Текст книги "Оторва"

– Уходи отсюда! – приказал Макс, махнув рукой. – Уходи отсюда!

Но Оливия продолжала кричать, заглядывая в каждую комнату. И с каждой секундой всё медленнее.

Он выбивал ногой объятую пламенем дверь, которая никак не желала подчиняться. Но, когда деревяшке всё же пришлось уступить, она с грохотом вылетела с петель. Макс закрыл лицо тканью, прячась от вспыхнувшего оранжевого языка. Жар плавил его джинсы. Волосы на груди искрили, поджаривали кожу. Картина, открывшаяся перед ним, была самой страшной из всех, что он когда-либо мог увидеть. Большую белую кровать пожирало пламя. Оно уже съело шторы, карниз, взгромоздилось на белый потолок, торопливо кусало пол и огромный пушистый ковер. Шкаф, полки, телевизор – горело абсолютно всё.

– Макар?! Макар, где ты?! Я ничего не вижу! Я ничего не вижу, Макар! – безнадежно орал Макс, не чувствуя боли. – МАКАР?! – взревел он так громко, что его крик был слышен даже на улице.

А потом он увидел.

Рука его брата едва выглядывала из-под пылающей кровати. И увидел он её только лишь потому, что края огромного покрывала стали сворачиваться и сгорать, поднимаясь наверх.

Ковер под ним пылал. Он оббежал кровать со стороны окна, где огня было меньше всего, и вытащил обмякшее тело родного брата из невыносимо болезненных объятий ярого пламени. Он уже ничего не видел перед собой, не чувствовал едких запахов, боли от жара. Макс просто бежал, держа в руках того, кто был ему слишком дорог. Он с трудом удержал себя и Макара, спускаясь по лестнице, но только ступив на первый и ещё не тронутый огнем этаж, Макс рухнул на колени, продолжая держать младшего брата.

Он больше ничего не слышал, хотя всё вокруг ревело от паники и ужаса. Люди в желтом превратились в смутные пятна.

Рукам стало легче.

В нос проник свежий и холодный воздух.

А потом всё исчезло в бесконечной темноте спокойствия и безразличия. И если изредка в этой тьме появлялся слабый свет, то отдавал он блеклым оттенком изумруда.

6

Всякий раз, когда тяжелые веки с трудом поднимались, Оливия испытывала головную боль. И чем дольше глаза были открытыми, тем сильнее та становилась. Кислородная маска больно впивалась в кожу. Тот, кто затягивал её, наверняка был не в настроении. А может ему просто не понравилась пациентка.

– Мама? – произнесла она не своим голосом, о чем секундами позже очень пожалела. Кашель разошелся с такой силой, что из глаз начали течь слезы, а в груди как будто выжигалась дыра.

– Нет, нет, девочка, – сказала незнакомая женщина в белом халате. Она поправила маску, которая и без того не сдвинулась с места. – Ничего не говори. Станет только хуже. Не волнуйся, с тобой всё в порядке. Ты надышалась дымом, и нам нужно очистить твой организм от токсичных веществ. Лежи спокойно, дыши кислородом и постарайся уснуть. Тебе нужно много отдыхать, красавица. Скоро всё восстановится.

Белые стены, потолок. Телевизор на стене, два кресла у окна для посетителей. Издающая пугающие звуки аппаратура рядом с кушеткой казалось не предвещала ничего хорошего. Оливия проваливалась в короткие сны много раз и из каждого она бежала, сломя голову. В них бушевало огромное пламя, пожирающее её комнату, а ужас, застывший в задымленном воздухе, пах горечью и смертью.

«МАКАР?!»

Оливия подняла мокрые веки. Сколько часов она провела в этих бесконечных кошмарах, блуждая по руинам собственного дома, который наверняка сгорел дотла? Пронзительный мужской крик без конца раздавался в её ушах. Переполненный истинным ужасом, он был похож на острое лезвие, которое без конца вырезало в ней нелепые кривые линии. На костях, на коже, на органах – оно кромсало и кромсало её, продлевая муки перед неизбежной смертью.

Она потеряла счет времени. Сколько ещё эти мучения будут продолжаться? И почему к ней до сих пор не приехала мама?

Когда другая медсестра сняла с нее кислородную маску, Оливия испытала мгновенный ужас от резкой нехватки кислорода. Она вцепилась в руку очередной незнакомой женщины, которая без конца что-то шептала и гладила её по голове.

