Текст книги "День святого Валентина"

Почему он не попросил ее номер телефона? Вот что странно. Видимо, женат? Конечно, он такой интересный, не будет же он один… Существовать, в общем. Это в принципе было бы как-то неправильно и неправдоподобно.

На следующий день он стоял там же. Будто и не уходил. Только природа сменила декорации, милостиво разрешив блеклому солнышку осветить их романтическую встречу. Он был с теми же безупречными стрелочками и с букетом крупных оранжевых роз, который делал его немного похожим на остальных топчущихся здесь мужчин.

Валя, увидев его, вдруг страшно разнервничалась, даже кровь прилила к лицу и в висках бойко застучали молоточки. Почему-то впервые так сильно захотелось выйти из этих старых массивных дверей совершенно в другой роли. В удивительной роли мамы, обнимая драгоценный, сопящий крошечный кулек. И гордо передать его в крепкие мужские руки. Любимые руки с тонкими запястьями. Вот держи, это твое! Вернее, наше. Она уже его любила…

Какой же он все-таки необыкновенный! Одет снова так, что при желании не придерешься, никакой пошлятины или даже намека на безвкусицу. Элегантно, одним словом. Одни ботинки чего стоят. Волосы блестят от ухоженности, или солнце так на них играет, специально выделяет его, старательно направляя свой луч. Как прожектор или лазер. Да, фигура у него… Закачаешься. Тонкая талия, трапеция плеч, рост выше среднего. Все как надо. Да, и задница аккуратная. Валин возбужденный мозг тут же оперативно обрисовал его без одежды. Как он наклоняется к ней в кровати, их тела и души соединяются в едином страстном порыве, он ласкает ее своими волшебными руками, целует прямо в… Вот это уже напрасно. Так и сознание потерять недолго. Никогда в самом начале знакомства она не представляла подобных картин, что объяснялось довольно просто – видимо, никто не вызывал в ней подобных эмоций.

– Здравствуйте, Валя, – смущенно говорит он. – Вернее, привет? – И вопросительно заглядывает ей в лицо.

По его щекам предательским пятном расползается юношеский румянец, хотя сам он белокожий. Бледнолицый. Она уже рассмотрела. Удивительно, когда такие темные глаза…

– Привет, – отвечает она чужим, плотным от волнения голосом, пытаясь прогнать нарисованную воображением пылкую эротическую сцену, и застывает на месте.

Что с ней происходит? Она не узнает себя.

Он улыбается. Естественно, потрясающей улыбкой, но дело не в ослепительности, а в том, что она добрая и деликатная. Живая. И продолжает крепко прижимать к груди букет роз. Точно как ребенка.

– Что-то Вы сюда зачастили. Опять кого-то встречаете? – Спрашивает она, кивая на цветы.

Уф, похоже, ей удалось выйти из полуобморочного состояния. Грубовато спросила, но по крайней мере ноги удалось отлепить от асфальта.

– Нет, больше никого, – засмеялся он хоть и расслабленно, но с проскальзывающими нотками смущения. И оторвал наконец-то от себя букет. – Конечно, это вам. Я понятия не имел, какие могут нравиться, поэтому выбрал…

– Необычный цвет, очень красиво, – говорит она спокойно.

Это она на вид так сдержанна. А на самом деле душа взорвалась и праздничной петардой взмыла куда-то вверх, пробив тусклый потолок ноябрьского неба.

Вале его смущение кажется странным. Более чем. Привлекательные мужчины знают, что им с рождения дана фора нешуточная. Они будто стоят в центре цветочной клумбы. Стоят и срывают цветы удовольствия, или их самих забрасывают целыми букетами. Как Чкалова после его знаменитого беспосадочного полета. В нашем трехнутом, далеко не всегда красивом мире им намного легче жить, потому что с ними все хотят «водиться», как говорят в детстве. И любить до гробовой доски. Все непроизвольно тянутся к красивому, стремятся этим обладать или хотя бы прикоснуться… Не важно, вещь это или человек.

