Текст книги "Дни знамений"

– Так тому и быть, мой господин. Вам виднее.

– Благодарю за доверие! Кстати, приятель, я хочу попросить об одном одолжении и тебя, и Маддо и, конечно же, Эйтана: не примете ли Маррина к своему костру и вообще в вашу компанию на привалах?

– Да разумеется! Великие боги, да я… да мы все будем польщены, мы о таком и мечтать не смели, добрый господин!

– О да, понятно! Но будьте любезны, постарайтесь обращаться с ним как с самым обыкновенным парнем. Он не обидится – он знает, что от этого зависит его жизнь.

Браноик закивал, соглашаясь; душа его млела от счастья, но не потому, что будущий истинный король Дэверри будет обедать вместе с ним, а потому, что Невин так выразился, воспринимая его с Маддином как некое единство, как неразлучную пару. Мы с Маддином, подумал он, неплохо звучит. И тут же покраснел, устыдившись – сердце его отчего-то бешено забилось, как бывало, когда он встречал хорошеньких девушек, поразивших его воображение.

Невин не стал откровенничать ни с Браноиком, ни с кем-либо еще из отряда о других, тайных уловках, рассчитанных на сокрытие личности княжича. Во-первых, маг убрал все чары, которыми облекали мальчика духи стихий, и когда тот переоделся в ношеные штаны и латаную рубаху, припасенную Карадоком, сверхъестественный ореол властности и величия исчез вместе с нарядной одеждой.

Во-вторых, с согласия княжича он наложил на него заклятие, затрудняющее речь; это свойство внедрилось в глубины его сознания, но других качеств чары не затронули.

Маг также подобрал простое слово-ключ, произнесение которого снимало заклятие. Потому принц, который всегда изъяснялся красноречиво, как герой древних легенд, вдруг начал заикаться и запинаться, пытаясь выразить простейшие, повседневные мысли. Серебряные кинжалы, пораженные этой переменой, клялись, что в жизни не узнали бы княжича, не будь они извещены, но, разумеется, все пребывали в уверенности, что княжич просто искусно разыгрывает роль.

В некотором смысле это так и было; вернее, княжич всегда играл свою роль в том странном предании, которое они слагали не из слов, а из собственных жизней. Порою, вспоминая того беспечного, очаровательного мальчугана, каким когда-то был Маррин, старый маг чувствовал себя убийцей. Многие годы он наставлял и воспитывал княжича и преуспел, лишив его всех присущих ему изначально особенных черт, как королевский садовник подстригает и обрезает побеги, чтобы создать живую изгородь или привязывает к решетке вьющуюся розу, вынуждая ее принять несвойственную ей форму. Иногда трудно было различить, стоит ли Маррин выше самого себя или ниже, кто он: великий герой легендарной древности или маленькая картинка героя, миниатюра, какими славятся книгописцы Бардека – яркие краски и чернильные контуры. Но королевству он был нужен в любом облике: не человек со всеми обычными слабостями и добродетелями, который пользовался бы властью короля, а фигура, которую можно достойно использовать как символ этой власти. Невину оставалось только надеяться, что в какой-нибудь из будущих жизней он сам или Владыка Судеб воздаст Маррину за то, что его личность изменили, срезали, как срезают кожуру с яблока.

Однако прежде, чем мальчик станет хоть каким-то королем, его еще нужно было доставить в Кермор целого и невредимого, притом вместе с советником. Невину пришлось продумать и то, как спрятаться ему самому. Должна быть какая-то причина, почему почтенный старик путешествует с отрядом наемников, и потому маг решил выдавать себя за торговца драгоценностями, который платит наемникам за возможность ехать с ними и под их охраной, в полной безопасности. Он знал достаточно о драгоценных камнях, чтобы создать нужное впечатление, к тому же Кассил вручил ему те немногие украшения, какие нашлись в его княжеской казне, в качестве подарка королевне Кермора, и их можно было выдать за товар на продажу. Основная опасность заключалась в том, что им непременно нужно было остаться не разоблаченными. Применение чар оставляет отчетливые следы и на эфирной плоскости, и на астральной; тем, кто умеет видеть, нетрудно эти следы обнаружить. Потому Невин не мог себе позволить никаких чар, пока княжич не достигнет земель Кермора – ни единого заклинания, ни провидения, даже огонь разжигать нельзя. Он обратился к повелителям стихий с просьбой отозвать своих духов, чтобы они не крутились вокруг него и княжича, а это означало, помимо прочего, что никто из Вольного народца не предупредит его в случае чего. Прожив две сотни лет в облачении мага, сейчас он чувствовал себя голым, как в кошмарном сне, когда тебя представляют его величеству Верховному королю, а ты обнаруживаешь, что ухитрился забыть дома штаны…

