Текст книги "Стеклянные крылья"

– Пока что мы нашли одну-единственную видеозапись, на которой видно преступника. У частной охраны больницы, видимо, не такая уж качественная система видеонаблюдения, хоть она и уверяет в этом своих клиентов. Эта запись сделана в 5:43. Других записей с этой ночи нет. Он снова будто из воздуха появился.

Йеппе глотнул кислый кофе и пообещал себе сменить старые кофейные зерна в автомате.

– Стали опрашивать персонал больницы, но кому-то из нас надо бы поехать и помочь полицейским, когда мы здесь закончим.

Он опустошил стаканчик, смял его и бросил в мусорную корзину, стоявшую под письменным столом. Следственная группа сидела у него в кабинете, глядя на экран компьютера.

– Сейчас ситуация совсем другая. Два убийства за два дня, один и тот же почерк. Нюбо подтвердил, что орудие убийства, по всей вероятности, скарификатор. Значит, нам надо уделить особое внимание связям между жертвами. Это я поручаю…

Йеппе отвел взгляд от трех лиц коллег. На торцевой стене висела картина, которую он до сих пор считал новой, хоть она появилась там больше года назад. Подозреваемого вели на вопрос, тот взбесился и разбил предыдущую – «Кувшинки» Моне – вместе с рамой. Теперь на их месте висела репродукция Густава Климта – обнаженные люди и скелеты парят в облаках. Роспись потолка; находится в Вене; Йеппе пытался вспомнить, как она называется. Может, «Медицина»?

– Мы с Фальком были на вскрытии тела Николы Амброзио; если коротко, то он умер точно так же, как Беттина Хольте. Раны от скарификатора на обоих запястьях и в районе паха, следы от веревок и кляпа, нарушение работы жизненно важных органов и остановка сердца как следствие кровотечения. Смерть наступила между полуночью и тремя часами ночи. Я ничего не упустил, Фальк?

Фальк еле заметно покачал головой, почти не пошевелившись. Томас Ларсен наклонился к Саре и что-то ей сказал так, чтобы остальные не слышали.

Она улыбнулась в ответ.

Йеппе откашлялся.

– Сегодня утром мы с Сайдани допрашивали девушку погибшего, Малену Педерсен. Он итальянец, жил здесь, ему тридцать четыре года, работал в детском саду, а по ночам водил такси. Она считает, он был на работе. Его машину нашли?

Ларсен пригладил волосы.

– Ее нашли на парковке на Тагенсвей, недалеко от того места, где обнаружили тело. Припаркована у бордюра и заперта. Криминалисты уже туда едут.

– Хорошо, но мне кажется, они там ничего не найдут. На жертвах нет следов сопротивления: ни царапин, ни синяков, ни чужих ДНК под ногтями. Думаю, они были знакомы с преступником и встретились с ним или с ней добровольно.

Утверждение Йеппе основывалось только на интуиции, а кроме того, он не привык делать таких заявлений – это было по части Анетты Вернер. Но раз ее нет, кому-то придется взять это на себя.

– Родных в Неаполе известили, родители едут в Копенгаген. По словам девушки, характер у Николы был спокойный, он не заводил врагов и ни с кем не ссорился. Ни о каких вредных привычках ей не известно. Но у жертв есть кое-что общее: они работали в интернате для психически больных подростков, – Йеппе заглянул в свои пометки, – «Бабочка», Дюбендалсвей в городе Гуннсёмагле, недалеко от Роскилле. Интернат закрылся два года назад.

– Что таксист делал в интернате?

– Вопрос на миллион, Ларсен. Оказывается, не обязательно иметь педагогическое образование, чтобы работать с детьми и подростками, у которых психические заболевания.

– Издеваешься?

– Ничуть, Ларсен, это правда. Никола Амброзио подменял воспитателей в нескольких учреждениях и интернатах, среди прочего и в «Бабочке». По понятным причинам, пока что мы ничего не знаем о пациентах интерната, но нам известны имена сотрудников. Сара, ты про них что-нибудь выяснила?

Йеппе поздно спохватился: на работе они звали друг друга по фамилии.