– Всё хорошо, девочка. Всё хорошо, – читала она по её губам. – Дыши. Медленно. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Голова закружилась. Оливия закрыла глаза, стараясь поймать ритм собственного сердца и дышать так, как говорила ей медсестра.

– Когда это…закончится? – спросила она хриплым голосом. – Я устала… Где моя мама?

– Тебе обо всем расскажет твой врач, но могу сказать, что ты большая молодец. Анализы крови показали положительную динамику. Скоро мы тебя отпустим, но ты всё равно должна будешь придерживаться определенных рекомендаций.

– …Где моя мама?

Медсестра поправила капельницу и сказала, что сейчас же позовет врача. Даже рассеянное сознание не помешало Оливии заметить намеренное игнорирование интересующего её вопроса. Бросив взгляд на белые стены, которые уже вызывали тошноту, Оливия попыталась подняться, но голова моментально закружилась. Она услышала голоса за дверью. С каждой секундой те становились всё громче и один из них точно принадлежал её отцу.

Наконец-то, они с мамой приехали за ней. Должно быть, персонал больницы не разрешал им навестить её и сейчас получал по самое первое число.

Когда дверь распахнулась, в палату вошла высокая женщина в белом халате, а секундой позже Марк Линдберг буквально оттолкнул её плечом. Он остановился в самом центре палаты, давая понять, что больше никого к своей дочери не подпустит, а сам ни за что от нее не уйдет.

– Оставьте нас! – потребовал он, глянув на врача и медсестру. – Живо!

– Марк Филиппович, вашей дочери необходим отдых, – с той же требовательностью настаивала врач. – Ей нельзя пока разговаривать. Одно слово может вызвать приступ кашля…

– Это я плачу деньги! – повысил он голос. – За каждый гребаный день её отдыха здесь!

– У вашей дочери отравление…

– Если вы сейчас же не выйдете отсюда на собственных ногах, я вышвырну вас этими руками и в одночасье сделаю так, что ни здесь, ни где-либо ещё вы работать не будете! Я ясно выразился?!

Женщины молча покинули палату. Оливия предприняла новую попытку подняться на кушетке и она, к счастью, оказалась успешной.

– Папочка, – прошептала она, испытав горячую боль в груди. – Я так скучала…

Она всё ждала, что отец подойдет и обнимет её, но Марк Линдберг продолжал стоять на прежнем месте и задумчиво таращиться на дверь.

– Папа…

– Что я сделал не так, Оливия? – вдруг спросил он, повернув к ней голову. Затаивший злобу взгляд обеспокоил её. – Я мало радовал тебя? Мало уделял тебе внимания? Может, я просто плохой отец?

– …О чем ты, папа?

Марк Линдберг медленно увел взгляд в сторону, будто ему было противно смотреть на нее, и попятился назад. Он опустился в одно из кресел и издал сдержанный и тихий вздох, предвещающий приближение разрушительной бури.

– Ты убила ребенка, Оливия. Ты ведь не забыла, как это вышло?

– …Папа, я не…

– Как его звали? – перебил он, глянув на нее. – Ты знаешь, как его звали? Ничерта ты не знаешь, – оскалился отец. – Ты оказалась тупее своей гулящей матери! Тупее и циничнее, Оливия! – разразился он криком, а потом схватился за голову с такой безнадежностью, что у Оливии моментально застыла кровь в жилах. Она увидела, как вздулись вены на его шее, как они проявлялись на руках и даже его пальцах. – Что мне теперь делать, Оливия? Что я должен делать?

– Я никого не убивала, папа, – дрожащим от тихих слез голосом произнесла она.

– Ты заставила двенадцатилетнего мальчишку готовить алкогольные коктейли, пообещав ему хорошенько заплатить. Ты называла его «слугой». Ты увела его в дом, сказав, что должна заплатить ему и дать новые указания, – мрачным голосом перечислял Марк Линдберг, делая длительный паузы. – А когда ты вернулась к своим гостям, дом вспыхнул. Точнее твоя спальня, куда ты этого несчастного мальчишку привела.

