ним являются молодые западногерманские экономисты и начинают рассказывать о том, что все, что было раньше, собственно говоря, не представляет никакой пользы для будущего. Такие разговоры не могли не оставить у людей глубоких трудно заживающих душевных ран.

Вопрос о том, можно ли было всего этого избежать, остается открытым. Но очевидно, что человеческие переживания надолго испортили репутацию Попечительского приватизационного совета. Целое поколение уволенных рабочих и служащих, которым было отказано в признании их личного трудового вклада в развитие промышленности, почувствовало себя бесконечно обманутым, возложив всю ответственность за это не на неэффективную социалистическую экономику, а на прибывшую рыночную ликвидационную команду. Пережитое надолго осталось в памяти. Даже спустя двадцать лет после падения Берлинской стены оно будит чувство горького разочарования.

То есть именно опыт общения людей с ведомством под названием «Попечительский приватизационный совет» еще раз наглядно показывает: первая далеко идущая трансформация восточногерманской экономики после 1990 г. была проектом поистине исторического масштаба. Совету на практике пришлось столкнуться с такими до того небывалыми проблемами, как огромная несбалансированность бюджета, мощная волна массовых увольнений, целый комплекс ложных представлений и всевозможных заблуждений, риски стоимостной оценки приватизируемого имущества, нехватка квалифицированного персонала, жесткий дефицит времени, коррупционные угрозы[25]25
  На эту особенность справедливо указано в большинстве статей у Бройля (Breuel, B. [Hrsg.] [2005]: Ohne historisches Vorbild. Die Treuhandgesellschaft 1990 bis 1994. Eine kritische Würdigung. Berlin).


[Закрыть]. Экономический и валютный союз к середине 1990-го года на этом фоне выглядел просто детской игрой – чрезвычайно важной для будущего развития, но придуманной в отсутствии необходимой профессиональной компетентности и с немногими последовательно поставленными целями в верном направлении. Совершенно по-иному обстояло дело с приватизацией под эгидой Попечительского приватизационного совета. Она была до предела насыщена всевозможными политическими, экономическими и социальными ловушками. Постоянно приходилось решать проблемы огромной социальной взрывной силы. То, что ее удалось провести более или менее упорядоченно, было общим достижением всех немцев на Востоке и Западе, которое трудно переоценить.

Совершенно неизбежно, что такой проект в конечном счете стал предметом многочисленных легенд. Нет ничего легче, как задним числом утверждать, что Совет якобы пустил на ветер огромное имущество и «уничтожил» множество предприятий[26]26
  В последнее время аналогичные нотки звучат в выступлениях Бааля (Baale, O. [2008]: Abbau Ost. Lügen, Vorurteile und sozialistische Schulden. 4. Auflage. München), Хартманна (Hartmann, R. [2008]: Die Liquidatoren. Der Reichskommissar und das wiedergewonnene Vaterland. Berlin) и Венцеля (Wenzel, S. (2009): Was war die DDR wert? Und wo ist dieser Wert geblieben? Versuch einer Abschlussbilanz. Berlin).


[Закрыть], что он бросал немыслимые деньги в бездонную бочку и обошелся налогоплательщикам в миллиарды немецких марок, в чем не было никакой необходимости. Возможно, что во многих конкретных случаях такого рода упреки имели определенные основания. Однако очень трудно согласиться, что они суть адекватная общеисторическая оценка событий того времени. Чтобы дать такую оценку, необходимо, положа руку на сердце, ответить на вопрос: действительно ли полученные экономические результаты приватизации столь сильно отличались от тех, на которые на самом деле можно было рассчитывать с учетом реального положения дел? Не были именно завышенные ожидания основной причиной последующих разочарований? Не имел ли место гигантский самообман – как на Западе, так и на Востоке, который затем шаг за шагом был разоблачен?

