Текст книги "БЖД"

Все люди братья, все бабы сестры…

Иона Нилович Кубаревский. 1875 (?) – дата смерти отсутствует. Год рождения тоже сомнителен, плюс-минус десять лет. Малоизвестный, а точнее, совсем неизвестный поэт и артист, фокусник, исполнитель романсов собственного сочинения. Работал в каком-то то ли передвижном провинциальном театрике, то ли вообще в цирке… Кажется, был женат. Вроде бы, осталась дочка, по имени то ли Лариса, то ли Луиза. Все зыбко, неточно, непроверяемо и непонятно. Каким чудом Валерии удалось раскопать даже эти отрывочные сведения?

Задумчиво почесав обстриженный висок, я посмотрела на лежащего в расслабленной позе разноглазого кукела. Имя Иона Нилович подходило этой нездешней физиономии, как корове седло. Лера права – это моя лучшая работа. Права и Эмилия, с несвойственной ей метафоричностью назвавшая кукела «отвратительно живым». Впрочем, сестра никогда не разделяла моего увлечения куклами. Ей подавай реальных людей, желательно побогаче. И, конечно, они обе правы в том, что лучше как можно быстрее сдать куклу заказчику, а парик, одежду, обувку и все прочее, буде понадобится, шить по заранее снятым меркам, без участия «модели».

В комнате было чисто прибрано. Лера и Лиля, приехавшие вчера поздно вечером после моего звонка с путаными извинениями, были взволнованы. Оказалось, я звонила им еще днем и заплетающимся языком несла что-то о глазах, окнах, пустой голове и тому подобной чуши. Я этого не помнила вообще, но история звонков на мобильнике подтверждала их слова.

Увидев меня и разгром в квартире, они обалдели окончательно. Пришлось в двух словах обрисовать ситуацию, списав все на творческий «запой», извиниться за былые и нынешние грехи, покорно кивая, выслушать все охи-ахи и принять активное участие в уборке территории и приготовлении ужина. Я не могла вспомнить, когда и что «нормально ела» в последний раз. Да мне и не хотелось есть, но, дабы не провоцировать конфликты, впихнула в себя несколько ложек супа и салата.

После мытья посуды Эмилия унеслась по своим делам, взяв с меня обещание завтра посетить ее спа-салон и «привести себя в божеский вид, все за счет фирмы, на тебя же смотреть страшно, как бомжиха». Лера осталась и показала мне свои записи об Ионе Кубаревском, который, скорее всего, и был изображен на postmortem фото. На прощание она настоятельно посоветовала мне как можно скорее связаться с заказчиком и передать ему готовую куклу «от греха подальше». Да я и сама, честно говоря, хотела сделать то же самое.

Новое письмо

Кому: [email protected]

Тема: ваша кукла готова

Текст:

Здравствуйте, Станислав!

Ваш заказ на портретную БЖД-куклу выполнен. Когда и где я могу с Вами встретиться?

С уважением, Ираида Щецинская.

Нажав на «Отправить», я внимательно смотрела, как письмо уходит на странный адрес – единственный вид связи с заказчиком. Будет ли какой-нибудь ответ? В этом я была далеко не уверена…

Вытащив из ящика стола кожаную папку, я достала оттуда старинное фото. Иона Нилович Кубаревский с покойной дочерью… Одновременно похожий и непохожий на мою лучшую работу. Сейчас мне казалось, что обнаженный кукел выглядит более живым и уверенным в себе, чем щегольски одетый мужчина на затертом черно-белом фото. Признаки с трудом скрываемого страха, которые я разглядела еще при первом осмотре картинки, теперь просто бросались в глаза. Можно подумать, что он стоял не перед фотографом с камерой, а перед расстрельной бригадой, и курки уже взведены. Мертвый ребенок по-прежнему выглядел безнадежно мертвым.

