Текст книги "Дни знамений"

– Лети туда, где баржи. Предупреди Невина. Предупреди охрану. Спеши!

Она исчезла, и тут же воины Кабана, испустив боевой клич, ринулись в атаку. Комья земли разлеталась во все стороны, пыль заклубилась за всадниками, летящими по лугу; их капитан несся впереди всех, навстречу Карадоку, а серебряные кинжалы метнули дротики так, что те взлетели по плоской дуге, и наконечники их сверкнули, со свистом устремляясь к цели, и пересеклись в полете с дротиками врага, запущенными столь же умело и точно. Когда вожаки схватились друг с другом, воины обоих отрядов, выкрикнув вызов, сломали строй, и закипела битва. Ругаясь самыми последними словами, какие знал, Маддин приподнялся на стременах и попытался понять, что происходит; отчаянные попытки разглядеть княжича в гуще боя, среди вздыбленных коней и орущих людей, ничего не дали.

Зато Браноика он различил хорошо, – того было видно даже в толпе сражающихся благодаря высокому росту. А княжич был пониже многих, и Маддин так и не смог его увидеть, как ни старался, тем более что и завеса пыли, и неразбериха боя мешали ему. Бард поворачивал коня то так, то этак, в смертельной тревоге, не зная, жив ли еще Маррин или полег при первом же напоре, и вдруг заметил, что сражение сосредотачивается вокруг Браноика: все больше и больше врагов пробивались к нему, по мере того, как падали Серебряные кинжалы, пытавшиеся их остановить. Маддин решил, что Браноик защищает Маррина, быть может, раненого, и, не осознавая, что делает, обнажил свой меч.

Он уже собирался было пришпорить коня и помчаться на выручку, но тут услышал грохот копыт и крики за спиной. Обернувшись, он увидел запасной эскадрон, с Невином во главе, несущийся к нему во весь опор.

– Ищите княжича! – выкрикнул Маддин. – Там, где Бранно, позади! К нему спешите!

Выкрикивая боевой клич, серебряные кинжалы промчались мимо него, ударив на противника с фланга. Невин остался с бардом.

– Посмотри, господин мой, – 'хрипло выговорил Маддин (голос он сорвал начисто). – Браноик, кажется, пытается его спасти, видишь, там, где схватка гуще всего?

Смертельно бледный, но совершенно спокойный, Невин, прикрыв глаза рукой, присмотрелся к бурлящему, вопящему водовороту тел.

– Они не к Маррину пробиваются, а к самому Браноику! Великие боги, я мог бы догадаться! Дьявольщина! Наша уловка раскрыта… Ну, тогда будь я проклят, если не воспользуюсь силой, данной мне богами!

С яростным воплем старик вскинул руку к небесам, словно приветствуя солнце мечом, потом медленно опустил ее, указав прямо на поле боя. Еле слышно пробормотал он несколько слов на странном наречии, которого Маддин не смог понять, хоть оно и показалось ему знакомым.

– Вперед!

Тысячи духов разом возникли из ниоткуда и ринулись вниз по склону на врага. Невин еще что-то крикнул, синие и серебряные языки пламени сорвались с его ладони и полетели вдогонку за духами. Иллюзорный огонь вспыхнул, как молния, испугав неприятельских лошадей, а духи падали с неба, щипая, царапая, кусая и животных, и людей. Лошади пятились, брыкались, заливисто ржали, и люди Кабана ничего не могли с ними поделать. Крича и сопротивляясь, они все же поддались. Те лошади, что находились на краю схватки, сразу же помчались прочь, на волю, так, словно все демоны преисподней гнались за ними. Те, что застряли в толчее, били копытами, не разбирая, всякого, кто оказывался на их пути. Оуэн и Кара-док выкрикивали распоряжения, чтобы серебряные кинжалы осадили своих коней и пропустили вражеских. И люди Кабана один за другим, вырвавшись из затора, мчались куда глаза глядят, вопя в унисон с ржанием рысаков, и Вольный народец, ощерив клыки и нацелившись когтями, вторил им, пронзительно визжа.

Маддин услышал странный звук и не сразу понял, что они с Невином оба смеются.

