Текст книги "Баланс. Экономический анализ проекта «Немецкое единство»"

Короче говоря: разрыв в производительности труда между Западом и Востоком в сельском хозяйстве быстро сокращался, причем значительно быстрее, чем в промышленности. Уже к середине 1990-х годов он был ликвидирован, остались лишь естественные ежегодные колебания урожайности в большую или меньшую сторону, которые имели место и на Западе, и на Востоке (см. рис. 1, нижняя часть). А остающиеся региональные различия объяснялись главным образом особыми почвенными условиями в отдельных районах земледелия. В определенном смысле сельское хозяйство дает нам образцовый пример реализации той простой модели возрождения Востока, которая предусматривала повышение качества профессиональной подготовки людей, всеобъемлющую модернизацию машин и оборудования и совершенствование производственных технологий. Новая техника, курсы повышения квалификации работников и эффективное использование машин и удобрений – вот, по сути, все, что потребовалось, чтобы в сельском хозяйстве выйти на уровень Запада страны. Этот же пример еще раз наглядно демонстрирует, где конкретно в промышленности было самое узкое место – в ассортименте производимой продукции. В сельском хозяйстве, где этого узкого места почти не было, проблемы адаптации были решены относительно просто.

Средний Запад на Востоке Германии

В сельском хозяйстве царят американские нравы

Поздним вечером в 11 часов в один из дней августа моя жена и я на машине возвращаемся по федеральной дороге 8 I из Хальберштадта в Магдебург. Вид вокруг фантастический, – мы едем по слегка волнистой местности, сплошь покрытой пшеничными полями; на полях видны яркие движущиеся пятна прожекторного света. Прожектора установлены на огромных зерноуборочных комбайнах, которые, подобно медлительным жукам-светлякам, прокладывают себе путь в теплой летней ночи. Мы находим их повсюду – вплоть до горизонта, столь далекого на этой безлесной равнине.

Картина действительно необычная. Она напоминает мне Америку, ее пшеничный пояс – эти огромные пространства на Среднем Западе, где-то между Индианой и Висконсином. Гигантские машины, которые мы видим, должны принадлежать другому миру; место им, скорее, в США, где отдельный фермер обрабатывает тысячи гектар пашни, а не в Германии с ее мелкими крестьянскими наделами. Оттуда их в основном и привозят. Почти все они собраны в Америке – оборудованные кондиционером и чрезвычайно производительные, когда речь идет о уборке урожая на огромных площадях, причем как в дневное, так и ночное время.

Но разве именно по этим причинам они не могут быть столь же хороши для нового мира сельскохозяйственного производства на Востоке Германии? Разве не здесь возникла – как результат четырех десятилетий социалистического планового хозяйства – такая земельная структура, которая больше не имеет ничего общего с традиционной мелкой нарезкой земельных участков? Так оно и есть на самом деле. Кто в хорошую погоду будет в самолете лететь над Германией, тот сможет невооруженным глазом увидеть разницу между Западом и Востоком. Воссоединение страны почти ничего не изменило в этом отношении. Да и зачем? Ни предприятиям, пришедшим на смену сельскохозяйственным производственным кооперативам времен ГДР, ни «возвращенцам» и голову не пришло восстановить старую структуру распределения земельных участков, поскольку это не имело бы никакого экономического смысла.

Примечательная ирония истории состоит в том, что сельское хозяйство на Востоке при социализме сделало мощный прыжок вперед – из мира, где главной фигурой на селе был малоземельный европейский крестьянин, в Новый Свет фермеров. Это мир высокой эффективности, о чем свидетельствуют показатели производительности труда, хотя и, естественно, со значительно меньшим количеством элементов сельской романтики, которые все еще можно найти в Южной Германии и в Альпах.

