Текст книги "Акцентуированные личности"

В то время как хозяин Эрнандо молодой Люциндо весь охвачен пылкой любовью, причем любовь эта постоянно подогревается ревностью, сам Эрнандо смотрит на вещи весьма трезво. Его грубоватые реплики показывают, что он никак не одобряет избытка чувств своего господина. В самом начале комедии куртизанка Жерарда покидает Люциндо. Терзаемый ревностью, он охвачен «адским пламенем». По поводу этого состояния хозяина слуга отпускает замечание: «Что ж, значит надо раздобыть побольше воды…» Далее он философствует: «Неужели так уж некого и полюбить, кроме как шлюх?»

Вскоре после этого следует взволнованный монолог Люциндо (с. 18):

У ревности свои заботы,

Попал я в топкое болото,

И зря лишь буду силы тратить,

Коль засосет, так нет возврата.

Любить развратницу – беда:

Чуть ей твои немилы ласки,

Она любому строит глазки,

Ей нужно вызвать ревность, да!

Пусть чувство – волей подавлю;

Но ей со мной разрыва мало!

Вчера лишь мне клялась «люблю»,

А нынче пляшет с кем попало.

Ее бесстыдство – вот что бесит,

Поэтому я так невесел…

Этот поток эмоций прерывает реплика Эрнандо (с. 19):

Жерарда – хитрая лиса, —

Ей в вас ревнивца зреть – потеха,

А вы – влюбленный простачок,

И вам, конечно, не до смеха.

Но поживите вы с мое,

И плюнете на все бабье.

Люциндо продолжает сетовать, а Эрнандо – вставлять свои «репризы», вроде «До чего все это глупо!», «Мне бы ваши заботы…» и т. п. По отношению к возлюбленной Люциндо Зрнандо полон скепсиса, пренебрежительно называет ее «ведьмой» в с удовольствием описывает вымышленную сцену ее похорон, «со звоном колоколов, погребальной пеленой и факелами».

На этот раз уже Люциндо прерывает своего слугу полными экспрессии вставками: «О, Жерарда, любовь моя!», или «Взгляни, как страстно жду тебя я!», или «О, сжалься, чудо красоты!..»

В дальнейшем грубость Эрнандо все возрастает. Так, на возглас Люциндо «Никто не знает, как страдаю я!» следует спокойный ответ: «Что, уже начались потуги?» Любовную сцену, где Люциндо целует и обнимает любимую, он прерывает словами: «Не пора ли прекратить скучные излияния?» Любопытна сцена, в которой Эрнандо, по требованию своего хозяина разыгрывая влюбленного в некую особу, вдруг просит закусить (с. 117):

Ну, хватит, голод страшный вдруг

Желудок мой нещадно гложет:

Коль пылко я в любви клянусь, —

Он пополненья тотчас просит!

Красотка, окажи мне честь,

Дай хоть чего-нибудь поесть…

Очень часто действующие лица художественных произведений, обладающие упрощенными чувствами, всячески стремятся способствовать добру, чем подтверждается, что они отнюдь не лишены глубины эмоций. Горничная Дорина в «Тартюфе» Мольера служит тому превосходным примером. Грубыми, но меткими замечаниями ей удается вмешаться в ход событий. Великолепна сцена, в которой Дорина решила примирить поссорившихся Мариану и Валера (с. 608–609):

Дорина

(оставляя Мариану и догоняя Валера)

Опять? О, боже мой! Да бросьте, господа!

Прошу обоих вас пожаловать сюда.

(берет Валера и Мариану за руки и приводит их назад)

Валер

(Дорине)

Ты что затеяла?

Мариана

(Дорине)

Какая польза в этом?

Дорина

Хочу вас помирить и вам помочь советом.

(Валеру)

В своем ли вы уме? Вдруг этакий задор!

Валер

Ведь ты же слышала, какой был разговор?

