Текст книги "О духовных явлениях в искусстве и науке"

³⁹ Ничуть не удивительно поэтому, что философия предполагает деятельный труд. В трактате «Fragmenta Medica» читаем: «В философии заключено познание, полная глобула, и достигается оно посредством practica… Ведь философия есть не что иное, как practica globuli или sphaerae[128]128
  Практики… Практика круглая или сферическая (лат.) – Примеч. ред.


[Закрыть]… Философия учит распознавать силы и свойства земного и водяного… и потому, рассуждая о философии, скажу, что есть философы на свете и есть философ в человеке, ибо один философ принадлежит земле, другой воде» и т. д.[129]129
  См. Fragmenta Medica. – Примеч. авт.


[Закрыть] В человеке таятся и «философ», и «алхимик», которым, как уже отмечалось, олицетворен чревом. Та же философствующая функция выявляется в земле и может быть из нее «извлечена». Practica globuli, упомянутая в тексте, означает алхимическую обработку massa globosa, или prima materia[130]130
  Шаровидной массы… первичной материи (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть] – тайной субстанции; следовательно, философия есть фактически алхимическая процедура[131]131
  В этом отношении Парацельс тоже показал себя консервативным алхимиком, ибо уже в древности четырехкратная алхимическая процедура была известна как τετράμερείν την φιλοσοφίαν, «разделение философии на четыре части» (Berthelot, Collection des anciens alchimistes grecs., III, XLIV, 5). – Примеч. авт.


[Закрыть]. Для Парацельса философское познание являлось деятельностью объекта, потому он и говорит о «бросании»: объект «отбрасывает» свое значение в человека. «Дерево … дает имя дереву без [помощи] алфавита»; оно называет себя и содержит себя, как и звезды, в каковых заключены их собственные «небесные суждения». Посему Парацельс может утверждать, что «Архасий»[132]132
  По всей видимости, «Архасий» – это «Архей», жизненное тепло, еще именуемое Вулканом. Его, похоже, помещали в желудке, где он заботился о пищеварении и производил «пищу», подобно «земным археям» (Archeus Terrae), повелителям металлов. Это алхимик земли, который управлял «минеральный огнем в горах» (см. De transmutationibus rerum naturalium, lib. VII). Мы находим ту же идею, к примеру, в харранитской по духу «Liber Quartorum», где Архей зовется Alkian или Alkien: «Alkian est… spiritus nutriens et regens hominem, per quem fit conversio nutrimenti, et generatio animalis, et per ipsum consistit homo…» (Алкиан есть… дух, питающий и управляющий человеком, через коего совершается преобразование питания и зарождение животных, и через него человек состоит…», Theatrum chemicum, 1622, V); «Alkien terrae, est Alkien animalis: In finibus terrae… sunt vires… sicut vires animalis quas vocant medici alkien» («Алкиен земли есть животный Алкиен: у концов земли… силы… подобные тем животным силам, кои медики зовут алкиенами» (там же). – Примеч. авт.


[Закрыть] в человеке «притягивает к себе scientiam atque prudentiam»[133]133
  См. De Vita longa, liber I. – Примеч. авт. «…науку и благоразумие» (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть]. Более того, он смиренно и откровенно признается: «Разве человек способен что изобрести из себя или через себя? Этого мало, чтобы залатать хотя бы дырку на штанах»[134]134
  См. Paragranum. – Примеч. авт.


[Закрыть]. А еще целый ряд врачебных искусств преподается «бесами и духами»[135]135
  См. Von dem Podagra. – Примеч. авт.


[Закрыть].

⁴⁰ Не стану далее нагромождать цитаты, поскольку уже должно быть ясно, что врачебная «философия» относится к тайным учениям. Вследствие этого нас не удивляет, что Парацельс был большим поклонником магии и Ars cabbalistica – «Gabal»[136]136
  Искусству каббалистики… Габале (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть]. Врач, не сведущий в магии, говорит Парацельс, сродни «благонамеренному безумцу, более склонному к обману, нежели к истине… Магия – Praeceptor и… Paedagogus»[137]137
  См. Labyrinthus medicorum. – Примеч. авт. «Наставник… учитель» (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть]. Соответственно, Парацельс изготавливал во множестве амулеты и магические печат[138]138
  См. Archidoxis magicae. – Примеч. авт.