– Сомневаюсь, что они перестроятся и ударят второй раз, – сказал старик самым благодушным тоном.

– И я также. Посмотри, господин мой, вот и княжич, целый и невредимый, едет к нам! Ну, а я поеду на стоянку, приведу сюда лекаря и повозку для раненых…

Маддин не отъехал и на полмили, как встретил Каудира, лекаря, с помощниками. Они вместе вернулись на поле боя, где Невин уже распоряжался помощью раненым; многих требовалось сперва вытащить из-под мертвых или умирающих лошадей. Карадок, Оуэн и Маррин между тем, отъехав в сторону, держали краткий совет. Бой вышел короткий, и потому потери оказались невелики. Многие были серьезно ранены, но Маддин, рыская по полю в поисках пленных, нашел только троих убитых из своего отряда, да пару лошадей в таком состоянии, что их оставалось только избавить от страданий. Бард уже готов был посчитать, что серебряные кинжалы легко отделались, когда он нашел Эйтана.

Эйтан лежал на спине у самого берега реки. Его лошадь, падая, придавила ему ноги. Случайный удар пробил кольчугу, острие задело легкое. Он был еще жив, но при каждом выдохе кровавый пузырек вздувался в уголке рта, и кровь стекала по подбородку. Маддин опустился на колени, кое-как оттолкнул мертвую лошадь, вытащил Эйтана и, обняв за плечи, приподнял так, чтобы голова раненого легла ему на грудь. Эйтан открыл затуманенные глаза.

– Это я, Маддо. Хочешь пить?

– Не оставляй меня…

– Не оставлю. Нужно позвать Каудира.

– Он не поможет.

В сердце Маддина словно провернулась игла: он понял, что Эйтан прав.

– Я сложу про тебя песню. Как про настоящего вождя…

Эйтан посмотрел в небо, улыбнулся окровавленными губами и затих. Маддин не сразу понял, что он уже мертв. Бард закрыл ему глаза, уложил тело на землю и долго, долго сидел рядом – просто сидел, глядя перед собою, пытаясь сложить Эйтану достойный горхан, но слова отчего-то не приходили на ум. Он не заметил, как и откуда подошел Карадок и опустился на колени рядом с ним.

– Хороший был человек. Мне будет не хватать его… Маддин кивнул. Карадок положил ему руку на плечо, но бард ее стряхнул. Потом капитан ушел – Маддин даже не поднял головы. На него навалилась огромная усталость, мир казался далеким и смутным, лишенным и звуков, и красок. Он лег на залитую кровью землю рядом с Эйтаном, обнял его и застыл, положив голову на его плечо. Смутно улавливал Маддин внутренний голос, твердивший, что он рехнулся, что никакая сила ни в этом мире, ни в ином, не способна вернуть Эйтана к жизни, но доводы разума потеряли всякую значимость в тот час. Безумный или здоровый, он хотел побыть с Эйтаном еще немного, еще чуть-чуть, пока его не уложат в неглубокую могилу тут же, на поле боя. Маддин сам не заметил, как уснул, и не понял, почему так темно, когда Карадок растолкал его.

– Вставай! Вставай, пока по шее не получил! Пора уходить!

Маддин сел; Браноик и капитан схватили его за руки и поставили на ноги.

– Присмотри за ним, Бранно. Я должен вернуться к княжичу. Ради всего святого, уведи его, чтоб не видел похорон!

Маддин, как слепой, дал Браноику увести себя на стоянку, к баржам, надежно пришвартованным у берега. Лагерные костры уже расцветали на лугу. Браноик усадил барда у огня, порылся в седельной сумке и достал чистую рубашку.

– Ты весь в крови. Переоденься, легче станет.

Маддин закивал головой, будто полоумный, но рубашку переменил; бросив грязную наземь, принял из рук Браноика кружку с элем.