Взглянем еще раз в прошлое, вооружившись общеэкономическими знаниями. Мы видим Восточную Германию, промышленно развитый регион с большими историческими традициями, на протяжении 40 лет изолированный от мирового рынка. Затем происходит его объединение с соседней страной, в четыре раза большей по размеру, в которой один наемный работник создает в среднем в год новую стоимость на сумму примерно в 80 тыс. немецких марок. В стране с объемом капитала, если верить данным экономической статистики, стоимость которого в пересчете на одно рабочее место составляет 480 тыс. немецких марок, т. е. сумму в шесть раз большую, чем стоимость произведенной новой стоимости. Чтобы достигнуть этого уровня капиталовооруженности в Восточной Германии при ее шестимиллионном занятом населении, объем капитала там должен был чисто арифметически составить 2,9 трлн немецких марок. Эти цифры, хотя больше и не являются примерными расчетами, тем не менее доходчиво иллюстрируют масштабность стоявшей задачи. Чтобы иметь хоть какую-нибудь разумную перспективу существования в условиях рыночной экономики, в Восточной Германии были необходимы очень крупные инвестиции в пересчете на одно рабочее место. Стоит ли тогда удивляться, что приватизация под государственной опекой недодала свыше 200 млрд марок, т. е. ровно одну десятую той суммы, которая согласно расчетам потребовалась бы, чтобы выйти на уровень капиталовооруженности рабочих мест по западногерманским стандартам? И разве можно назвать чрезмерной стартовую помощь в этом объеме для выхода на мировой рынок страны размером с Восточную Германию после 40 лет социалистической изоляции и бесхозяйственности?

С другой стороны, совершенно очевидно, что промышленный капитал Востока страны в этом объеме был недостаточен, чтобы выплатить гражданам Восточной Германии хоть какое-то подобие «дивидендов» за счет проведенной приватизации. Супруги Герлинда и Ханс-Вернер Зинн по этой причине были неправы, когда в своей ставшей хрестоматийной книге «Холодный старт» предположили, что продажа общенародного имущества в том виде, как она была организована, лишила людей в Восточной Германии плодов их многолетнего труда[27]27
  Sinn, Sinn, «Kaltstart…», с. 164.