[Закрыть]и и потому отчасти заслужил обвинения в занятиях магией. Предрекая, каковы окажутся врачи грядущих времен (ему было свойственно заглядывать в будущее), он говорит: «Они будут geomantici, будут adepti, будут archei, будут spagyri, овладеют Quintum esse»[139]139
  См. Paragranum. – Примеч. авт. «…будут геомантами, будут посвященными, будут археями, будут спагирами [алхимиками; это слово, судя по всему придумал сам Парацельс], овладеют квинтэссенцией [в алхимии – сутью процесса возгонки]». – Примеч. ред.


[Закрыть]. Что ж, химическая греза алхимии осуществилась, а Парацельс предвидел то положение, которое химии суждено было занять в современной медицине.

⁴¹ Прежде чем завершить свой слишком краткий очерк, я хотел бы указать на важнейшую особенность парацельсовской методы – на психотерапевтическую ее сторону. Парацельс придерживался древнего искусства «зачарования» болезней (папирус Эберса[140]140
  Древнеегипетское сочинение медицинского характера, своего рода медицинская энциклопедия; текст опубликован в 1874 г. немецким египтологом Г. Эберсом. – Примеч. пер.


[Закрыть]содержит обилие прекрасных примеров этого искусства из древнего Египта[141]141
  См. Ebers G. Papyros Ebers. Das hermetische Buch über die Arzneimittel der alten Aegypter. – Примеч. авт.


[Закрыть]) и называл свой метод Theorica [теоретическим]. Он признавал наличие Theorica Essentiae Curae и Theorica Essentiae Causae [сущностной теории исцеления и сущностной теории причин], но уточнял, что «Theorica curae et causae сокрыты вместе и нераздельно едины». Врачу нужно сообщать больному ровно то, что определяется его собственной природы: «Он должен быть цельным и совершенным, иначе он ничего не отыщет». Свет природы посылает ему наставления, он должен действовать интуитивно, ибо лишь озарения позволяют постигать «textus libri Naturae» [ «содержание книг Природы»]. Значит, «врач-теоретик» (teoricus medicus) должен вещать устами Божьими, ибо врач и его лекарства сотворены Господом[142]142
  Ср. в Paragranum: «Господь любит врача больше всех ученых. Посему врачу надлежит быть правдивым, а не прятаться за маской». – Примеч. авт.


[Закрыть]; как богослов черпает истину из Священного Писания, так врач черпает ее из света природы. Theorica – это «religio medici» [медицинская религия]. Парацельс приводит пример того, как следует практиковать искусство и как нужно говорить с больным: «…Или хворающий отеком твердит, что у него зябнет печень и т. д., а потому он склонен к водянке. Такие причины слишком очевидны. Но если сказать, что причина – метеоритное семя, которое превратилось в дождь, а тот просачивается сверху, из mediis interstitius[143]143
  Из промежуточных областей (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть], в нижние органы, отчего семя сделалось полосой воды, прудом или озером, то это будет куда вернее. Словно смотришь на чудесное и ясное, безоблачное небо, и вдруг появляется облачко, каковое растет и зреет, а скоро начинаются ливень, град, буря и прочее. Вот как нужно рассуждать об основаниях врачевания болезней»[144]144
  См. Labyrinthus medicorum. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Нетрудно заметить, сколь убедительно все это должно было звучать для пациента: метеорологическое сравнение заставляет воображать «осадки», «шлюзы тела» незамедлительно открываются, и в результате асцит «оттекает». Даже при органических заболеваниях подобную психическую стимуляцию нельзя недооценивать; на мой взгляд, многие чудесные исцеления, приписываемые Парацельсу, можно проследить до этой замечательной Theorica.

⁴² Об отношении врача к пациенту мы находим у Парацельса немало верных замечаний. Из обилия высказываний на эту тему я хотел бы привести в заключение несколько разрозненных изречений из «Liber de caducis»[145]145
  См. раздел 1. — Примеч. авт.