Сара взяла брошюру интерната и стала показывать на лица:

– Беттина Хольте, наша первая жертва, была соцработником «Бабочки» с того момента, как интернат открылся пять лет назад, и до закрытия. Как уже было сказано, Никола Амброзио подменял воспитателей полтора года, и у него были фиксированные смены каждую неделю. Руководитель и владелец интерната Рита Вилкинс поделилась сведениями о сотрудниках…

Йеппе поднял руку, собираясь ее перебить.

– Где она живет?

– В Вируме. Если быть точнее, то рядом, в Бреде, в частном секторе. У нее новое учреждение, название – что-то такое про лес. У меня записано.

– Допросим ее первой. Кто со мной?

Ларсен взмахнул указательным пальцем.

– Хорошо, Ларсен, поедем вместе, когда тут закончим. Продолжай, Сайдани!

– Остальные сотрудники, – она показала на лысого мужчину в футбольной форме, – Ким Сейерсен, педагог, работал на полную ставку, а рядом с ним… – Сара переместила палец на высокую светловолосую женщину, – медсестра Танья Крусе и психиатр Петер Демант.

Она показала на круглолицего мужчину с темными кудрями.

– Свяжешься и договоришься с ними? А потом мы с Фальком допросим.

Она кивнула.

– По словам Риты Вилкинс, еще в интернате было две медсестеры, но они работали на неполную ставку. Имен она не помнит, но пообещала заглянуть в архивы и поискать. Еще в интернате работал повар, но его на фотографии нет.

– Повар?

– Да, как выразилась владелица, главный по кухне. Его звали Алекс. Фамилию она не вспомнила – еще не оправилась после новостей.

Сара положила брошюру поверх стопки бумаг на письменном столе.

– Я осмотрела компьютеры жертв – компьютер Николы Амброзио пока только бегло, – но не нашла ничего подозрительного в электронной почте или социальных сетях. А вот судя по списку звонков, в день убийства обоим звонили с телефона с предоплаченной сим-картой – разговор продолжался соответственно одиннадцать и семь минут.

Йеппе закрыл крышку ноутбука.

– Думаю, это подтверждает идею о том, что жертвы знали преступника. Рассматриваем все версии. Интернат считаем связующим звеном, но пока рано делать выводы. Родственников жертв вычеркивать не будем. Наблюдаем за Микаэлем Хольте и покопаемся в прошлом Николы Амброзио – вдруг найдутся скелеты в шкафу или враги.

Сара постукивала шариковой ручкой по подбородку.

– Где вообще можно купить такой скарификатор? Кто-нибудь знает?

– Специализированные интернет-магазины оставьте мне. Такие наверняка по всему миру есть, так что вероятность найти место, где преступник купил скарификатор, довольно мала.

Она задумчиво сжала губы.

– Я все же проверю, если ты не против.

– Конечно, Сайдани. – Йеппе повернулся к Фальку. – Поедешь в Биспебьерг говорить со свидетелями? Там уже работает группа полицейских, но я хотел бы отправить туда кого-нибудь из отдела убийств – понаблюдать.

Фальк, казалось, задумался, стоит ли за это браться, а затем кивнул. Йеппе встал и подошел к окну. Дождь не прекращался.

– Думайте, как именно интернат мог стать причиной таких жестоких убийств. Будьте начеку! Два убийства за два дня – велик риск, что он снова кого-то убьет. Давайте постараемся успеть его остановить. Или ее.

Зазвонил телефон Йеппе, лежащий на столе. Ларсен наклонился и, проявив неделикатность, посмотрел на экран.

– Мама звонит. Я отвечу?

Йеппе усмехнулся.

– Я сам справлюсь, спасибо. Выезжаем через десять минут.

Пока коллеги шли к выходу, Йеппе сбросил вызов и со злостью швырнул телефон на стол. Анетта, будь она здесь, сказала бы что-нибудь едкое и смешное, поставила бы Ларсена на место. А может, Ларсен, это твоя мама звонит – поблагодарить за вчерашний вечер? Что-то вроде этого.

Йеппе покачал головой. Пора ему всему этому научиться.

Глава 8

– Если мы поднимем руку, то я смогу…

Медсестра Трина Бремен пыталась уговорить пожилого пациента, но он ее не слушал – растерянно оглядывал палату влажными старческими глазами. Он только поступил в больницу с болями в груди и желудочковой тахикардией, и ее коллеги наверняка давали ему успокоительное. А может быть, у него деменция.