[Закрыть]. Соответствующие предложения, которые сводились к тому, чтобы провести массовую раздачу сертификатов долевого участия или каких-либо аналогичных ценных бумаг, относящихся к этому (прежде общенародному) имуществу, уже по этой причине не имели никаких экономических оснований. Более того, такая мера повсеместно породила бы настроения разочарования. На Востоке по той причине, что эти бумаги, как скоро бы выяснилось, ничего не стоят; на Западе – поскольку скоро возник бы вопрос, почему немецкое единство было столь щедро профинансировано из общих средств налогоплательщиков, т. е. главным образом западногерманских, а доходы, в случае успеха проекта, должны были достаться только восточным немцам[28]28
  До настоящего времени наиболее последовательной позицией, критикующей метод приватизации, выбранный Попечительским приватизационным советом, была позиция, которую Герлинда и Ханс-Вернер Зинн изложили в своей книге «Холодный старт» (Sinn, Sinn: «Kaltstart…»). По сути, авторы предложили модель участия государства в приватизации, в рамках которой Совет не продает объект капиталовложения, а дарит его. Но взамен по поручению бывших граждан ГДР он остается его негласным совладельцем и спустя какое-то время – после успешной частичной приватизации и санации объекта – возвращает им полученную прибыль, неважно, в какой форме (Sinn, Sinn, с. 157–177). В качестве ориентира (но не конкретного образца для подражания во всех деталях) был позаимствован чешский метод, который использовало правительство Клауса. С моей точки зрения, такая модель участия в приватизации в условиях Восточной Германии была непригодной, причем по одной-единственной, но наиболее важной причине, а именно: вследствие огромной притягательной силы Запада страны для восточногерманских рабочих. Эта сила неизбежно порождала ожидания такого уровня заработной платы, при котором существующий производственный капитал был полностью обесценен – со всеми теми последствиями, которые мы описали в настоящей книге. И никакое участие государства в приватизации не могло бы существенно изменить это положение. Видимо, ко времени написания своей книги Зинны все еще полагали, что этот промышленный производственный капитал в целом обладает высокой стоимостью. Точно так же, как такой же капитал – при значительно более низком в течение длительного времени уровне заработной платы – в Чехии. Опыт работы Попечительского приватизационного совета показывает, что такая точка зрения не имела под собой никаких оснований. Поскольку в противном случае, учитывая размер его окончательного дефицита (более 200 млрд немецких марок!), Совету по итогам его деятельности было бы необходимо поставить в упрек полную некомпетентность и фантастическую расточительность, чего не сделали даже его самые жесткие критики. Поэтому, в отличие от Чехии, доли Совета в приватизируемых предприятиях практически ничего бы не стоили – к большому разочарованию их восточногерманских собственников. Они могли бы приобрести определенную стоимость только в том случае, если бы – как это на самом деле имело место в практике Совета – частичная приватизация получила мощную государственную дотационную поддержку. Но тогда разочарование испытали бы западногерманские налогоплательщики, о чем мы писали на страницах этой книги. Эта дилемма не имела решения. Такое решение было возможно, если бы наемные работники на Востоке страны согласились в течение длительного времени получать «чешскую» заработную плату. Только тогда они могли бы сами своим трудом увеличить в будущем стоимость своих долей участия. Однако ничто не говорит в пользу того, что такая готовность – ввиду существующей альтернативы получить работу на Западе – на самом деле существовала. Так же мало говорит в пользу того, что потенциальные покупатели предприятий серьезно восприняли бы такую готовность, даже если бы она была продемонстрирована хотя бы на короткое время, поскольку она полностью противоречила не только общественному мнению, но и здравому рассудку. Тем самым у модели участия в приватизируемом производственном капитале не было реальной основы – ни экономической, ни политической.


[Закрыть].

И все же нельзя не отметить, что немецкое единство основывается на некоем имплицитном договоре между Востоком и Западом. Западные немцы заявили: мы поможем вам быстро и полно интегрироваться в рыночную экономику. На что восточные немцы ответили: за это мы готовы взять на себя и нести тяжелое личное бремя адаптации. Валютный союз и Попечительский приватизационный совет следует рассматривать как центральные элементы этого имплицитного договора. При этом достигнутый к настоящему времени баланс показывает, что обе стороны сдержали слово.

2.3. Вопросы собственности

Рыночная экономика функционирует только тогда, когда обеспечены права частной собственности. Прежде всего должна существовать полная ясность относительно того, что кому принадлежит. По этой причине после четырех десятилетий социалистического строя со всеми присущими ему многочисленными изменениями и перекосами в сфере отношений собственности возникла настоятельная необходимость принять вслед за Договором об объединении Германии от 31 августа 1990 г. закон, регулирующий открытые вопросы имущественных отношений (закон об имуществе). Он и был принят за несколько дней до государственного воссоединения 23 сентября 1990 г.

Закон установил существенные критерии для правового регулирования спорных вопросов собственности. Два из них были предметом длительных и острых дебатов: принцип «реституция без компенсации», а также исключение возврата имущества, конфискованного в советской зоне оккупации в период между 1945 и 1949 г.

Принцип «реституция без компенсации» относится к основополагающим принципам правового государства, поскольку нет никаких оснований для отказа в возврате противозаконно изъятого имущества, если такая возможность имеется. Поэтому было совершенно естественно законодательно закрепить это положение. Согласно § 3 закона об имуществе имущественные ценности, которые в период существования ГДР были национализированы без компенсации или с незначительной компенсацией, по общему правилу передавались по заявлению их прежним владельцам. Естественно, что нет принципов без исключения. Так и в данном законе с самого начала содержался перечень особых обстоятельств, которые могли исключить возврат имущества. Эти исключения касались тех случаев, когда речь шла или об особой правовой природе имущественных ценностей общего характера, или о так называемых добросовестных приобретениях, или о предприятиях, существенно изменивших цель своей хозяйственной деятельности.