Почтовый ящик обновился. «У вас одно новое письмо». С того самого адреса. Всего два слова через строчку: «Да ждите». Ни приветствия, ни подписи, ни знаков препинания. И чего ждать? Еще одного письма? Звонка? Курьера? Почтового голубя? Черта с рогами или ангела с крылами? Как же меня это все достало! Как же я все-таки была права, когда отказывалась брать заказы на кукол! Больше никогда в жизни…

Мысленно ругаясь и кляня себя, на чем свет стоит, я решила ничего и никого не ждать, нацепила теплую непромокаемую куртку, резиновые боты и отправилась гулять. Полчаса быстрой ходьбы – и жизнь становится если не простой, то хотя бы понятной. Уже открывая дверь, я замешкалась: не убрать ли кукела куда-нибудь в коробку, на всякий случай? С другой стороны, а что с ним может случиться? Оживет и удерет? Ага, как же… А кошки у меня и подавно кукол не утаскивают, им ни к чему. Я ушла.

 
…приоткрою в кухне окно:
Пусть синицы погреют крылья.
В семь утра, как ночью, темно.
Рассветает поздно. Приплыли —
 
 
Стылой поступью ноября
Зимний холод вползает в души.
Но Самайна ведьмин обряд
Сможет сумерек власть разрушить.
 
 
Чтоб согрелись наши сердца
Теплым пламенем в рыжей тыкве.
Чтобы мы к своим мертвецам
Притерпелись, но не привыкли…
 
 
Чтобы помнили: есть ответ
На любую выходку мрака.
И в конце пути будет свет,
Теплый хлеб и хмельная брага!
 

Хорошая квартира

– Да, хороший пацан. Нет, пока без мозгов, но это дело наживное. Нет, не трус. Да, упорный. А, интересно стало? Из Петрония, между прочим, не куриный чих! Quidquid disces, tibi discis – чему бы ты ни учился, ты учишься для себя. Да, именно так! И стишки тайком кропает, да не на айпаде, а по старинке, карандашиком по бумажке… Что? Помню я, помню, какой сегодня день и какая ночь, но пока все тихо, ни геморроя, ни перепиха…

Илюша не хотел подслушивать, но голос у дяди Моти был, что называется, труба иерихонская, пробивал насквозь любые стены и перекрытия. Интересно, с кем он там обсуждает Илюшины подвиги?

Уже три недели Илюша работал и ночевал в редакции «Малой Невки», а завтракал и ужинал этажом ниже – на кухне у дяди Моти. Почему хлебосольный Матвей Афанасич не позволял ему ночевать в его трехкомнатной полупустой квартире, Илюша спрашивать стеснялся. Может, потому, что в квартире, небрежно обставленной дорогой антикварной мебелью, в отличие от редакции, не было дивана. А может, из-за Марфы Лукиничны.

Кем она приходилась дяде Моте, Илюша так до сих пор и не понял. Сестра? Жена? Подруга? Мама? На вид ей было от пятидесяти до бесконечности. Сухонькая, похожая на птицу женщина с огромным горбом на тощей спине и жилистыми цепкими руками. Горб и руки – первое, что бросалось в глаза при знакомстве с Марфой Лукиничной. Второе, что удивляло и даже первое время пугало Илюшу – это ее абсолютная бесшумность. Она передвигалась незаметно и неслышно, как тень, облаченная в цветастый халат, шерстяные носки и разношенные тапочки. Впрочем, горб, руки и беззвучность отступали перед ее умением готовить. Деликатесов, которые Марфа Лукинична быстро и словно бы между делом варганила в помятой алюминиевой кастрюльке на кухне у дяди Моти, Илюше не доводилось пробовать даже в лучших ресторанах, до которых был охоч отец. Интересно, что сегодня на ужин? После перехваченного на ходу у метро осклизлого чебурека стряпня жилистой горбуньи казалась еще в миллион раз вкуснее… Но тут Илюша услышал такое, что мысли о еде мигом вылетели у него из головы.