Наутро им пришлось беспокоиться о более земных вещах; точнее, Невин уповал на то, что это – именно земные трудности: испортилась погода.

Свинцово-серое небо низко нависло над землей, западный ветер принес запах весеннего дождя, и после полудня хлынул ливень. Ветер скоро улегся, но дождь лил без остановки.

Невин согласился с капитаном, что им лучше ехать вперед, пока дороги не развезет вконец.

Он ломал себе голову, была ли эта погода естественным явлением или плодом усилий некоего темного чародея.

Он не мог ничего определить наверняка, не выдав себя, и уж тем более не мог применить чары для борьбы с врагом.

Вечером, когда они с Карадоком ужинали всухомятку, магу пришлось усилием воли отвернуться от костра, чтобы не увидеть пляшущих в огне духов. Поскольку на капитана тоже напала черная хандра, эту трапезу трудно было назвать веселой, пока Невин не решил развеять тоску Карадока.

– Что за кручина тебя гложет, капитан? Похоже, что-то очень серьезное?

– Что, я так плохо выгляжу?

– Очень даже.

Карадок вздохнул и, поколебавшись, пожал плечами:

– Понимаешь, добрый господин советник… ох, извини, почтенный купец… Меня сильно беспокоит, какой прием я встречу в Керморе.

– Разве ты забыл, что король уже даровал тебе прощение, за все сразу и наперед?

– Но я не позволю себе напомнить об этом, если это доставит ему неприятности, а такое вполне возможно. Там есть могущественный вельможа, который может затаить обиду, если меня простят, и я не хочу, чтобы он заваривал кашу за спиною короля, так-то вот!

– А, понятно…

Они посидели молча с четверть часа, но вдруг Карадок не вытерпел:

– А, к демонам это все! Слушай, я расскажу, как было. По целому ряду причин, о которых умолчу, если позволишь, мне нельзя было оставаться дома, и отец пристроил меня в дружину лорда по имени Тидвальк. Слыхал о таком?

– Честно говоря, нет.

– Он был по-своему порядочным человеком, но старший сынок его… скользкий как уж, сущий слизняк, и, понятное дело, господину нашему про это говорить не стоило. И вот этот гаденыш, барчук… уж не помню, как звали его, то ли Гварин, то ли Гварк… – в общем, он связался с одной женщиной из бондов, сделал ей ребенка и бросил. Знаешь, он из тех псов, что вычешут блоху, да и забудут. Но этой вонючке взбрело на ум убить женщину, чтоб никто не дознался. А я случайно проходил мимо ее домишки, и со мной очень кстати было двое парней, свидетелей, потому что мы услышали, как бедняжка вопила и рыдала, когда благородный сынок нашего лорда пытался ее задушить. Ну, я его сгреб в охапку и сломал ему обе руки, – Карадок смущенно отвел взгляд. – Сам не знаю, чего это вдруг на меня нашло. Она была всего лишь крестьянка, но мне отчего-то так душу резануло! Подло потому что…

– Я бы на твоем месте не стыдился этого поступка, капитан. Скорее наоборот.

Капитан пожал плечами, словно не заметив скрытой похвалы.

– Ясно, что лорд Тидвальк выгнал меня из дружины. Мне показалось, что он этого не хотел, но как-никак гаденыш был его первенцем и все такое. Беда в том, что лорд тогда уж был немолод, а лет-то сколько прошло! Уверен, что ныне сынок сам стал лордом…

– И, конечно же, не испытает особой радости при встрече с тобой. Хм, теперь я понял, чего ты печалишься, но ведь и этот молодчик мог умереть. В Керморе немало случалось распрь за эти годы.