– Папа, я ничего не сделала… Папа, я ничего…

– Закрой рот, Оливия, – приказал он ровным голосом. Но когда отце взглянул на нее, его ярость моментально вспыхнула в глазах, искажая лицо в пугающих гримасах. – Закрой свой чертов рот! За эти сорок восемь часов я выслушал достаточно! Сполна, чтобы понять, насколько мерзкая и бесчеловечная у меня дочь! Ты, как корова с диареей, гадишь на всех и всё! Ты думаешь, я никогда не знал о твоих идиотских выходках? Думаешь, не знал?! Но то, что ты сотворила сейчас, перешло все границы! Ты меня слышишь?! Это конец всему, над чем я работал! К чему стремился! О чем мечтал! Ты – убийца, Оливия, – прошипел он с пеной у рта. – Убийца.

– Выслушай меня, папа, – зарыдала она. Кашель уже не причинял столько физической боли, сколько та, что пульсировала где-то намного глубже. – Я никого не убивала… Я только сказала ему спрятаться, папа… Я вышла на улицу и… Пришел его брат. Он наговорил мне столько гадостей, папа…

– Ты слышишь, что я тебе сказал, дура ты набитая?! – заорал Марк Линдберг, подлетев к кушетке. – Ты убила ребенка! Ты убила двенадцатилетнего мальчика, который сгорел заживо под твоей кроватью! Его брат нес его тело, пока сам погибал от огня! Черт, какое же ты ничтожество, Оливия! – ударил он кулаком по стене. – Ты приносишь людям одни только беды! Ты лишаешь их достоинства, лишаешь близких, лишаешь колоссальных трудов! Каких-то сорок восемь часов, как фамилия Линдберг канула в небытие, – обреченно произнес её отец, слепо таращась в одну точку. – Из успешных виноделов мы превратились в убийц, которым больше нигде не будет места. Этот парень слов на ветер не бросает. Это видно в его глазах. Жажда справедливости и безразмерной ярости – идеальный коктейль к оправданной мести. А оправдана она, потому что есть боль, Оливия. И она колоссальных размеров. И она никогда не утихнет.

Марк Линдберг медленно и бессильно попятился к креслу. Его лицо было бледным. От усталости и отсутствия сна глаза блестели и были красными. Он медленно присел, поставил руки на колени и опустил голову, едва слышно дыша ртом.

– Об этом мальчишке будут помнить всегда. Каждая семья в Луне будет скорбеть о нем и передавать из уст в уста события той кошмарной ночи, в которой главным злодеем была ты, а вместе с тобой – непутевые родители, не занимающиеся твоим воспитанием. А как иначе? – с горечью усмехнулся он. – Мать – шлюха в бриллиантах, отец – вечный волшебник, исполняющий сначала свои желания, чтобы потом исполнить ваши. Всё, о чем я мечтал, так это заниматься вином. Выращивать виноград на лучшей и плодородной земле. Стать успешным виноделом, продукт которого ценили бы лучшие знатоки вин. Так оно и было. До злосчастной ночи субботы. – Подняв на заплаканную дочь глаза, Марк Линдберг с тоном, выносящий приговор, сообщил: – Об МГУ можешь забыть. Как и обо всем, что у тебя было и о чем ты мечтала. Больше у тебя нет ничего, кроме бесполезной фамилии Линдберг. И такой её сделала ты.

– Я не хотела, чтобы…чтобы так вышло, папа. Где…где мама? Где она?

– Твоя мама спросила о твоем здоровье, пожелала скорейшего выздоровления и предпочла остаться на Кипре в компании своих подруг и молодых любовников. Иначе говоря, в ближайшее время она не желает знать тебя. Нам больше нет смысла сохранять брак, который давно распался. Нам больше нечего делить.

Оливия часто заморгала. Ледяной холод ужаса сковал её конечности.

– …О чем ты?

– Да, мы с Аглаей не уделяли твоему воспитанию должного внимания и упустили тебя. Мы хреновые родители, что греха таить. Но это вовсе не значит, что мы позволим тебе сесть за решетку. Видимо, это последнее, что мы могли для тебя сделать, Оливия, – взглянул он на дочь. – Откупиться от обвинений, за которыми последовал бы страшный скандал, и дать тебе возможность жить, как ни в чем не бывало, дальше. Журналюги бы за такую тему собственные руки отгрызли, но, думаю, я достаточно дорого заплатил за молчание. Я заберу тебя завтра, Оливия. И мы вернемся в Москву. А ты пока подумай, как объяснишь своим столичным друзьям, что будешь получать высшее образование в метро, а не в МГУ.

– Папа? – прошептала она с хрипом, когда он направился к выходу. – Папа, почему?

