Книга: Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгор

Карл Уве Кнаусгор. За прошедшие два дня я прочитал не только первую часть его книги "Моя борьба", но и несколько рецензий. Это было очень интересно. Лет 10 назад я посмотрел подряд несколько фильмов фон Триера, "В космосе чувств не бывает", ещё вроде читал какие-то шведские-норвежские книги и подумал о том, что скандинавы какие-то странные. Карл Уве точно странный, но это завораживает. После двух опубликованных и успешных романов он неожиданно решил написать историю своей жизни-борьбы в 6 томах (более 3000 страниц). Он резонно предполагал, что это будет никому не нужно, но внезапно произведение стало бестселлером в Норвегии (500 тыс. проданных экземпляров на 5 млн. населения). Заслуженно ли? После первой книги я убеждён, что да. Почему это произошло?

Первый том состоит из двух частей - одна посвящена воспоминаниям приближающегося к 40-летию писателя о своём детстве и юности, размышлениям о текущей жизни, вторая полностью сконцентрирована на эмоциях, вызванных смертью отца, к которому автор испытывает смешанные чувства. Отец, которого Карл Уве и его брат Ингве боялись и ненавидели, настолько повлиял на мировосприятие писателя, что герой первого его романа "Out of the world" (к сожалению, не переведенного) также страдает от деспотичного отца. В разговоре о публикации Ингве спрашивает: "Ты понимаешь, что он подаст на тебя в суд?" Особенность прозы Кнаусгора в том, что она исключительно документальна. Он описывает детально обстановку и реплики персонажей, при этом в "Моей борьбе" не меняет реальные имена. Как будто чей-то ежедневный ЖЖ опубликован, но это не разрозненные заметки, это единый текст. Я не знаю, как он это делает, ведь не раз пишет о своей плохой памяти и уничтожении своих ранних дневников. Возможно, есть и элементы вымысла. Отец скончался до публикации романа и не факт, что читал вёрстку, а вот дядя после издания "Моей борьбы" иск подал. В 2016 году брак Кнаусгора распался, и скорее всего тоже из-за этой исключительной честности - наверное в следующих томах он столь же подробно написал о биполярном расстройстве своей жены Линды. Сам писатель говорил в интервью, что за славу и реализацию своей идеи заплатил дорогую цену - разрушены отношения со многими родными людьми.

Для меня не имеет значения объем написанного, важно, как это сделано. Понимание замысла автора лишает текст намёка на скуку. Карл Уве считает, что каждый день человека исключителен, он крайне высоко оценивал "Записки охотника" Тургенева, в которых ничего особенного не происходит: "Его персонажи и описания природы не являются иллюстрацией какой-то абстрактного понятия или звеньями в цепи исторических событий - они привязаны лишь к данной точке во времени и пространстве. И в этой точке они воспринимают и отражают окружающий мир." То же самое делает и сам Кнаусгор. Это чрезвычайно длинный стендап от человека, который много думает и читает (что удивительно на фоне недалёких Алексея Щербакова и иже с ним, не стесняющихся говорить о том, что они ничего не читали и не учили в своей жизни). Стендап в лучшем смысле этого слова - когда юмор не главное, его вообще может и не быть. Это разговор с другими людьми о жизни, своём опыте, который где-то соприкасается с чужим и даёт искру узнавания, пару минут единения.