– …бесполезно. А я тебе точно говорю, так и есть. Мон ами, мы с тобой очень давно на этом свете живем, насмотрелись всякого. Да, был. Мальчуган и был, я его к ней колбаской отправил, первым же делом. Чисто там все. Луиза умерла, квартира опечатана. Да, хорошая квартира, мне ли не знать! Он с соседкой беседовал, я же тебе объясняю, стоящий пацан, упертый. Нет, ничего. Никаких странностей. Уже после смерти какая-то баба приходила, спрашивала про девичью фамилию… Не волнуйся, я ее визитку реквизировал, сейчас тебе зачту, даже с выражением. Ну, имя тут неважно, вот – «Искусствовед, практикующая ведьма пятого уровня». Тихо-тихо-тихо! Не подавись от смеха, ты мне живой нужен. Да, вот именно, что пятого. Сам ржал, да… Так что, все чисто, чище некуда. А квартиру как-нибудь переоформим, в крайнем случае и нужное завещание может вдруг найтись, сам понимаешь, как оно бывает…

Илюша отступил обратно на лестничную площадку и аккуратно притворил за собой дверь. Не то чтобы ему не нравился дядя Мотя… На самом деле, он от дяди Моти просто «тащился», как, впрочем, и от Марфы Лукиничны. Ежевечерние разговоры за кухонным столом с двумя этими странными людьми стали для него чем-то вроде допинга. После этих бесед он чувствовал себя на сто лет старше и в сто раз опытнее, чем был. Матвей Афанасич и Марфа Лукинична умели самыми обыденными, простыми словами выворачивать наизнанку любое расхожее мнение и житейскую аксиому, превращая их либо в абсурд, либо в трусливую глупость.

Но Илюша все-таки не был идиотом и некоторые закидоны работодателя его слегка напрягали. К примеру, странные задания, которые почти каждое утро давал ему дядя Мотя. После того, как Илюша предоставил толстяку «отчет по бабулькам», подробно описав и ситуацию с Луизой Ионовной Зубовой, в девичестве Кубаревской, дядя Мотя радостно обозвал его «многообещающим олигофреном», отслюнил денег наличными и торжественно зачислил в «диванные внештатники». С тех пор Илюша выполнил несколько поручений Эбербаума, которые, на первый взгляд, казались разумными и логичными… Примерно такими же логичными, как лабиринт. То он ходил в частный музей на выставку полусумасшедшего художника и писал об этом рецензию. В другой раз дядя Мотя поднял его среди ночи и отправил на пожар, на котором не было ни серьезных повреждений здания, ни пострадавших. Новость об этом заняла буквально две строчки, ее было неинтересно не то, что читать, а даже писать. Еще Илюша пообщался с диггерами, ковырявшими какой-то заброшенный тоннель на окраине, здесь даже не пришлось ничего отписывать, хотя можно было бы сочинить прикольную заметку.

Самая жесть случилась, когда дядя Мотя велел ему срочно лететь на тройное убийство, где прямо на месте преступления был задержан подозреваемый. Связи у Эбербаума были, по его словам «обширные и беспорядочные», так что в квартиру Илюшу пустили. От увиденного его стошнило, правда, уже на улице, куда он выбежал, зажимая рот. Он ожидал, что после этого дядя Мотя выставит его вон, но тот, просмотрев сделанные Илюшей кровавые снимки, всего лишь цинично заржал и посоветовал впредь не жрать хот-доги с кетчупом. Убийство его вообще не заинтересовало. И ни разу за все эти три недели Илюша не видел, даже по скайпу, кого-нибудь еще из сотрудников «Малой Невки». А теперь этот странный разговор о квартире покойной бабульки… «Схожу-ка я туда еще раз», – решил Илюша. «Просто… на всякий случай», – словно извиняясь перед дядей Мотей и Марфой Лукиничной, добавил он.