Все в нем было идеально: от волос до шнурков ботинок. Валя безуспешно пыталась привязаться к чему-нибудь… И почти нашла это, интуитивно нащупала: было что-то в его лице, что так маниакально притягивало, и дело здесь не в одной только банальной красоте. В нем проскальзывала какая-то трагичность, ощущение потери и боль, которые так хорошо ей были знакомы. Но опять же такое сильное сочетание – красоты и внутренней драмы – делало его только более интересным. Человечным.

Неспешно они выходят к дороге, где у него припаркована машина. Черный джип, блестящий от чистоты, в котором его ждет серьезный, насупленный водитель. Интересно, чем он занимается, этот Мистер Совершенство?

– Можем пройтись, если хотите.

Нет, сейчас она не хочет. Сил нет никаких для прогулок. Хочется забраться на высокое сиденье и тихонько отдышаться. Поэтому отрицательно машет головой и, оперевшись на его мягкую ладонь, взмывает наверх.

– Поедем в мой любимый, – говорит он водителю. – Вы как относитесь к итальянской кухне?

– Позитивно.

Машина моментально пропитывается сладковатым запахом свежих роз, и Валя чувствует себя одурманенной вдвойне.

Интерьер ресторана выдержан в бежевых тонах, на диванчиках раскиданы малиновые подушки, на стенах висят симпатичные панно, а на белоснежной скатерти стоит элегантный подсвечник. Тепло и уютно. Даже не верится, что там, на улице, – все скуксилось, дома посерели как по команде, да и люди тоже съежились, бегут интуитивно на свет и тепло, уткнувшись глазами в асфальт.

Шеф-повар, естественно, итальянец. Он выходит в зал, смуглый и белозубый, бурно приветствует Валентина, наговорив кучу комплиментов Вале и при этом отчаянно подкрепляя свои громкие слова щедрыми жестами. «Ке бэлла! Мольто карина!» – словно оповещает он весь зал. Да, хорошие люди – итальянцы, Васька, безусловно, права. Только зачем же так кричать?

«Интересно, он сюда со всеми своими подружками заходит? И все, конечно, «бэллы»… Или его сейчас кто-то терпеливо ждет дома, машинально уставившись в очередной тупой сериал, чтобы убить медленно ползущее, как назло, время, перед этим прокрутившись у плиты целый час, несмотря на то, что в обед он позвонил и коротко процедил сквозь зубы: «К ужину не жди»? – вертится у нее в голове определенная пластинка, когда она широко улыбается в ответ любезному итальянцу.

– Ты не играешь на фортепьяно? – вдруг спрашивает он, перейдя незаметно в разговоре на «ты».

Странный вопрос. В любом другом случае она бы моментально переспросила: «А что, надо?» Здесь она спокойно ответила, что нет, на фортепьяно она не играет. Только на нервах, но зато мастерски. Хотя это умеют многие, независимо от половой принадлежности, возраста, образования и прочего.

Он говорит, что у нее красивые руки, длинные фаланги пальцев, и поэтому он так подумал. «А, руки…» – Валя машинально убирает их под стол, невольно вызвав его удивление.

– А на чем же играешь ты? Я имею в виду, чем ты занимаешься… – интересуется она, сжимая кулаки на коленках.

– Ловлю преступников, – отвечает он так просто, будто продает картошку на рынке. – Что будешь на горячее? Мясо, рыбу?

«Тебя», – чуть не вырвалось у Вали, но вовремя застряло в горле. Она закашлялась.

– Рыбу какую-нибудь, на твое усмотрение. Ты же здесь завсегдатай, – уже не без ехидства добавила она. Она ведь не может общаться как нормальный человек, сколько ни пыталась. – Подожди, ты увел меня от темы твоего занятия…

– Я честно ответил. Ни убавить ни прибавить, – пожал он идеальными плечами.

– Значит, ты – строгий дядя милиционер?

– Так точно. Не похож?

Нет, нисколечко. Мужчина, обладающий такой потрясающей харизмой, совершенно не вязался с общепринятым образом стража общественного порядка. Что-то здесь было не так, Валя была заинтригована и хотела быстрее во всем разобраться.