Но постойте. Ведь и в Америке существует сельская романтика с ковбоями и музыкой кантри, с бивачными кострами и песнями под гитару, с барбекю и баночным пивом. Все это украсило бы меланхоличные ландшафты Востока с их безлесными равнинами и песчаными пространствами на востоке от Эльбы. Однако для этого Америка до сих пор слишком далеко, и не только географически, но и даже скорее психологически. Ненавязчивый индивидуалистский пафос свободы, комфортно чувствующий себя на необъятных просторах Среднего Запада, остается все еще чужим для постсоциалистического общества.

Подождем, однако. Возможно, новое поколение уверенных в себе сельских хозяев в скором времени внесет свои корректировки в эту действительность. В экономике оно уже успешно, что можно прочитать во всех статистических публикациях. Аграрное производство сегодня – это важная отрасль экономике Востока, в которой заняты 150 тысяч работников, от которых зависит еще большее число рабочих мест в смежных отраслях. Велико влияние этого нового поколения и в федеральных объединениях и союзах. Так, один из его представителей – современный фермер с Востока – Карл-Альбрехт Бартмер является президентом Германского аграрного общества.

Так что, друзья, всё у вас получится. Вы были первыми, кто успешно завершил возрождение Востока в сельском хозяйстве – задолго до промышленности. Теперь дело осталось только за правильным имиджем: никогда не забывайте о том, что и следующее поколение с не меньшим энтузиазмом должно продолжить в сельском хозяйстве ваше дело. Смелости вам и помните: Cowboys go east! («Ковбои скачут на Восток» (англ.). – Перев.)

Поводя некоторые итоги, можно утверждать, что процесс правового урегулирования вопросов собственности никоим образом не привел к возникновению в ходе приватизации непреодолимых экономических проблем. Данное утверждение относится к сфере торговли и бытового обслуживания в городских агломерациях, точно так же как и к сельскохозяйственному производству за пределами городов. Временные задержки, если они случались, оборачивались не более чем отставанием по капиталовложениям в совершенно конкретные проекты, причем и эта проблема была решена уже через несколько лет. То есть выбранный прагматический путь при решении вопросов собственности, таким образом, себя оправдал. Однако сказанное отнюдь не означает, что этот путь, имея в виду его долгосрочные общеэкономические последствия, был оптимальным, поскольку он был связан со многими трудно предсказуемыми факторами, которые до сих пор сложно оценить.

В частности, речь идет о том, какие другие помимо сугубо экономических существенные соображения могли играть роль, когда часть западных немцев принимала решение о переезде всей семьей и со всем имуществом на постоянное место жительства в Восточную Германию. Прежде всего это касалось многих собственников земельных участков в досоциалистическую эпоху. Возможно, что другая модель урегулирования проблемы конфискаций в период между 1945 и 1949 г. мотивировала бы больше бывших собственников к переселению, что особенно в сельской местности еще больше увеличило бы число людей с навыками предпринимательской деятельности. То есть это был тот вопрос, при ответе на который речь шла, что совершенно очевидно, не только о денежных мотивах, но и о духовной связи семей с родными местами, которую они не утратили даже спустя много столетий.

И тем не менее, несмотря на юридически оправданные случаи конфискации, многие бывшие собственники все-таки нашли дорогу на свою старую родину. При этом часть из них вернула себе не только свои бывшие пришедшие в упадок поместья, но и сельскохозяйственные и лесные угодья. Очевидно, у представителей прусских дворян-землевладельцев, особенно пострадавших от экспроприаций, исторически сложившаяся привязанность к земле предков оказалась сильнее, чем личная боль утраты фамильных владений. Многие из них в наши дни являются уважаемыми гражданами в отдаленных деревнях, вновь активно участвующими в общественной жизни общины и за ее пределами[31]31
  См. по этому вопросу: Feldmeyer, K. (1998): «Schwierige Heimkehr. Neusiedler auf altem Boden», Berlin. В книге под заголовком «Трудная дорога домой» он с большим проникновением рассказывает о судьбах семей, которые после 1990 г. вернулись в Восточную Германию.