Дорина

(Мариане)

А вы с ума сошли? С чего надули губки?

Мариана

Ведь ты же видела сама его поступки?

Дорина

Все это глупости.

(Валеру)

Она весь пламень свой

Вам дарит одному, ручаюсь головой.

(Мариане)

Он любит вас одну и никого другого

Не хочет, кроме вас; я присягнуть готова.

Мариана

(Валеру)

Зачем же мне тогда такой давать совет?

Валер

(Мариане)

Зачем же спрашивать, коли сомнений нет?

Дорина

Вы сумасшедшие. Давайте руки!

Простые натуры охотно вмешиваются и там, где нужно в грубой форме выразить правду. Сильно впечатляет противопоставление ханжи и лицемера Тартюфа грубо откровенной Дорине в следующей сцене (с. 614):

Тартюф

(доставая из кармана платок)

Но только, Бога ради,

Пожалуйста, сперва возьмите мой платок.

Дорина

Зачем?

Тартюф

Прикройте грудь, чтобы вас слушать мог.

Нам возмущают дух подобные предметы,

И мысли пагубным волнением согреты.

Дорина

Ужели вам соблазн так трудно побороть

И столь чувствительно на вас влияет плоть?

О вашей пылкости не мне иметь сужденье.

Но я не так легко впадаю в вожделенье,

И, даже если б вы разделись догола,

Всей кожей, что на вас, прельститься б не могла.

Кухарка Мартина в «Ученых женщинах» Мольера – тот же тип, что и Дорина. Несмотря на кулинарные таланты Мартины, хозяйка выгоняет ее из дому, потому что кухарка недостаточно изысканно изъясняется по-французски. Кризаль, хозяин, полностью под башмаком у жены, поэтому он не протестует, хотя в глубине души и не согласен с женой. Позже он все же приглашает Мартину на старое место. В споре хозяина с женой Мартина его теперь поддерживает, пересыпая свою речь юмористическими замечаниями: «Да где это видано, чтобы курица закудахтала раньше, чем петух запоет..?»; «Мадам, верно, забыла изречение: да убоится жена мужа…»; «Когда супруга щеголяет в брюках, то это означает, что муж у нее шляпа…»; «Простите, но я так понимаю, что первый хозяин в доме – мужчина, т. е. муж…» и т. п.

Мартина также борется за то, чтобы добро восторжествовало: она хочет оградить дочь хозяев, Генриетту, от брака с человеком, который заинтересован исключительно в ее приданом.

Впрочем, у людей с упрощенными чувствами манеры часто мало приятны. Примером может служить Долль из драмы Шекспира «Генрих IV». Достаточно послушать, как она умеет ругаться (с. 164):

Долль

Прочь, дрянной карманный воришка! Шелудивый мошенник, прочь! Клянусь этим вином, я всажу нож в твою поганую глотку, если ты посмеешь со мной озорничать. Пошел прочь, ты пивная бутыль! Истасканный фехтовальщик! С каких это пор, сэр, вы набрались подобной прыти? Подумаешь, нацепил себе шнурки на плечи! Эка невидаль!

. . .

Долль

Капитан! Ах ты, окаянный проклятый обманщик, и тебе не стыдно, что тебя величают капитаном? Будь я на месте капитана, я бы тебя отдула за то, что ты берешь на себя чужое звание, не дослужившись до него. Ты-то капитан? Такая-то мразь? Да с какой это стати? За то, что ты рвешь оборки у бедных потаскушек в публичных домах? Это он-то капитан? Повесить его, мерзавца! Он питается прокисшим черносливом да черствыми пирогами. Капитан! Убей меня Бог! Эти негодяи скоро так же испоганят слово «капитан», как испоганили слово «обладать», которое раньше было отменным словечком, а потом стало непристойным. Настоящим капитанам следовало бы положить этому конец.