Она посмотрела в карту, висевшую в изножье кровати. Пока ему давали только ацетилсалициловую кислоту.

– Здравствуйте, Грегерс! Проснулись? – Трина погладила его по руке, постаралась поймать взгляд. – Признаков инфаркта нет, слышите? Можете быть совершенно спокойны. Мы подержим вас пару дней и обследуем коронарные артерии, чтобы понять, откуда у вас боли в груди.

Пациент медленно сфокусировал на ней взгляд.

– Здравствуйте, меня зовут Трина. Водички хотите?

Он кивнул и осторожно отпил из протянутого пластикового стаканчика. Затем показал на сердце и откашлялся.

– Мне делали операцию – баллонная ангиопластика… я не помню когда.

– Год назад. У вас в карте указано. Не волнуйтесь, мы все знаем, все в порядке. Как вы себя чувствуете? Болит?

Он с трудом приподнялся на локтях и как будто задумался.

– Сейчас вроде получше… Я пить хочу.

Трина налила еще воды в пластиковый стаканчик и снова подала ему. Он двигался как в замедленной съемке, вид у него был растерянный.

– Мне надо задать вам несколько вопросов, Грегерс. Вы готовы?

Помедлив, он кивнул.

– Вам резко стало плохо, вы можете описать, что именно случилось? Головокружение? Боли в груди?

Он снова кивнул, чуть неуверенно.

– Грудь сдавило. А потом я потерял сознание.

Трина написала angina pectoris[13]13
  Стенокардия (лат.).


[Закрыть].

– Вы потеряли сознание?

Он раздраженно дернул рукой, как будто сам не совсем понимал, что с ним случилось.

– У вас раньше такое было?

Он уклончиво пожал плечами.

– Нечасто. Может, один-два раза.

Трина понимала, что это значит: по всей вероятности, он уже давно плохо себя чувствует. Многие пациенты, особенно мужчины, отказываются признавать, что больны.

– Вы курите?

Снова раздраженный взмах рукой.

– Бросил много лет назад. Скажите, а здесь нельзя выпить кофе?

– Придется воздержаться, Грегерс. Сегодня никакого кофе.

Она погладила его по руке.

– А теперь будьте добры помочь мне. Надо вставить вам в руку катетер.

Он недоверчиво на нее посмотрел.

– Что это значит? Кто это решил?

Трина посчитала про себя до десяти. Вчера они с Клаусом поругались, орали друг на друга – даже дети проснулись и заплакали. Как и всегда, началось с глупого недоразумения. Потом все пошло как обычно. Спорили о том, кто больше работает, о поездке детей за город и о неоправдавшихся ожиданиях. Иногда казалось, что выстроить для их маленькой семьи обыкновенную сносную повседневную жизнь – невыполнимая задача. Теперь она устала, ноги в компрессионных чулках опухли, и на всяких нытиков ее уже не хватало.

– Вам в вену введут контрастное вещество, чтобы сделать перфузионную сцинтиграфию, как только в графике появится время. Поэтому придется воздержаться от еды, поэтому я должна поставить вам катетер.

– Я хочу поговорить с врачом! С тем, кто принимает решения!

Он смотрел прямо перед собой, как будто ее не существовало.

Трина чувствовала, как не находящее выхода разочарование собирается в комок в животе. Перед ней вырастает стена. Препятствие, на которое она натыкается всю жизнь, которое тормозит ее всякий раз, когда она считает, что достаточно ловкая, достаточно красивая, популярная и успешная. Видимо, она при рождении вытянула несчастливую карту. Она решительно ухватила руку пациента и стала протирать ее спиртом.

Он вырвал руку.

– Что вы делаете? Я хочу поговорить с вашим начальством!

– Вам скажут то же самое, что и я: вам нужен катетер, чтобы мы могли вводить лекарство и болеутоляющее.

Она снова крепко сжала его слабую руку и коснулась иглой тонкой кожи на тыльной стороне ладони.

Он закричал – якобы от боли.

– Что за методы лечения? Я буду жаловаться!

– Да я до вас даже не дотронулась. – Трина не видела, как в пальцах дрожит игла, и сдержала подступившие слезы. – Если я пораню вас, вы сами будете виноваты. Придется полежать спокойно.