[Закрыть]. В этом отношении, во всяком случае, есть основания для надежды, что уважение перед личными заслугами этих людей со временем поможет устранить среди окружающих непонимание и предвзятость, возникшие после падения Берлинской стены и воссоединения.

Прусские юнкеры за работой

Социальный класс возвращается на родину

«Что значат какие-то 40 лет социализма, если лен был пожалован в XII веке».

Так сказал Кристоф фон Катте в интервью радиостанции Берлин-Бранденбург несколько лет назад. Он один из тех, кто после 1990 г. вернулся на свою старую родину, несмотря на то, что ему не было возращено фамильное имущество, конфискованной между 1945 и 1949 г. в советской зоне оккупации. Сегодня фон Катте живет со своей семьей в местечке Хоэнкамерн под Хавельбергом. Он адвокат и одновременно сельский хозяин. Фон Катте хорошо вписался в пропитанный терпким прусским ароматом пейзаж природного рая на берегу Хафеля. Его внешний вид полностью отвечает стереотипному представлению о прусском помещике-юнкере: высок ростом, здоровый цвет лица, большие руки. Человек дела, который берется за него, не пускаясь в пространные философские рассуждения. Постепенно он выкупил свою старую фамильную собственность – помещичью усадьбу, землю, лес, вернув исторический долг своим предкам.

Так же, как фон Катте, думают многие отпрыски старых прусских фамилий. А их, вернувшихся, не так мало. Почти все имеют гражданские профессии – юриста, банкира, чиновника, но при этом большинство одновременно дополнительно работают в сельском или лесном хозяйстве. Всем присуще чувство социальной ответственности и христианского долга общественного служения, особенно это касается иоаннитов, чей орден после воссоединения обрел огромную популярность. На их попечении находится много больниц и домов престарелых.

Изменило ли что-либо возвращение бывших помещиков? С общеэкономической точки зрения, не очень много, поскольку их число для этого слишком мало. Значение их хозяйственной деятельности в качестве сельских хозяев и лесоводов также не столь велико. Ведь большинство из них – это не промышленники, которые могут создать сотни рабочих мест. К тому же ни один сельский регион сегодня не может существовать за счет того, что крупный землевладелец даст несколько подрядов местным ремесленникам или, как семья Катте, будет изготавливать и реализовывать экологические чистые продукты животноводства.

Но ведь речь вовсе не идет об экономической стороне дела. Речь, на самом деле, идет о части немецкой истории. Неизвестны примеры, когда отречение от собственного прошлого, попытки уничтожить все исторические свидетельства, не удобные власть предержащим, пошли бы на пользу хоть какому-то региону. На протяжении длительного времени это делалось в ГДР, где в 1950-е и 1960-е годы в городах ликвидировали церкви, а на селе отказывались восстанавливать развалившиеся помещичьи усадьбы. Эта кампания нередко принимала гротесковые формы, как, например, проведенная в 1958 г. с соблюдением строжайшей секретности операция по уничтожению скромного помещичьего дома в Шёнхаузене в районе Йерихов, родине рейхсканцлера Отто фон Бисмарка, который просто взорвали. Сегодня там можно посетить сохранившийся парк, вся чистенькая планировка которого должна напоминать о доме-фантоме – больше несуществующей усадьбе.

Возвращение многих старых семей стало как бы живым отзвуком истории. Не в образе помещиков-феодалов, а социально активных граждан, создающих новое и вместе со своими семьями продолжающих традиции прошлого. Они не те многочисленные рыцари удачи начала 1990-х годов, которые быстро вновь пропали из виду, как только стало ясно: больше здесь взять нечего. Старые семьи оседают в маленьких деревнях и городках – там, где они жили из поколения в поколение: Арнимы в Брандетштайне, Энгельбрехтенсы в Людерице, Хагенсы в Мёкерне, Вульффенсы в Вюстенйерихове и т. д.