– Эти ублюдки на баржах везли пиво, но придерживали для своих. Невин заставил их поделиться. Сказал, что могли бы хоть угостить нас за то, что мы ради них жизнью рискуем…

Маддин снова кивнул и отпил несколько глотков. Присев рядом, Браноик понял, что спокойствие барда деланное: по лицу его текли слезы. Очень осторожно, очень медленно Маддин поставил кружку возле запачканной кровью рубахи, потом закрыл лицо руками и зарыдал, всхлипывая, как ребенок, раскачиваясь взад-вперед; Браноик обнял его и прижал к своей груди. Голос Маддина поднялся до пронзительного вопля, и долго еще оплакивал он той ночью погибшую дружбу, согретый теплом дружбы зарождающейся. Горькой вдвойне была для него эта потеря оттого, что Эйтану не суждено было увидеть Кермор и истинного короля во славе.

– Н-н-евин, я н-не понимаю, – сказал Маррин, тщательно подбирая слова. – Враги вовсе и не думали меня искать! Они охотились за Браноиком, а я его прикрывал – ну, скажем, старался прикрыть…

– Да уж постарался, точно, – вставил Карадок, сияя, как отец, довольный своим отпрыском. – Ты отлично поработал, мой князь. Махать мечом ты умеешь как заправский серебряный кинжал, ей-ей!

От этой похвалы Маррин залился румянцем, но не отвел глаз от Невина, ожидая ответа. Они втроем сидели у капитанского костра и беседовали вполголоса, чтобы их не услышали. Невин упирался, но все же признал, что после представления, устроенного днем, можно и нужно сказать всю правду.

– Видишь ли, государь мой, я допустил один просчет, хотя все и обернулось к лучшему. Прошу вас обоих сохранить это в тайне, – он подождал, пока княжич и капитан не подтвердили кивком свое согласие. – У малыша Браноика есть врожденная способность к магии. Поймите меня правильно: он ничему не обучен, пользоваться своим даром не умеет, никого, к примеру, зачаровать не может и так далее. Но поставьте себя в положение наших врагов: они в отчаянной спешке, вслепую, ищут любые следы, ведущие к истинному королю. Конечно, в Пирдоне все знают княжича в лицо, но мы ведь уже давно покинули его пределы. Ну вот, а враги наши шарят повсюду, раскидывают чародейскую сеть, и что же они находят? Магические… ну, как бы мне вам объяснить? Вы знаете, что камни очага долго еще излучают тепло после того, как огонь погаснет. Угли тлеют, воздух над ними колыхается, вы это замечали, правда? Так вот, магические способности человека образуют вокруг него примерно такое же излучение, его называют аурой. Теперь судите сами: имеется в наличии Браноик, высокого роста, сильный, красивый, отличный боец – нетрудно принять его за княжеского сына, исходя из общепринятых представлений. Да к тому же от него прямо-таки веет магией!

– Они приняли его за меня! – ахнул Маррин. – Его м-м-могли убить вместо… Никогда бы не простил себе, если бы такое случилось!

– Лучше потерять его, чем тебя, государь, – сухо ответил Карадок. – И Бранно согласится со мной, уверен.

– Вот именно, – сказал Невин. – Итак, государь, они принимают тебя за княжьего слугу. Превосходно! Ну, мы им подсобим завязнуть в своей ошибке, верно?

– Что мне следует д-д-елать? С-седлать и чистить его лошадь? Я охотно займусь этим, если так надо!

– Это будет слишком нарочито, – возразил Карадок. – Гораздо проще ничего не менять. Пусть идет, как шло, государь, если тебе так угодно. До сих пор все вроде бы складывалось удачно!

– Согласен, – поразмыслив, сказал Невин. – Как вам кажется, стоит ли мне пойти сейчас к Мамину?

– Оставь барда наедине с горем, господин. Нам всем тяжела эта потеря, но мы ничем не излечим его сердечной раны. Эх, подумать только, ведь он дружил с Эйтаном лет двадцать, а то и больше, с той поры, как был еще щенком, новичком в отряде…

– Да, такого друга терять больно, ты прав. Что ж, оставим его в покое…

Несколько минут они посидели молча, глядя в огонь, где плясали саламандры – хотя только Невин мог их разглядеть. Теперь, когда карты с обеих стороны были раскрыты, маг не видел резона прятаться, и Вольный народец шнырял по всему лагерю, заглядывая в лица людям и забираясь в каждую щелочку на баржах.

