Текст книги "Дурила"

– Сейчас вернется мой ненаглядный, – с презрением оповестила Анна. – Давай уходи. Но не забудь! Завтра в это же время на этом же месте. Ты меня понял?

– Понял.

Сашка чувствовал на своей спине сверлящий Аннин взгляд. Но парню было приятно от этого чувства, будто его провожал близкий друг. Домой он вернулся в хорошем настроении. Осуждающих взглядов Сашка не замечал.

– Точно дебил! – взбеленилась Настя. – Чего лыбишься?

Так день и прошел в нападках. Только на этот раз заснул Сашка быстро и крепко. Он снова увидел себя возле дома Анны. Дети ползали по траве. Было очень пасмурно. Сашка почему-то смотрел на свои руки. Они, как известняк, были сухими и пористыми. Пока парень рассматривал их, подкралась совершенно голая Анна. Она двигалась в каком-то безумном ритуальном танце. Ее обвисшие груди порхали, как бабочки.

– Ты поможешь? Поможешь? – верещала обезумевшая старуха.

Сашка впал в ступор. Он не знал, что ответить, и продолжал разглядывать ладони, испускавшие мягкий желтый свет. Когда Сашка поднял глаза, Анна раскрылась, как матрешка. Из женщины стали выпрыгивать ее маленькие точные копии.

– Это мы управляем ею! – загоготали подобия. – Мы давно здесь!

Анна же стояла как вкопанная и грустно хлопала глазами. Сашка протянул ей руку. Но маленькие бесы принялись пакостить. Путались под ногами, пытались запрыгнуть на плечи, дергали за волосы. Сашка скулил от боли, но не сдавался.

Там, во сне, ему во что бы то ни стало хотелось помочь Анне. Как – парень не знал. Но Анна тоже тянулась к нему. Один бес, как клещ, заполз на Сашкины худые плечи и вцепился в глаза. Другие пискляво смеялись. Теряя равновесие, Сашка пытался скинуть вредителя. Тот куражился под веселый гвалт своих сородичей и крепко держался за шею.

– Отцепись! – кричал Сашка.

Тут на помощь пришла Анна. Она отшвырнула беса, остальные прыснули в разные стороны.

– Совсем покоя не дают окаянные!

Сашка побежал прочь. Во сне его обуял страх. На уровне животного инстинкта он почуял, что от этой женщины нужно держаться как можно дальше. Оглянувшись, парень увидел, как бесы, повалив Анну, ликовали на ее теле.

– Мы твои единственные друзья! – верещали они.

– Помоги! – взывала Анна.

Сашка больше не оборачивался. К нему прилипло неприятное чувство страха и отвращения. «Утянут ее бесы», – пришла грустная мысль.

Сашка проснулся с первыми петухами. Свет был легким и матовым. Свежий теплый ветер врывался в окно. Заснуть Сашка больше не смог. Вместо этого он размышлял об Анне и тревожном сне. Было в нем много откровенного, будто Сашка заглянул в чужое окно, будто невольно узнал чей-то секрет. «Я помогу ей», – решил парень. Он не заметил, как оделся, спустился вниз, покормил свиней и кур. Пришел в себя на пороге от материнского голоса:

– У тебя появится шанс исправиться.

– В каком смысле?

– У Афони есть для нас эксклюзивчик.

Эта новость расстроила Сашку. Он думал, что Афоня появится не скоро. Обычно так и происходило. Но почему-то в этот раз все пошло по другому сценарию. Сашка чувствовал, что грядут перемены. От этого ощущения было волнительно, как перед контрольной.

– Сын наш делает успехи! – крикнул с улицы отец.

Мать с любопытством выглянула в окно:

– Чего шумишь?

– Как не радоваться? Сынок наш хозяйством занялся. Взрослеет, кажется.

– А ты все «дурила», «дурила». Тьфу на тебя!

– Это он прикидывается, – из своей комнаты, зевая, вышла Настя.

– Так и есть, – съязвил Сашка.

Он поднялся на чердак и плюхнулся на матрас. Глядя в потолок, обдумывал материнские слова. Перед глазами снова вспыхнули картинки. Сашка мельком видел девушку с длинными густыми волосами. Она смотрела на него вполоборота. Парень хотел рассмотреть ее, но образ ускользал. Это раздражало. Раньше такого никогда не случалось. Странный день, полный неуловимых предчувствий.