Быстро обнаружилось, что новые правовые положения породили вал исков по реституции. Все они должны были пройти проверку на их юридическую обоснованность. В результате соответствующие имущественные объекты нельзя было использовать в новых хозяйственных целях. Проблема приняла впечатляющие масштабы, по крайней мере в количественном отношении. Только на начало 1990 г. количество исков по реституции превысило один миллион, при этом они касались свыше 1,5 млн предметов права собственности. Возникла явная угроза массового блокирования инвестиций, причем уже только при причине недостаточного количества доступных для использования земельных участков и зданий.

Сложившаяся ситуация не могла не встревожить научный мир и политиков. В результате научный совет при федеральном министерстве экономики уже в феврале 1991 г. высказался в пользу полного пересмотре ранее принятых положений. Предложение совета состояло в том, чтобы предоставить долгосрочные гарантии по всему изъятому имуществу, но при этом с выплатой соответствующих компенсаций – с учетом возможностей их финансирования и выравнивания возникающего финансового бремени[29]29
  См. материалы научного консультационного совета при федеральном министерстве экономики (1991).


[Закрыть]. Вопрос о том, насколько такая мера была вообще юридически обоснованной и оправданной по этическим соображениям в общем контексте Договора об объединении, до сих пор остается предметом споров. Но, во всяком случае, она означала бы простое признание огромного количества конфискаций, даже если их моральная неприемлемость была совершенно очевидной и они также не являлись препятствием для инвестиций. Не требуется большого воображения, чтобы представить себе, какая дискуссия развернулась бы в общественном мнении по поводу таких вопиющих неправомерных действий. Так и слышатся обвинения в недостойном прогибании законодателя перед наследием диктатуры, в нанесении серьезного удара по безупречной репутации объединившейся Германии, в кричащей несправедливости, которую нельзя себя даже представить в цивилизованной нации. Поэтому не удивительно, что политики, испугавшись последствий, отказались последовать этой рекомендации научного совета. Видимо, и сам совет понимал ее до конца не продуманный характер, и поэтому с самого начала предложил в качестве (второй) альтернативы принять законодательный акт, который должен был в конфликтных ситуациях предоставлять своего рода преимущественные гарантии для инвесторов.

К тому времени эта идея уже была положена в основу ряда политических инициатив. В марте 1991 г. был принят так называемый закон об устранении препятствий для инвестиционной деятельности. В июле 1992 г. – всеобъемлющий закон о приоритетном значении инвестиционных вложений, который позволял достаточно вольно трактовать принцип «реституция без компенсации», особенно когда речь шла о сохранении имеющихся или создании новых рабочих мест, или о строительстве жилья, или об инфраструктурных проектах. В таких случаях говорили об особых инвестиционных задачах, которые могли быть определены на основе поступившей заявки ведомственным решением, исходя из приоритетного значения конкретной инвестиции.

Таковы были законодательные рамки, которые после 1992 г. почти не претерпели сколь-либо существенных изменений. Что же показала последующая правоприменительная практика? Смогли ли оставшиеся не решенными вопросы собственности серьезно затормозить экономическое развитие в Восточной Германии? Осторожный ответ будет звучать так: вероятно, не смогли, по крайней мере на долгую перспективу. Обращает на себя внимание, что общественная дискуссия вокруг этой проблемы довольно быстро почти угасла. Если еще весной 1992 г. в так называемом магдебургском заявлении бургомистры многих крупных городов в Восточной Германии потребовали радикального поворота в политике реституции, то после принятия закона о приоритетном значении инвестиционных вложений эта тема относительно скоро оказалась вне повестки дня общественных обсуждений. Здесь следует отметить следующее обстоятельство: весьма скоро выяснилось, что в экономическом отношении проблема оказалась не столь масштабной, как это могло показаться ввиду огромного числа исков по реституции. Поскольку они главным образом касались развития внутригородского жилищно-коммунального хозяйства, а не промышленности в целом.