Смерть куклы

Окно было распахнуто настежь. Рамы хлопали на ветру… Не может быть… Я бегом рванула домой, чуть не свалилась на ступеньках, дернула дверь, уверенная, что замок взломан… Дверь была плотно закрыта. Очень осторожно я повернула ключ в замке и тихо-тихо вошла. Никого. То есть вообще никого – куда делись кошки? Они всегда встречают меня в коридоре! Вбежав в единственную комнату, я хлопнула по выключателю. Свет зажегся. Было холодно, как на улице. Похоже, что окна открыты как минимум минут двадцать, то есть сюда залезли почти сразу после моего ухода. Быстро оглядевшись, я не заметила признаков ограбления. Все на своих местах…

Все?! А где кукел?! Его не было… В отчаянии я заглянула под стол, под диван, под шкаф, обшарила все верхотуры, зачем-то заглянула даже в забитую кладовку… Хотя понятно было, что кукла пропала. Я ведь даже не успела его сфотографировать! А где кошки? Кукла… Ладно, кукла все-таки не живая, но кошки-то? Сражаясь с тяжелыми занавесками, я закрыла окно. Плевать на кукела, плевать на все и вся, надо идти искать кошек. Если повезет, они еще не успели удрать далеко, болтаются поблизости. Подумав с минуту, я взяла с собой фонарик. Батарейки уже садились, но лучше хоть какой-то свет, чем никакого, последний вечер октября, ни зги не видно. Кой черт понес меня гулять, ругала я сама себя, выскакивая во двор. И ведь как чувствовала… Но на самом деле ничего я тогда не чувствовала, кроме раздражения от непонятно хамского письма заказчика.

– Шляпа! Рыба! Морковка! Кис-кис-кис!

Тишина. Только два бомжа у помойного бака смотрят на меня, как на городскую сумасшедшую.

– Извините, вы здесь трех кошек не видели? Серую, бесхвостую, рыжую и такую… пучеглазую, почти лысую?

Бомжи переглянулись: – Так, хозяйка, шлялись тут какие-то кошаки, вроде туда угвоздыряли, – рука махнула в сторону ближнего лесочка.

Только этого не хватало… На ночь глядя переться в лес. Пусть «лес» – одно название для огрызка рощицы шириной едва ли в триста метров, но все равно… Но все равно надо идти и искать моих дурищ, пропадут ведь! Я побежала к лесочку. Вслед мне донеслась фраза одного из бомжей: – Зырь, «Турбо Паскаль для начинающих», неужели кто-то еще на этом старье программирует?

В лесочке было темно. Реально темно. И стремно. Я не особенно боялась, мне было просто не до того, но риск зацепиться ногами за выступающие из земли корни и полететь в грязь уверенности не добавляла. Фонарик затухал буквально с каждым шагом.

– Рыба! Шляпа! Морковка! Кис-кис-кис… Морковка! Шляпа! Рыба!

И зачем только я дала кошкам такие идиотские имена? Фонарик окончательно потух. Зажмурившись, я досчитала до двадцати и медленно открыла глаза. Старый способ приучить зрение к темноте… Меня обступали деревья и тени. Где-то под боком и одновременно очень и очень вдалеке шумели автомобили, лязгали трамваи, город жил своей ежевечерней жизнью. Но здесь, в узкой лесополосе между двух окраинных районов, была только тишина и темнота.

– Шляпа? Рыба? Морков…

Прямо передо мной разгоралось мягко мерцающее светло-синее сияние. Мне показалось, что откуда-то налетел порыв свежего ветра… Осенью? В городском псевдолесу? Остро запахло горькой полынью и чабрецом – эти запахи я узнаю где угодно. Сияние становилось все ярче и прозрачнее. Я попятилась и, разумеется, зацепилась за корень, грузно осев в смачно чавкнувшую грязь. Сияние расширялось, поднималось все выше и выше, замыкалось само на себя, превращаясь в светящуюся сине-зеленую сферу. Аромат полыни и чабреца стал почти невыносимым… «Я… здесь»… – донесся до моих ушей неразборчивый призрачный шепот… И все закончилось. Я сидела на холодной земле, чувствуя, как намокает ушибленное седалище…

– Ау, хозяйка! Ты где? Нашлись твои кошаки, давай скорее, долго не удержим!