Останутся ли здесь их дети, если учесть, что перспективы получить в этих местах работу не слишком радуют и люди продолжают уезжать? Этого никто не знает. Однако тот, кто усвоил от родителей: 40 лет социализма недостаточно, чтобы искоренить чувство любви к родному краю, не устрашится испытаний, с которыми, возможно, придется столкнуться. И неважно, какими они будут. Ведь верность всегда высоко ценилась в Пруссии.

3
Ускоренное развитие

3.1. Стимулирование экономики

После 1990 г. в воссоединившейся Германии споры шли по многим политическим вопросам. И только по одному существовало практически полное единство мнений. Все сходились в том, что одной из целей воссоединения должно быть превращение Восточной Германии за несколько лет в регион, привлекательный для развития предпринимательства. Для достижения этой цели политики выбрали два пути: они улучшили рамочные условия экономической деятельности – от транспортного сообщения до управленческих систем, и они приняли меры содействия частным инвестициям, а именно: снизили налоги и предоставили государственные субсидии. Мероприятия, предусмотренные обоими направлениями, неукоснительно выполнялись. Они и сегодня лежат в основе экономической политики возрождения Востока страны, продолжая оказывать глубокое воздействие на ее развитие.

В отношении создания рамочных условий задача была сформулирована достаточно четко: обновление всего набора предложений общественных услуг. Изношенное оборудование подлежало замене, устаревшее – капитальному ремонту, не соответствующее времени – модернизации. При этом почти не было таких мер, целью которых являлись бы исключительно потребности и интересы частной экономики. Практически каждая из них одновременно была направлена на улучшение качества жизни всех граждан. То есть большинство проектов почти не вызывали никаких политических споров.

Список государственных инвестиционных проектов длинный, и он впечатляет. Речь идет от обновления дорожного хозяйства и коммуникационных сетей, модернизации школьного и высшего образования, городского коммунального хозяйства, системы государственного управления и правовых институтов до создания новых промышленных территорий, развития экономической инфраструктуры и санации экологически неблагополучных районов. То есть в этот перечень действительно было включено множество отдельных жизненно важных проектов, по крайней мере на раннем этапе возрождения Востока страны в 1990-е годы. Государственные власти на уровне федерации, земель и коммун в течение нескольких лет создали реально осязаемый обновленный мир, который мало отличался от Запада, во всяком случае, внешне и по своим внутренним структурам. Реализованные мероприятия по содержанию и размерам были очень разными, при этом в совокупности они составили, возможно, наиболее всеобъемлющий и компактный крупномасштабный проект модернизации за всю предшествующую историю.

Первые зримые результаты этого возрождения повсеместно появились уже в середине 1990-х годов: новые дороги, капитально отремонтированные здания, промышленные парки со всей необходимой инфраструктурой и т. д. Успехи нельзя было не увидеть, особенно на фоне соседних стран на Востоке Европы, у которых после конца эпохи социализма не было возможности воспользоваться столь же щедрой государственной поддержкой извне и которые по этой причине, естественно, сильно отставали по объему государственных инвестиций от Восточной Германии. Однако у этой радужной картины была и оборотная психологическая сторона: достигнутое порождало в новых землях чувство самоуспокоенности. Внешний сияющий фасад в течение нескольких лет мешал людям увидеть скрывающуюся за ним слабость промышленной базы. Но об этом мы поговорим в четвертой главе.

Часто в общественной дискуссии поднимался вопрос о том, что мощное вливание государственных инвестиций могло также привести к ошибочным решениям и ненужным расходам бюджетных средств. Можно с уверенностью утверждать, что так оно и было. Не составит большого труда перечислить сомнительные бюджетные проекты – от бесполезных аэродромов до немыслимых размеров очистных сооружений. Но если еще раз в ретроспективе трезво оценить тогдашние приоритеты в их совокупности, то мы увидим, что в целом они были разумно расставлены с учетом степени неотложности проблем того времени. Это хорошо видно на примере расширения системы транспортного сообщения между Востоком и Западом, решение о котором в виде пакета транспортных проектов «Немецкое единство» было принято немецким бундестагом в апреле 1991 г. с объемом финансирования в 75 млрд немецких марок. Большая часть этого огромного пакета проектов оказалась вполне разумной. Что касается транспорта, то сегодня транспортная система Восточной Германии хорошо развита и в целом состыкована с общефедеральной транспортной системой. Не менее успешными были модернизация коммуникационных сетей, создание промышленных парков, предпринятое отдельными коммунами, и ликвидация загрязнения окружающей среды.