Чтобы лучше понять это, полезно мысленно разделить экономику на две части. На предприятия, которые производят товары для национального или международного рынка, т. е. прежде всего принадлежащие к перерабатывающей промышленности. И на предприятия, которые предлагают товары и услуги локального характера, спрос на которые существует только в непосредственной близости от них. Другими словами, это розничная торговля, ремесленные мастерские, предприятия индивидуального обслуживания – от супермаркетов до филиалов сберегательных касс, булочных и парикмахерских. Как мы могли убедиться, история Попечительского приватизационного совета, бесспорно, показывает одно: наибольшие сложности возникли прежде всего при приватизации промышленных предприятий, которая к тому же оказалась очень дорогостоящей. Причем главным образом они были связаны с устаревшим ассортиментом продукции, а не с огромными проблемами, вытекающими из прав собственности на эти имущественные объекты. Почти не известны случаи, когда инвестор охотно приобрел бы промышленное предприятие, однако не смог этого сделать вообще или достаточно быстро из-за отсутствия четко сформулированных прав собственности[30]30
  Иногда утверждают, что именно недостаточно последовательная реализация принципа «реституция без компенсации» помешала многим старым восточногерманским семьям предпринимателей вернуться с Запада на Восток, поскольку они – в чисто эмоциональном отношении – были не согласны за большие деньги «выкупать» принадлежавшую им в прошлом собственность. Очевидно, что такие случаи действительно имели место. Тем не менее следует предположить, что их было не так много, поскольку достаточно быстро выяснилось, что Попечительский приватизационный совет прилагает все усилия, чтобы привлечь инвесторов с помощью полюбовных соглашений. В отличие от земельных участков сельскохозяйственного назначения, многие промышленные объекты вообще не представляли никакой стоимости, что нередко дополнительно усиливало переговорные позиции потенциального покупателя. В финансовом отношении по этой причине прямая покупка часто была даже более выгодной, чем бездотационная реституция. Возможно, в таких случаях, как правило, решающую роль играли экономические соображения, хотя об этом не было принято заявлять публично.


[Закрыть]. Ситуация еще более осложнялась еще и потому, что многие инвесторы с самого начала вовсе не думали о том, чтобы приобрести имеющиеся (отслужившие свой век) основные фонды. Свои производства они планировали разместить в новых промышленных зонах, которые преимущественно располагались в зеленом поясе, т. е. на окраине городов или коммун, где спорные вопросы прав собственности не играли никакой роли.

На практике большинство правовых коллизий, тормозящих инвестиционную деятельность, имело отношение к таким объектам собственности, как жилые дома, земельные участки и, в ряде случаев, к небольшим производствам в городских центрах. Не удивительно поэтому, что в начале 1990-х годов именно коммуны, оказывая политическое давление, попытались добиться смягчения основополагающего принципа реституции. Поскольку правовые споры в какой-то мере на самом деле серьезно сдерживали и замедляли развитие наиболее привлекательных городских производственных территорий.

Тем не менее мы так и не ответили на вопрос, действительно ли именно несовершенство законодательных актов стало причиной общеэкономического ущерба с долгосрочными последствиями. Ответ на него не будет однозначным. Поскольку, с одной стороны, несмотря на эту проблему, банкам, предприятиям розничной торговли и сферы услуг, мелкотоварному ремесленному производству почти во всех городах удалось создать широкую локальную сбытовую сеть, пускай даже сначала в виде временных торговых павильонов и контейнеров. В результате уже через немного лет ситуация в большинстве городов существенно нормализовалась.