* * *

Валя поняла, что стремительно, как метеорит, влетает в депрессуху. Она уже чувствовала ее цепкие холодные лапки, и даже не стала сопротивляться. Все равно сопротивление бесполезно. Нет, на работу она исправно ходила, с людьми общалась. Приходила домой и заваливалась на диван. Слез не лила, а вот потолок над головой изучила по миллиметру. Маме некогда было замечать особенности ее поведения, комиссии с проверками замучили в последнее время, а сестренка мгновенно все просекла. Недаром из одной яйцеклетки… Васька сильно не доставала, наоборот, была предупредительна и тактична, рассказывала о своих коллегах, проблемах. Потом, конечно, не выдержала.

– Ну что с тобой, дурында ты моя? Посмотри на себя! – воззвала она к каменному изваянию под пледом, которое звалось Валей. – Зеркало принести?

Не стоит. Валя и без помощи зеркала знала, как она выглядит. Почернела, подурнела, и никакие современные косметические средства не могли ей помочь обрести былую привлекательность. Как засохшее дерево. Ну, покрась его, листочки зелененькие нарисуй, смотреться будет все равно неважно. Голова просто раскалывалась. Неужели это был он, ее мужчина? Правильно все же говорят, что мужчины как маленькие дети. В том смысле, что не перестают играть в игрушки, только в роли игрушек для многих потом становятся женщины. А что, поиграл, потаскал, похвастался перед друзьями, надоела – выбросил. Пошел, другую быстренько выбрал. Спасибо, если не сломал чего.

Ненавидеть легче, чем любить. Так ей сейчас, во всяком случае, казалось. И ненависть – это тоже своего рода страсть. Никто не переубедит ее в обратном. На то и на другое нужны немалые силы, а сравнивать их не нужно, поэтому она и стала ненавидеть. Мужчин, естественно. Теперь они все – ее заклятые враги. Она будет мстить им за то, что не смогла удержать его, понять вовремя главное. Хотя нет, поняла-то она все сразу, только это ей не помогло. Еще она будет мстить за то, что видит их насквозь. Или она просто устала. Запуталась.

Все-таки зависимость – жуткая вещь. На ум сразу приходит: наркозависимость, финансовая зависимость etc. А существует еще любовная, от которой тоже трудно избавиться, или недаром говорят – вылечиться. Наверное, любовь – это взаимозависимость. Счастливая, если такое вообще бывает.

Еще пациентка одна давняя к ней приходила, настроения не добавила. В прошлом хирург, работала в городской больнице, боевая тетка. Любимая одежда – спортивный костюм, куртка в любое время года, сигарета и сто грамм вечером. Валя ее знала, когда та еще замужем не была, детей не было, хотя лет было прилично за сорок. Да она уже и крест на себе в этом смысле поставила жирный. Однажды поздно вечером к ним в больницу привезли мужчину лет шестидесяти с тяжелой травмой ноги после автомобильной аварии. Она ее ампутировала, и у них началась с того момента любовь, которая закончилась браком и рождением дочки Маши. Хирург часто любила повторять: «Я ему жизнь спасла, ногу оттяпала, а он мне дочку подарил».

– Замуж не вышла? – спросила она как-то сурово, как учительница, у Вали после осмотра.

– Нет. А для чего? – достаточно искренне поинтересовалась она.

– Для тепла, Валюша, для тепла. Я не знала, что это такое, пока не появился мой козел одноногий и Манька. – Здесь лицо ее изменилось и помолодело лет на пятнадцать.