Марк Линдберг обернулся и без привычной отцовской заботы в глазах просто ответил:

– Потому что твои крымские друзья с радостью поведали о тебе всю правду. Каждое твое слово, каждый твой шаг. Утром ты угрожала трем парням, что подожжешь их дома и, видимо, решила потренироваться на своем собственном. Пострадали два человека. Сгорел ребенок. И пострадавший, который является его родным братом, уничтожит тебя и всех нас по щелчку пальцев. В наше время это ничего не стоит. И он будет прав в своих методах и действиях. Я бы поступил точно так же. Теперь винодельческое хозяйство, которое приносило нам многомиллионный доход, принадлежит ему, – развел он руки в стороны. – А всё, что я заработал, пришлось отдать твоим разговорчивым «друзьям» и правоохранительным органам, которые были очень заинтересованы в этом любопытном дельце. Ты можешь гордиться своим отцом, Оливия. Он заткнул ради тебя всех лающих собак. Приеду за тобой завтра. Вещи собирать не будем. Потому что больше ничего от нашей счастливой и достойной жизни не осталось. Уж лучше было бы тебе сдохнуть, чем остаться вести жалкое существование, не имея ни сердца ни души.

7

На высоте десять тысяч метров пассажирка эконом класса встретила свое тридцатилетие. Всё прошло очень тихо и цивильно. Она перекусила отвратительным бутербродом с сухой булкой, которой можно было убить соседа, и запила его не менее отвратительным чаем в пакетике. К сожалению, она была очень голодна, чтобы пренебрегать вниманием и заботой авиакомпании.

– Смотрите, какой сверкающий город!

На протяжении всего полета тучный сосед пихал её локтем, предлагая поглазеть в иллюминатор то на причудливой формы облака, то на снежинки, а теперь и на переливающийся огнями Симферополь. И нарушал он её границы комфорта с такой беззаботностью, словно они были давними друзьями.

– Здорово.

– Нет, вы только поглядите, до чего же здесь прекрасно! Как только сброшу с себя этот костюм, сразу побегу на пляж. Говорят, вода в море ещё холодная, но мне плевать. Вы тоже остановитесь в одном из отелей полуострова? Или вы едете к родственникам? Наверное у вас тут живут бабушки и дедушки?

Командир корабля вовремя напомнил о себе. Он сообщил, что самолет вот-вот приземлится, а температура за бортом составляет двадцать пять градусов.

– Мы с женой развелись. Представляете, тридцать лет в браке, а какой-то дурацкий пылесос, стал причиной нашего разрыва! Ну, сломался этот моторчик, который шнур заглатывает! Разве это проблема? Я мог бы починить! Точно вам говорю! Но Клава решила, что развод спасет ситуацию и этот чертов моторчик придет в себя! Ох, да что же это я, – хохотнул мужчина, чуть повернувшись к соседке, чье лицо не выражало ничего, кроме холодного безразличия. – Позвольте представиться, Эдуард. Разведенный, но счастливый. А вас, как зовут?

– С чего вы взяли, что я хочу с вами говорить и представляться? За весь полет я не проронила ни слова, зато вы успели рассказать мне о пяти своих собаках, неудачнике-сыне и занозе на пятке, которую пришлось выкорчевывать на хирургическом столе. Увольте меня от дальнейшей трескотни, потому что я чертовски устала и от вас, и от дороги.

Из-за сухого перекуса в животе появилась неприятная тяжесть и сохранялась до тех пор, пока Оливия Линдберг, сошедшая с борта самолета на земли, где не появлялась целых двенадцать лет, не выпила нужную таблетку перед огромным зеркалом в уборной аэропорта. Это было самовнушение, ведь капсула ещё не успела раствориться и усвоиться в её организме. Но она смотрела на свое отражение в зеркале и с облегчением замечала, как на щеках появлялся здоровый румянец. Очки в утонченной черной оправе придавали её образу и взгляду милое кокетство, идущее вразрез с внешним безразличием и молчаливой натурой.

Получив свой багаж, Оливия подошла к стойке информации и поинтересовалась, где бы она могла арендовать автомобиль. Девушка направила её к другой стойке, а оттуда к третьей, пока, наконец, молодой человек не помог разобраться с бумагами и не выдал ей ключи от небольшой Skoda Fabia ярко-малинового цвета.

– А есть что-нибудь не настолько броское? – спросила она, ослепнув от яркости цвета даже в темное время суток.