Я не знаю, что заворожило норвежцев, скажу про себя. Мне очень нравятся длинные тексты, в которых умный человек расписывает свои мысли образно и полно. Сейчас только книги заставляют меня рассуждать и мыслить на том уровне, на котором я хочу это делать. Конечно, читатель хочет найти отголоски собственных мыслей и чувств в герое. Первая влюблённость, отношения с одноклассниками, родителями, женой вызывают отклик у каждого. Мне также очень близка оказалась тема прощания с отцом. Мой умер в 2014 году. Он тоже не проводил со мной много времени, любил одиночество, был погружён в себя, в определённый момент времени испытывал проблемы с алкоголем. Я не так давно осознал, что мои отношения с родителями повлияли и на то, как я веду себя с другими людьми. Я тоже закрытый человек, мне нужно иногда побыть одному. Отец великолепно играл в шахматы. Когда учил меня, и я неизбежно проигрывал, он мог поиздеваться. Вследствие этого я ненавижу проигрывать, уступать кому-то в чем-либо. Это дало и положительные результаты (золотая медаль, красный диплом), но со мной лучше не спорить, я могу и высмеять, для близких могу быть в некоторые моменты неприятным человеком. Всё же, в отличие от автора, отца своего я очень любил и люблю, потому что понимаю - такой был характер, но желал он мне только хорошего и делал ради своих детей всё что мог. Я помню, как в дни экзаменов в сессию шёл с ним на утреннюю электричку (Подсолнечная - Москва), он спрашивал: "Ну как, готов?" А я отвечал: "Не знаю ничего". А потом он приходил с работы, а у меня стандартная пятерка: "Просто с билетом повезло". Вот за эти чувства и воспоминания спасибо тебе, Карл Уве Кнаусгор.

Несколько замечаний напоследок. Для меня странно, какие норвежцы "холодные" люди. Братья знали, что отец убивает себя алкоголем, но ничего не предпринимали, чтобы помочь ему бороться. И дело не в ненависти. Они не хотят нарушать личные границы - раз хочет, пускай. Ужасно читать про то, как они позволяют своей бабушке (у нее проблемы с памятью) ходить в грязной одежде, спать на испачканной кровати, потому что не чувствуют себя вправе ей об этом сказать. Но целую неделю убираются в доме. Подразумевается, что далее бабушку разместят в дом престарелых. Более того, они потворствуют развившемуся у нее от жизни с сыном алкоголизму.

Видимо, у скандинавов были / есть проблемы с выпивкой. Я ездил в Норвегию пару лет назад (осуществил мечту), и купить крепкий алкоголь (за исключением пива) было можно только в специальных магазинах, работавших тоже только определённое время. Я не покупал (удивился просто, что вина нет в огромном супермаркете), но читал, что стоит там всё очень дорого (как и сигареты).

Название "Моя борьба" (как у книги Гитлера) вызвало скандал. На деле Карл Уве пишет вот о какой борьбе: У меня всегда была велика потребность побыть одному, мне необходимы большие пространства одиночества, и, когда я его лишен, как в последние пять лет, моя подавленность переходит в панику или агрессию. И когда под угрозой оказывается то, что поддерживало меня всю мою взрослую жизнь, – честолюбивая надежда написать однажды нечто выдающееся, то меня грызет, точно крыса, единственная мысль: надо куда-нибудь бежать. Мысль о том, что время летит, неудержимо утекает, как песок сквозь пальцы, а я между тем… А что – я? Мою пол, стираю белье, готовлю обед, мою посуду, хожу в магазин, играю с детьми на детской площадке, веду их домой, раздеваю, купаю, нянчусь с ними, укладываю спать, вешаю одежду в сушилку, складываю, убираю в шкаф, прибираюсь, вытираю стол, стулья, шкафы. Это борьба, пусть и не героическая, но неравная, потому что, сколько бы я ни работал по дому, в квартире все равно грязь и беспорядок, а дети, с которых, пока они не спят, я ни на минуту не спускаю глаз, – это самые вредные из всех известных мне детей... Ну или так: Жизнь – это божба, сказала старушка, которая не выговаривала «р». Эту присказку постоянно говорит вышеупомянутая бабушка (привет, Фолкнер, "Кэдди пахнет деревьями", "Дэн воет").

Я наткнулся на заметку Кнаусгора о поездке в Россию в 2017 году: https://www.nytimes.com/2018/02/26/magazine/18mag-russia-translation.html Если вы раздумываете насчет того, читать ли "Мою борьбу", - познакомьтесь со стилем автора здесь. Если вас текст не тронул, едва ли вам понравится книга воспоминаний. «История - это кошмар, от которого я пытаюсь проснуться», - писал Джойс. Ни к одной другой стране это высказывание не применимо в большей степени, чем к России.

Кажется, это Пеппи Длинныйчулок говорила: я ни разу не пробовала, значит, сумею. Ты тоже сумел, парень, ты попробовал, у тебя получилось. Не о чем жалеть.