Тогда ее словно током ударило. Она никогда не рассматривала замужество с этой точки зрения. Вале казалось, что оно необходимо, когда люди твердо хотят завести детей, воспитывать, нудеть бесконечно и умиляться их проказам. Что поделаешь, если нравится им смотреть утром на неумытые физиономии друг друга, готовить суп и отвешивать подзатыльники своим драгоценным чадам. Но когда люди любят друг друга, им совсем необязательно ставить штамп в паспорте. От него ведь теплее не станет. Почему в женщинах сидит крепко-накрепко убеждение, что обязательно надо выйти замуж? В лепешку разбейся – стань замужней тетей-Мотей. А если она не хочет, если ей комфортно ощущать себя несвязанной? Сколько она в супермаркете парочек в выходные дни наблюдала, когда идет девушка, а за ней едет груженая с верхом тележка, за которой с трудом можно разглядеть безропотное существо мужского рода с обвисшими плечами и лицом, лишенным всякого выражения. И вот они как роботы вдвоем выгружают баллоны минеральной воды, помидоров килограмм десять и остальной снеди, а венчают всю эту гастрономическую красоту рулоны туалетной бумаги тоже в таком количестве, словно они из туалета собрались год не выходить. Глаза у обоих оловянные, при большом желании никак не скажешь, что они счастливы. Вот что они на автопилоте существуют – да, скажешь. Валя, когда представляла себе, как они загрузят все это богатство в машину, потом будут долго и медленно разгружать и распихивать по полочкам в холодильнике, а потом… Действительно, что потом? Тоска зеленая. Удавиться хочется. Разве это жизнь? После созерцания подобной семейной идиллии в магазине Валя выбегала оттуда как на крыльях, она не желала такого счастья. Женского. Спасибо, нас и так неплохо кормят. «Для тепла». Само выражение ей очень понравилось, а ведь правда, как метко сказано. Вдруг она ошибается? Закралось неприятное подозрение, что в ее жизни нет тепла.

– Где же его найдешь? Тепло найти трудно, – выдавила она хмуро и не стала оглашать свою концепцию «тепличных» отношений. Все равно ее бы не поняли или не поддержали.

– Ой, не говори. Очень трудно, но возможно, – вздохнула тетя и, виляя широкими бедрами, вышла из кабинета.

Фраза засела в голове прочно.

– Вась, тебе хорошо?

– В каком смысле?

– В общечеловеческом. Жить тебе хорошо?

– Начинается… – Недовольно протянула Вася. – Вспомнила школьную программу: «Кому на Руси…»?

– Тебе тепло?

– Я в свитере и сижу у батареи.

– Мы встречаемся с разными мужчинами, проводим с ними время. А подсознательно мы хотим от них одного – тепла. Вот и щиплем ото всех по кусочку. Тебе это все не надоело? Всё – вокруг нуля, – уставившись на стенку, спросила Валя. – Мы же с тобой расплачиваться будем за все наши фокусы. Если уже не начали…

– Понятно. Хронический недое… ит, – поставила жесткий диагноз сестра, не обратив на трагические слова Вали никакого внимания. – Тебе необходимо развеяться. Слишком много вопросов задаешь в последнее время.

Василиса была полна решимости, и не успела Валя «а» сказать, как услышала легкое Васино щебетание, которое так бесило ее в обычное время, а на тот момент и говорить нечего: «Привет. Да, прилетела недавно, командировка интересная была…»

За три минуты Вася договорилась о встрече. Он должен был подъехать к их дому.

– Он бизнесмен и писатель, – коротко обрисовала она.

– Я никуда не поеду, – отрезала Валя, по-прежнему уставившись в потолок. – Отвянь от меня.

– Поедешь. Как миленькая поедешь. – Уже нагло, в приказном порядке разговаривала с ней сестра.

– Я никого не хочу видеть. Ты глухая?

– А я не хочу видеть который день соляной столп с остекленевшими глазами. Надоело, честно.

Командирша пыталась втиснуть Валю в какое-то серое трикотажное платье с внушительным разрезом. Вроде получилось.

– Голову, конечно, неплохо бы помыть, а то вид немного замусоленный… Ну ладно. Сойдет для сельской местности.

– Боже, как же ты меня достала! Какой еще писатель! Что написал-то? – застонала Валя.

– Была на шумной презентации его книги в центральном магазине, фуршет запомнился, а названия этого произведения точно не помню. Я вообще современных авторов не воспринимаю всерьез, ты же знаешь. То ли «Рука», то ли «Нога»… Что не название гениталий – это точно. Вот, кстати, заодно и выяснишь, – оперативно собирала ее Вася. – Подъедет через полчаса, у него серебристый новый джип. Большой очень. Давай, давай, а то плесенью скоро покроешься.