– К сожалению, из интересующего вас класса, осталось только это. Аренда других машин будет значительно дороже.

– Жаль.

– Кстати, забыл сказать! У вас отличный пакет, который включает в себя бесплатный возврат автомобиля сотрудниками нашей фирмы. Если вдруг по какой-то причине вы не сможете вернуть машину на базу, позвоните по этому номеру и наш сотрудник сам заберет автомобиль. Вам повезло! Даже в пакете «бизнес» такой опции нет.

– Железная у вашего руководства логика, – буркнула девушка, забрав ключи.

Парень помог ей засунуть в багажник два чемодана с вещами и пожелал счастливого пути.

Чтобы выехать из незнакомого города, понадобилась помощь навигатора. В темное время суток Оливия плохо ориентировалась на дорогах, не говоря уже о том, чтобы с успехом делать это в малознакомом городе. Она проехала сто двадцать километров прежде, чем её пальцы, едва сжимающие рулевое колесо, начали выбивать беспокойный ритм. Ни в чем не повинный желудок требовал еды, напоминая о себе громким урчанием. Но вместе с голодом появлялась тошнота, рожденная затаившейся тревогой.

Сколько раз за время пути Оливия бросала настороженные и короткие взгляды на свое отражение в зеркале заднего вида, чтобы в миллионный раз убедить себя в совершенной непохожести на ту Оливию Линдберг, какой она была двенадцать лет назад? Теперь её роскошные густые волосы блестели ледяной платиной и не было даже намека на то, что когда-то они были цвета глубокого каштана. Зеленые глаза за годы трудностей и невзгод, с которыми ей пришлось столкнуться, лишились беззаботного блеска. Насыщенность изумрудного цвета зависела от настроения Оливии и сейчас они казались бледными, как выцветшая на солнце трава.

Указатель на деревню Луна стал причиной легкого головокружения. Не желая рисковать чужими и собственной жизнью, Оливия съехала на обочину и включила аварийные сигналы. Она опустила голову на руль, медленно и ровно вдыхая и выдыхая холодный от кондиционера воздух.

Она была вымотана. Физическое состояние Оливия оценивала, как удовлетворительное, но моральная составляющая балансировала между бездонной ямой с дерьмом и желанием сесть на катамаран и плыть в море, пока ноги не онемеют от изнурительной работы. А что будет дальше? Ну и черт с ним. Это никому не будет интересно.

Набрав нужный номер, Оливия откинула тяжелую голову на подголовник и взглянула через дорогу на новую заправочную станцию, которой раньше здесь не было.

– Да, Оливия? – раздался сонный женский голос. – Ты уже прилетела? Который час?

– Да, я приземлилась часа полтора-два назад. Извини, что поздно звоню, просто… – Она издала нервный смешок. Проведя кончиком языка по верхним зубам, Оливия засмотрелась на автомобили, заезжающие на территорию заправочной станции. – Как прошли твои лекции? Публика была в восторге?

– Ты позвонила мне в половину второго ночи, чтобы узнать о моих лекциях? – усмехнулась подруга. – Где ты сейчас, Оливия?

– Я вижу в зеркале заднего вида дорожный указатель на…Луну.

– Отлично. Ты молодец, – плавным голосом похвалила её Полина. – А что ты видишь впереди?

– Очертания холма. За которым расстилается деревня. – Прочистив горло, Оливия постаралась улыбнуться. – Заканчивай разговаривать со мной, как с одним из своих пациентов. Ты просила меня сообщить тебе, когда я приеду, и вот я позвонила, чтобы сказать.

– Я очень этому рада. И я не разговариваю с тобой, как со своим пациентом. Ты им давно перестала быть. Я всего лишь твоя подруга, которая готова выслушать тебя в любое время дня и ночи и дать совет, если ты в нем будешь нуждаться.

– Мне страшно, Полин, – призналась Оливия, мгновенно наполнив легкие облегчением.

– Я знаю. Это решение далось тебе нелегко. И чувство, которое ты сейчас испытываешь, скоро рассеется. Люди, возвращающиеся в места, где давно не были, вздрагивают от волнения, от восхищения…

– Полина, – перебила Оливия, откинув назад голову.

– Наглядные перемены могут внушить страх, – продолжала подруга, – но это всего лишь маленькая неизвестность, с которой ты ещё не знакома. Настоящий страх, которому ты столько лет боялась взглянуть в глаза, настигнет тебя чуть позже. Ты поймешь это, когда встретишься с ним лицом к лицу.