Голоса бомжей-программистов раздались буквально в двадцати метрах от места моего позорного падения. Что же это тут произошло? Ладно, потом, потом! Сейчас важнее всего кошки! С кряхтением отлепив попу от грязи, я, не оглядываясь, поспешила обратно, к домам и помойке.

С кошками все было в порядке. Причем в полном. Они, в отличие от меня, даже не успели испачкаться и, похоже, не понимали из-за чего весь сыр-бор. Рассыпавшись в благодарностях перед бомжами, которые категорически отказались от денег, я сгребла своих дурочек в охапку и побрела домой. Вопросов к мирозданию у меня скопился уже целый товарный состав. Ответов же не было и не предвиделось. Между тем дома меня ждал еще один… скажем так, сюрприз.

На полу возле рабочего стола валялся пропавший кукел. Его голова была запрокинута, лицо обращено в потолок, одна рука словно бы прикрывала живот, вторая лежала вдоль туловища. Признаюсь: сначала я очень осторожно потыкала его концом длинной кисти. Только после того, как он никак не отреагировал, я подняла его с пола и придирчиво осмотрела. Он был абсолютно цел, нигде ни царапинки, ни трещинки. Но что-то было не так. Не могу объяснить. Скажем так: теперь это был труп. Да, если раньше кукел был живым, пусть даже «отвратительно живым», по мнению Эмилии, то теперь это был просто грамотно обработанный кусок папье-маше с бессмысленными пустыми глазами. Он был по-прежнему хорош, фантастически подвижен, интересен как арт-объект… Но мертв.

Я медленно положила куклу на стол, рядом с ноутбуком. И только тут заметила, что кожаная папка, в которой я держала фотографию «модели», варварски разорвана. Фотография пропала. Если только фотографией не была мелкая серая пыль, усыпавшая обрывки кожи. Я схватилась за ноутбук. Все потерто! В почтовом ящике не было ни моего письма на [email protected], ни ответа оттуда. Исчезла даже оставленная мной на клавиатуре визитка с загадочным адресом. Кинувшись проверять стол, я убедилась, что пропали или были каким-то образом сожжены и все распечатки старинного фото, и даже моя небрежная записка с полустертыми буквами изнанки фотографии. У меня не осталось ничего, никаких свидетельств существования заказчика и заказа. Была только мертвая кукла и имя – Иона Нилович Кубаревский. С дочерью Луизой или Ларисой…

Нечто

Тиха хэллоуинская ночь… Из убогого городского лесочка смотрели на мир людей чьи-то внимательные глаза. О нет, они не были разноцветными. Они были самими обычными, буднично-серыми, как осеннее небо. Только в самой глубине зрачка упорный наблюдатель еще мог бы рассмотреть угасающие сполохи мягко мерцающего светло-синего сияния. Сполохи тускнели, линяли… Погасли совсем.

Нечто, обладавшее теперь ограниченным, но таким восхитительным человеческим зрением, быстро привыкало к своему новому статусу. Далекие крики ничто, из неутолимого голода и жажды которого нечто возникло, родилось… явилось в этот мир – его не беспокоили. Так вылупившаяся из куколки прекрасная бабочка не помнит и не может вспомнить о своей прожорливой прародительнице – гусенице. Куколка… Кукла… Незнакомое, новое слово… Впрочем, для нечто сейчас все было очаровательно новым и неизведанным… Но кукла… В этом был смысл…