[Закрыть]. «Прежде всего крайне насущно сказать о сострадании, каковое должно у врача быть врожденным». «Где нет любви, там нет искусства». Врач и его лекарства суть не что иное, как «милость Господня нуждающимся». Искусство достигается «трудами любви». «Значит, врач должен быть наделен состраданием и любовью не менее, чем Сам Господь в Своем принятии человека». Сострадание – «наставник врача». «Под Господом хожу, а Господь подо мною ходит, под Ним я тружусь, а Он подо мною трудится. Вместе мы подчиняемся друг другу, и в такой любви один покорен другому». Врач вовсе не лечит, он – «средство, коим приводится в действие природа». Исцеление само произрастает в земле и «выталкивается» из нее, даже «если мы ничего не сеяли». «Искусство сие заключено в сердце: если твое сердце предано лжи, врач внутри тебя тоже предастся лжи». «Да не воскликнет кто в отчаянии следом за сатаной: сие невозможно». Человек должен полагаться на Господа. «Ибо вскоре заговорят с тобою травы и корни, и в них будет та сила, каковая тебе потребна». «Врач приходит на пиршество, куда не явились приглашенные гости».

⁴³ На сем позвольте закончить мое выступление. Я буду вполне удовлетворен, если окажется, что я сумел дать хотя бы общее представление о странной личности и духовной силе знаменитого врача, которого современники справедливо называли «Лютером от медицины». Парацельс был одной из величайших фигур Возрождения, одной из самых непостижимых фигур того времени. Для нас до сих пор, спустя четыреста лет, он остается загадкой.

III. Зигмунд Фрейд как культурно-историческое явление

Первая публикация на немецком и английском языках: «Charakter. Eine Vierteljahresschrift für Psychodiagnostische Studien und verwandte Gebiete» (Берлин), I: 1 сентября 1932 г. Юнг входил в редколлегию этого журнала вместе с Альфредом Адлером, Гордоном У. Олпортом, Манфредом Блейлером, Люсьеном Леви-Брюлем и другими. Книжная публикация: «Wirklichkeit der Seele» (Цюрих, 1934 г.).

⁴⁴ Пытаться вместить живого человека в историческую перспективу – задача крайне непростая и даже опасная. Впрочем, такая попытка позволяет, по крайней мере, оценить значение этого человека для истории и понять, в какой степени он сам был обусловлен историей, если его жизнедеятельность и мышление как таковые составляют замкнутое целое, как у Фрейда. Учение Фрейда, полагаю, в основных своих чертах известно сегодня каждому образованному обывателю, однако оно все же имеет некие пределы (пусть их не сразу замечаешь), а также не предусматривает каких-либо «посторонних» дополнений, заимствуемых из иных областей науки; оно опирается на ряд вполне прозрачных принципов, каковые, если отбросить все остальное, господствуют в его мышлении и пронизывают то целиком. Вдобавок создатель этого учения отождествил его с собственным методом «психоанализа», и в итоге сложилась строгая научная система, справедливо обвиняемая в притязаниях на абсолютизм. С другой стороны, чрезвычайное внимание к этой теории обособляет ее и выделяет – как причудливое и отчасти уникальное явление – из общей научно-философской канвы. Она никоим образом не сочетается с прочими современными понятиями, а автор этой теории не предпринимал осознанных усилий по установлению связи с ее историческими предшественниками. Отмеченное впечатление обособленности усугубляется своеобразной терминологией, которая временами переходит в субъективный жаргон. Судя по всему – а сам Фрейд наверняка предпочел бы, чтобы воспринималось именно так, – эта теория разрабатывалась исключительно в кабинете врача и кажется малопривлекательной для всех, кроме него самого; это своего рода заноза во плоти «академической» науки. Что ж, любая идея, сколь угодно оригинальная и обособленная, все же не падает с неба – она проистекает из мыслесети (Wurzelgeflecht), объединяющей всех современников, причем не важно, признают они ее существование или нет.

⁴⁵ Исторические условия, которые предшествовали появлению Фрейда, были таковы, что его пришествие оказалось во многом необходимым, а основополагающее положение его учения, то бишь вытеснение сексуальности, и вовсе предельно четко обусловлено исторически. Подобно своему великому современнику Ницше, Фрейд утвердился в конце викторианской эпохи (последняя, увы, не заслужила особого, столь же подходящего обозначения на континенте, хотя была не менее характерной для германских и протестантских стран, чем для стран англосаксонских). Викторианская эпоха – это пора подавления, пора судорожных попыток искусственно сохранять жизнь анемичным идеалам в рамках буржуазной респектабельности посредством постоянного морализаторства. Эти идеалы – последние отпрыски коллективных религиозных идей Средневековья, чуть ранее подвергшихся существенному пересмотру в ходе французского Просвещения[146]146
  Имеется в виду интеллектуальное движение рационализма, наиболее яркие представители которого – Вольтер, Д. Дидро, П.-А. Гольбах и др. – ратовали за торжество непредубежденного и избавленного от религиозных предрассудков разума. – Примеч. пер.