Оливия снова взглянула на заправочную станцию. Действительно, восхищает: парковка для отдыха, кафе. Через дорогу вполне себе симпатичное здание гостиницы. Район развивался и это было…хорошо.

– Зря ты меня отговорила не ехать с тобой.

– У тебя лекции, выступления и интервью по телеку. Ты уже готова?

– У меня их было столько, что никакая подготовка не нужна. К тому же, я уже достигла того уровня, когда могу самостоятельно отменить любое мероприятие и ничего мне за это не будет. Послушай, Оливия, всё будет хорошо. У тебя всё получится. Ты намного смелее и сильнее, чем тебе кажется. И вспомни, что ты самостоятельно пришла к этой идее. Ни я тебя подтолкнула, ни твои многолетние кошмары, а ты сама почувствовала, что нужно сделать так и никак иначе. Будь дерзкой, боевой и смелой девчонкой, какой и являешься на самом деле. Страхи чужды каждому человеку, но не всякий готов честно признать их и вызвать на ринг.

Оливия наполнила легкие прохладным воздухом и медленно выдохнула, чувствуя, что возвращает себя. Разминая пальцами уставшую шею, она поблагодарила Полину за поддержку и извинилась за полуночное беспокойство. Подруга права, она сильнее и смелее, чем может показаться. И она давно готова ко встрече с тем, у кого двенадцать лет назад забрала маленькую жизнь.

Полина советовала остановиться в гостинице, но Оливия решила иначе. Она знала, что обрекала себя на мучения, причем нешуточные. Находиться в доме, где погиб человек, да ещё и спать в нем в полном одиночестве – не лучший способ начать борьбу со своими страхами. Те могли лишь приумножиться.

Оказалось, что у деятельного Марка Линдберга даже после тех ужасных событий осталась жалкая щепотка юмора. Отдав многое за молчание целой деревни и тишину со стороны самых пострадавших, он пожелал оставить в своем распоряжении единственное, от чего должен был избавиться в первую очередь.

Дом семьи Линдберг в средиземноморском стиле и добротный кусок земли, на котором он по-прежнему стоял, должен был уйти за копейки. Чья-то смерть всегда превращалась в большую скидку для покупателя, а уж в сочетании с пожаром, съевшим большую часть стильной постройки, и того бы превратила его стоимость в гроши. Но вместо этого отец Оливии втайне от бывшей супруги и непутевой дочери занялся реставрацией дома, наняв человека, который умело изображал вид, будто купил этот дом с целью дальнейшей перепродажи. Начав новый бизнес, Марк Линдберг отдал некоторую сумму бывшей жене, сказав, что тот дом в Луне он продал, дабы избавить себя от её вечных вопросов и ожиданий, а сам включил его в свое наследство, которое должна была получить его единственная дочь. Вскоре Оливия вступила в наследство и с ужасом узнала, что дом, который являлся ей в самых страшных ночных кошмарах, теперь по праву был её собственностью. Но Марк Линдберг позаботился не только о том, чтобы обеспечить родную дочь достойной жилплощадью. Он ещё и хохотнул напоследок, буквально связав её с этим проклятым домом на ближайшие пятьдесят лет, указав в завещании особым документом, что продаже этот дом не подлежал. По крайней мере, в ближайшие пять десятилетий.

Над восстановлением работали лучшие руки и умы мира интерьера и ремонта. Был отработан каждый уголок, каждая деталь не только снаружи, но и внутри. Об этом Марк Линдберг несколько раз упомянул в своем прощальном письме, будто нарочно давая понять Оливии, если вдруг она когда-нибудь решит вернуться туда, где начался конец всему, что у нее было, то вернется она именно в тот трагический день, ставший роковым не только для нее. И видеть она будет всё те же молочные стены в собственной спальне, всё ту же белую кровать с резным изголовьем, под которой плавилось тело двенадцатилетнего мальчика. И отправляясь сюда, Оливия уже была к этому готова. Вот только в летней тишине и беспроглядной ночи, знакомые решетчатые ворота, на которые упрямо светили желтые фары автомобиля, казались грозными стражниками мира хаоса и запредельного ужаса.