– А с чего это я должен ваши приказания выполнять!

Когда он оттолкнул ее руки, сработал сигнал тревоги. Не пациент вызвал кого-то из персонала – такое случалось, когда требовалось подать судно, – а сигнал тревоги. Значит, что-то серьезное.

Трина выпустила из рук катетер и побежала на звук. Сигнал вогнал ее в состояние стресса – и коллег тоже. Для этого он и придуман: для немедленного реагирования. На мгновение она обрадовалась. Ее навыки могли решить вопросы жизни и смерти.

Она бежала изо всех сил по бело-серому коридору мимо открытых дверей, стульев и коек. Когда она, запыхавшись, добежала до палаты 17, организм вырабатывал эндорфины – она прекрасно себя чувствовала.

Небольшая группа уже стояла у кровати, которая была ближе всего к двери, – там, если Трина правильно помнила, лежала слабая женщина с инфекцией, начавшейся после замены кардиостимулятора. Врач Бух реанимировал пациентку вместе с санитаром и двумя медсестрами – ее коллегами: Пия делала искусственную вентиляцию легких, а Ребекка держала наготове дефибриллятор. Звучали резкие указания.

– Какой ритм?

– Дифибрилляция, пульса нет!

– Разряд. Не останавливаемся!

– Продолжаем реанимацию.

Они были единым организмом – сгустком энергии, хорошо смазанным механизмом, притягательным клубом. Трина подошла к кровати.

– Готовить адреналин?

Врач бросил на нее взгляд. Молодой, ненамного старше нее, недавно отучившийся.

– Спасибо, Трина. Мы справимся.

Отказ ранил. Но лишь вполсилы – если сравнить с тем, как быстро переглянулись над кроватью Пия с Ребеккой. Ее здесь не ждали.

Трина развернулась и вышла из палаты, ничего не сказав. За спиной остались голоса и лихорадочная спешка, она вернулась в тихий коридор. Они не увидят, как она плачет, – такого удовольствия она им не доставит.

* * *

– Это разве здесь?

Йеппе съехал на обочину и посмотрел в окно.

Идиллическая картина: среди плакучих ив и буков, чьи ветви тянулись к висящим на небе низким облакам, лежала блестящая и темная гладь озера. Листья – от бутылочно-зеленых до ярко-желтых и темно-красных – начинали увядать.

По другую сторону, за Ларсеном, расположились белые здания – Бред-Верк, колыбель датской промышленности, – а чуть ниже текла река Мёллеоэн, когда-то снабжавшая энергией производство меди и швейную фабрику. Теперь здесь музей – ни людей, ни машин, ни грохота поршней и конвейеров.

Йеппе припомнил выставку, посвященную Китаю, на которую его притащила сюда мама, когда в списке приоритетов одно из первых мест занимало культурное воспитание. Тогда они каждые выходные бывали в «Луизиане»[14]14
  Музей современного искусства, расположен в городе Хумлебек недалеко от Копенгагена.


[Закрыть] и Национальном музее или проводили время на театральных постановках, за чтением или просмотром художественных фильмов на языке оригинала. Бедная мама. Наверное, то, что он стал полицейским, – главное разочарование в ее жизни.

– Навигатор говорит, чуть дальше, в сторону музея под открытым небом.

Ларсен ткнул в запотевшее ветровое стекло.

– Прямо, затем на холм и направо.

Они переехали реку и направились к высоким деревьям. Когда дорога привела их к холму, снова пошел дождь.

– Должно быть справа.

Йеппе припарковал машину перед белой виллой с глянцево-черной крышей, живой изгородью и металлическими автоматическими воротами. Скромная табличка под звонком сбоку от ворот подтверждала, что перед ними центр «Опушка». Они вышли из машины, и Ларсен захлопнул дверь так, что в тишине среди деревьев отдалось эхо. В лесу уныло капал дождь – больше не раздавалось ни звука. Это одновременно успокаивало и пугало.

Ворота открылись, прежде чем они успели позвонить, у входной двери стояла женщина шестидесяти с небольшим лет. Коротко стриженная, в очках, среднего роста, одета в практичную застиранную повседневную одежду. В одной руке она держала зажженную сигарету.