P.S. Моё фото с Кафедры проповедника вам в мечты. Норвегия - невыносимо красивая страна. Как и Россия.

"Прощание" посвящено отношениям Кнаусгора с отцом. Прощается он с ним же, когда отец умирает после нескольких лет беспробудного, мерзкого пьянства, вполне тянущего на самоубийство. Отец был человеком сложным и странным, в детстве Карл Уве его боялся, потом - ненавидел. Жизнь семьи в принципе организовывалась вокруг отца, он был ее негативным центром, черной дырой, откуда не выудить ни добрых эмоций, ни человеческой и уж тем более семейной близости. Линия отца занимает огромную часть этой книги, и Кнаусгор не рассказывает об отношениях с отцом, а показывает их: обычный завтрак в полном молчании, смолкнувший при появлении отца оживленный разговор с матерью, презрительные взгляды при малейших проявлениях воображения или фантазии в рассказах маленького Карла Уве, злые насмешки над тем, как он не выговаривает "р". И все это - повседневность, постоянная атмосфера дома, то, в чем человек растет и вырастает. Автор мало говорит о своих чувствах - скорее, показывает нам картинки, которые будят чувства в читателе, иногда довольно сильные. Хотя как у Карла Уве с эмоциями - тоже вопрос. Никто не учил его понимать и проявлять их.

"Прощание" - книга вязкая, закольцованная, однообразная. Поначалу ждешь какого-то развития, но она так и тянется как будто на одной ноте, одном большом вдохе. Не выдохе, потому что проживание всего этого на бумаге не дает ощущения изживания и освобождения. В конце концов, это и не автотерапевтическая проза, все здесь для другого и про другое. Жизнь Кнаусгора вполне обычна, и единственно верный способ утвердить ее ценность - показать эту жизнь такой, какая она есть. Полная откровенность в нелицеприятных и даже могущих быть стыдными для автора моментах служит той же цели. Если героическая судьба выдержит любые преувеличения, приобретя лишь дополнительный блеск, то жизнь более-менее рядовая рискует утратить достоинство и самоценность, возьмись ее обладатель конструировать реальность. Да, местами грязновато, убого, ненормально, странно, дико, но уж как есть.

Борьба Карла Уве Кнаусгора - ежедневная. Это борьба с повседневностью ради творчества, с самим собой - ради повседневности, с наследием родительской семьи - ради семьи собственной, с отцом внутри себя. "Жизнь - это борьба". И всякая жизнь - борьба, только каждый борется по-своему. Незначительность масштабов борьбы на посторонний взгляд ничуть не умаляет ее важности и трудности для того, кто этим делом занят.

«Моя борьба» - заключает в себе весь современный тематический ряд: как я взрослел, моя семья (от родителей и бабушек до собственных карапузов), как я играл в рок-группе, первый раз закрутил с девушкой, а в итоге стал писателем, который все это запечатлел в собственной книжке, которую вы сейчас читаете.

Ну да, много описаний (а сейчас рекомендуют больше действия), чуть-чуть размышлизмов. Первое слабо сочетается со вторым. Ассоциативные переходы.

Слушайте, да так нынче многие пишут.

То есть разочарование начинается уже с этого.

Конечно, может быть, лет десять назад это был прорыв и разрыв, но сегодня, как по мне, ничего особенного. Никакой новизны, ни теоретической, ни практической.

Однако это еще не самое жестокое разочарование.

Гораздо больше раздражают авторские проблемы с памятью.

«Я не люблю вспоминать», «я забыл, и слава Богу» раз за разом повторяет на протяжении всего первого тома Кнаусгор. Тут же, впадая в амнезию, принимается вспоминать. Вся книга одно сплошное, безостановочное воспоминание.

В какой-то степени автор не виноват. Взыскуя свободы, сам попадает в жесткие тиски избранной формы повествования о самом себе, которая по природе своей не может быть ничем иным кроме как воспоминанием.