– И то верно, – капитан несколько приободрился. – Твои бы слова да богам в уши! Будем надеяться на лучшее. Все равно ведь мы ничего изменить не можем, не так ли?

Пять дней кряду серебряные кинжалы ехали под дождем и спали под дождем, пробираясь по землям Пирдона проселочными дорогами, тропами и избегая торных путей. Наемники ворчали и ругались, применяя богатый лексикон брани, свойственный людям военным, но не болели; зато Невин сильно страдал от сырости. По утрам ему требовалась помощь, чтобы подняться на ноги, и суставы немилосердно ныли и' скрипели всякий раз, когда он взбирался в седло. Жизненная сила, даже подкрепленная чарами, имеет свои естественные пределы. Он уже подумывал заварить какую-нибудь травку из своего запаса и полечиться, но тут как раз дождь иссяк, сменившись погодой жаркой и душной. Тут же налетели тучи мошек и комарья, и зависли над вереницей всадников, словно полоса дыма. Так минул еще один день, и наконец они достигли берега реки, которая служила границей Пирдона; в том месте, где она сливалась с рекою Авер-Требик, располагался единственный большой город западного края.

В те времена Дан Требик был совсем не похож на то средоточие науки и просвещения, каким он является в наши дни. Хотя он считался принадлежащим Кантрэ, и местный правитель даже посылал королю какую-то дань, поддерживая видимость зависимости, на самом деле то был вольный город, тщательно оберегавший свой нейтралитет, где свободно промышляли шпионы с обеих сторон, иногда извлекая обоюдную пользу, а иногда и вред – если степень вранья их осведомителей выходила за пределы разумного. Соответственно, здесь все ходили вооруженными и часто приглашали наемников, а потому никто не обратил внимания на серебряных кинжалов, когда они въехали в городские ворота в жаркий послеполуденный час. Приятно было ехать по твердой дороге, хоть и мощеной всего лишь деревом, а не камнем, после раскисшей слякоти на тракте. И еще приятнее была перспектива провести ночь под крышей постоялого двора.

– Надеюсь, мы сможем найти себе отдельное местечко, – сказал Карадок Невину, – нам не хватает только потасовки, а когда два вольных отряда оказываются в одном кабаке, без хорошего мордобоя не обходится!

К вящей радости Невина и капитана, им повезло: с постоялого двора у восточных ворот только что съехал другой отряд, и место освободилось. Размещаться пришлось по четыре-пять человек в тесных каморках, на полу, но всем удалось улечься, и главное – у них была теперь крыша над головой. Невин, как и надлежало зажиточному купцу, снял для себя одного комнату с настоящей кроватью. Браноик перенес туда вещи старика, а Маррин настоял на том, что сам притащит ведерко углей для жаровни.

– Кто п-п-поверит, что к-к-няжеский сын может н-н-носить уголь? – заметил он. – Великие б-б-боги, ск-к-корей бы нам добраться до эт-т-ого г-города… э-э… не выговорю его н-н-азвание… Клянусь, н-н-никогда б-б-оль-ше не стану см-м-меяться над теми, кто з-з-за… кто не может хорошо говорить!

– Вы спуститесь вниз к обеду, мой господин? – спросил Браноик.

– Вряд ли, малыш. Я уже велел здешней смазливой девице принести сюда кружку темного эля и холодного мяса. Стариковские кости просят покоя, ребята.

Он действительно так устал, что, подкрепившись той скудной снедью, что принесла служанка, лег и заснул часа на два. Обычно он не спал больше четырех часов в сутки и весьма удивился, проснувшись: в комнате было уже темно, и угли в жаровне едва тлели. Маг добавил щепок, раздул их, как самый обыкновенный человек, и, вытерев руки о штаны, погрузился в размышления.

Никогда ему так остро не хотелось использовать стихию огня, чтобы связаться с другими магами, посвященными в его замыслы. Ему было крайне необходимо узнать, изменилась ли обстановка в Керморе с того момента, как он последний раз беседовал с тамошними жрецами Бэла, а еще – услышать их мнения о характере тьерина Элика. И по-прежнему оставалось неясно, что удалось вызнать врагам и разгадали они их уловку или нет.