Анализируя такое качество, как чувствительность, мы упоминали о возбудимости эмоций. Под возбудимостью эмоций мы понимаем не столько чувства, сколько горячий нрав, т. е. свойство, относящееся к сфере воли. Долль характерен холерический темперамент.

Человека с холерическим темпераментом находим также в драме Шекспира «Генрих IV». Это Генри Перси, по прозванию Хотспер. Холерическая натура сказывается у Хотспера как в поединке с врагом, так и в словесном поединке. Когда король требует выдачи пленных, Перси отказывается подчиниться приказу, а под конец восклицает (с. 21):

Хотспер

Когда б, рыча, стал требовать их черт,

Я не прислал бы их! Пойду к нему и выскажусь.

Все ж облегчу я сердце,

Хотя своей рискую головой.

От возбуждения Хотспер вообще не слышит, что ему говорят. Когда друзья хотят сообщить ему важную весть, он не дает произнести им ни слова, так что под конец они заявляют (с. 25):

Вустер

Прощай, племянник, мы поговорим,

Когда ты будешь расположен слушать.

Нортемберленд

Ты что, осой ужален, сумасброд?

Потоком слов по-женски разразился,

Не внемлешь никому, лишь сам себе.

Однако Хотспер, несмотря на предостережения друзей, не в силах сдержаться (с. 25):

Хотспер

Мне кажется, меня бичами хлещут,

Бьют розгами, иль жжет меня крапива,

Кусают муравьи, лишь речь зайдет

О хитреце проклятом Болингброке.

Реакцию, охватившую Хотспера, отнюдь нельзя квалифицировать как чрезмерную эмоциональную взволнованность, перед нами скорее сильнейший волевой протест, полный воинственного напряжения,

Хотспер безрассудно рвется в бой, в котором его ждет гибель, а когда любимая жена пытается удержать его, он ее грубо отталкивает: в мыслях у него только борьба (с. 39–40):

Хотспер

Прочь, баловница, прочь!

Любовь? Она сейчас совсем некстати,

Не до тебя мне, Кет; теперь не время

Ни играм в куклы, ни турнирам губ.

Голов пробитых, сломанных носов

Давай побольше! Вот что любо нам! —

Скорее мне коня! – Что скажешь, Кет?

Чего еще ты хочешь от меня?

И Хотспер стремительно мчится в бой, в котором гибнет.

При анализе образа Хотспера мы должны учесть поэтическое преувеличение. Если его отбросить, то объяснения надо искать в комбинированной структуре личности Хотспера, т. е. в таких особенностях личности, которые повышают возбудимость индивида: таковыми могут быть компоненты застревающей или возбудимой личности. Однако, основываясь на описании Шекспира, мы не находим у Хотспера ни тех, ни других. У него нет ни тяжеловесности, ни беспокойства возбудимых, т. е. эпилептоидных, личностей; ничто в нем не указывает и на подозрительность личностей застревающих. Мы не наблюдаем в его психике и застойных аффектов, связанных с возникновением сверхценных идей. Очевидно, Хотспер обладает типичным холерическим темпераментом, но эта индивидуальность раскрыта Шекспиром не без известного поэтического преувеличения.

Существуют индивидуальности, которым свойственна возбудимость как таковая – она вызывает мгновенные реакции, приходящие и затухающие с одинаковой быстротой. Такого человека изображает Гольдони в комедии «Вспыльчивый добряк». Характеристика господина Жеронта дана уже в названии комедии: он вспыльчив неимоверно. Стоит малейшему пустяку его задеть, как он вскипает гневом и обрушивается на окружающих с оскорблениями, однако вскоре гнев стихает. Нередко при этом возникают забавные ситуации; жалость к людям, которых Жеронт напугал своей грубостью, вступает в конфликт с его же собственным гневом, между этими двумя аффектами идет жестокий поединок. В припадке гнева Жеронт часто бранит своего слугу Пикара, но одновременно он постоянно заботится о том, чтобы его семья (у Пикара – жена и четверо детей) была хорошо обеспечена. Когда слуга однажды в страхе перед разъяренным хозяином падает на пол, Жеронт дает ему денег на лечение ноги, которое, кстати, вовсе не требуется.