Валя вышла из подъезда и увидела огромный джип. Казалось, за рулем такого танка должен сидеть плечистый, уверенный в себе человек. Она невольно приободрилась.

– Добрый вечер, – поздоровалась она, еле влезая на высокое сиденье. Потом, спохватившись, сказала: – Привет.

– Привет, Вась. Ты что как бабуля? Где результаты тренировок? – Ухмыльнулся невыразительным ртом молодой человек, которого в целом трудно было разглядеть в темноте машины и который, не дожидаясь ответа, с напором сказал: – Слушай, я устал немного, давай в кино сегодня не пойдем?

– Тогда на танцы? – в тон ему ответила Валя, которую стала раздражать его манера.

– Молодец! – искренне произнес он и, больше не говоря ни слова, нажал на газ.

Через десять минут они очутились у блочного облупившегося Колизея, где он с трудом вписался в первую же темную арку.

– В гольф не играешь? Прямо рядом с гольф-клубом живешь, – выпрыгивая, спросила Валя.

– Ты меня уже спрашивала об этом. Я долго понятия не имел, что рядом этот клуб, благодаря тебе и обнаружил. Меня эта тема никаким боком не интересует, – немного капризно ответил он.

Валя притихла. Вот балда! Наконец у нее появилась возможность рассмотреть молодого человека. Его звали Антон. Баскетболистом он не оказался, плечистым тоже. «Дрищ» про таких говорят. Узкие покатые плечи, из-за этого – отсутствие талии, широковатые бедра. Бабская фигура какая-то, да и лицо тоже трудно запоминающееся, ничем не примечательное. В толпе точно не заметишь. Размером джипа он возмещал отсутствие фактуры и других размеров. Видимо.

«Ну, Васька!» – вздохнула про себя Валя. – Ладно, на безрыбье и рак – рыба», – подумала она, но вскоре поняла, что ошиблась. Не надо такой рыбы. И раков не надо. Ничего не надо.

Писатель сходил в ванную, вышел оттуда в полосатом шелковом халате и плюхнулся на кровать – широченный траходром. Валя прикидывалась веником, но Антон был настойчив.

– Я не готова, – уворачивалась она.

– Ванная целиком в твоем распоряжении, – ответил он голосом, не терпящим возражений. Как будто все дело в принятии душа! А как же общее настроение? Похоже, что об этом господин писатель совершенно не задумывался.

Валя с ужасом вспомнила про свои небритые ноги и совершенно неподходящие для столь романтичного момента трусы, которые Васька называла «прощай, молодость!». О полном отсутствии педикюра и говорить было нечего. «Надо было настоять на кино», – подумала обреченно Валя и зашла в ванную.

И была права. Валя давно ни с кем не целовалась, кроме Валентина, и сейчас это ощущение было так непонятно, что она вначале даже не поняла: ей приятно или не очень. Через минуту пришла к выводу, что однозначно очень неприятно. Явной тошноты общение не вызывало, но в целом это чужое, нелюбимое. Она почувствовала себя на мгновение предательницей или просто дрянью. Предательницей не по отношению к Валентину, понятно, что ему наплевать. Нет, по отношению к своему личному чувству. Антон довольно старательно прошелся по эрогенным зонам и на определенное время превратился в электродрель, беспощадный отбойный молоток. Он был настолько механичен, что Валя полностью абстрагировалась и смотрела на это безобразие как будто со стороны.

И это было ужасно. Ужасно тем, что опять все возвращало ее к нему – страстному, неповторимому. Любимому. Писателя словно специально подсунули ей для контраста: мол, поняла, что ты потеряла? И это было жестоко.

Ей не нужен был кто-то чужеродный, чтобы полностью осознать это. Она давно поняла, что вместе с Валентином потеряла живую частичку себя. Немаленькую такую частичку.

При этом никаких романтических соплей с писателем не возникло. Даже намека дохлого. Может, поэтому она его вытерпела и не сбежала? Хотя определенная опасность была – писатели натуры ведь творческие. Вроде бы.