– Невин? – Маддин возник на пороге, и в голосе его слышалось беспокойство. – Ты Маррина не видал?

– После того, как ты принес мои вещи – нет, не видал, – Невин стремительно вскочил. – А ты?

– Тоже нет. Я обыскал всю эту чертову берлогу, даже в нужник заглядывал…

Ругаясь вполголоса, Невин спустился следом за бардом в общую комнату, где в неверном свете фонаря кучка серебряных кинжалов развлекалась винопитием и игрой в кости. При виде начальства они враз умолкли и застыли; Невин почуял, что дело неладно, и Маддин, видимо, тоже.

– Отвечайте! – громыхнул маг. – Где Маррин? Солдаты принялись переглядываться, и лишь спустя пару минут худощавый паренек по имени Альбин осмелился заговорить, упорно сверля взглядом не Маддина, а дальнюю стенку комнаты.

– Он вышел погулять с ребятами…

– Подробнее! Куда вышел, с кем?

– С Браноиком и Эйтаном. В общем, он в хороших руках.

– Где они?

– Ну, понимаете, мы тут болтали за ужином, и выяснилось, что парень еще никогда не… – Альбин с опаской взглянул на Невина, и щека его нервно дернулась. – Ну, то есть не ходил к девкам. Мы, значит, стали говорить, мол, экая жалость…

– Силы небесные! – взревел Маддин. – Ты намекаешь, что эти два тупоголовых болвана повели Маррина в бордель?!

– Ага… Ну, понимаешь, Маддо, это была такая шутка…

– Ах ты пес безмозглый! В каком они борделе?

– Откуда нам знать, Маддо? Из нас никто еще в Дан Требике не бывал. Он вышли, как бы сказать, на разведку…

Лицо Маддина налилось столь угрожающим оттенком багрянца, что Альбин отшатнулся, словно спасаясь от удара; но Маддин не стал его бить. Глубоко вздохнув, бард обрел привычное самообладание.

– Мы немедленно все выходим и ищем. Вы шестеро – разыщите остальных, разбейтесь на четверки – и вперед! Расспрашивайте горожан, переверните этот чертов город вверх дном, но княжича найдите. Усвоили? Найдите его!

Солдаты повскакивали и бросились выполнять приказ. Невин не заметил, как они ушли. Кровь прилила к его лицу, в висках стучало. Ярость и страх туманили сознание – прежде всего страх. Маррин затерялся в дебрях самого беззаконного из городов, а он не мог себе позволить даже простейших чар, чтобы найти его!

– Пойдем и мы искать, – сказал Маддин. – Так будет лучше.

– Согласен. Ну, Эйтан и Бранно, погодите, доберусь я до вас…

– Не спрашиваю, что ты намерен с ними учинить. Но обещаю держать крепко, чтоб не вырвались!

Учитывая специфические особенности города Дан Требика, найти в нем бордель оказалось нетрудно. На берегу реки двое наемников, ведя в поводу юного княжича, обнаружили «Курдюк Барана», неожиданно большое круглое строение, двухэтажное, с конюшней на заднем дворе, окруженное забором из горбыля. Над воротами, рядом с аляповатой деревянной вывеской, висело потрепанное помело, благоухающее кислым пивом.

– Судя по вывеске, здесь подают не только пиво, – ухмыльнулся Браноик. – Заходим, ребята!

В качестве конюшни здесь служил просторный амбар, перегороженный стойлами и слабо освещенный одиноким фонарем. Привязывая свою лошадь к бревну в его дальнем конце, Браноик заметил, что Эйтан присматривается к разномастным лошадям в других стойлах.

– Судя по гербовым знакам на упряжи, тут собрались вояки из нескольких вольных отрядов. Посему, мальчуганы, советую придерживать языки и думать, что говорите. Здесь гуляют наши соперники, а нам драка ни к чему, ясно?