Вообще в контексте борьбы Кнаусгора за правду и свободу, здесь следует напомнить о том, что прошлое гораздо в большей степени подвержено фальсификации, чем будущее. Нельзя подделать то, чего нет. Мышление в категориях будущего, перспективы, всегда предполагает гипотетичность, а значит чистосердечное признание в недостоверности. У будущего всегда есть защита против лжи и фальсификации, потому что оно изначально фиктивно. Художественное, как ни крути, сердцевина литературы как таковой. Метод воображения, образность, как форма освоения действительности, проективность, эвристичность представлены здесь наиболее полно. Самоописание, документальная проза о себе самом заставляет глядеть в прошлое, противопоставлять фиктивности утопии и надежды фикцию якобы реально бывшего. Мечта о мире, размышление о том, что еще неясно, неопознано и нерешено, будит воображение, создает проективную литературу, которая хорошо известна нам под именем обычной художественной. «Моя борьба» - книга довольства существующим, перебирание данного, без всякой ориентации на перспективу.

Кнаусгору жала форма старого романа. От нечего делать он изобрел велосипед. То есть перед нами все то же самое, что и в литературной классике – идея, скрепляющая текст воедино, герой, и типовая набивка сюжета «то удачи, а то неудачи».

Все попытки убедить читателя, что в данном цикле книг предпринимается принципиальный отход от традиционной литературы, не выглядят убедительно. Кнаусгор уверяет, что он дистанцируется, уходит от выдумки, фикции – к самим вещам, к повседневности. Но это только декларация о намерения. Он намекает, что прощается с модернизмом. И это не так. Утверждает, что вместо искусственно организованной иерархичной текстовой формы переходит к свободной и естественной, где членение на главное и второстепенное отсутствует. И это красивые слова и не более.

Кнаусгор не способен выйти за пределы затверженной им самим формулы: роман – это форма. Сердцевиной любой текстовой формы является вымысел/ замысел. Бесформенного текста не бывает. Не бывает текста без воображения. Без представления. Мы осваиваем мир, представляя его. Поэтому все отличие Кнаусгора от привычных авторов состоит лишь в способе и характере представления реальности. Убрать конструирующее мир воображение невозможно. Но его можно учитывать. Фиксировать, что перед тобой текст-выдумка. Брать на это поправку.

Кнаусгор делает тоже, что и вся современная культура, он просто предлагает забыть о воображении. Что же происходит? Происходит узурпация способа восприятия действительности. Читая Диккенса, Толстого или Флобера мы отлично понимали, что перед нами художественная литература – образное мышления автора о мире, которое вряд ли имеет какие-то прямые параллели в действительности, но в целом фиксирует в ней какие-то объективные моменты.

Все они писали о мире, но ни в одном их романе, реальность так и не вырвалась за границы обобщенного, и в этом смысле не давящего на читателя образа мира. Воображение придавало их книгам гипотетичность. Хочешь верь, хочешь нет. В случае с Кнаусгором мы имеем претензию на абсолютную истину, это ж документ, «каждый себя понимает». От довольно абстрактной и, в общем, мало что говорящей формулы «мир – это представление» мы переходим в «Моей борьбе» к литературе абсолютного самолюбования, к роману, в котором заключена единственно возможная форма видения мира. Перед нами воплощение давнего принципа - «Единственный и его собственность».

Кнаусгор в своей книге пытается заверить нас в том, что цель его писания, как раз и состоит в выходе за рамки солипсизма. Однако поверить в это трудно. Хотя бы потому, что книги Кнаусгора растут не из жизни, а из искусства. Насторожиться заставляют уже первые страницы. «Единственное на лице, что не стареет – это глаза» - пишет Кнаусгор. (Это с легкостью опровергается несколькими абзацами ниже, когда Кнаусгор пускается в рассказ о том, как изменились глаза его дочери).

Но из чего он выводит исходный тезис? Аргумент – картина, поздний автопортрет Рембрандта, где престарелый классик взял, да и нарисовал себе ясные глаза. «Сам себя не похвалишь, никто не похвалит». Субъективная символика художественной зоркости, становится фундаментом кнаусгоровского реализма и документализма, который растет не из запаха помойки и вкуса дешевого кофе, а из живописи, которая пробуждает в авторе чувства (Констебл и прочее, и прочее, и прочее).