До встречи с Анной оставалось еще много времени. И оно тянулось очень медленно. Сашка продолжал глазеть в потолок. Чем заняться, он совершенно не знал. Сходить на речку? Не хочется. Может, проведать дядю Степу? Пожалуй, пока не стоит. Может, почитать?

Сашка взял потрепанную книгу, которую недавно нашел на берегу реки. Франц Кафка, «Превращение». Сашка покрутил издание в руках: страницы топорщились от времени и рук, когда-то листавших их. Некоторые предложения были подчеркнуты карандашом: «Тяжелое ранение, от которого Грегор страдал более месяца (яблоко никто не отважился удалить, и оно так и осталось в теле наглядной памяткой), тяжелое это ранение напомнило, кажется, даже отцу, что, несмотря на свой нынешний плачевный и омерзительный облик, Грегор все-таки член семьи, что с ним нельзя обращаться как с врагом, а нужно во имя семейного долга подавить отвращение и терпеть, только терпеть».

Как верно сказано! И Сашка записал это, как напоминание, в тетрадь. «Во имя семейного долга и я должен терпеть отвращение, – мысленно разговаривал он сам с собой. – Или никто ничего не должен? Только если они будут терпеть меня, тогда и я сделаю то же самое. Это справедливо».

 
     * * *
 

Все утро отец и мать, закрывшись на кухне, слушали последние новости. Мать обычно располагала на столе смартфон, а отец занимался поиском нужной информации. Иногда до Сашки доносились пугающие обрывки.

«Пенсионер обнаружил скелет в жилетке и брюках. Скелетизированный труп сидел на берегу реки Псковы, облокотившись о ствол дерева и скрестив нога на ногу. По словам пенсионера, труп смотрел на закат пустыми глазницами…»

Отец нажал на другую новость.

«В Пскове аниматор зарезал любовницу на глазах у отдыхающих. Произошло это вечером, когда для отдыхающих турбазы „Малинка“ давался концерт. Аниматор Константин Кузнецов исполнял известные эстрадные песни. В конце выступления, когда публика аплодировала, он вытащил большой кухонный нож и всадил его в грудь молодой женщине. Зрители продолжали хлопать, думая, что это часть представления…»

«В деревне Акулино мужчина съел своего собутыльника заживо. Случилось это ранним утром. Борис Афанасьев и Петр Чириков выпивали много дней подряд. У них закончилась закуска, а водки оставалось прилично. В это время магазины еще были закрыты, а кушать, как сообщает Петр Чириков, очень хотелось. Собутыльники не растерялись. От бедер друг друга они отрезали по куску. Афанасьев наелся довольно быстро. А вот его приятель оказался прожорливее и потом от спящего собутыльника отпилил голень. Тот в итоге скончался от потери крови. Ведется следствие…»

– Всю сводку новостей просмотрел? – спросила Татьяна.

– Всю, – ответил Виктор.

– Точно ничего не обнаружил?

– Точно.

– Мир сошел с ума! – засмеялась Татьяна. – Ничего святого в смерти не осталось. Впрочем, как и в жизни.

Виктор отложил смартфон.

– Пора работать! Повеселились, и хватит.

Прозвучало это так строго, что Татьяна, ничего не ответив, поднялась и направилась к плите.

4

Сашка хорошо запомнил школьные годы. Он окончил в местной школе девять классов. Там много чего терпел – математику, наглых одноклассников и несправедливость учителей. Весь мир хотел лишить его опоры, но Сашка был неприступен и старался не показывать своих слабостей. Научился пропускать мимо ушей все то обидное, что ранит детское сердце. На издевательства сверстников не реагировал. Не получая реакции, они отставали. К пятому классу с некоторыми обидчиками Сашка даже сумел подружиться.

Боря и Миша дружили с первого класса. Оба рыжие и конопатые. Им льстило, когда их считали братьями. Они всячески поддерживали это: носили одну и ту же одежду, играли в одни и те же игры и на обед приносили одно и то же. Сашке это казалось глупостью. Однако он наблюдал за ними с большим интересом. Когда Борька начал обзывать Сашку дураком и делать ему пакости, Миша, ранее не замечавший одноклассника, принялся делать то же самое с еще большим усердием. Если Борька мог только скорчить рожу, Миша не мелочился и кидался с кулаками. Сашка не отвечал им. Сначала это забавляло друзей, а потом начало бесить. Сашкино равнодушие было непробиваемо, и они сдались. Их детская жестокость обрушилась на другую жертву, а Сашка вновь стал безликим и незаметным. И это всех устраивало.