Проблемы местных поставщиков приобрели совершенно иной характер: теперь они страдали не столько от нехватки торговых площадей, сколько от увеличивающихся избыточных производственных мощностей, что прежде всего было связано с сокращением рабочих мест в промышленности и как следствие с уменьшением покупательной способности местного населения. Короче говоря: уже спустя немного лет главным фактором, сдерживающим рост восточногерманской экономики, были уже не нерешенные вопросы прав собственности, а непосредственно специфика промышленного развития с его далеко идущими последствиями, особенно для торговли и сферы услуг.

Разумеется, споры по конкретным объектам недвижимости на местах были причиной многих обид и обернулись определенной потерей качества жизни. Так в отдельных случаях до разрешения всех вопросов прав собственности затягивалась нужная для людей перестройка общественных помещений – и это несмотря на все правовые новации, внесенные законом о приоритетном значении инвестиционных вложений. Это имело место в основном в тех городах, в которых иски по реституции были особенно многочисленными и сложными по содержанию. Как правило, речь шла о крупных городах, внешний облик которых особенно пострадал во время бомбардировок Второй мировой войны и затем за годы социалистического восстановления. Они была наказаны вдвойне: сначала в виде массовой панельной застройки исторических городских центров, а затем юстицией, которая долгие годы не могла выпутаться из хитросплетения сложных реституционных исков. По одну сторону стояли бывшие собственники, которые обосновывали свои исковые требования, ссылаясь на право собственности на старые небольшие земельные участки, полученные еще во времена царствования Вильгельма II, а по другую – члены жилищных кооперативов многоквартирных панельных домов, которые настаивали на сохранении структуры застройки крупными жилыми массивами, как во времена ГДР.

Хороший иллюстративный материал в этом отношении представляют такие крупные города, как Хемниц, Дрезден и Магдебург. Центральная часть этих городов во время войны подверглась особенно большим разрушениям. От соответствующих подразделений городских управлений потребовались огромные терпение, умение и упорство, чтобы, несмотря на все правовые препоны, шаг за шагом развивать городское хозяйство. Так, например, только к концу 1990-х годов на исторической соборной площади Магдебурга удалось снести многочисленные панельные строения и во многом восстановить ее прежний архитектурный облик. Но это было сделано.

Как бы там ни было, и в наши дни нелегко однозначно судить о том, насколько правильным был избранный тогда путь для решения вопроса о правах собственности. И в этом случае мы еще раз сталкиваемся с прагматичным политическим подходом, который был характерен при решении многих частных вопросов в рамках проекта «Немецкое единство». Принцип «реституция без компенсации» был, по сути, выдержан, но он был – после известных колебаний вначале – немного смягчен, чтобы избежать угрозы консервации нетерпимых порядков. В общем, нет, видимо, никаких оснований рассматривать такой политических подход как ошибку с тяжелыми экономическими последствиями. Во всяком случае, сколь-либо крупный долговременный ущерб от него не просматривается.

В процессе воссоединения была, однако, одна группа вопросов собственности, в решение которых прагматическая верность принципам не стала руководством к действию. Речь идет об экспроприации в советской оккупационной зоне с 1945 по 1949 г. Путь здесь был предначертан уже с самого начала, и он назывался «отказ от принципа реституции». В совместном заявлении от 15 июня 1990 г., которое затем стало неотъемлемой частью Договора об объединении, оба немецких правительства констатировали, что эта экспроприация не может быть признана недействительной. При этом правительство Федеративной Республики Германии приняло к сведению, что правительства Советского Союза и Германской Демократической Республики не видят возможности ревизовать принятые в то время решения.