[Закрыть] и последовавшей за ним революции. Одновременно и древние политические истины выхолащивались и грозили окончательно пасть. Правда, до полного их ниспровержения было еще слишком рано, и потому на протяжении всего девятнадцатого столетия прилагались отчаянные усилия к тому, чтобы предотвратить полное исчезновение средневекового христианства. Политические революции жестоко подавлялись, эксперименты в области моральной свободы осуждались бюргерским по духу общественным мнением, а критическая философия конца восемнадцатого столетия попросту иссякла в своих стремлениях отхватить мироздание как целое в рамках обновленной и систематизированной системы средневекового мышления. Зато в девятнадцатом столетии просвещение медленно торило себе путь, прежде всего в форме научного материализма и рационализма.

⁴⁶ Вот то материнское лоно, что породило Фрейда, и духовные качества этого лона во многом предопределили фрейдовские взгляды и учение. Он тяготеет к объяснению всего на свете рационально – ровно так, как мечталось ученым восемнадцатого века; к числу любимейших его высказываний принадлежат слова Вольтера: «Écrasez l’infâme»[147]147
  «Раздавите гадину!» (фр.); эти слова Вольтера подразумевали религиозное ханжество. – Примеч. ред.


[Закрыть]. С нескрываемым удовлетворением он неизменно указывает на те или иные изъяны; все сложные психические явления, будь то искусство, философия или религия, подпадают у него под подозрение и видятся ему «всего-навсего» вытеснением полового влечения. Это редукционистское по своей сути и негативное отношение Фрейда к принятым культурным ценностям проистекает из исторических условий, непосредственно ему предшествовавших. Он видит все так, как к тому побуждает эпоха. Наиболее ясно это проявляется в работе «Будущее одной иллюзии», где рисуется религиозная картина, в точности соответствующая предрассудкам материалистической эры.

⁴⁷ Революционная страсть Фрейда к негативным объяснениям обусловлена тем историческим фактом, что викторианская эпоха отстаивала мнимые культурные ценности во имя торжества бюргерского мировоззрения, а среди используемых для этой цели инструментов религия – или, точнее, религия подавления (Verdrängung-sreligion) – играла главную роль. Эта-то поддельная религия и привлекла внимание Фрейда. Сказанное верно и для его представлений о человеке: сознательные качества человека, идеалистически воображаемая личность, зиждутся на соответствующем темном основании, то бишь на вытесненной инфантильной сексуальности. Всякий положительный дар и всякая творческая деятельность зависят от той или иной отрицательной инфантильной величины в соответствии с материалистическим присловьем «Человек есть то, что он ест» (Der Mensch ist, was er isst)[148]148
  Высказывание немецкого философа Л. Фейербаха. – Примеч. пер.


[Закрыть].

⁴⁸ Это представление о человеке в историческом рассмотрении является реакцией на викторианскую склонность воспринимать мир как rosa и все же описывать как sub rosa[149]149
  Обыгрывается крылатое латинское выражение; у древних римлян было принято вешать на стену розу (rosa) в знак того, что все застольные разговоры останутся тайной (букв. «под розой» – sub rosa). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Это эпоха умственного «лицемерия», в конце концов породившая Ницше, который под ее влиянием начал философствовать молотом[150]150
  Отсылка к работе Ф. Ницше «Сумерки идолов, или Как философствуют молотом» (1888). – Примеч. ред.


[Закрыть]. Поэтому вполне логично, что этические мотивы как определяющие факторы человеческой жизни в учении Фрейда отсутствуют. Он трактует их с точки зрения общепринятой морали, которая, по его справедливому суждению, не приняла бы такой вид или не существовала бы вовсе, не придумай один или два патриарха со сварливым нравом именно такие предписания, чтобы уберечь себя от тягостных последствий собственной беспомощности. С тех пор эти предписания, к сожалению, продолжают существовать в «супер-эго» каждого индивидуума. Этот гротескно-уничижительный взгляд – достойное наказание и следствие того исторического факта, что этика викторианской эпохи была фактически общепринятой моралью, наследием сквалыжных praeceptores mundi [151]151
  Мировых [духовных] учителей (лат.). – Примеч. ред.