То же самое можно сказать и в отношении сферы общественных услуг. Удалось в сжатые сроки повысить эффективность работы школ и высших учебных заведений, органов юстиции и управления, доведя ее в целом до западногерманского уровня. Во многом это также заслуга отношений партнерства между землями на Западе и Востоке, которые в то время позволили достаточно быстро и гладко обеспечить передачу современного управленческого опыта. Такие отношения были, в частности, установлены между тремя средненемецкими землями Саксонией, Тюрингией и Саксонией-Анхальт и их непосредственными соседями – соответственно Баварией, Гессеном и Нижней Саксонией. Пример этих партнерских связей оказался весьма успешным. До сих пор в сфере государственных услуг в землях-соседях существует очень много похожих элементов, причем это – отнюдь не только результат хороших контактов на личном уровне.

При этом почти как ирония истории выглядит тот факт, что именно государственные чиновники и служащие, которых, как правило, бранят за их негибкость и бюрократизм, сыграли центральную роль в возрождении Востока. Так это было воспринято самими людьми, как на Востоке, так и на Западе. Если сегодня во время вечерней беседы с очевидцами событий начала 1990-х поговорить с ними о прошлом, очень быстро дело дойдет до ностальгических воспоминаний о тех легендарных годах всеобщего энтузиазма. Министерские чиновники с блеском в глазах расскажут о том, как они в течение всего лишь нескольких недель и месяцев вместе с восточно-немецкими коллегами создавали новую управленческую структуру. Это было время, когда министры, государственные секретари и рядовые чиновники министерств ночевали в общежитиях для строительных рабочих и каждое утро, бреясь, планировали свой рабочий день, который нередко заканчивался глубокой ночью. Работать приходилось в авральном режиме и в очень сложных условиях, но зато, закончив очередной проект, люди испытывали чувство первооткрывателей. То же самое чувствовали и их восточногерманские коллеги. Жалоб на менторское отношение специалистов с Запада почти не было, но было много благодарностей за оказанную профессиональную помощь. И это до сих пор остается одним из наиболее положительных аспектов возрождения Востока.

В дискуссиях о том времени часто слышатся упреки в том, что в процессе трансфера управленческих знаний с Запада на Восток, естественно, также шло заимствование пороков бюрократизма. В этой связи следует сказать, что не позднее начала 1980-х годов на Западе прошла острая общественная дискуссия о том, насколько чрезмерное законодательное регулирование сдерживает экономическую динамику. Ученые-экономисты и политики либерального направления тогда – как, видимо, еще и сегодня – полагали, что многочисленные процедуры получения ведомственных разрешений и меры контроля могли бы быть более эффективными и лояльными по отношению к предпринимателям. Эта дискуссия о так называемом «дерегулировании экономики» хотя в свое время и вызвала громкий резонанс, не привела к сколь-либо ощутимым результатам, если не считать либерализацию рынка телекоммуникаций. Поэтому политическое требование использовать возрождение Востока, чтобы отказаться от многочисленных бесполезных предписаний и тем самым содействовать новым землям в их экономическом развитии, имело определенную историческую подоплеку.

Идеи, заложенные в этом требовании, могли бы иметь далеко идущее практическое значение. Дерегулирование и снижение бюрократических издержек были и остаются важными задачами, в первую очередь для страны, система управления которой повсеместно снискала себе сомнительную славу как особенно педантичная и жестко регламентирующая мельчайшие детали управленческой деятельности. Поэтому представлялось естественным рекомендовать использовать открывшуюся историческую возможность для ее коренного реформирования. Правда, в этой связи возникает совершенно практический вопрос: существовала ли вообще возможность принять хорошо продуманное и профессионально подготовленное законодательство, направление на либерализацию экономики, в то время когда все политические силы были сконцентрированы на реализации проекта.