Итак, у Жеронта доброе сердце, но гораздо ярче в комедии охарактеризована не доброта его, а возбудимость, она и является главным носителем комизма. Например, когда Пикар робко отказывается от денег на лечение ноги, Жеронт снова набрасывается на него, разозленный отказом: да почему это он отказывается? Он, верно, гордец? Может быть, он вообще ненавидит хозяина? Ну, уже не думает же он, что Жеронт подстроил его падение умышленно? «Возьми деньги, друг мой, не надо меня сердить!»

Чаще всего близкие не могут к нему обратиться ни за советом, ни с просьбой: при первых же словах, которые ему чем-то не по вкусу, он грубо обрывает говорящего, не желая выслушивать его до конца.

Жеронт задумал выдать замуж шестнадцатилетнюю племянницу за своего 45-летнего друга. Оба они робко пытаются возражать, но Жеронт не дает им сказать ни слова.

Дорваль

– Позволь мне сказать!

Жеронт

(резко)

– Молчать!

Ангелика

– Дорогой дядюшка!..

Жеронт

– Молчать!

(Меняя тон, спокойно)

Я был у нотариуса и привел в ажур все дела. В моем присутствии он составил соответствующий акт и вскоре явится сюда, – нам останется только поставить свои подписи.

Дорваль

– Но соблаговолите выслушать меня, умоляю.

Жеронт

– Молчать!

Жеронт, безусловно, человек нетерпимый, но агрессивная манера добиваться своего появляется у него только тогда, когда он приходит в состояние возбуждения. В спокойном состоянии дядюшка Жеронт вполне доступен и уговорам, и возражениям. Он, например, спокойно выслушивает советы своей домоправительницы Мартон по поводу его обращения с племянницей: «Это правда, месье, ведь хорошо вас знаю: вы добры, человечны, доброжелательны. Но прошу вас, пощадите это бедное дитя, говорите с ней чуть поприветливее!» И Жеронт даже обещает не быть с племянницей резким.

Если это ему не совсем удается, то не из опасения, что племянница станет противиться его планам – на это Ангелина неспособна, а потому, что его раздражает ее неуверенность и пугливость.

Холерику Жеронту Гольдони противопоставляет флегматичного Дорваля, который, впрочем, обрисован весьма схематично. Домоправительница Мартон заявляет, что Дорваль «самый флегматичный человек на свете».

Для людей холерического темперамента характерно быстрое нарастание волевых проявлений, при флегматическом темпераменте волевые проявления нарастают замедленно.

Человека флегматического типа описывает Томас Манн в своем романе «Волшебная гора». Ганс Касторп, главное действующее лицо романа, сначала производит впечатление бесхарактерного человека. Еще будучи гимназистом, он не умел заставить себя систематически работать и несмотря на способности остался в одном из классов на второй год. Позже он вспоминает «…то несколько постыдное, но приятное ощущение беспризорности, которое испытал, когда в последней четверти как будто сошел с беговой дорожки и мог надо всем этим смеяться» (т. 3, с. 115).

Однако развитие действия не дает оснований констатировать у героя отсутствие выдержки, столь характерное для людей слабовольных. Просто активность его чрезвычайно туго приходит в движение (т. 3, с. 144):

Ибо он был терпелив от природы, мог долго оставаться без всяких занятий, любил, как мы уже видели, иметь досуг и желал, чтобы этот досуг не был вспугнут лихорадочной деятельностью, заполнен ею и разрушен.