Оливия смахнула капельку пота со лба и достала из сумки одну из двух связок ключей, на которой висел и серебристый пульт от ворот. Она тут же вспомнила, как потеряла сознание в кабинете адвоката отца, который выдал ей белый конверт с до боли знакомым содержанием.

Не лучшее время дня она выбрала для приезда. Ночью всё казалось в сотни раз страшнее, чем при свете дня. Но Оливия не хотела напрашиваться на ненужное внимание местных жителей, которые отличались дотошным любопытством, таращась на всякое новое лицо или машину в деревне.

Судорожно выдохнув последние остатки воздуха из своих легких, Оливия нажала на кнопку. Ворота издали пугающий скрип и стали медленно и послушно отъезжать в сторону. Всё та же широкая подъездная дорожка, навес для автомобилей, одна из множества белых колонн…

– Ты думал меня напугать, папочка, – прошептала она, глядя на прячущийся за высокими деревьями белый дом, – но черта с два у тебя это получится.

Нажав на педаль газа, Оливия заехала во двор и нажала на кнопку, чтобы ворота позади закрылись. Фонари на улице, вмонтированные в землю, зажглись от движения. Теплым светом осветились все тропинки, ведущие к бассейну на другой стороне двора, сарайчику, лужайке и качелям. От зеленого густого газона не осталось и следа, чему Оливия внутренне даже обрадовалась. Хоть какие-то перемены. Всё вокруг заросло высокой травой и даже кусты с цветущими розами почти утопали в её густоте.

Решив пока не глушить двигатель, Оливия вышла из машины и оставила дверцу открытой. Она обнимала себя руками, бросая на жуткие тени вокруг боязливые взгляды. Ноги передвигались очень осторожно и медленно. Прежде, чем перейти на задний двор, Оливия несколько раз оглянулась, чтобы удостовериться, что машина по-прежнему стояла на своем месте. Потому что та часть двора таила в себе слишком много её личных кошмаров.

Бассейн был пуст. Кроме, пожалуй, всякого мусора, травы и желтой листвы. Ею было припорошено крыльцо, ступени и даже облеплена массивная дверь с огромной золотой ручкой.

«Макар?»

Оливия тряхнула головой. Она взглянула на звезды, задыхаясь от шума в ушах, от крика хрипящего мужского голоса. Он ревел раненым зверем, пробирал ужасом своей боли до самых костей.

«Я не вижу тебя! МАКАР?!»

Таращась на дверь в немом ужасе, Оливия медленно попятилась назад. Её тело била дрожь, пальцы будто окоченели, отказываясь сжиматься в кулаки. Но, стоило только подуть легкому ветерку, что разбрасывал шуршащие в ночи листья, как она сорвалась с места и побежала обратно к машине. Оливия без конца бормотала под нос «О, боже! О, боже!» и чудом не забыла открыть ворота. Выехав на дорогу, она нажала на кнопку закрытия, и умчалась прочь, так и не убедившись, что те вернулись в должно положение. Она ехала на слишком высокой для деревни скорости и сама не заметила, как оказалась у поворота на сельское кладбище.

– Но я же не знаю, где ты, – бормотала она, вглядываясь в очертания надгробных памятников.

Их здесь было несколько сотен. Самые старые, сделанные из железа и выкрашенные голубой краской находились в самом низу «Мертвой долины». Так называли это место дети. Вниз мало, кто решался спускаться. Там росли колючки, высота и ширина которых достигала нескольких метров, и густые деревья, в которых путались привидения и змеи.

Оливия закрыла глаза, вспомнив себя в шестнадцать лет. Деревенские байки она находила смешными и нелепыми. Не веря ни единому слову подруг, она взяла фонарик и отправилась посреди ночи вниз к старым могилам. Подруги стояли за забором и шепотом кричали ей немедленно вернуться, но Оливия, уставшая от их глупых россказней, добралась до могилы какого-то мужчины и с одного удара ноги выбила железную табличку с его именем. Она бросила её к ногам местных трусих и громко прокричала, что если ещё раз услышит чепуху о привидениях на кладбище и блуждающих мертвецах, то выбьет ещё двадцать таких и будет подбрасывать их им во дворы.

– Я найду тебя…Ма…кар, – с трудом произнесла она имя, – и…обязательно всё объясню. Для этого я и здесь.

Развернув автомобиль в обратную сторону, Оливия направилась в ближайшую гостиницу, надеясь, что администратор позволит ей заселиться без паспорта, купившись на приличную взятку.