К началу пятого класса Боря разглядел в Сашке классного парня. Случилось это, потому что Сашка принес команде класса аж пять голов. Миша с таким же усердием, с которым раньше обижал, стал звать гулять и делиться вкусненьким. Не сказать, что Сашка был польщен доверием. Он был настороже и совместных игр избегал. Друзья пытались загладить былые обиды и добиться его расположения. Сашка постепенно открылся, и у него появились друзья. Мальчик наконец-то почувствовал себя счастливым. Быть может, эта дружба продлилась бы долгие годы, если бы не одна Сашкина оплошность.

Боря и Миша, чтобы насолить строгой классухе, измазали ее стул желтой строительной краской. Как же верещала Любовь Павловна, когда испачкала свое старое шерстяное платье!

– Кто это сделал? Признавайтесь!

Все ученики сидели, потупив головы. Миша и Боря, заговорщицки переглядываясь, давились от смеха. Сашка не принимал в шалости участия, но совесть грызла его за троих.

– Если виновники не признаются – будет родительское собрание!

Любовь Павловна не сводила с класса строгого взгляда. Повисло такое напряженное молчание, что Сашка боялся дышать. Любое упоминание о родителях вызывало в нем страх. Сдавшись, он промычал:

– Я знаю.

Любовь Павловна встрепенулась и широким шагом направилась к Сашке. Класс замер, со жгучим любопытством наблюдая за происходившим. Боря и Миша испуганно переглядывались и махали Сашке руками. Но он сидел впереди и послания не уловил. Однако почувствовал нечто тяжелое, словно кто-то ударил по спине и скрылся.

– Александр Благов, слушаю вас, – Любовь Павловна нагнулась к Сашке, и он чуть было не сполз под стол.

– Это Борька и Мишка, – прошептал Сашка.

– Так-так, – Любовь Павловна сверлила взглядом виновников.

Одноклассники поняли, что этим двоим несдобровать. По классу прокатился смешок. Боря с досады швырнул в Сашку учебником по математике. Но мальчик даже не обернулся.

– Предатель! – вскочил Мишка.

Любовь Павловна остановила его взмахом полной влажной ладони. Красный от злости Мишка опустился на стул.

– Завтра буду разговаривать с вашими родителями, – спокойно сказала Любовь Павловна. – Начнем урок.

– Любовь Павловна, это не мы! Он все врет! – неумело юлил Миша.

– Вот и разберемся, – задорно ответила учительница.

Класс тяжело вздохнул. Представление закончилось, никому не хотелось погружаться в природу чисел и математических операций. Все ждали какого-то продолжения, но виновники понуро склонились над учебниками и по сторонам не смотрели.

Любовь Павловна попросила Борьку решить пример из домашнего задания. Он прочитал и застыл, то касаясь доски мелом, то отдергивая руку. Почесал затылок, потом поясницу.

– Любовь Павловна, я не знаю, – промямлил Борька, выпятив губы трубочкой.

– Все с тобой ясно, Борис. Давай дневник.

Потом Любовь Павловна вызвала Мишку, но тот в знак протеста не стал выходить к доске. Без объяснений положил дневник на стол. Любовь Павловна влепила друзьям двойки и перешла к новой теме. Сашка не понимал, зачем отделять числа друг от друга чертой и называть их дробями. Урок тянулся мучительно долго. Сашкины глаза слипались, а внушительная фигура Любови Павловны расплывалась. Заснуть не дал звонок. Он, как стартовый пистолет, положил начало движению, быстрому и четкому. Миша и Боря подскочили к Сашке. Защищаться он не стал, смотрел в учебник как ни в чем не бывало. Остальные одноклассники, смеясь, тыкали: «Что за идиот?!»

– Предатель, – выругался Боря.

– Иуда, – не по-детски подхватил Мишка.

– Простите. Я не хотел.

– Мы тебе темную устроим!

Сашка выбежал из класса. В коридоре было шумно. От этого гула кружилась голова. Сев на подоконник, Сашка уставился в окно. Блестел снег, на кристально-голубом небе проступало яркое солнце. Прячась за заснеженной елью, шумная компания курила одну сигарету на всех.