Его флегматичность хорошо чувствуется в словах, в которых он проводит параллель между собой и своим двоюродным братом (т. 3, с. 248):

Всегда он стремился к тому, чтобы тело у него было крепкое, гораздо больше, чем я, или во всяком случае иначе; я ведь в душе человек сугубо штатский и заботился о том, чтобы потеплее была вода в ванне, да как бы повкуснее поесть и выпить, а он старался быть мужчиной, добивался чисто мужских успехов.

Вскоре в тексте произносится и само слово «флегматичность». Один из больных санатория, итальянец с живым темпераментом, высказывается о Гансе следующим образом (т. 3, с. 274):

– Отлично! Значит, с этой стороны все в порядке. Флегматичность по всей линии. В вашей стране, наверное, люди вообще флегматики?

Когда Ганс Касторп узнает, что ему не разрешают – после трехнедельного пребывания у брата – вернуться на родину, что его задерживают в санатории, ибо он сам серьезно заболел, он принимает это сообщение спокойно. У него с Иоахимом происходит следующий разговор (т. 3, с. 256–257):

– Ах, они вовсе не ждут меня так уж точно, непременно в назначенный день. Только у них и дела, что ждать меня да считать дни, когда я вернусь. Вернусь и все, и дядя Тинапель скажет: «А, вот и ты!» А дядя Джемс спросит: «Ну, как, доволен?» И если я не приеду, так они еще долго меня не хватятся, можешь быть уверен. Разумеется, со временем их придется известить».

– Ты можешь себе представить, как мне все это не нравится. А что будет дальше? Ведь и на мне лежит ответственность за эту историю. Ты приезжаешь сюда наверх, чтобы навестить меня, я ввожу тебя в нашу жизнь – и вдруг ты тут застреваешь, и никто не знает, когда ты опять вырвешься и сможешь поступить на место. Согласись, что мне это в высшей степени не нравится!

– Позволь, – остановил его Ганс Касторп, все еще лежавший, закинув руки за голову. – Что ты мудришь? Не сочиняй глупостей. Разве я приехал сюда наверх, только чтобы навестить тебя? Конечно, и для этого тоже, но в конце концов, и это главное, – чтобы отдохнуть и поправиться, по совету Хейдекинда. И вдруг выясняется, что я нуждаюсь в гораздо более серьезной поправке, чем он, да и все мы, могли себе представить.

Лечение в санатории, конца которому не видно, Ганс переносит весьма терпеливо. Он не без интереса занимается делами, не имеющими ничего общего с профессией инженера, такими как анатомия и физиология человека, позднее – ботаника и астрономия. Некоторое время он увлечен уходом за товарищами по несчастью – больными, находящимися на излечении в том же санатории.

Ярко проявляется флегматичность Касторпа в том месте романа, где любимая им Клавдия Шоша возвращается в санаторий в сопровождении нового друга. Ганс обращается к ней со следующими словами (т. 4, с. 359–360):

– А поэтому предоставь мне мою флегму. Повторяю: как бы я обошелся без нее? Как бы я выдержал без нее, например, ожидание?… – Ну, ждать было трудновато, Клавдия, даже для человека с флегматическими страстями, – трудно для меня; а с твоей стороны было жестоко приехать вместе с ним, ведь ты, конечно, знала от Беренса, что я здесь и жду тебя. Но я же тебе сказал, что смотрю на ту нашу ночь, как на сон, и признаю за тобой полную свободу.

Ганс Касторп глубоко страдает из-за того, что Клавдия от него отвернулась, но таков уж у него темперамент – горячо, бурно реагировать он не может.