[Закрыть].

⁴⁹ Если оценивать Фрейда задним числом под этим вот углом зрения, как выразителя обид века нового на век предыдущий, с его иллюзиями, лицемерием, полуправдой, с ложными, чрезмерными эмоциями, болезненной моралью, с мнимой и бесплодной религиозностью, с поистине плачевным вкусом, то нетрудно составить более правильное, как мне кажется, мнение, чем если прославлять его как глашатая новых путей и новых истин. Он – великий разрушитель, сбрасывающий оковы прошлого. Он избавляет нас от нездорового давления мира гнилых привычек. Он показывает, как ценности, в которые верили наши родители, можно истолковать совершенно иначе: примерами здесь служат сентиментальный вздор о родителях, которые живут якобы только ради своих детей, фантазии о благородном сыне, всю жизнь боготворящем мать, или об идеальной дочери, во всем покорной отцу. Раньше всему этому верили некритически, но стоило лишь Фрейду выдвинуть не слишком-то приятную теорию инцестуозной сексуальности в качестве предмета обсуждения, как начали возникать благотворные сомнения (разумеется, по соображениям душевного здоровья они не должны заходить слишком далеко).

⁵⁰ Чтобы правильно понять сексуальную теорию, ее следует воспринимать как негативную критику современной психологии. Мы способны примириться даже с самыми суровыми ее утверждениями, если будем знать, против каких исторических условий они направлены. Едва мы узнаем, как девятнадцатое столетие искажало совершенно естественные явления, создавая сентиментальные, моралистические добродетели во имя сохранения привычного мировоззрения, становится понятным, что именно подразумевает Фрейд, утверждая, будто младенец испытывает сексуальную тягу к материнской груди (это утверждение вызвало величайшее волнение в обществе). Такое истолкование ставит под сомнение пресловутую невиновность младенца и опорочивает сами отношения матери и ребенка. В том и состоит значение этого утверждения: оно бьет точно в сердце представления о «святом материнстве». Само рождение детей – не что-то святое, а вполне естественное, природное явление. Если кто-то принимается рассуждать о святости, то поневоле возникает сильное подозрение, будто за этими словами должно скрываться нечто нечестивое. Фрейд назвал «скрытое», вот только, увы, очернил младенца, а не мать.

⁵¹ С научной точки зрения теория инфантильной сексуальности не имеет важного значения. Гусенице ведь безразлично, скажем ли мы, что она поедает листья с обычным удовольствием или с сексуальным удовлетворением. Исторический вклад Фрейда состоит не в схоластических ошибках толкования в области специализированной науки, а в том факте, которому справедливо приписывают его славу: подобно ветхозаветным пророкам, он низвергал ложных идолов и безжалостно обнажал гнилость современной психики. Всякий раз, когда происходит болезненная редукция (когда он объясняет Бога девятнадцатого столетия как возвеличенного папу римского, а стяжательство толкует как инфантильное наслаждение экскрементами), мы можем быть уверены, что нападкам подвергаются коллективные ценности, подлинные и мнимые. В чем, например, слащавый бог девятнадцатого столетия соответствует deus absconditus[152]152
  Потаенный Бог (лат. – Ред.); ср.: «Истинно Ты Бог сокровенный, Бог Израилев, Спаситель» (Ис. 45:15). М. Лютер изложил свое представление о скрытом Божестве в сочинении «De servo arbitrio» («О рабстве воли», 1525). – Примеч. пер.


[Закрыть]из учения Лютера? А разве не признается всеми достойными людьми, что хорошие люди зарабатывают хорошие деньги?

⁵² Подобно Ницше, мировой войне[153]153
  Имеется в виду Первая мировая война. – Примеч. пер.


[Закрыть]или Джеймсу Джойсу, своему «отражению» в литературе, Фрейд – это ответ на болезни девятнадцатого столетия. В том и заключается прежде всего его значение. Тем, кто смотрит вперед, он не предлагает какой-либо содержательный план, ведь даже дерзновенным усилием или посредством наисильнейшей воли поистине невозможно воспроизвести в настоящей жизни все подавленные инцестуозные желания и прочие несовместимости человеческой психики. Напротив, протестантские священ– ники охотно погрузились в психоанализ, поскольку тот видится им превосходным способом сделать человеческую совесть восприимчивой к обилию грехов помимо сознательных (это и вправду гротескный, но чрезвычайно логичный поворот событий, предсказанный много лет назад Стэнли Холлом[154]154
  Пионер американской психологии С. Холл был одним из первых критиков спиритуализма и парапсихологии, к разновидностям которой относил и «шарлатанский» психоанализ; Юнг ссылается на его работу «Исповедь психолога» (1900).