После всего первое, что он сказал ей, было: «Не делай такое жалостливое лицо». Вот те на. Она и не собиралась. Просто спать сильно хотелось, потому что эмоции он доставил ей отрицательные, да и времени на дворе полно. Об этом он, наверное, не подумал. Спать? Рядом с ним? Это невозможно. Нужно трепетать, ловить каждый взгляд и быть постоянно в состоянии боевой готовности.

– Как жрать захотелось! Я бы сейчас мяса с кровью навернул, – сказал он, вскакивая как ужаленный с кровати и направляясь к холодильнику, громко шаркая тапками.

Она последовала за ним не из чувства голода, скорее из солидарности. Мужчина хочет кушать. Надо как-то проявить сочувствие или хотя бы заинтересованность.

– Вижу творог, – сказала она машинально.

– Он приказал долго жить. Вот что самый класс! – ответил Антон, доставая прозрачные продолговатые упаковки чего-то.

Это оказалась вяленая корюшка. Слишком изысканно для двух часов ночи, но, глядя на его неясно очерченный, жующий рот, она решила присоединиться.

– Я что-то забыла, как называется твоя книга? – Она наконец-то вспомнила, что трапезничает в компании с самим представителем творческой интеллигенции.

– «Тело», – ответил он с набитым ртом.

– Интересное название. Надо прочитать, – вежливо отозвалась Валя, со смехом про себя вспомнив Васины варианты: «руки, ноги».

– Пожалуйста, у меня весь багажник завален этим добром, друзьям раздаю, – махнул он тощей рукой в сторону, видимо, того самого багажника. – Беспонтовое это дело, скажу я тебе, – писать книжки. Тяжелый труд, который не то что прибыли не приносит, а одни расходы получаются. Я в рекламу столько вложил, что до сих пор икаю, не могу остановиться. Еще все спрашивают: «А ты для себя это писал?» Да, для себя. Сидел днями и ночами, не разгибаясь, серое вещество тренировал, мыслишки куцые по кругу гонял. Просто делать больше нечего, друзья хорошие. Денег хотел, неужели не понятно, но, видно, не моя это нива. – При этом признании его невыразительное лицо стало на мгновение обаятельно-злым, колючим. И, как ни странно, ему это шло. Как будто на бесцветный лист бумаги капнули немного краски.

Здесь Валя начала смутно припоминать, что видела как-то растяжку над Садовым Кольцом, на которой красными буквами было написано: «Тело». Она еще тогда искренне удивилась такому слову, потому что не успела прочитать и понять, к чему же надпись относится. То ли дается реклама новомодного солярия, то ли тренажерного зала. Простота и конкретика поражали в любом случае.

– Я еще неправильно дизайнера-оформителя выбрал. У меня там кровь стекает с букв, топоры повсюду нарисованы, гамма цветовая просто ужасная – красно-черная. Вот народ и шуганулся, – продолжал откровенничать Антон. – Явный перебор.

После того как вся корюшка была съедена, он любезно предложил Вале послушать русские народные песни, которые у него были записаны на компьютере.

– Вот, нашел. «Русское поле» обожаю. Послушай! Какой голос! Сейчас так не поют. – Восторгался он, сидя на кресле, закинув бледные, как макароны, обнаженные ноги на стол с компьютером.

Валя согласилась, что сейчас так не поют, но сидеть в половине четвертого ночи и слушать подобное – это был уже полный сюрреализм. С нее и корюшки вполне хватило. И широких бедер тоже. Он с трудом собрался и доставил Валю домой.

– Позвоню на следующей неделе, – улыбнулся он, пресно улыбаясь. На карпа похож.

Но писатель оказался не так прост, недаром корюшку по ночам ест. Звонков от него не поступало.

– Что ты переживаешь? – резонно спросила Вася.

– Он не звонит, писатель твой гребаный, со своими жуткими бедрами и окровавленными топорами, – расстроенно ответила Валя. – И вообще, сестра моя любимая, кого ты мне подсунула?

– Ну и что, не звонит, подумаешь… Видали мы таких. Скатертью дорога. Ты же сама назвала его машинкой «Зингер»? Ну а кто на данное время был, того и подсунула. Не обессудь. – Смеялась Вася. – Подожди, какие еще топоры?