Опыт становится для Кнаусгора почти бэконовским идолом. Переходит из категории эмпирической в догматическую.

Старую литературу упрекали в том, что она насильственным образом через логику и композиционный, сюжетный орднунг искажает мир. Кнаусгор добивается искажения через обратное, через искусственную, нарочитую субъективную мозаичность, бессвязность. Но это бессвязность не мира, но текста.

Победа над логикой Кнаусгора столь же иллюзорна как и над иерархией.

Первую книгу легко уместить в довольно четкие тематические рамки. Борьба – уже сама по себе тема, легко задающая стандартные литературные расклады (герой против мира и прочая пошлость, привлекающая толпы зрителей с давних времен).

Но тут, в первой книге, есть нечто поопределеннее – смерть. Разговор, прежде всего, о ней. Мотивы – десакрализация, «что, собственно, случилось?». Ничего. Движущееся тело стало косным и неподвижным. Человек не выше остального, а значит нет никакой иерархии. Под это дело пускается прощальный траурный марш с философской (греки-классики и христиане-богословы со своей идеей иерархичности, давайте, до свидания) и эмоционально-психологической составляющей (перед нами тривиальный текст о скорби – папка умер, хоть и гад был, а след в жизни оставил значительный).

То есть текст формально заявленный как ни о чем, все равно является романом о чем-то. Стоило ли так стараться, проталкивать пищу через анальное отверстие, когда можно было воспользоваться ротовым?

Однако отчего это читают? Почему такая популярность?

Самое простое объяснение уже было озвучено выше. Роман Кнаусгора ничем не отличается от типовой современной книги, пережевывающей рутинную повседневность. Пережевывать-то теперь больше в общем-то нечего. Ну да, есть где-то террористы и наркомафия, сейчас, опять же, Трамп, но революции-то не будет, конец света во всех своих ипостасях от ядерного взрыва до светлого будущего отменили. Вот и остается гнать текст о том, как мы с братом убирались в доме.

Есть еще один момент. Чем обычно интересна художественная литература? Тем, что я читаю про себя (типизация) и другого (индивидуализация). Казалось бы «Моя борьба», как следует из названия, повествует исключительно о другом, о единичном, том самом, что не поддавалось литературе ранее. Но и здесь все не совсем так.

Книга Кнаусгора – титаническая сага не о маленьком, а о мелком человеке, мещанине, обывателе, пошляке. Рассказывая о единичном, о себе, она забирается на немыслимые высоты абстракции и обобщения. Это воистину книга для всех и ни для кого, потому что она открывает в каждом нечто героическое, при том, что само понятие героя (как человека больших дел и высоких моральных стандартов) здесь полностью дискредитируется.

Роман Кнаусгора навязывает читателю то, что пропагандирует вся нынешняя современность – отказ от идеи в пользу опыта. Это идеологически одобряемый тезис. Идеи ведут и уводят, опыт только отягощает. Чем больше информации, тем меньше шансов на ее практическое использование.

Что же происходит? Литература превращается в созерцание чужого опыта, который на высоком уровне абстракции можно вообразить своим. При этом принципиально меняется функция автора по отношению к читателю: это человек, который не просто пишет об их настоящей или будущей жизни, а тот, кто живет вместо них.

Массовый интерес к книге Кнаусгора можно интерпретировать, как показатель нежелания прожить свою жизнь самому. Зачем фиксировать в ней что-то и рефлексировать над ней, если это делает автор, экономя тебе силы, время и эмоции?

Литература, таким образом, стремится она к этому сознательно или нет, превращается в одно из средств оскотинивания. Она поддерживает в человеке нежизнь, то есть состояние зевак, которым нечему и незачем учиться, не к чему стремится кроме расцвечивания своей пустой жизни чужими впечатлениями, своего рода вуайеризмом. Читать, чтобы не испытывать ничего самому – вот назначение книг такого рода. «Моя борьба» - это книжка со словами-картинками для взрослых. Проза, которая глядит назад. Пища для интеллектуалов-обывателей. Литературное приложение, симулятор существования. «Окна», «За стеклом», «Пусть говорят», ряд можно продолжать до бесконечности.