– Куда уж яснее, – ответил Браноик. – Да у меня и в мыслях не было драться…

В общем зале стояла удушливая духота – от огня в очаге и от толпы посетителей. Купцы, солдаты местного правителя, парочка других серебряных кинжалов – и многочисленная компания наемников с гербовым знаком черного меча на рукавах. Множество молодых женщин, в разной степени раздетых, прохаживались между столами или зазывно прислонялись к ним. Старые женщины – три мегеры со злыми глазами – разносили пиво. В своей таверне друзья выпили уже немало, но Эйтан все же ухватил одну из старух за шиворот и велел принести по кружечке темного. Получив заказанное, они пристроились на свободном местечке у стены и принялись рассматривать товар. Маррин весь раскраснелся – то ли от жары, то ли от смущения. Наверно, и того, и другого понемножку, подумал Браноик.

– Я бы взял вон ту, рыжую, – сказал Эйтан. – Никто из вас ее не хочет?

Маррин только пожал плечами и сунул нос в кружку. Браноик ответил:

– Она не по мне. Действуй, друг!

Эйтан проследовал избранным курсом, а к Браноику подплыла белокурая красотка, чуть-чуть похожая на Клуэн, наряженная лишь в полотнище красного бардекского шелка, обернутое вокруг бедер. Однако, улыбнувшись Браноику, она переключилась на Маррина и поинтересовалась, усиленно хлопая ресницами, черный цвет которых объяснялся наличием немалого слоя бардекской туши:

– Как зовут тебя, паренек?

– М-м-маррин, – он еле заставил себя отвести взгляд от ее грудей с удивительно красными, явно подкрашенными сосками. – Заз-зачем… тьфу, сколько м-м-можно…

– Да ладно, не переживай! Ежели ты и заикаешься самую малость, не беда: зачем такому славному парню слова, чтобы завоевать сердце девушки? – она искоса лукаво подмигнула Браноику. – А ты, красавчик мой, что стоишь без дела? Вон там, сдается мне, скучает наша Авра!

Действительно, на скамье у очага полулежала, опираясь на подушки, растрепанная блондинка в полупрозрачной сорочке, и поглядывала на Браноика с явным интересом. Оставив княжича на попечении опытной шлюхи, он поспешил туда, надеясь, что никто не перехватит ее раньше. При его приближении девица приподнялась и одарила его томной улыбкой. Сорочка, пропитанная потом, прилипла к ее спине и грудям. Неизвестно по какой причине это зрелище показалось Браноику весьма привлекательным, и он, без лишних слов, присел рядом и поцеловал девицу. Судя по сладкому вкусу ее губ, она имела привычку жевать лакрицу.

– О, это мне нравится, – протяжно проговорила она, одарив его следующей улыбкой. – Приятно видеть мужчину, знающего, чего он хочет. Не угостишь ли элем?

Усмехаясь, он протянул ей кружку; она ухватила ее обеими руками и припала к элю, словно изголодавшийся ребенок.

– Жарко здесь нынче!

– Ужасно жарко! – она вернула ему почти пустую кружку. – Может, наверху попрохладнее? Пойдем проверим?

Вместо ответа он поставил кружку на пол, встал и подал ей руку, помогая подняться на ноги. Осторожно протискиваясь сквозь толпу, они добрались до выхода; деревянная лестница, пристроенная к наружной стене, привела их на галерею, освещенную рядом фонарей, подвешенных к потолку. Там имелась еще одна дверь, за которой сидела на стуле с высокой спинкой беззубая старуха, чьи волосы, крашенные хной, были цвета пожара, а на узловатых пальцах помещалась целая коллекция дешевых колец; она усердно прикидывалась, что занята прядением шерсти.

– Веди его в конец коридора, Авра, милочка. Комната с окном свободна, – сказала она, зевая. – Видят боги, нынче работы невпроворот, не так ли?

Закопченные перегородки из сплетенных прутьев разделяли верхний этаж здания на ряды крохотных каморок, пропахших пролитым элем, потом и прочими жидкостями, но это убожество некоторым причудливым образом сочеталось с потными грудями и взъерошенной гривой шлюхи, словно ингредиенты горького, но действенного эликсира, возбуждающего похоть.

Авра нырнула за грязное одеяло, служившее занавеской, Браноик – за ней; в каморке не было ничего, кроме набитого соломой тюфяка на полу. Браноик крепко прижал ее к себе и влепил с ходу энергичный поцелуй, одновременно тиская руками то, что пониже спины.