Глаза нечто уставились на одинокое окно, единственное, в котором еще светилось… Горело… Горел… свет… Давно забытые слова и понятия мощным потоком вливались во вновь обретенное сознание. Горел свет. Там, в комнате, была женщина и куколки… Куклы. Ее куклы… Женщина вызывала интерес. Нечто откуда-то знало ее… Оно… О, нет. Нет! Не оно! Он! Он знал ее. Откуда? Неважно… Успеется, все успеется… У него теперь есть время, все время этого мира. И голод… Голод по-прежнему требовал пищи. Он смутно понимал, что его голод преступен, окаянен, губителен для него самого… Ничто, растворившееся в нем, как капля воды в океане, захохотало. «Я – это ты! Ты – это я! Ты не сможешь сопротивляться! Ночь – время моей охоты!». Но ведь будет еще и день, светлый день, подумал он. И вышел на охоту…

Эстетика пытки

– Ничего не хочу слышать! Ты обещала! Обещала ведь? Обещала!!! Обещания надо выполнять!

О, господи… Отодвинув трубку подальше от уха, я поморщилась. Вопли Эмилии ничуть не изменились с детских и юношеских времен. Таким же в точности ором она вымогала у меня и у родителей сладости, игрушки, подарки, платья, косметику, карманные деньги, походы в ночные клубы… И далее по списку. Проще было смириться и дать ей все, что она требует, чем пытаться угомонить и урезонить. Насколько я знаю, точно так же поступали все ее мужчины, включая обоих мужей: поднимали лапки кверху и давали-давали-давали… Умиротворенная и довольная Лилька умела превратить жизнь кого угодно в настоящий парадиз, ублажая, весело чирикая и обихаживая благодетелей. Но если ей в чем-то отказывали…

– Хорошо, Лиля, я приеду. Да, в течение часа. Нет, не надо присылать за мной машину, я прекрасно и без пробок доеду на метро. Я потом тебе все расскажу… Страшного – ничего, а странного – много…

Выслушав птичий щебет о том, какая я все-таки умница, талантище, самая лучшая сестренка на свете и прочие «чмоки-чмоки», я принялась собираться. Отвертеться от визита в один из роскошных сестрицыных спа-салонов красоты не удалось. Лилька хотела, чтобы я «почистила перышки», и устроила мне форменный дебош, когда я попыталась отмазаться.

Что мне было там делать, я вообще не понимала. Да, пару дней назад я и впрямь выглядела не очень. Усталость, недосып, бредовые сны, перманентный нервяк из-за куклы… Но сегодня утром я проснулась, чувствуя себя феерически, по-детски выспавшейся, посвежевшей и отдохнувшей. Мне ничего не снилось! Никаких призрачных настойчивых любовников, никаких похищенных и умерших кукол, ничего. Из зеркала на меня смотрела как всегда бледная и треугольная, но вполне приемлемая физиономия, круги под глазами исчезли, морщинки разгладились. Словом, я снова превратилась в забавную лопоухую девчонку «около двадцати пяти», как и раньше. Впечатление немного портил криво остриженный висок, но волосы у меня растут быстро…

Ладно, в конце-то концов, Лилька хочет всего лишь меня порадовать, пусть и по-своему. Перед выходом я тщательно проверила, как закрыты окна, заперла в шкаф на ключ ноутбук и мертвого кукела, убедилась, что на шее каждой кошки висят поспешно сделанные вчера ночью медальоны с номером телефона и адресом… Форсируя огромную лужу возле соседнего дома, мне пришлось обходить по узкому поребрику «скорую помощь». Из парадного вынесли носилки с молодой женщиной без сознания. Следом торопился испуганный муж в отвисших трениках, начищенных ботинках и криво застегнутой рубахе.

– Доктор, куда мы с-сейчас? Ч-что с ней? – заикаясь, выяснял он у врача. – Ведь вчера вечером в-все было в полном п-порядке! Спать легли, а с утра не разбу…

Окончание фразы поглотил грохот задвигаемых в машину носилок. Муж и доктор загрузились следом, дверь хлопнула, и «скорая», включив мигалку, отчалила, едва не окатив меня грязной водой из лужи. Вот еще радости не хватало!