Позже, когда все заснули, маг воспользовался затухающим костром, чтобы передать известие жрецам в Керморе. Им надлежало знать, что истинный король находится в трех днях конного пути от Кермора и что враги пытались убить его.

Глава вторая

«Нам стало известно, что Беллира, старшая дочь Глинна Второго, короля Кермора, родилась в ночь Самхейна. Верховный жрец возвестил, что это совпадение знаменательно: поскольку она родилась в момент, когда два мира объединяются, следственно, и в натуре ее сочетаются свойства обоих миров, посему ей суждено стать матерью двух королевств. Но кое-кто из служителей храма возроптал, ибо по их мнению ничего хорошего не могло проистечь из такого рождения между мирами живых и умерших, и девочка будет принадлежать потустороннему миру и становиться женщиной во плоти лишь в ночь Самхейна. Сии нечестивые предатели утверждали, что этой девочки не должно быть в земном мире…»

Священные хроники Аугхарна

В самом сердце Дан Кермора, посреди всех земляных валов, и каменных стен, и обширных укреплений, перемежающихся с башнями, прятался сад. Маленький садик, каких-то тридцать ярдов в поперечнике, но в нем был и крошечный ручеек, и такой же крошечный мостик через него, лоскут лужайки, кусты роз и огромное дерево – старая плакучая ива, с узловатым стволом и развесистой кроной. Говорили, что ее посадил маг, служивший королю Глинну Первому в те давние дни, когда междоусобица только разгоралась. Подоткнув юбки и осторожно выбирая, куда поставить ногу, Беллира могла взобраться довольно высоко и удобно устроиться в развилке, опираясь спиною о главный ствол. Весной и летом, когда ветви одевались листвою, густой, как бахрома на бардекской шали, никто не мог заметить ее там, и ей нравилось просиживать целыми часами, любуясь бликами солнца в струях ручья и размышляя об истории Дан Кермора и своего рода, а иногда и о том легендарном маге.

Несколько лет назад она откопала в одной из кладовых под крышей башни старую, пыльную книгу в кожаном переплете. Поскольку король настоял на том, чтобы все его дети обучились грамоте, она сумела разобрать непривычный шрифт и обнаружила, что ее новое сокровище представляет собою историю замка Дан Кермор со дня основания (примерно за девяносто лет до начала войн) и далее, год за годом, до 822-го, где, к ее великому огорчению, история обрывалась на середине страницы, на половине фразы. С того времени книга сделалась для девочки руководством по исследованию всех комнат и закоулков в тех башнях, куда ее пускали, а также, с помощью хитрых уловок, и тех, куда не пускали. Стащив пузырек с чернилами и изготовив самодельные тростниковые палочки для письма (стиль – так они назывались у взрослых), она даже продолжила летописание, постепенно заполнив почти все пустые страницы обрывками сведений, почерпнутых у писцов, камергеров и дворецкого, о позднейших переделках и пристройках.

Никто не замечал ее, вертевшуюся под ногами у старших. Сколько она себя помнила, ее кормили, одевали, но не одаривали вниманием сверх этого, разве что кто-то вспомнит, что уже поздно и ей пора в постель. Даже о регулярных уроках грамоты, пения, рукоделья никто не заботился; слуги учили ее, когда удавалось урвать немножко времени, свободного от прочих обязанностей. Когда ей исполнилось девять, умер ее братец, наследник, и тогда ненадолго она обрела некоторый вес – пока матушка не произвела на свет другого мальчика.

Она до сих пор вспоминала великолепные пиры и увеселения с музыкой, устроенные отцом в честь рождения нового наследника. Помнила она также сплетни, перешептывания, стенания, раздавшиеся в покоях матушки, когда выяснилось неоспоримо, что второй ее сын полностью слеп от рождения, а значит, не сможет стать королем. Спустя год после рождения младенец исчез. Беллира так и не узнала, что с ним сталось, и все еще боялась спрашивать. Однако в своей хронике она отметила это исчезновение, указав в примечании, что, вероятно, его унесли злые духи из Вольного народца. А теперь отец умер, мать заливала свое горе бардекским вином в спальне с задернутыми занавесками. Ждать наследника было неоткуда, если только сама она не родит детей мужу, которого изберут для нее регент и королевские советники.