– Ах, это так мило! – промурлыкала она. – Мне нравится, когда мужчина самую чуточку грубоват, понимаешь, о чем я?

Он шлепнул ее по ягодицам, она хихикнула и, поднявшись на цыпочки, нанесла ответный поцелуй.

– Авра! – прокаркала старая карга в коридоре. – Авра, ступай сюда, быстро, ах ты потаскушка! Тут пришел кузнец Кэйр, и он клянется, что ты стащила у него серебряную монету из кармана!

– Да чтоб ему демоны на голову насрали! – взвилась Авра. – Ничего такого я не делала, отстань, ворона старая!

– Он грозится переломать тут все к чертям, поняла? Давай, шевели своей толстой задницей!

– Ты уж лучше пойди, – сказал Браноик, испытывая живейшее желание удавить каргу, чтоб заткнулась. – Я подожду. Похоже, тебя стоит подождать!

– Спасибо! Я бы сказала про тебя то же самое. Открой пока ставни, проветри тут, ладно, милый? – Уже в коридоре она добавила совершенно иным тоном: – Иду, ты, старая свинья!

Визгливо переругиваясь, обе ушли в зал, где к их дуэту присоединился сердитый мужской бас. Стараясь не слишком тянуть за ветхие кожаные петли, Браноик распахнул ставни и высунулся, чтобы подышать ночной прохладой. Свет фонарей лежал пятнами на земле, люди слонялись по двору, пили, пели, смеялись, перебрасывались шутками. Внезапно за его спиной послышалось женское хихиканье, Браноик обернулся, думая, что это Авра, но звук шел из-за щелястой перегородки справа. Голос женщины звучал отчетливо, но мужчина, составлявший ей компанию, что-то неразборчиво бубнил, и ни одного слова Браноик не понял.

– Меня научил этому один матрос из Бардека, – продолжала женщина, посмеиваясь. – Тебе не доводилось раньше чувствовать что-либо подобное, ручаюсь. Ну, договорились? Разве такому важному господину, как ты, жалко выложить каких-то пять медяков лишних?

Мужчина проворчал нечто скептическое.

– А это потому, что девочке приходится потрудиться! Сперва нужно… – ее слова заглушил новый приступ хихиканья, на этот раз мужчина ей вторил. – Вот, а потом этак прижать чуть-чуть… У них это называется «чистить яблоко». Ну, что скажешь?

Судя по ржанию, клиент согласился на дополнительные расходы. Браноик, отодвинув одеяло, выглянул в коридор, но Авры не было видно. Он уже подумывал выйти поискать ее, но тут пара за перегородкой завозилась, перемежая смех и пыхтенье – видимо, экзотический приемчик, который показывала женщина, требовал согласованных совместных усилий. Браноик попытался приличия ради отвлечься, но, увы, он был всего лишь человек, и в полной мере обладал запасом любопытства, присущего этой породе. Он прошелся к окну и обратно, поколебался еще немного, но все-таки пригнулся и заглянул в узкую щелку в перегородке, но она оказалась забита застарелой грязью.

– О-о-о-х, – заливалась шлюха по соседству, – давай-ка попробуем еще разочек!

Клиент отозвался раскатом утробного гогота. Проклиная собственное любопытство, Браноик огляделся и обнаружил, что перегородка не доходит до потолка и кончается примерно в двух футах от его головы, а подоконник расположен в трех футах от пола. Сделав последнюю, безуспешную попытку проигнорировать это удачное стечение обстоятельств, он сдался, залез на подоконник и, приподнявшись на цыпочки, заглянул сверху через перегородку. К сожалению, он не учел, что уже несколько часов усердно наливался пивом, и в такую жару голова его от малейшего физического усилия пошла кругом. Перед глазами у него все поплыло, он невольно ухватился за шаткую плетенку, она подалась, он ухватился покрепче, из-за стенки донеслись визг и ругань милой парочки, ноги Браноика скользили по склизкому подоконнику, и, наконец, Браноик, добавив к хору собственный отчаянный вопль в качестве извинения, обрушился всем своим весом в двести фунтов, вместе с перегородкой, в соседнюю каморку. Окруженный падающими кусками плетенки, он приземлился прямо на полуголую парочку.