Вряд ли в Договоре об объединении найдется другой раздел, который вызывал бы у затронутых его положениями людей столько горечи, как тот, в котором фактически признается экспроприация в советской зоне оккупации. Тем более что, как выяснилось позднее, Советское правительство вовсе не рассматривало это признание в качестве предварительного условия воссоединения Германии. Тем не менее Федеральный конституционный суд в своем втором решении в отношении земельной реформы установил, что и в этом случае политическое решение нельзя было бы квалифицировать как нарушение конституции, поскольку учет федеральным правительством пожеланий (демократически избранного) последнего правительства ГДР должен быть признан легитимным. Таким образом, суд подчеркнул, что в особых условиях воссоединения примат оставался за политическими решениями, даже если экспроприация по критериям правового государства не могла быть признана законной.

Тем самым была обеспечена правовая определенность, по крайней мере после вынесения в 1996 г. вышеупомянутого решения. Хотя во многом эта задача уже была решена после (по содержанию идентичного) первого решения Федерального конституционного суда относительно земельной реформы. Какие бы правовые и моральные оценки ни давались этому решению, во всяком случае, оно ликвидировало все препятствия для использования земли в сельскохозяйственных целях. При этом речь шла об очень значительных площадях, поскольку до 1949 г. все сельскохозяйственные предприятия, имевшие свыше 100 гектаров сельскохозяйственных угодий, подлежали принудительной коллективизации. Это были 1,3 млн гектаров, или почти 70 % общей площади земель сельскохозяйственного назначения в созданной в 1949 г. ГДР. Вся эта земля после 1990 г. была быстро продана или сдана в аренду Попечительским приватизационным советом – одновременно с реституцией тех земельных участков, которые были экспроприированы после 1949 г.

Довольно скоро возникла сельскохозяйственная структура, которая сильно отличалась от аналогичной структуры на Западе страны. В отличие от Запада, в ней продолжают преобладать «наследники» сельскохозяйственных производственных кооперативов, хотя наряду с ними также вновь возникли семейные сельскохозяйственные предприятия, которые были созданы, как правило, бывшими собственниками, так называемыми «возвращенцами», земельных наделов – арендованных, выкупленных или полученных в порядке реституции. Повсеместно после 1990 г. и в сельскохозяйственном производстве быстрыми темпами пошло массовое сокращение числа занятых работников (см. рис. 1, верхняя часть). Поскольку во времена ГДР сельское хозяйство – точно так же, как и промышленность, – использовало совершенно устаревшую технику, поэтому производительность труда в пересчете на одного работника была очень низкой.

Рис. 1. Развитие сельского хозяйства (1991–2008)

^* В процентах от западногерманского уровня; создание новой стоимости (брутто) в пересчете на одного занятого работника; сельское, лесное и рыбное хозяйство.

Источник: общеэкономические расчеты земель

Вскоре выяснилось, что в сельском хозяйстве существенно легче осуществить адаптацию к новым условиям мирового рынка, чем в промышленности. Самая главная причина этого была очевидна: сельское хозяйство производило в основном сырье и продукты питания, которые, хотя и должны были соответствовать жестким стандартам качества, вместе с тем не отличались чрезмерным ассортиментом. То есть не было большой разницы между сортом пшеницы, выращенной и собранной в районе Хильдесхайма, под Мекленбургом, Кёльном или Лейпцигом. Было достаточно сделать соответствующие анализы сведущими специалистами, чтобы затем на мировом рынке продать эту пшеницу по точно такой же цене, что и пшеницу с поля сельскохозяйственного производителя с Запада страны. Задача заключалась лишь в том, чтобы оптимизировать производственный процесс в техническом и экономическом смысле – с помощью современных машин и на основе современного менеджмента. В действительности большие размеры сельскохозяйственных предприятий в Восточной Германии оказались фактором конкурентного преимущества перед западногерманскими сельхозпроизводителями, по крайней мере в Южной Германии, где до сих пор вследствие раздробленности сельскохозяйственных угодий на небольшие земельные участки нет возможности широко применять сельскохозяйственную технику с такой же эффективностью, что и на больших обрабатываемых площадях.