– Ты все правильно сделал, – неожиданно появилась одноклассница Вера, полная, некрасивая, но открытая и разговорчивая девочка. Была в ней какая-то обезоруживающая харизма. Может, поэтому над ней никто не издевался.

– Нельзя себя так вести, как эти придурки – Миша и Боря! – возмутилась Вера.

– Ты правда так считаешь?

– Конечно! Они портят чужие вещи. Да и вообще, мне они не нравятся. Ничего человеческого! – по-взрослому рассуждала Вера.

– Я трус… – неожиданно для себя признался Сашка.

– Ты хотел как лучше.

Сашка поверил в то, что действительно поступил так из самых лучших побуждений. Его печаль рассеялась. Он улыбнулся, и ясный день заиграл новыми красками. Снег засверкал россыпью драгоценных камней. Мир перестал быть враждебным. Это новое, незнакомое чувство очень понравилось Сашке.

Прозвенел звонок на урок. Коридоры снова опустели. Сашка неохотно поплелся в класс. Боря и Миша презрительно взглянули на него. Сашка снисходительно улыбнулся и без страха занял свое место. Так друзья возненавидели его еще сильнее.

Издевательства ужесточились, прибавилось синяков. Сашка не жаловался, так как был уверен в том, что это скоро закончится. Человек не одинок, если у него есть поддержка. Такой опорой стала Верочка, защищавшая товарища перед одноклассниками. Почему она была так добра, Сашка не понимал. Ее опека была настолько пробивной, что все хулиганы только и могли шутить «жених и невеста», но вреда Сашке не причиняли. Так он почти спокойно дожил до долгожданных летних каникул.

– Я поеду к бабушке в Москву, – с гордостью рассказала Вера.

– На все лето? – расстроился Сашка.

– Конечно! Буду с бабушкой по Красной площади гулять. Представляешь?

– Везет тебе!

Сашка подруге не завидовал. Не нужны ему были Кремль и огни большого города. Он лишь хотел провести лето с Верой. Но понял, что проведет его в одиночестве.

– А ты что будешь делать?

– Не знаю. Может, на речку буду ходить или на велосипеде кататься.

– Ясно… Увидимся первого сентября.

В последний майский день Вера, волоча в одной руке портфель да иногда оборачиваясь, постепенно удалялась от школьного двора, Сашкино сердце сжималось от тоски, смутно предчувствовало что-то плохое. «Вдруг больше не увижу?» – подумал маленький Сашка.

Лето выдалось дождливым и длинным. Сашка провел его дома, где думал о Вере, о том, как у нее дела, как проводит время. Наверняка она не скучала, гуляла по Красной площади и не вспоминала друга. Было очень обидно, и Сашка даже не выходил из своей комнаты. Надеялся, что мать спросит: в чем дело, почему грустишь, но вопросов не было.

Первого сентября Сашка искал на праздничной линейке Веру. Среди девочек с высокими белыми бантами ее не было. К Любови Павловне подошла опечаленная женщина в черном платке. Ее губы вяло, безвольно шевелились. Учительница побледнела, и Сашка все понял: Веру он больше не увидит. Но мальчик почему-то не испытывал печали, будто готовился к этому трагичному событию все лето.

Двадцать второго июня Веру сбил автомобиль, когда та мчала на велосипеде через пешеходный переход. Сутки она провела в коме. Врачи надеялись, что молодой организм справится. Но этого не произошло. Вера скончалась, не приходя в сознание.

Сашка столкнулся со смертью впервые. Прежде он знал о ней понаслышке, когда пятилетним мальчиком увидел кладбище, которое произвело неизгладимое впечатление. После этого любая еда для Сашки превращалась в игрушечное вкусное кладбище со свежими макаронными, котлетными, пюрешечными холмами и крестами из зубочисток. Интерес вскоре угас, и кладбище перестало быть чем-то особенным. Ну могилы, ну кресты. Ну памятники. Не было в этом тайны, а кончина Верочки казалась чем-то загадочным, не поддающимся осмыслению, как, например, числовые дроби.

– Мама, я знал, что не увижу ее больше, – признался Сашка. – Когда умирают люди, должно быть грустно?

– Нет.

– Почему нет?

– Что ты чувствуешь, сынок?