– Осторожнее, барышня! Купаться нынче не сезон, – услышала я позади себя шутливый голос. Крепкая рука взяла меня за локоть и аккуратно поддержала, пока я не сошла с поребрика на асфальт.

– Спасибо за помощь…

– Не за что! Помочь такой красивой девушке только приятно!

Я оглянулась. Симпатичный, улыбчивый, около тридцати пяти, среднего роста, слегка небрит, хорошая фигура… Ничего особенного. Вообще ничего.

– Спасибо, – еще раз поблагодарила я случайного прохожего. – Всего доброго…

– И вам! – донеслось мне в спину. – Может, еще увидимся…

Это вряд ли, подумала я, залезая в трамвай. Приключения мне сейчас ни к чему, и так хватает… не пойми чего.

В лилькином «головном офисе» меня окружили небывалой заботой и вниманием. Ну как же иначе – старшая сестра лучезарной владелицы компании приехала! ВИП-обслуживание по высшему разряду! То, что старшая сестра на пестром фоне местных орхидей смотрелась занюханным колокольчиком, никого не смущало. Для начала меня запихали в какой-то супермодный ультразвуковой душ, потом – в ароматическую бочку, оттуда, не дав очухаться, завалили на массажный стол… После этого был маникюр, педикюр, эпиляция всего, до чего только могли дотянуться, чистка лица, смягчающие маски, успокаивающие маски, трендовый макияж, что бы это ни значило, парфюм, стрижка и прическа…

Когда через пару часов я, вконец одуревшая от карусели бьюти-процедур, утопала в белоснежном махровом халате и мягком кресле, появилась Эмилия. Она была недовольна. Она держала на вытянутой руке, словно дохлую крысу, мои практичные уютные шмотки.

– Если ты думаешь, что я позволю тебе нацепить обратно эту ветошь и снова уползти в твою сырую нору на болоте, то зря надеешься! – завела она свою бесконечную шарманку. – Ты обещала, что дашь мне привести тебя в божеский вид? Обещала! Ко мне скоро сынуля из Англии приедет на каникулы, кого я ему покажу? Любимую тетю или унылое чмо?! Взрослая женщина, а одеваешься, как пионерка-пенсионерка! Твои дурацкие куклы лучше тебя одеты! На них у тебя деньги и время есть, а на себя, любимую, – нет? И не спорь со мной! Ты обещала? Обещала!

За спиной Лильки, благостно и понимающе улыбаясь, кивала головами вся местная пыточно-эстетическая бригада. Я только махнула рукой. Пусть делает, что хочет. У меня не осталось сил сопротивляться.

К середине дня, когда я готова была упасть на колени и взмолиться о пощаде, Лиля наконец-то угомонилась. Теперь, по ее экспертному мнению, я была «стопудово в тренде».

– Лилька, я тебе когда-нибудь говорила, что это именно ты, а не я, в детстве не доиграла в куклы? – со вздохом спросила я у нее, пока она тащила меня к огромному, во всю стену, зеркалу в холле ее салона. Передвижение давалось мне с изрядным трудом: модные лабутены на высоченных каблучищах, которые она на меня нацепила, по-моему, в принципе не предполагали возможности ходьбы без костылей. – Мне ведь еще домой ехать через весь город, я же себе на эскалаторе ногу сломаю или шею…

– Дура ты, – беспечно отозвалась сестрица. – Какой, нафиг, эскалатор? Да за тобой очередь выстроится чуваков на крутых тачках! Я из тебя человека сделала! Вот, смотри!