[Закрыть] в его автобиографии). Даже фрейдисты начинают сегодня замечать новое, причем, если это вообще возможно, еще более бездушное вытеснение – что вполне понятно, ибо никто не знает, как поступать с несовместимыми желаниями. Наоборот, начинаешь осознавать, что здесь подавление и вытеснение, пожалуй, неизбежно.

⁵³ Дабы смягчить этот «спазм совести» (Gewissensnot), Фрейд придумал понятие сублимации. Последняя обозначает не что иное, как алхимический трюк превращения низменного в благородное, дурного в благое, бесполезного в полезное. Всякий, способный на это, может быть уверен в своей бессмертной славе. К сожалению, секрет преобразования энергии без потребления еще большего количества энергии физиками до сих пор не открыт. Сублимация в итоге остается благочестивым исполнением желаний, придуманным для того, чтобы заглушать неуместные вопросы.

⁵⁴ Обсуждая все перечисленное, я хочу привлечь внимание не к профессиональным затруднениям практикующего психотерапевта, а к тому очевидному для меня факту, что программа Фрейда не предполагает будущего. Все в ней обращено вспять. Единственный интерес Фрейда – это выяснить, откуда что-либо взялось, а не развитие. Вот почему, а вовсе не из научной потребности в установлении каузальности, он стремится искать причины, ибо в противном случае от него не ускользнуло бы то обстоятельство, что многие психологические факты имеют объяснения, совершенно отличные от faux pas из chronique scandaleuse[155]155
  Оплошностей из скандальной хроники (фр.). – Примеч. ред.


[Закрыть].

⁵⁵ Прекрасный образчик тут – его очерк о Леонардо да Винчи и проблеме двух матерей[156]156
  Имеется в виду очерк «Леонардо да Винчи. Воспоминание детства». – Примеч. ред.


[Закрыть]. Да, у незаконнорожденного Леонардо действительно имелись настоящая мать и мачеха, но на самом деле эту проблему можно трактовать как мифологический мотив, даже когда двух матерей нет и в помине. У мифических героев очень часто две матери, а для египетских фараонов этот мифологический обычай был фактически de rigueur [157]157
  Зд. обязательным (фр.). – Примеч. ред. Подразумевается наличие одновременно земной и небесной (божественной) матери, последней обычно признавалась богиня Исида (или Хатор). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Но Фрейд сосредотачивается на «непристойном» факте, довольствуется мыслью, что за этим скрывается нечто «естественно неприятное» или негативное. Данная процедура не совсем «научна», но тем не менее с точки зрения исторической справедливости я считаю ее более ценной, чем если бы она была научно неопровержимой. Темное основание, также характеризующее «проблему Леонардо», слишком легко рационализировать при помощи узконаучного подхода, и тогда историческая задача Фрейда по выявлению тьмы за мнимыми фасадами не была бы выполнена. Малая научная неточность здесь не имеет принципиального значения. Если внимательно и критически прочитать работы Фрейда, то неизбежно сложится впечатление, будто он ставил целью служить науке, о чем не уставал повторять снова и снова, однако тайно отвлекался на культурную задачу, о чем сам не подозревал, и происходило это в ущерб дальнейшему развитию его теории. Сегодня глас вопиющего в пустыне обязан звучать научно, если вопиющий хочет быть услышанным множеством людей. Во что бы то ни стало мы должны разъяснить, что именно наука обнажила те-то и те-то факты, ибо только так они получили убедительное объяснение. Но даже наука не защищает от бессознательного мировоззрения. Сколь легко увязать «Святую Анну с Богородицей и Младенцем Христом» Леонардо с классическим представлением мифологического мотива двух матерей! Но для поздневикторианской психологии Фрейда, а также для широкой публики во всем ее разнообразии, гораздо полезнее оказывается – после «тщательного исследования» – подтвердить, что великий художник обязан своими достижениями оплошности своего уважаемого отца! Этот выпад достигает цели, а Фрейд совершает выпад не потому, что сознательно хочет бросить науку ради сплетен, а потому, что находится под принуждение «духа времени», зовущего к разоблачению пресловутых темных сторон человеческой психики. Подлинно же научным подходом тут будет мотив двойного материнства, но он заботит лишь тех немногих, для кого знание действительно имеет значение при всей своей немодности. Широкая публика остается равнодушной, потому что для нее одностороннее и негативное объяснение Фрейда значит гораздо больше, чем для науки.