В тот день она дремала с любимой книгой на коленях, сидя в развилке ивы. Просыпаясь, прочитывала несколько строк на выбор и погружалась в мечты о том, как прекрасны были прежние времена, когда ее род был силен и могуществен, у великих королей сундуки ломились от богатой добычи, а могучие воины шутя выигрывали сражения. Ныне надежды на победу заглохли, хотя все оставшиеся верными Кермору лорды убеждали Беллиру, что боги не обойдут их милостью и помогут ей сесть на королевский трон в Дан Дэверри. Сквозь листву девочка могла видеть самую высокую башню замка, нависающую над главным двором. Когда-то, если верить старой книге, в этой башне двадцать лет томился заложник, один из князей Элдиса. Иногда Беллира с тоской думала о том, что ее ожидает такая же участь: томиться до конца своих дней в этих стенах. А когда она состарится и умрет, династия Кермора пресечется.

– Конечно, они могли бы меня удавить или задушить, – сказала Беллира, обращаясь к иве. Она часто разговаривала с почтенным деревом, за неимением других желающих ее послушать. – Об этом то и дело рассказывают: чтобы у женщины точно не могло быть детей, берут петлю либо подушку, и все. Честное слово, не знаю, что хуже: быть убитой или запертой на веки вечные. Прислуга судачит, мол, я принадлежу Иному миру, тогда, наверно, лучше помереть и уйти туда. Могу и сама принять яд. Получится как-то даже красивее. Запишу в книжке заранее, как это будет. «Благородная принцесса Беллира поднесла к устам своим златую чашу, полную сладостной отравы, и засмеялась хриплым издевательским смехом, выражая презрение к злодеям из Кантрэ, которые ломились в двери ее палат. Ха-ха-ха, вы, мерзкие твари, скоро я буду далеко от ваших отвратительных… отвратительных… чего?» Лап? Козней? А, вот: «далеко от ваших хищных худородных ручищ!» Ага, так неплохо звучит. Впечатляет!

Легкий ветерок прошелся по кроне ивы, она как будто вздохнула.

Прикусив нижнюю губу, Беллира погрузилась в размышления. Как это будет чудесно! Вот люди из Кантрэ врываются в ее покои. Она лежит на кровати, волосы красиво уложены на подушке, лицо выражает бесстрашное презрение к врагу. Не забыть бы надеть самое нарядное платье, то, из пурпурного бардекского шелка, которое нянька выкроила из старой скатерти, найденной в какой-то кладовке. Король Кантрэ, наверно, даже прослезится при виде ее красоты и пожалеет, что задумал ее задушить. Хотя, судя по тому, что ей доводилось слышать о людях из Кантрэ, они вряд ли испытают какие-то угрызения совести… Скорее порадуются, что она избавила их от лишних хлопот.

В саду раздался скрежет несмазанных петель – кто-то открыл дверь, ведущую в садик. Девочка замерла, стиснув книгу обеими руками.

– Беллира! Принцесса!

Голос принадлежал тьерину Элику, сквозь переплет ветвей девочка увидела, что он стоит на мостике над ручьем. Беллире он казался древним старцем, не моложе кудесника из ее фантазий, на самом же деле ему лишь в этом году исполнилось сорок, он был строен и мускулист на зависть многим мужчинам моложе его, но светлые волосы уже основательно тронула седина, и тонкие морщинки обозначились у голубых глаз.

– Беллира! Иди сюда! Я знаю, ты здесь. Кухарка сказала, где ты прячешься!

«Ну, вот и Нерра меня предала, – горестно вздохнула Беллира и, сунув книжку под накидку, полезла вниз по стволу. Заметив шевеление ветвей, Элик сошел с мостика.

– А, вот ты где, – негромко рассмеялся он. – Тебе не кажется, что ты уже вышла из того возраста, когда можно лазать по деревьям, как мальчишка?