– Заходите! Ворота автоматически закроются.

Судя по голосу и серой коже лица, сигарета в ее руке явно не первая. Похоже, Рита Вилкинс много работает, и жизнь у нее непростая.

– Мы сегодня день рождения празднуем, на кухне остались кофе и пирог. Давайте там посидим.

Рита Вилкинс в последний раз жадно затянулась и привычно затушила окурок пяткой, после чего подала им руку, рассеянно глядя в другую сторону, и повела через прихожую, где обнаружилось столько ветровок, сумок и ботинок, что стен было почти не видно. В огромной кухне на столе лежала скатерть в цветочек, на верхних шкафчиках висели детские рисунки, а в раковине стопками громоздились тарелки, липкие от уже упомянутого именинного пирога. Кухня была похожа на кухню обычной семьи – только размерами больше.

– Думаю, кофе еще горячий, вы угощайтесь.

Она указала на термос, стоящий на длинном столе в окружении разноцветных кружек, а сама стала споласкивать тарелки и ставить в посудомоечную машину. Двигалась она неловко, почти скованно, не думая о том, что гремит или что может разбить посуду.

Они сели, Ларсен налил обоим кофе, а Йеппе достал блокнот.

– Как следователь Ларсен объяснял по телефону, мы приехали поговорить о двух убийствах, которые произошли за последние два дня в Копенгагене. Обе жертвы раньше работали у вас – в интернате «Бабочка». – Йеппе умолк, давая ей возможность ответить, но она лишь кивнула и продолжила возиться с посудой. – Не расскажете нам немного об интернате?

Она заговорила, не оборачиваясь.

– Если вкратце, то интернат «Бабочка» занимался реабилитацией детей и подростков с психическими и социальными проблемами: шизофрения, тревожность, расстройства пищевого поведения и так далее. Серьезные случаи, которые тем не менее не давали права на стационарное лечение. Мы с моим тогдашним мужем Робертом открыли интернат пять лет назад, набрали небольшую группу энергичных сотрудников. У нас было место максимум для шести пациентов.

– Но интернат закрылся два года назад. Как так получилось?

Она выключила воду и стала рыться в шкафчике под мойкой, достала губку и снова выпрямилась.

– Всему свое время. Подростки выросли. Когда им исполняется восемнадцать, они переходят в разряд взрослых… – Йеппе коснулся бумаги ручкой, но ничего не написал.

– Можно ведь принять новых?

Она пожала плечами и снова включила воду.

– С персоналом были проблемы?

– Никаких, сотрудники стали отличной командой. Нам приходилось много работать вместе – нужно было сработаться.

Тем не менее всего через три года интернат закрылся.

– Значит, в интернате все было благополучно?

Стоявшая к ним спиной Рита секунду помедлила.

– Когда имеешь дело с душевнобольными, всегда возникают трудности. Иногда работа тяжелая. Но да, «Бабочка» была хорошим местом.

В ее голос закралась нотка грусти, которую Йеппе не совсем понимал.

– Было несколько медсестер…

– Три. Одна – на постоянной основе, две приходили на замену. Танья Крусе работала на полную ставку и… – Она устало помотала головой. – Я не успела найти имена остальных и фамилию Алекса тоже. Старые договоры лежат в какой-то коробке на чердаке, у меня не было времени там покопаться.

– А четверо пациентов? Куда они переехали, когда «Бабочка» закрылась?

Она замерла у раковины, после чего отстраненно ответила:

– Их разбросало по системе. Как и всех нас.

– Возможно ли, что кто-то из подростков… – Йеппе подыскивал слова. – Имел ли кто-то основания отомстить старым сотрудникам?

На этот вопрос она не ответила.

Переглянувшись с Ларсеном, Йеппе хотел было снова задать вопрос, когда Рита Вилкинс сбросила столовые приборы с тарелки в раковину, а потом застыла, держа руки под краном. Йеппе с удивлением понял, что она плачет.

– Извините нас за прямоту…

Она подняла руку, перебивая его.

– Понимаю. Конечно, так надо. Просто это все… болезненно.

Она выключила воду, вытерла руки о брюки и подошла к столу. Впервые посмотрела Йеппе в глаза.

– Вы спросили, что случилось с нашими подопечными.