Итак, для возбудимости человека характерно быстрое нарастание волевых проявлений. Что касается силы воли, то она выражается в глубине волевых реакций, проявляющихся чаще всего там, где воля человека как бы подстегивается различными препятствиями. Поэтому сила воли больше познается не в отдельных поступках, а в стойкой и длительной активности. Если мы задались целью наблюдать проявления истинной силы воли, то искать ее придется вне острых аффектов, ибо последние «вздувают» волевые реакции даже у не столь уж сильных волей лиц. Вопрос о том, чему следует приписать энергичный волевой поступок: воле или аффекту, в таких случаях остается открытым. По этой причине те примеры силы воли, сильного характера, которые я здесь привожу, могут показаться несколько бледными. Выдвинуть как сильную волевую личность Карла Моора из «Разбойников» или Эдмунда из «Короля Лира» я не решаюсь, хотя оба они – люди безусловно волевые. Аффекты, вызывающие их поступки, несколько смазывают общую картину.

Сильной волевой личностью является Иоахим Цимсен, двоюродный брат Ганса Касторпа. Сильный характер проявляется у него вне состояний аффекта. Все его мысли во время пребывания в санатории сосредоточены на одной цели – выздороветь как можно скорее. Он с чрезвычайной четкостью выполняет все назначения врачей и не позволяет себе никаких отступлений от предписанного ими режима, тогда как у других больных подобные нарушения наблюдаются сплошь и рядом (т. 3, с. 438):

Иоахим обычно уклонялся от всех местных развлечений. Не ради этого был он здесь, и вообще он здесь не для того, чтобы просто жить и как-то мириться с жизнью, проводя время приятно и разнообразно; нет, его единственная цель – как можно скорее освободиться от ядов болезни, вернуться на равнину и начать службу, настоящую службу, а не лечебную…

Он обуздывает и свей эротические тяготения. Он любит одну девушку, с которой познакомился в санатории, но всячески подавляет попытки сблизиться с ней, хотя ему это нелегко. Он осуждает Ганса Касторпа, ибо из-за его болтовни окружающие начинают поговаривать о влюбленности Иоахима. В целом Иоахим человек весьма заурядный. Чертой, которая отличает его от всех других больных санатория и определяет стойкость его позиции, является сила воли.

Сильной волей обладает и Шарлотта из «Избирательного сродства» Гете. Она подавляет любовь к капитану и стойко переносит ситуацию тяжелого конфликта, в которую попала из-за неверности мужа. Гете, видимо, хотел в образе ее и капитана изобразить людей трезвых, противопоставляя их обоих другим героям, которые плывут по течению своих эмоций. Данная черта отнюдь не означает, что Шарлотта не способна на чувство; но не будь у нее силы воли, выдержки, она была бы не в состоянии подчиниться тому, что подсказывал разум.

Обратимся теперь к людям со слабой волей, в первую очередь к тем, которые оказываются в жизни несостоятельными из-за отсутствия терпения и выдержки. Примером может служить пьяница Мармеладов из романа «Преступление и наказание». Достоевский, правда, описывает его как типичного алкоголика, следовательно, он не совсем укладывается в рамки нормы. Однако не будь он субъектом слабохарактерным, он не стал бы алкоголиком, да и жене своей не подчинялся бы столь безоговорочно. Если пьяницами становятся люди, подверженные влечениям, то их поведение совсем иное. Мармеладов покорно сносит, когда жена в наказание за то, что он пропил деньги, прибегает к грубому насилию над ним:

– А! – закричала она в исступлении, – воротился! Колодник! Изверг!.. А где деньги? Что у тебя в кармане, показывай! И платье не то! Где твое платье? Где деньги? говори!..

И она бросилась его обыскивать. Мармеладов тотчас же послушно и покорно развел руки в обе стороны, чтобы облегчить карманный обыск. Денег не было ни копейки (с. 29–30):

– Где же деньги? – кричала она. – О господи, неужели же он пропил все! Ведь двенадцать целковых в сундуке оставались!.. – и вдруг, в бешенстве она схватила его за волосы и потащила в комнату. Мармеладов сам облегчал ее усилия, смиренно ползя за нею на коленках.