– Да, зубодробильным автоматом еще назвала. Ты не понимаешь! А самолюбие?

– Ты хотела этого? Повела себя как мужик. Раз-два, и готово. – Смеялась от души Васька.

Она была рада, что Валя немного отвлеклась и вспомнила про самолюбие. Значит, человек встал на путь выздоровления.

– Я хочу показать ему, какие у меня на самом деле ноги. Гладкие, бархатные, а не шерстяные, – зациклило Валю. – У него не настолько волосатые… Помнишь нашу математичку?

В шестом классе к ним пришла молодая симпатичная математичка, волосатые ноги которой – черные, кудрявые, как на голове, являлись одним из ярчайших воспоминаний школьной поры. Она пританцовывала у доски на высоких каблуках в модных облегающих юбках, весело доказывая теорему Пифагора, а у мальчишек глазные яблоки выкатывались так, что с трудом возвращались на место, и они потом еще все дружно пропадали надолго в туалете…

– Да ладно, во время вашей встречи это не имело значения. Он внимания не обратил, – продолжала заливаться Васька.

– Как не обратил, если он их держал? И потом, он не грузчик из подворотни… Трусы еще эти застиранные. Вот обидно! У меня ящик от новеньких ломится, а в такую минуту…

* * *

После таких встреч у Вали оставалось двоякое ощущение. Ей было не по себе. В ней будто боролись два человека. Первый – ангел, второй – ведьмочка. Они спорили друг с другом, яростно доказывая, кто из них прав.

Когда Валя остро переживала некоторые нюансы последнего свидания с фанатом «Русского поля», в ней явно одерживала победу ведьмочка. И в то же время заливалась краской, вспоминая другое. Это ангел настойчиво давал о себе знать.

Сон еще этот… Будь он неладен. Сон московской психопатки, работающей, средних лет, не замужем. Хорошо, Васька дома оказалась. Вале отчетливо приснился алый диск заката, и несколько мужских фигур на его тревожном фоне. Центральная фигура внезапно отделяется и идет к ней навстречу, довольно быстро, и несет что-то в руке. Похоже на ружье. Валя чувствовала липкую нервозность, пыталась что-то объяснить, доказать, докричаться до этого мужчины, но он будто не слышал ее. Не хотел. Только тяжело ходил рядом, и слышен был скрип половиц. Она сидела на чем-то жестком, и все время порывалась уйти, ей было страшно. Тоже очень странно, потому что с тех пор как она повзрослела, ей редко бывало страшно, но она даже встать не смогла. Солнце село, темнота набросилась на нее так жадно, словно озлобленная собака, и она поняла, что никуда не сможет убежать. Она почувствовала свое полное бессилие. Еще мелькнуло будто размазанное, увиденное на большой скорости лицо Валентина, но оно было так далеко…

– Проснись!

Валя с радостью обнаружила, что она дома, а над ней тревожно склонилось Васькино лицо. Васька держала в руке стакан воды, который Валя забрала и прижала к воспаленному лбу.

– Что со мной было? Почему ты здесь? – Спрашивала она быстро, а перед глазами стоял красный диск.

– Ты кричала так громко: «Нет, нет!» Мне это не очень понравилось. Самое странное, что и проснулась ты с большим трудом. Я будто вытаскивала тебя из привидевшегося.

Душа болит. Это не зуб, который можно в крайнем случае вырвать и на его место искусственный вживить.

Несчастная, подорванная крыша стремительно съехала в неизвестном направлении, и даже записки не оставила. Валя начала звонить своим немногочисленным подругам, но одна подруга была в это время не одна, и ее голосок просто звенел от счастья, так что Валя молниеносно свернула разговор. Из-за очевидного контраста их состояний ей стало буквально тошно. Другая в спешке надевала туфли и срочно выбегала на очередную презентацию ювелирных украшений в одном из бутиков на Рублевке, третья просто не брала трубку, и до Вали наконец-то дошло, что ее съехавшая крыша никого не интересует. Еще Тина как назло уехала на гастроли со своим театром по городам и весям нашей необъятной Родины. Ей она звонить не будет, отвлекать неудобно. Позже, конечно, поплачется. А сейчас… Все ее тщетные попытки найти мастера-благодетеля по ремонту данного предмета не увенчались успехом, и это, в принципе, нормально. Кому она нужна, чужая крыша? Правильно. Ответ один – только врачам-психиатрам. И то за большие деньги из твоего же кармана, потому что в обычной нашей жизни никто не знает, что со своей-то делать.