Она сделала глубокий вдох и выдохнула. Села на краешек стула и положила руки на стол, словно верила, что ладони успокоятся, если она будет их видеть.

– Вы о Пернилле слышали?

– Нет.

– Пернилла Рамсгорд – одна из четырех подопечных «Бабочки». У нее было расстройство пищевого поведения – случались очень тяжелые периоды.

Рита Вилкинс отвела взгляд и повернула руки ладонями вверх – так, чтобы, разговаривая, смотреть на них.

– Чуть больше двух лет назад Пернилла покончила с собой. Ей было всего семнадцать. Грустно, когда они теряют веру в то, что им будет лучше.

Рита Вилкинс взяла кружку и протянула Ларсену – тот сразу же вскочил со стула и налил ей кофе. Когда кружка наполнилась наполовину, она резко убрала ее – ему пришлось тут же вернуть кофейник в вертикальное положение, чтобы не залить скатерть.

– К сожалению, такое бывает. Мы сделали для Перниллы все, что было в наших силах, но она уже больше ничего не хотела. Трагедия. Настоящая трагедия…

– Вы поэтому закрыли «Бабочку»?

Она подняла глаза.

– Родители обвиняли в ее смерти нас.

– Нас?

Йеппе поднес ручку к пока еще чистому листу бумаги.

– Нас с Робертом. Всех сотрудников. – Она глотнула кофе, отставила от себя кружку и вновь положила руки на стол. – По их мнению, мы допустили ошибку. И мы несем ответственность за смерть Перниллы. Их горе и гнев можно понять…

– На то были основания?

Она пожала плечами.

– Они подали на нас в суд, но ничего не добились. Но нам это стоило интерната. Нас перестали финансировать. Круглосуточное пребывание одного пациента стоит 150 000 крон в месяц. Мы больше нигде не могли взять такие деньги.

Рита Вилкинс поджала подбородок.

Йеппе колебался. Сидевшая перед ним женщина явно расстроена. Откуда у него ощущение, что она тщательно выбирает, что рассказывать, а что нет?

– Беттина Хольте и Никола Амброзио были особенно близки с Перниллой? Больше, чем с остальными?

– Нет, не особо.

Она резко встала, вернулась к раковине и продолжила бросать столовые приборы в посудомоечную машину – к грязной посуде.

– Единственный, к кому Пернилла была привязана сильнее, чем ко всем остальным, – ее куратор.

Йеппе полистал назад свой блокнот.

– Ким Сейерсен? Воспитатель?

– Да. Но к лечению мы все имели отношение. Как одна большая семья.

Она захлопнула дверцу посудомоечной машины и нажала на кнопку – машина загудела.

– Вы сказали Рамсгорд? Пернилла Рамсгорд?

– Ее отца зовут Бо, мать – Лисбет. Они до сих пор мне регулярно звонят, у меня есть их адрес и номер телефона – вдруг вы захотите с ними поговорить.

Рита Вилкинс подошла к комоду, выдвинула ящик и достала записную книжку. Йеппе наблюдал за тем, как она пишет на клочке бумаги, и сделал знак Ларсену – пусть заберет.

– Позвони и спроси, можно ли нам сейчас приехать.

Пока Ларсен звонил, Йеппе достал телефон. Моника Кирксков из Медицинского музея написала, что у нее есть дополнительные сведения и она хотела бы с ним встретиться. Кроме того, два раза звонила мама. С чего вдруг такая настойчивость? Йеппе вернул телефон в карман и поднялся.

– Спасибо, что уделили время. Позвоните нам, когда найдете имена старых сотрудников или вспомните что-то, что нам нужно знать. И берегите себя! Преступник на свободе – не стоит гулять одной в ближайшие несколько дней.

Рита Вилкинс уже шла в прихожую. Они шли следом до открытой входной двери, где она тут же закурила еще одну сигарету. Между буков во влажном лесном воздухе клубился дым. Отойдя от двери на пару метров, Йеппе обернулся.

– Как она совершила самоубийство? Ну, Пернилла.

Морщинистое лицо сморщилось, жадно затягиваясь сигаретой.

– Она стащила нож во время дежурства по кухне, а ночью легла в ванну. Перерезала себе запястья. Мы ее только утром нашли. В воде.