«Немецкое единство». Следует признать, что в период быстрых перемен действительно было чрезвычайно важно опереться на уже существующие, проверенные многолетней практикой законы, постановления и судебные решения. В то время как любые правовые нововведения, даже простое исключение отдельных предписаний, чреваты юридическими и экономическими рисками. А их сначала потребовалось бы оценить. Другими словами, выполнение всей этой работы было лучше отложить на более спокойное время. Так что вряд ли стоит приписывать воссоединению вину за то, она не была сделана в более ранние сроки (и остается не сделанной в полном объеме до сих пор!). Отметим, что на местах политики предпринимали попытки ускорить процедуры получения ведомственных разрешений, проявляя при этом немалый прагматизм. Действительно, политическое давление в этом направлении было сильным. А в отдельных случаях даже очень сильным, что иногда подвигало неопытных коммунальных политиков к слишком вольному толкованию существующих правовых возможностей. Эта вольность обошлась им в конечном счете весьма недешево, когда спустя время кое-кому из них пришлось предстать перед судом.

Вот все, что касается роли государства в деле возрождения Востока, т. е. улучшения рамочных экономических условий за счет государственных инвестиций. Как бы ни быстро шел этот процесс, он не отменял другой задачи, в отношении которой с самого начала существовало полное единство мнений, связанной с его дополнением стимулами для частных инвестиций. Все были согласны в том, что государство не может единолично нести бремя издержек возрождения Востока. Для этого наряду со средствами от приватизации бывших общенародных предприятий требовались огромные дополнительные инвестиции частных лиц. Только так можно было подтянуть производительность восточногерманской экономики хотя бы приблизительно до уровня Западной Германии.

Политики действовали быстро и решительно. Был представлен целый арсенал программ по привлечению инвестиций, при этом в какой-то мере – в очередной раз – использовали опыт, накопленный в Западной Германии после валютной и экономической реформы 1948 г. Тогда речь шла о больших налоговых льготах, чтобы увеличить рентабельность инвестиций на восстановление, хотя сначала уровень налогообложения был весьма высок[32]32
  См.: Giersch, H.; Paqué, K.-H.; Schmiedling, H. (1994): «The fading miracle. Four decades of market economy in Germany». Cambridge. Глава 3, особенно с. 60–61.


[Закрыть]. Теперь была поставлена задача повысить рентабельность инвестиций в Восточной Германии и на этой основе привлечь дополнительные инвестиционные средства, облегчить создание новых производств и побудить собственных и иностранных предпринимателей к размещению своих предприятий на Востоке страны.

Что было сделано конкретно?[33]33
  Обзор мер государственного стимулирования экономики, начиная с 1990-х годов, содержат материалы Экспертного совета (1991), таблица 14, с. 73–74. По этой теме см. также материалы Экспертного совета более поздних лет и 19 так называемых сообщений о достигнутом прогрессе, опубликованных в период с 1991 по 1998 г. DIW, IfW и IWH. Основное внимание в них уделено центральным элементам системы мер государственного стимулирования.