Крича и стеная, женщина выбралась из-под него, но тут соседняя перегородка, восприняв толчок от первой, тоже рухнула, задев следующую, и пошло, пошло по кругу… Кое-как выдавив некие извинения – Браноик потом никак не мог вспомнить, что именно говорил, – несчастный откатился в сторону и, шатаясь, поднялся на ноги, между тем как неудачливый клиент вскочил, натягивая штаны и торопливо застегивая ремень, – рослый дородный дядечка, разъяренный до того, что и ругаться не мог. Гербовый знак на рубахе говорил о его принадлежности к отряду Черных мечей.

– Ты кто такой? Тоже мне серебряный кинжал! Да я тебе башку за такое оторву, поганый щенок!

– Я не хотел… извините… – лепетал Браноик, пристыженный, но не устрашенный.

Наемник уже тянулся за мечом, но тут его плохо подпоясанные штаны соскользнули до колен, и, вынужденный отвлечься, он оставил Браноика в покое на минутку, которой хватило, чтобы парень взялся за оружие. Заметив это, наемник обрушил на него новый залп ругани. Девица истошно завопила. И тут в чудом уцелевшем дверном проеме возник Эйтан.

– Меч в ножны, Браноик, дурья башка! За мной! Незадачливый клиент настолько обалдел, что так и стоял, поддерживая штаны, пока Эйтан за шиворот волок Браноика прочь по разрушенному коридору. Судя по воплям и шевелению груды упавших плетенок, в ту ночь работа в борделе и впрямь кипела. Проскочив сквозь распахнутую дверь, они опрометью скатились по ступенькам и помчались к конюшне через двор, уже запруженный народом, любопытствующим, что произошло.

– Я уже вниз шел с той рыжей девкой, и тут вижу твою глупую рожу над стенкой! – проговорил Эйтан таким сдавленным голосом, что Браноик ожидал взрыва ярости, но тот расхохотался: – Великие боги, а у прочих-то какие морды были! Эх, будет о чем порассказать Мамину!

– А, черт! Это обязательно?

– По-моему, да, – переводя дух, сказал Эйтан. – Эй… тьфу ты, а где Маррин?

Стыд захлестнул Браноика, будто ледяная волна. Недолго думая, он развернулся и бросился обратно вверх по лестнице. Эйтан не отставал. Но навстречу уже валили с ревом и руганью мужчины и женщины, кое-как пытаясь прикрыться лоскутами одежды или одеться на ходу, оглашая воздух клятвенными обещаниями найти проклятого наемника, заварившего бучу, и растерзать его в клочья. Эйтан вовремя схватил Браноика за руку и затащил в тень.

– Доберись до лошадей и выведи их на улицу, – прошипел он. – Я найду мальчика и предупрежу остальных наших.

Держась в тени, Браноик стремительно вбежал в конюшню и отвязал троих лошадей. Сердце его тяжело билось, он холодел при мысли, что с истинным королем Дэверри могло что-то случиться по его вине. Только сейчас до него дошло, сколь безрассудной была их выходка: отправить Маррина гулять по чужому городу с двумя охранниками, да и те его бросили, позволив самостоятельно поохотиться на девок. А что, если бабу кто-нибудь подкупил?

Мучимый этими жестокими опасениями, Браноик сжал в кулаке поводья лошадей, свободной рукой толкнул створку ворот и, выйдя из конюшни, столкнулся нос к носу с Невином и Маддином.

– Где княжич? – прорычал Маддин.

– Не знаю. За ним Эйтан присматривает… Крепко выругавшись, Маддин отвесил ему затрещину тыльной стороной ладони по лицу.

– То, что ты сотворил такую глупость, меня ничуть не удивляет. Но Эйтан мог бы и поумнее быть! И почему, объясни ты мне ради всего святого, эта шваль толчется тут во дворе?

Браноик хотел сказать, но не смог – в горле застрял комок и слезы стояли в глазах, хоть он и старался отчаянно загнать их обратно. Невин схватил его за руку и потряс.