– Как раз напротив, мой лорд. Чем старше, тем проще лазать, ведь ноги становятся длиннее!

– Понял. Ну хорошо, ваше высочество, но все-таки будьте поосторожнее, ведь вы единственная наследница Керморского дома!

– Да ладно вам! Кто мне позволит править? Скипетр по женской линии не передается!

– Но если вы будете живы и здоровы, то сможете выйти замуж за истинного короля, когда он явится в Кермор!

– И когда же, мой лорд, это случится? Когда луна превратится в кораблик и спустится с небес, он приплывет на нем?

Элик с шумом выдохнул воздух и вцепился пальцами в свою шевелюру. Беллира вдруг осознала, что он вот-вот расплачется.

– Простите, мой лорд, – виновато промолвила она. – Ну пожалуйста, не плачьте! Мне действительно очень стыдно…

Элик сердито взглянул на нее – и рассмеялся.

– Ты права, у меня нынче глаза на мокром месте, как у женщины. Для твоего возраста ты наблюдательна!

– Это оттого, что я здесь живу. Вырос бы ты во дворце – и тоже имел бы острый глаз!

– Не сомневаюсь. Но запомни, девочка – ибо ты и есть сущая девчонка, хоть и королевских кровей: нельзя топтать людскую надежду, если людям кроме нее ничего не остается! Помни об этом!

– А мне что остается? Думаешь, легко жить, если меня за милую душу могут задушить прежде, чем мне исполнится пятнадцать? Я не то что выйти замуж, – обручиться не успею…

Элик зажмурился, и на мгновение ей показалось, что он и впрямь сейчас заплачет.

– Ваше высочество, – проговорил он наконец с трудом, – Кермор пока еще в состоянии вывести на поле боя три тысячи верных людей…

– А у Кантрэ почти семь тысяч. Я слышала, ты сам говорил это лорду Таммаэлю.

– Ах ты, маленькая шпионка! Значит, ты притворяешься спящей, а сама пробираешься в зал и подслушиваешь?

– Именно так. Разве это не мой зал? Ежели я наследница и все такое? Значит, могу делать, что пожелаю!

Вот теперь он рассмеялся по-настоящему весело:

– Знаете, ваше высочество, порой в вас сказывается истинно королевский дух! Но выслушайте меня, прошу вас. Как только придет истинный король, добрая тысяча кантрейцев вновь окажется на нашей стороне. Их лорды переметнулись на сторону Дан Дэверри исключительно из страха, за сотню лет у них накопилось достаточно причин возненавидеть дом Кабана и их ложных королей. Дай им надежду, и они вернутся под наше знамя!

– Превосходно, мой лорд, – она внезапно вспомнила, что от нее ждут царственных манер в минуты, подобные этой, и потому нельзя говорить языком, присущим рыбачкам и торговкам. – Воистину, мы крепко верим, что вы глубоко постигаете суть военного искусства.

Элик, едва удержавшись от улыбки, отвесил ей церемонный поклон.

– Итак, почтенный регент, зачем вы меня искали?

– Не то чтобы искал, но беспокоился, куда ты могла подеваться, – он оглядел окружающие садик стены. – Здесь, пожалуй, тебе ничто не угрожает.

– Если только какой-нибудь убийца не прокрадется через подкоп под стеной!

– Ого! Откуда такие сведения? Наш бард ухитрился развлечь тебя пламенными россказнями?

– Вовсе нет. Сам посмотри: видишь, вон там ручей вытекает из отверстия в стене? Эта вода течет из молочной, где делают сыры и сбивают масло. Воду используют, чтобы охлаждать продукты, тогда они не портятся. Но попадает она в молочную по подземному водопроводу, а тот уходит далеко за стены замка, к тому ручью, что впадает в реку неподалеку от торгового квартала. Этот водопровод построил в году 769-м Глинн Первый, когда здесь жил колдун, притворившийся садовником, чтобы завоевать доверие короля, и он…

– Какой такой колдун? Что ты мне тут болтаешь про колдунов? – он поднял голос почти до крика. – Ни про какой чертов водопровод я не слыхивал! Великие боги! Ваше высочество, это очень серьезное дело!