[Закрыть] В основном привлечение частных инвестиций шло по четырем различным направлениям. Во-первых, была предоставлена инвестиционная надбавка, т. е. общая налоговая льгота для любых инвестиций в промышленное производство новых земель, сначала в размере восьми или 12 % – в зависимости от срока инвестирования. Надбавка имела характер правового притязания, которое могло быть предъявлено вместе с налоговой декларацией. Во-вторых, были разрешены амортизационные отчисления специального назначения в размере 50 % суммы издержек при приобретении или производстве инвестиционных товаров. Обычная норма амортизационных отчислений была оставлена без изменений, но одновременно были созданы особенно привлекательные возможности для переноса убытков на будущее. В-третьих, была открыта возможность в рамках Совместной программы улучшения региональной экономической структуры предоставлять инвестиционные субсидии, при этом еще больше увеличив их размер за счет средств Европейского фонда регионального развития. В отдельных случаях размер субсидии мог доходить до 35 % общей стоимости проекта (плюс инвестиционная надбавка!). Решение о конкретных условиях предоставления инвестиционной субсидии принимала каждая федеральная земля, что давало ей существенные возможности самостоятельно определять приоритетные направления использования субсидии. И наконец, кредиты, ссуды и субсидии при создании новых производственных предприятий за счет средств Европейской программы восстановления – European Recovery Program (ЕРП). Они предоставлялись институтами содействия экономическому росту банками соответствующих земель и, следовательно, также находились в сфере их политической компетенции.

Весь этот набор инструментов поддержки экономического развития в основном сохранился до наших дней. Хотя на определенном этапе в него и были внесены существенные изменения. Так, из него были полностью изъяты амортизационные отчисления особого назначения. Зато были увеличены размеры инвестиционной надбавки (сегодня они составляют 12,5 или 15 %). Правда, одновременно рядом законодательных новаций их применение было ограничено и в большинстве случаев разрешено только в отношении инвестиций в обрабатывающую промышленность и в сферу услуг производственного назначения. Эту тенденцию можно было наблюдать и по другим направлениям: при распределении средств из Совместной программы и Европейского фонда регионального развития, а также кредитов по линии ЕРП также были предприняты попытки направить их главным образом на поддержку предприятий межрегиональной промышленности и связанных с ними отраслей услуг.

Каковы были, как правило, размеры государственной поддержки инвестиционного проекта? Сколько пфеннигов в расчете на одну немецкую марку или центов на один евро инвестиций составляли бюджетные дотации? Точный ответ дать сложно, тем более что ряд инструментов господдержки использовался одновременно, т. е. в этих случаях необходимо учитывать их кумулятивный эффект. Тем не менее можно с достаточной уверенностью предположить, что в первые годы после воссоединения доля государственной поддержки восточногерманской экономики в целом составляла примерно от 30 до 50 % общего объема инвестиционных вложений. В последнее время она в среднем, очевидно, значительно уменьшилась, поскольку важные сектора в строительстве, ремесленном производстве, торговле и сфере услуг были практически исключены из программ государственной поддержки. Хотя в обрабатывающих отраслях промышленности эта доля и сегодня очень высока, предположительно она достигает 25–30 %.

В любом случае с уверенностью можно утверждать, что все возможности государственной поддержки использовались чрезвычайно активно[34]34
  Настоящие сведения взяты из материалов федеральных министерств экономики и финансов.


[Закрыть]. Так, сумма инвестиционных надбавок при начислении подоходного и корпоративного налогов в период с 1991 по 2008 г. составила 29 млрд евро. Это означает, что объем инвестиций в промышленность – при размере надбавки между восемью и пятнадцатью процентами – был где-то от 250 до 300 млрд евро. Совместная программа улучшения региональной экономической структуры за тот же период предоставила субсидии в размере 35 млрд евро, что позволило привлечь инвестиции в объеме 172 млрд евро (правда, возможно, это были инвестиции, в отношении большинства которых одновременно была предоставлена инвестиционная надбавка). Примерно в таких же размерах (около 34 млрд евро) исчислялась финансовая поддержка по линии региональных фондов Европейского союза. Общий объем одобренных кредитов ЕРП в 2007 г. составил 51 млрд евро – при инвестициях в размере 121 млрд евро. Речь идет, таким образом, о привлеченных с помощью мер государственной поддержки инвестициях, превышающих 400 млрд евро. Это действительно весьма большая сумма, которая в пересчете на одно рабочее место на территории с шестью миллионами занятых составляет 70 тыс. евро. Поскольку основные субсидии были направлены в перерабатывающую отрасль промышленности, весьма вероятно, что там этот показатель был значительно выше. Не будет преувеличением, если предположить, что инвестиции в этой отрасли в пересчете на одно рабочее место составили не менее 300 тыс. евро.