⁵⁶ Принято считать, что наука стремится к беспристрастной, непредвзятой и всеобъемлющей истине. Теория Фрейда, с другой стороны, есть – в лучшем случае – лишь частичная истина, а потому, чтобы уцелеть и доказать свою полезность, она требует догматичности и инквизиторского фанатизма. Для научной истины достаточно простого утверждения. Психоаналитическая теория втайне не намерена выдавать себя за строгую научную истину; она направлена, скорее, на более широкую общественность. Отсюда мы опознаем ее «кабинетное» происхождение. Она проповедует те истины, которые чрезвычайно важны для невротика начала двадцатого столетия, этой бессознательной жертвы поздневикторианского психологизма. В нем психоанализ уничтожает ложные ценности, выжигая гниль «мертвого века». В какой-то степени это действительно ценное, действительно необходимое расширение практических знаний, немало способствовавшее изучению невротической психологии. Мы должны быть благодарны смелой односторонности Фрейда за то, что ныне медицина в состоянии лечить случаи невроза индивидуально и превратить индивидуальную психику в объект исследования – ведь до Фрейда подобное рассматривалось как редкий курьез.

⁵⁷ Но поскольку невроз не является болезнью, свойственной одной только викторианской эпохе, поскольку он широко распространен во времени и пространстве, встречается даже среди людей, которые не нуждаются ни в особом сексуальном просвещении, ни в разрушении вредных допущений на сей счет, то теория невроза или теория сновидений, основанные на викторианских предрассудках, имеют для науки разве что второстепенное значение. Будь иначе, Адлер со своей принципиально отличной теорией[158]158
  Австрийский психиатр А. Адлер, основоположник психотерапевтической системы индивидуальной психологии, противопоставлял «бессознательным влечениям» З. Фрейда представление о «жизненном стиле», т. е. о социальном факторе в жизни каждого человека. – Примеч. пер.


[Закрыть]потерпел бы полную неудачу. Адлер все сводит не к принципу удовольствия, а к влечению к власти, и успех его теории нельзя отрицать. Этот факт с ослепительной ясностью выявляет односторонность теории Фрейда. Адлеровская теория, правда, еще одностороннее, однако вместе с фрейдовской она дает более всеобъемлющую и четкую картину общего негодования и восстания против духа девятнадцатого столетия. Все современное отступничество от идеалов наших отцов в Адлере отражается наглядно.

⁵⁸ Впрочем, человеческая психика – не просто плод духа времени, а нечто гораздо более постоянное и неизменное. Девятнадцатое столетие – лишь локальное и преходящее явление, оставившее тонкий слой пыли на многовековой психике человечества. Едва этот слой сотрется, а наши профессиональные окуляры прояснятся, что мы увидим перед собой? Как прикажете оценивать психику и как объяснять невроз? Эта проблема встает перед каждым аналитиком, чьи пациенты не излечиваются даже после того, как выявлены и объяснены все сексуальные переживания детства, а все культурные ценности и установки расчленены на мрачные составляющие, – даже когда пациент становится странной фикцией, то есть «нормальным» человеком и стадным животным.

⁵⁹ Общая психологическая теория, притязающая на звание научной, не должна опираться на пороки развития девятнадцатого столетия; кроме того, теория невроза должна объяснять что угодно, вплоть до истерии у маори. Как только сексуальная теория покидает узкую область невротической психологии и ее применяют в других областях, например в области первобытной психологии, односторонность и неполноценность этой теории начинают сразу бросаться в глаза. Прозрения, выросшие из наблюдений за венскими неврозами в промежутке между 1890-м и 1920 годами, оказываются плохими инструментами применительно к проблемам тотема и табу, пусть даже это применение осуществлено поистине мастерски. Фрейд не сумел проникнуть в тот более глубокий слой психики, который присущ всем людям. Он и не смог бы этого сделать, не изменив своему историческому предназначению. Свою же задачу он выполнил, посвятив ей целую жизнь и заслуженно обретя громкую славу.