– Вот и мне так кажется. Потому я об убийцах и упомянула.

– Нужно замуровать этот туннель. Но… если дело дойдет до осады, нам нужна будет вода!

Бормоча что-то себе под нос о спускной решетке и кузнецах, тьерин Элик поспешно удалился, слегка поклонившись принцессе. Беллира хотела было взобраться снова на дерево, но мечтательное настроение ее рассеялось. К тому же день уже клонился к закату; солнце вот-вот спустится ниже края замковых стен, и в садике станет холодно. Пройдя по мостику, девочка вошла в башню, одолела длинную винтовую лестницу до верхней площадки, оттуда перешла на другую лестницу, ведущую вниз, и наконец, толкнув дверь, добралась до хозяйственного двора. Направляясь к кухне, расположенной в отдельном деревянном домике, она заметила двух мальчишек-поварят, занятых потрошением свежезарезанной свиньи. Уже вынутая печень, дымящаяся, с кровью, лежала на плитах двора.

– Мосс, будь добренький, отрежь мне кусочек печенки, а?

– Для вашей тощей кошечки, ваше высочество?

– Она перестанет быть тощей, когда отъестся. Откуда ей, голодной, взять молочко для котяток?

Она одарила его как можно более благосклонной улыбкой, и поваренок сдался; улыбнувшись в ответ, он стряхнул челку со лба кулаком, перепачканным кровью, осмотрел замусоренный двор и велел второму мальчику, помладше:

– Притащи-ка мне вон те капустные листья, сойдет для обертки. Угостим королевскую кошечку добрым ужином!

– Она теперь действительно королевская кошка! Ну, будьте здоровы!

Упомянутое животное обитало в ее покоях, то есть в старой детской, прямо над женской залой. Круглое в плане пространство этажа было разделено стеной пополам, в одной половине, где очаг, Беллира с братом и младшей сестричкой когда-то умывались, завтракали и обедали. У очага все еще лежали две деревянные лошадки, оставленные Катриком в тот вечер, когда он заболел. Уже много лет прошло, как он умер, но никто не осмелился убрать их оттуда.

Вторая половина состояла из четырех клинышков-комнат; по одной на каждого из детей и для старой няньки. Теперь нянюшка уехала вместе с Гверной, восьмилетней сестрицей Беллиры, когда ту отправили к тетке, в отдаленное поместье, якобы ради поправки слабого здоровья.

Но Беллира понимала, что младшую наследницу просто спрятали на тот случай, если Кермор летом подвергнется осаде. А Беллире, как принцессе крови, Предназначение велело не покидать родовой замок. Придется вести себя храбро и не путаться у старших под ногами…

В ее личных апартаментах хватало места только на узкую кроватку да сундук с приданым; украшением служил напрочь выцветший гобелен на стенке, а в углу красовалось днище от рассохшейся пивной бочки, отпиленное плотником по просьбе принцессы, якобы для устройства кукольной постели, но на самом деле – для Мелинны, весьма беременной рыжей кошки, которую Беллира нашла в конюшне: из-за пораненной лапы бедняга не могла охотиться и умирала с голоду.

Теперь лапа уже заживала, и Мелинна снова стала гладкой и лоснящийся, поскольку кормила ее принцесса столько раз в день, сколько удавалось выпросить или стянуть еды.

Естественно, Мелинна не считала нужным покидать новую хозяйку.

Не успела Беллира положить на пол добытую печенку, как кошка тяжело выбралась из своей постели – порванной на тряпки старой льняной сорочки принцессы – и приступила к сочному обеду.

– Как твоя корзинка с песком? Не слишком грязная? Хорошо. Когда ты родишь, котяток придется прятать, вот будет морока… Не беспокойся, уж я придумаю какую-нибудь хитрую штуку. Ни за что не позволю их топить!

Мелинна посмотрела на нее, облизала усы и благодарно мурлыкнула.