– Я не знаю.

– К сожалению, смерть неизбежна. Ты взрослый и умный, чтобы это понять.

– Мне хочется увидеть Веру.

Сашка безутешно рыдал весь вечер. Между ним и подругой пролегла невидимая черта. Раньше Вера была живой и теплой, а теперь ее якобы не стало. Сашка много думал о смерти, и наконец Вера ему приснилась. Она мчала навстречу на велосипеде. Жмурясь от удовольствия, подставляла лицо с веснушками теплому ветру. Подъехав, сбавила скорость, и друзья пошли по улице, которая вела к школе. Был вечер. И в лучах закатного солнца Вера была красивой и нежной.

– Очень рада, что мы вновь встретились.

– Ты же умерла.

Вера несколько раз потянула рычажок велосипедного звонка. Раздался недовольный громкий звук. Вера говорила тихо, но показалось, что девочка крикнула:

– Я живая! Не ври!

Вера провела по Сашкиному лицу горячей ладонью. Это прикосновение было очень реальным.

– Теперь ты убедился?

Сашка кивнул:

– Прости. Твоя смерть мне приснилась.

– Я умру, только когда буду старой.

Вера улыбнулась и покатила к реке Олешенке. Сашка попытался бежать следом, но тело не слушалось. Застыло, как деревянная чурка, и не могло шелохнуться. Вера уже почти скрылась из виду. Хотелось крикнуть: «Будь осторожна!» – но слова застряли в горле и, будто из засорившего водопровода, раздалось лишь беспокойное урчание.

Повзрослев, Сашка услышал однажды, что жизнь – это иллюзия. Можно ли так считать, когда чувствуешь боль? Ведь боль, как копирка, делает картинку проявленной.

За свои семнадцать лет Сашка уже многое повидал: смерть, убийства, духов, но ни разу не подумал, что это все иллюзорно и существует лишь в его голове. Все происходило наяву, и это никак нельзя было стереть. Парень пришел к выводу, что реальность жизни нельзя вытравить, можно стереть лишь себя и факт о своем существовании, но не подлинность этого мира. Так происходило на всех уровнях мироздания. Нельзя про один мир сказать, что он реальнее другого. Все они равны и заключены сами в себя, как бы ни пересекались.

Сашка, как поплавок, болтался на поверхности жизни и не мог, когда нужно, нырнуть глубже. Он уже не пытался бороться с реальностью. Оставалось, преодолевая боль, идти вперед.

Повзрослев, он редко вспоминал Веру.

 
     * * *
 

«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое», – Сашка пытался отвлечься книгой. Но слова не усваивались, и он бесцельно глазел на страницу.

Время приближалось к полудню. Надо было идти на встречу с Анной. Сашка не хотел, чтобы его отсутствие заметили родственники. Улизнуть незаметно было сложно. Скорее в дом бы прокрался грабитель, чем Сашке удалось бы выбраться. За ним наблюдали пристально и беспрерывно.

– Ты куда? – спросила мать, с которой он столкнулся прямо на пороге.

– Искупаюсь.

Женщина недоверчиво взглянула и больше ничего не сказала. Сашка ломал голову: догадалась ли она? Парень все-таки решил, что она ничего не знает, хотя бы потому что с родственников очень сложно считывать информацию. Близость была как бронежилет.

Сашка подошел к дому Анны. Было тихо. Дети не играли, из дома не доносилось ни звука. Сашка топтался на месте, подглядывая между досками забора. Вдруг громко хлопнула дверь, и к Сашке торопливо засеменила Анна. Она была в ночной сорочке и босиком, будто только что проснулась. Но на плечи падала копна хорошо расчесанных волос. Женщина явно готовилась к встрече.

– Тс-с… – Анна протянула письмо. – Ты обещаешь отправить?

Только Сашка кивнул, как дверь хлопнула еще раз. С террасы послышались тяжелые шаги.

– Уходи! Федя идет. Если он узнает… Ох! – испугалась Анна. – Он человек жестокий.

Сашка ломанулся вперед. До него донесся бас Федора, похожий на собачий лай:

– Кто там? Ты с кем-то разговаривала?

– Нет, милый, тебе показалось.