– Подумай, парень! Позор свой потом переживать будешь!

– Я… я…

Лошади нетерпеливо переминались и вскидывали головы. Руки у Браноика так вспотели, что он еле удерживал поводья.

– Невин! – послышалось вдруг откуда-то сверху, шепотом. – Эт-т-то ты?

– Да, да! – старик, казалось, и сам готов расплакаться, но от облегчения. – Маррин, ты где?

– Н-н-на сеновале. М-м-мы сюда забрались, п-п-пото-му что тут никого нет…

– Ну так спускайся! Дай девушке денег, догадываюсь, что она их с лихвой отработала, и бегом сюда!

– Сейчас, сударь. Я мигом!

Раздалось звяканье серебра, хохоток, шорох сена; Маррин слез по веревочной лестнице и легко спрыгнул на пол.

Невин обнял его и крепко прижал к груди.

– Простите меня, – пробормотал Маррин. – Но, понимаете…

– Я больше не желаю ничего слушать об этих глупостях, но если ты попробуешь еще когда-нибудь… – Невин спохватился, бросив взгляд наверх, где стыдливо пряталась девица. – Ну ладно, я думаю, вреда от этого не будет. – Он повернулся к Браноику. – Хватит, парень, ни к чему тебе каяться и умирать тут у нас на глазах. Шутка кончилась вполне благополучно.

Браноик промолчал. Он никак не мог объяснить, что причина его терзаний – презрение, выказанное Маддином.

Бард между тем подошел к воротам конюшни, посмотрел в щелку между створками и, выругавшись, бегом вернулся обратно.

– Невин, бери двух лошадей и увози Маррина отсюда. Когда мы подъезжали, я заметил боковые ворота вон там, за деревьями. Браноик, ты пойдешь со мной. Нужно найти Эйтана. Мне что-то не нравится эта толпа.

Уже намного позже Браноику пришло на ум, что ему следовало все рассказать Маддину прямо там, но в тот момент ему было так плохо от стыда и от недовольства барда, что он побоялся обвинения в трусости, если откажется идти с Маддином.

Во дворе топталось уже человек тридцать обоего полу, и все они возбужденно надрывали глотки. Лишь немногие смеялись – наверно, их не было в доме в момент крушения перегородок, – и обещали рассказать об этой великолепной шутке по всему городу, к вящему неудовольствию тех, кто по милости Браноика оказались в ловушке.

– Мне кажется, Эйтан стоит возле входа в общий зал, – шепнул Маддин. – Ты выше меня ростом, а ну-ка, глянь!

Браноик поднялся на цыпочки и, прикрыв глаза рукой от света фонаря, присмотрелся и замахал рукой:

– Точно, он! Отлично, он меня увидел!

К сожалению, Браноика увидел также и толстяк, ставший его первой жертвой. Теперь уже полностью одетый, он взвыл как баньши и пошел напролом сквозь толпу.

– Эй, ты! Ты – тот самый маленький писюн, который всю эту кашу заварил!

Приоткрыв рот от изумления, Маддин уставился на Браноика, но тот сейчас был способен к членораздельной речи даже меньше, чем зачарованный княжич.

– Извините, я вовсе не…

– Ты подглядывал, ты, слюнявый недоносок! Я тебя в порошок сотру за это, я…

Тут к ним подошли Эйтан и двое парней из отряда Черных мечей. За ними Браноик различил и нескольких серебряных кинжалов, и еще немалое количество Черных мечей. Среди прочих посетителей тоже началось движение: выбирали, к какой стороне пристать. Многоопытные и политичные женщины отошли подальше, чтобы высвободить место для драки. Солдат, первым пострадавший из-за Браноика, размахнулся и влепил ему затрещину по уху. Поняв с величайшим облегчением, что до мечей дело не дойдет, Браноик вернул удар, попав противнику в челюсть. Женщины завизжали; солдат упал и не поднялся, очевидно, потеряв сознание. Из толпы послышался голос крашеной карги, пронзительно призывавший городскую стражу. Что-то выкрикнул Маддин, взревел Эйтан – на залитом дождем, скользком дворе пошла добрая кулачная потеха.