Рядом со спальней, у окна в общей комнате стоял письменный столик Беллиры с чернильницей, стилем и перьями, разложенными в строгом порядке. Положив рядом книгу, девочка присела на табурет и поглядела в окно, на главный двор и большие, окованные железом ворота (воздвигнутые в год 724-й отцом Глинна Первого, гвербретом Ладоиком). Они стояли раскрытые, за ними виднелась городская улица. Железные петли и оковка ворот были выщерблены и разъедены ржавчиной – насыщенный морской солью воздух Кермора не способствовал их сохранности.

– Элик, конечно, молодец, что задумал сделать подъемную решетку, – сказала принцесса кошке. – Но скажи на милость, откуда кузнецам взять металл для них?

И в то самое мгновение, как она произнесла эти слова, будто знамение, посланное богами, слуги со всех сторон стали сбегаться к воротам, выкрикивая приветствия. С грохотом и стуком запряженные волами повозки одна за другой стали вкатываться во двор, и Беллира со своего высокого насеста разглядела, что они доверху нагружены чугунными чушками.

Вокруг повозок крутились вооруженные всадники, видимо, наемники, охранявшие бесценный груз на долгом пути с севера. Беллира вскочила, сердце ее бешено забилось.

– О добрая богиня, пусть это действительно будет знамением! Так чудно, что они явились именно сейчас! Дорогая богиня, я так хочу жить, хочу вырасти…

Она ощутила, как к глазам подступают слезы, горячие и горькие. Устыдившись, она сдержалась и, упрямо мотнув головою, опрометью помчалась вниз по лестнице. Она решила, что должна явиться в зал приемов, приветствовать купцов, доставивших ей такое сокровище, одарить их улыбкой и своим благоволением, чтобы наградить их как следует, помимо тех денег, которые должен им выдать казначей.

Когда она вбежала в зал, тьерин Элик, кастелян Таммаэль, сенешаль и казначей с помощником уже собрались у почетного стола, на возвышении; с ними стояли купцы в клетчатых штанах, двое моложавые, третий совсем старый, с копной густых белоснежных волос и лицом морщинистым, как потертая мешковина. Обсуждалась цена за железо, а потому прихода принцессы никто не заметил. По общей части зала носились, как угорелые, слуги, собирая все, какие найдутся, пивные кружки для угощения наемников, а те мало-помалу сходились, смеясь и болтая, и у каждого на поясе блестел кинжал с серебряной рукоятью.

Беллира долго пряталась за спиною тьерина Элика, выжидая удобного момента, чтобы произнести свою благодарственную речь, пока, наконец, седовласый старик не обратил на нее внимание:

– А, это, надо полагать, и есть принцесса-наследница? – сказал он, низко кланяясь с поразительным проворством. – Я имею честь говорить с Беллирой ап-Кермор, не так ли?

– Именно так, добрый господин, – Беллира выпрямилась во весь рост и протянула ему руку для поцелуя. – Примите нашу искреннюю благодарность за то, что вы отважились предпринять столь рискованное путешествие, чтобы доставить нам это черное железо, более драгоценное, нежели сверкающее золото!

– Позвольте высказать вам, ваше высочество, мою глубочайшую признательность!

Беллира рассердилась, заметив уже знакомую улыбку на устах Элика, но старик, казалось, ничего не замечал.

– Как же вас зовут, добрый господин?

– Имя мое, ваше высочество, заключает в себе шутливый намек, однако другого мне родители не дали. Зовут меня Невин.

– Как того мага! – она покраснела, укоряя себя за то, что болтала, как маленькая. – Ну, то есть, я имела в виду, что читала в книге про мага по имени Невин.

Элик уже неприкрыто потешался над нею, и она решила, что будет его ненавидеть, будь он хоть трижды регентом по закону.

– Простите принцессе ее неловкость, добрый господин, – Элик выступил вперед, чтобы овладеть положением. – В столь юном возрасте нелегко справляться со столь высоким положением, и…

– Она, конечно, юна, но, на мой взгляд, на диво старательно усваивает уроки. Я тоже читал упомянутую ею книгу, и могу подтвердить, что маг Невин действительно существовал, более того, много лет назад он проживал в вашем городе, во всяком случае, так там было написано, – Невин заговорщически подмигнул Беллире. – Возможно, именно некоторая известность этого имени и привлекла мою матушку.