Формы поддержки экономического развития восточногерманских земель с самого начала вызывали споры[35]35
  Особенно эта дискуссия активизировалась после того, как Акерлоф и ряд других авторов выдвинули предложение о субсидировании заработной платы, которое они подготовили по результатам своего эконометрического исследования, согласно которому причиной массовой безработицы являлся скачкообразный рост заработной платы. Сторонниками субсидирования заработной платы также были Бегг, Портес (Begg, D; Portes, R. (1992): «Eastern Germany since Unification: Wage Subsidies Remain a Better Way». Discussion Paper 730. Centre for Economic Policy Research. London) и Клодт (Klodt, H. [1996]: «Lohnkostenzuschüsse: Ökonomische Effizienz und gesellschaftliche Akzeptanz», Kieler Arbeitspapiere 715. Institut für Weltwirtschaft. Kiel). О весьма насыщенной в научном отношении дискуссии по этому вопросу более подробно см. у Зиннов в их «Kaltstart…», с. 216–232.


[Закрыть]. Что следовало поддержать в первую очередь? Разброс мнений был очень широк. Речь шла в основном о том, не следовало бы в первую очередь поддержать меры по созданию новых рабочих мест или сам процесс создания стоимости, вместо того чтобы содействовать привлечению инвестиций в целях увеличения основного капитала. Все без исключения ответственные политики высказались в пользу мер содействия привлечению инвестиций. Чашу весов перевесил скорее прагматический аргумент: решение в отношении налоговых льгот, инвестиционных надбавок, инвестиционных субсидий или дешевых инвестиционных кредитов можно было принять разом. Как только эти меры были реализованы, дальнейшее производство должно было обходиться без государственных субсидий. Государство тем самым выполнило бы свою задачу. В этом смысле меры поощрения инвестиций были более привлекательными, поскольку носили характер начального финансирования, облегчающего вхождение в конкурентную среду, но не оказывающего влияние на текущие рыночные процессы. Субсидирование создания рабочих мест или новой стоимости в этом отношении имеет другой характер, поскольку результаты этой меры зависят от факторов, значение которых можно оценить только в будущем, но не тогда, когда принимается решение о конкретных инвестициях[36]36
  При этом существенное значение имела проблема «Moral Hazard», т. е. риска недобросовестного поведения. Следовало ожидать, что дотирование заработной платы (и также создания новой стоимости) может оказать влияние на ход тарифных переговоров, поскольку эта мера позволяла переложить часть издержек по выплате заработной платы в размере, обусловленном тарифными соглашениями, на налогоплательщиков. Именно этот недостаток такой меры побудил значительное большинство немецких экономистов высказаться против нее. См. по этому вопросу: Sinn, Sinn, «Kaltstart…», с. 222–223, 230–232.


[Закрыть].

С практической точки зрения этот аргумент имеет определенные основания. Прежде всего он проводит ясную и недвусмысленную разграничительную линию между солидарной ответственностью государства за создание новых производственных мощностей и чисто предпринимательской задачей их последующей эксплуатации. Вместе с тем вполне можно было бы представить себе такие – чисто технические – модели стимулирования экономики, в рамках которых предприятия с самого начала оценивали бы ожидаемое количество рабочих мест и объем создаваемой стоимости и затем на основе этих оценок получали соответствующие субсидии. Так по очень похожей схеме в ходе приватизации действовал Попечительский приватизационный совет, правда, при этом все заключенные им договора по прошествии нескольких лет в обязательном порядке подлежали контрольной проверке. Такую же последующую проверку предусматривала процедура предоставления инвестиционных льгот по линии Совместной программы улучшения региональной экономической структуры, что позволяло избежать чрезмерных дополнительных расходов.