Всегда был нужен кто-то приличный, с кем было интересно померяться силами. А его все не было. Вдруг им был тот, с которым «надо было как со всеми»? Ей страшно было признаться в этом перед самой собой. Страшно и сладко. Он был жесток, но ведь это и привлекало.

Валентин заходил однажды к ней на работу. О нем вспоминали потом так, как если бы к ним в клинику случайно забрел Ричард Гир или Брэд Питт. Собственной персоной.

– Брутальный мужчина… – С дрожью в голосе повторял весь медперсонал, и многие беременные, уточками прохаживаясь по коридорам и медленно пережевывая яблоки, вторили ему как эхо.

Главный врач, которую звали нестандартным именем Идея, точнее Идея Георгиевна, была в то время на операции. Несколько полноватая, но очень подвижная, с бездонными глазами и неизменными изумрудами в аккуратных маленьких ушках. Всегда элегантно одетая и несущая себя с достоинством, разящим наповал. Вале она напоминала оперных див. Она была дамой в возрасте, но про нее ходили упорные слухи, что она очень неравнодушна к сексу и довольно требовательна в этом вопросе. Кто-то видел ее с молодыми людьми, которым она в бабушки годилась. К ней относились в целом уважительно, многие завидовали, некоторые побаивались. Обычное выражение чувств к главврачам и к начальству в целом. Когда Идея Георгиевна вышла из операционной, слух о «брутальном мужчине» уже пронесся порывистым ветром по протертым хлоркой белоснежным коридорам клиники. В ординаторской, собравшись под вечер на отчет, она неожиданно пафосно произнесла:

– Не имела чести видеть, Валентина Владимировна, вашего кавалера, но переполоху он наделал много.

– Идея Георгиевна, он случайно… Больше не придет. – Покраснела Валя как девочка, опустив глаза.

– Да я не о том… Придет, не придет, – махнула рукой главврач. – Не мое, конечно, дело, но намучаешься ты с ним… Но с другой стороны, почему мы не интересуемся нормальными, положительными мужиками?

– А вы их часто видите? – осмелилась прервать Идею пухленькая Танюшка. – Где они, эти нормальные? Да и ненормальные тоже… – с грустью добавила она.

Идея блеснула зелеными глазами и продолжила, не обращая внимания на замечание.

– Почему бежим от них как от огня? Даже досадно за них, но ничего не поделаешь. Знаете, почему я от мужа ушла? – Идею Георгиевну разобрало не на шутку. – Он мне каждый день по утрам дарил огромные букеты цветов.

– Разве это не приятно? Что же здесь криминального? – спросила заинтригованная Валя.

– Криминального, может, ничего. Просто надоело до чертиков. Каждый божий день я просыпалась словно в гробу. Вся в цветах. Я, наверное, поэтому не очень люблю, когда мне букеты приносят, каждый раз еле удерживаюсь, чтобы не скривиться и всегда здесь в ординаторской оставляю. Так вот, я забрала двухлетнего сына и просто ушла, – здесь она величественно обвела присутствующих взглядом. – Он просил меня вернуться, умолял, на коленях стоял… Бесполезно. Все хотел понять причину моего ухода. Я отнекивалась, как могла, не хотела обижать, но он так меня достал, что я ему прямо в лицо выпалила: «Тошнит от тебя, сил нет!» Больше я замужем не была. Видимо, не для меня эта игра в идеального героя, или не удержала своего мужчину. Мужчину, который включил мое сердце, то есть заставил и переживать, и не спать ночами, заливая подушку слезами… Но получается, что для этого мужчина просто обязан быть бессердечным сукиным сыном. Иначе неинтересно.