С этими словами она выпихнула меня прямо к зеркалу. Нуу… Дара речи я не лишилась, но некоторые слова куда-то потерялись. Я уже говорила, что отнюдь не красавица, что одеваюсь не броско, а комфортно, и что меня везде и всегда разглядывают из-за странного белого лица без бровей. Теперь, усилиями Эмилии и ее стилистов и гримеров, я превратилась в нечто среднее между рок-звездой 80-х, иконой бурлеска Дитой фон Тиз и персонажем киберпанка.

Половина головы, та самая, где я выстригла себе висок, была хитро выбрита фигурными полосками и точками. Отдельные пряди на второй половине черепушки мне прокрасили в ярко-медный и золотистый цвета, а волосы в целом взбили в асимметричный пушистый ирокез. Как ни странно, безумная прическа мне даже понравилась.

Рисовать брови, чего я очень опасалась, мне не стали, зато с помощью теней и светлого карандаша «раскрыли» мои узкие водянисто-голубые глаза, сделав их больше, а взгляд – глубже и выразительнее. Никакого искусственного румянца, только легкий тон на щеках, благодаря чему лицо стало еще более скуластым и «нездешним». За счет этого и выставленных напоказ полупрозрачных оттопыренных ушей я выглядела бы совершеннейшим эльфом, если бы не ярко-красная, сочная, в ретро-стиле помада, сделавшая мою бледную физиономию странно привлекательной и беспомощно-агрессивной. Сколько лет было незнакомке из зеркала, думаю, сейчас затруднился бы сказать и эксперт-антрополог. Тем более что одежда в равной степени подходила как юной девчонке, так и взрослой женщине.

Короткое блекло-алое кожаное пальто, стоившее, наверное, как весь мой доход за год, свободно и вместе с тем четко облегало фигуру. Талию туго перехватывал широкий ремень. Под пальто Лилька надела на меня мягкий переливающийся оттенками серебряного и серого свитер и зауженную к коленям юбку с разрезом сзади. Черные колготки и шаткие лабутены довершали образ.

Да-а, в таком виде мне действительно вряд ли придется ездить на метро… Не слушая моих возражений, Эмилия сунула мне в руки лайковые перчатки и изящную сумку на длинном ремешке, в которую уже были сложены подарочная косметичка и духи, визитки всех мастеров салона, а также мой тощий кошелек, проездной, замурзанная записная книжка и потертый мобильник.

– Все, иди! Вечером созвонимся, я с тобой тут полдня провозилась, а у меня важный клиент, уже не до тебя… Такси вызови себе… А ветошь твою уже выкинули и сожгли, забудь… Пока! Чмоки-чмоки, я позвоню!

Я осторожно выбралась на улицу. Ноги, привычные к долгим прогулкам в удобных кроссовках, сопротивлялись и хотели ощутить под пятками твердую землю, а не многосантиметровые каблуки. Куда же мне деваться в таком виде? У меня были на сегодня огромные планы… Покачиваясь и стараясь приноровиться к неустойчивой обувке, я направилась к ближайшему кафе. Надо присесть, взбодрить мозг порцией кофе и связаться с Лерой. У нее должен быть адрес бабульки, которая, вроде бы, могла быть родственницей Ионы Ниловича Кубаревского. Я собиралась заняться этим еще с утра, но Эмилия порушила все мои построения.

Я вошла в кафе и аккуратно села за столик у окна, стараясь не подвернуть щиколотку неловким движением. Народу в помещении было немного, в основном суетливые менеджеры, забежавшие на бизнес-ланч. С моим появлением тихий шелест разговоров и позвякивание столовых приборов на долю секунды умолкли, после чего возобновились с преувеличенной живостью. Я чувствовала, что меня разглядывают. И не просто исподтишка разглядывают, как обычно, а буквально раздевают и разбирают на молекулы. Наверно, так же должны чувствовать себя куклы на выставке или на витрине. Нельзя не признать, что в своем деле Лиля – настоящий мастер…

Заказав чашку крепкого кофе и шоколадное суфле, я позвонила подруге.