Федор сказал что-то еще, но Сашка уже не расслышал. Ноги несли сами, и Сашка не мог остановиться, крепко сжимая в руке белый концерт. Передышку парень сделал лишь через полчаса возле Олешенки, тянувшейся стройной блестящей лентой. Мимо проплывал самодельный плот. На нем гордо, как капитан большого корабля, стоял жилистый сухой мужик в камуфляжном костюме и высоких резиновых сапогах. Его лицо было простым и расслабленным, что называется, без изюминки. Но в то же время оно выдавало человека опытного и обаятельного. Завидев Сашку, мужик учтиво поднял козырек кепки и приложился к почерневшей овальной фляге. Кончики черных усов задрались вверх. Мужик поправлять их не стал. После короткого приветствия он продолжил упрямо глазеть вперед.

Сашка удобно расположился под старой ракитой, расправляя края смятого конверта. Он был легким и тонким. Послание занимало не больше одного листа. О чем писала Анна? Сашка боролся с желанием вскрыть конверт.

Адрес отправителя был написан убористым неровным почерком. «Купринская Анна», – так Сашка узнал настоящую фамилию своей загадочной односельчанки. Строки «Кому» и «Куда» заполнили бисерные буквы: Чуманову Валерию, город Москва, улица Судаковского, дом 28, квартира 90. Сашке показалось, что он знал этого мужчину.

Жизнь Анны была такая, что, расскажи кому-то о ней, покрутили бы у виска: «Эта женщина сумасшедшая! Федора ей сам Бог послал, чтобы спасти». Анна плевала на это, как и на мораль. Она так близко подступила к внутренней пропасти – своему темному я, что готова была расправить руки и полететь вниз, как птица с перебитыми крыльями. Она считала, что это ее выбор, на который имеет право.

Неподалеку высилась церковь. Сашка любовался куполом, покрытым сусальным золотом, и вспоминал, как однажды побывал в ней.

 
     * * *
 

Одиноко возвышавшаяся над деревней церковь могла вместить около ста прихожан. Сашка никогда не видел там много людей. Однажды он тайком от семьи попал на службу. Молодой священник, облаченный в белый подризник и зеленую епитрахиль, протяжным бархатным басом читал: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе».

Пожилые прихожанки, среди которых были баба Маня и баба Клава, опустив глаза, старательно осеняли себя крестом. Сашка так же усердно перекрестился, чтобы не выделяться. Взгляд его устремился наверх. Плохие мысли больше не терзали. Стало хорошо, и храм Божий представился волшебным местом, в котором что ни попроси – получишь. Такой энергетики Сашка никогда и нигде не ощущал – тонкая и живая. Душа норовила вырваться из тела и взмыть под купол.

Христос вызывал у Сашки уважение, каким пользуется авторитетный взрослый у подростка. Но один вопрос не давал покоя – действительно ли Иисус сын Божий, спасший род человеческий, или просто один из мастеров, о которых Сашка слышал от матери? Они тоже творили чудеса: избавляли от болезней и воскрешали.

Сашка вышел из церкви, одурманенный молитвами и ладаном. Воздух казался другим, будто парень по-настоящему никогда не дышал. Жалобно взывали двое бородатых попрошаек. Кожа у них была смуглая, прокопченная. Носы лоснились от пота.

– Подайте, кто может…

– Подай, парень, сколько не жалко, – повторил один из них.

– Да тебе зачем деньги нужны? На опохмел не хватает? Рожа опухшая! – перебил другой.

– Ты себя в зеркало видел?

– Я тебе сейчас покажу!

– С тебя взять нечего, кроме анализов.

Бытовая перебранка показалась Сашке гротескной. В голове уже не звучали молитвы, туман от ладана рассеялся.

Поодаль от хамов сидел мужчина, тихий и едва заметный. Склонившись над книгой, он не просил милостыню. Однако в целлофановом пакете желтели десятирублевые монеты.

– Извините. Что вы читаете? – робко обратился Сашка.

Мужчина поднял уставшие прищуренные глаза. Несмотря на зрелый, еще не старческий возраст, в его взгляде можно было распознать бунтаря.

– Семнадцатая кафизма…. Воздай рабу Твоему, оживи меня, и сохраню я слова Твои.

– Вы часто в церковь ходите?

– Одно время послушником был. Но решил оставить свою келью и вернуться в мир. В церкви, как в жизни, есть люди хорошие и есть плохие… Религия – дело молодых. Мое место не в церкви, а возле нее.