Если бы Мармеладов не стал алкоголиком, то, вероятно, даже достиг бы кое-чего в жизни. Безволие само по себе не грозит человеку моральной гибелью. Пусть у людей безвольных выдержка в жизненной борьбе и понижена, но необходимая мера стойкости вырабатывается самой жизнью. Бывает и так, что слабохарактерный человек занимает с самого начала пост, который другой завоевал бы не без труда, и положение это как бы охраняет его от дурных последствий бесхарактерности.

Из литературных персонажей в качестве примера человека слабохарактерного, хотя и занимающего весьма высокое место в социальной иерархии, можно назвать герцога Альбанского (Олбени) из трагедии Шекспира «Король Лир». Герцог Альбанский спасовал перед жизнью, ибо он не в силах положить конец интригам своей жены, коварной и злобной Гонерильи. Как человек, облеченный властью, герцог Альбанский заслуживает скорее положительной оценки, он вообще никак не склонен потворствовать козням супруги. Но попытки, которые он предпринимает, чтобы противостоять злу, чрезвычайно слабы и не достигают цели. Слабость его чувствуется уже в первом акте, когда Гонерилья возводит на отца ряд обвинений и изгоняет Лира из замка. Хотя поведение жены герцогу чрезвычайно неприятно, однако он не занимает позиции протеста. Он обращается к королю Лиру (с. 387):

Милорд, в чем суть? Я ничего не знаю,

и не повинен…

Позднее он пытается все же заявить о своем возмущении поведением Гонерильи, но та вообще не желает его слушать (с. 389):

Гонерилья

Ты это слышал?

Герцог Альбанский

Слышал, Гонерилья,

Но быть пристрастным из любви к тебе…

Гонерилья

Довольно, позовите мне Освальда!

Герцогиня держит себя так, словно муж ее – пустое место, она зовет дворецкого Освальда и дает ему дальнейшие распоряжения. Наконец, герцог удаляется, но перед этим он и жена обмениваются репликами и герцог бросает знаменательную фразу (с. 390):

Гонерилья

А ваша бесхарактерная кротость —

Будь сказано вам, герцог, не во гнев —

Скорее непростительная глупость,

Чем признак настоящей доброты.

Герцог Альбанский

Зато вы бьете в цель неутомимо,

Смотрите лишь, не попадите мимо.

Гонерилья

Однако…

Герцог Альбанский

Будущее нам покажет.

Придя в ужас от неслыханной подлости старших дочерей Лира, герцог Альбанский гневными словами пытается изобличить жену, но и здесь это не более чем вспышка; волевой протест в его словах не чувствуется. Гонерилья и тут не принимает его всерьез, она осыпает его насмешками (с. 439);

Гонерилья

Жалкий трус

С щеками для пощечин, с головой

Для промахов! Ты разницы не видишь

Меж честью и бесчестьем. Должен знать:

Лишь дураки преступников жалеют,

Делам которых помешала казнь.

В споре с Эдмундом, который «тайно помолвлен с его женой», герцог Альбанский также ведет себя достаточно бесхарактерно. Например, герцог не считает Эдмунда равным себе по рожденью, на что Регана иронически заявляет: «Смотря по титулу, какой я дам ему сейчас». Когда герцог Альбанский хочет арестовать Эдмунда как государственного изменника, Гонерилья называет его поведение фиглярством. Наконец, Гонерилья, как мы знаем, открыто признается в своей любви к Эдмунду. Герцог Альбанский называет такое признание пределом бесстыдства, но после того как Гонерилья гордо удаляется, обеспокоенно обращается к офицеру: «Смотрите за ней, она от горя вне себя».

Таким образом, в лице герцога Альбанского Шекспир показывает человека, который хотел бы совершать добро, но слишком слаб, чтобы постоять за него. В этом образе Шекспира нашли яркое воплощение такие качества, как бесхарактерность и слабоволие.

На этом позволю себе подвести итог изображению в художественной литературе тех примечательных индивидуальностей, которых отношу к сфере чувств и воли.