Текст книги "Берлинская лазурь"

II

На подъезде к Германии началась самая настоящая снежная метель – редкость для Европы. Машину мотало из стороны в сторону, и Кате пришлось снизить скорость, встать в правый ряд и плестись вместе с теми, кто ехал на летней резине. Уже стемнело, в лобовое стекло летел снег, и видимость стремилась к нулю. Да и двадцать часов за рулем сказывались. Хотя ей это было не впервой. В юности она славилась тем, что могла одним махом доехать до Крыма и, вместо того чтобы без сил рухнуть спать, отправиться купаться и несколько часов радостно плескаться в воде, развлекая друзей и глотая из горлá теплый, тягучий южный портвейн: я же только что приехала на море, и вот так взять и просто лечь спать?! Жалко тратить на это время! А на все попытки приписать ей употребление бодрящих веществ, отвечала: «Что вы, нет! Любые пороки – никакой зависимости». И это была абсолютная правда. Она могла попробовать тот или иной волшебный порошок, отметить его достоинства, но желания повторить не возникало. Даже с алкоголем и табаком у нее были хоть и дружеские, но вовсе не постоянные отношения. И в этом была вся Катя, она сама управляла своей жизнью, своей машиной, своей Вселенной. И совершенно ничего не боялась.

И, конечно, Лиза ей очень завидовала. Ее жизнь, напротив, будто совершенно не принадлежала ей. В детстве она делала то, что хотела мама, в юности поступила в институт, который выбрала мама, вышла замуж за мужчину, которого… правильно, выбрала мама. А потом делала то, что хочет он. Но недолго. Он совершенно не хотел ее. Да и несколько последующих мужчин относились к ней весьма прохладно.

Это было странно. Недостатка внимания со стороны противоположного пола Лиза не ощущала. Интересная работа и свободный вход на кинопремьеры обеспечивали постоянный приток новых знакомств. И да, она была красива: светлые волнистые волосы, большие голубые глаза, чуть вздернутый носик, пухлые губы, столь модные в этом сезоне, роскошная фигура – с приятными округлостями в нужных местах, но в то же время довольно стройная. И все-таки не везло. Казалось, она специально привлекает исключительно моральных уродов. И было совершенно непонятно, почему с ней до сих пор дружит такая искрометная, яркая и свободная Катя. Может, она приставлена к ней ангелом-хранителем? Почему бы и нет, кто сказал, что ангелы непременно белы и крылаты? Рыжие тоже очень даже хороши. Очень.

– Что я делаю не так? – она адресовала этот вопрос не то Вселенной, не то Кате, не то кому-то, кто был в ее обличии.

– Хм, хороший вопрос, но позволь уточнить: а для чего ты делаешь то, что ты делаешь не так? Что ты хочешь получить? – Катя сделала большой глоток горячего латте и прикурила длинную сигарету, последняя заправка-перекур перед пунктом назначения.

– Сейчас уже и вовсе не знаю. Раньше думала про семью и детей, а теперь кажется, это совсем не для меня.

– Ну, сейчас-то понятно, обожглась на молоке, еще какое-то время будешь дуть на воду. Это хорошо. Всегда нужно время сделать работу над ошибками, залатать дыры, а не затыкать их первым попавшимся субъектом. Но все же, что ты подразумевала под семьей?

– Как обычно, мама-папа-дети-собака, совместные ужины, походы в зоопарк, летом на морько.

– Подожди, но все это у тебя вполне могло быть, насколько я помню, Лёша был не против детей.

– Не был, особенно против совершеннолетних с третьим размером груди.

– Ну, пардон, дорогая, напомни, плиз, где вы познакомились?

– В «Тиндере».

– Угу. И ты уверена, что он зашел туда исключительно затем, чтобы познакомиться с тобой для создания крепкой семьи.

– Да нет, конечно, и я в самом начале была не единственная, просто, видимо, готовила лучше остальных. Ну и своя двушка в центре поди тоже была не у каждой, а он очень ценил удобства.

– Вот. И все же ответь честно, чего ты хотела от отношений?

– Да я просто хотела, чтобы меня кто-то ждал дома, хвалил еду, делал совместные селфи в поездках, ну… и секс… м-да.

– И ты ровно это имела.

– Да. Про любовь и уважение я как-то забыла уточнить, думала, оно в комплекте, вроде же, оно всем надо.

– М-м-м, не всем. Например, девочкам, охотящимся за кошельками, вообще пофиг на всяческие чувства: главное, чтоб вовремя счет пополняли. А иные легко предпочтут любовь послушанию или, напротив, жаждут снять с себя ответственность за свою жизнь, выбирая в мужья этаких отцов. Ты же хотела красивую картинку. Что ж, вы неплохо смотрелись вместе: изящная блондинка и роскошный чернобровый мачо. И детишки наверняка бы красивые вышли. Только рыбу надо ловить там, где она водится. Невелик шанс найти примерного семьянина на сайте знакомств – все равно что искать непьющего по барам.

– Вот почему ты не рассказала мне об этом в начале? Ты же все видела. Ты всегда видишь все и сразу!

– Рассказала – что? Что он говнюк редкостный? По уши влюбленной в красавчика подруге? Я себе враг, что ли? Ты б меня взглядом испепелила, как почетного врага народа. А так – видишь, я вовремя появилась и везу тебя в Берлин на ретрит.

– Ведьма.

– Ну, хочешь, я его прокляну?

– Не надо, я уже, – Лиза кинула свой бычок в урну, и он, ударившись о стенку, рассыпался искрами, – и детей он не хотел, он держал это как наживку на ниточке. Сперва – чтобы я бросила курить и пить по выходным винишко. Ну, это ладно, это понятно, я тогда бросила. Потом – чтоб похудела: мол, разнесет же, а так хоть фора будет… Ну, окей, в здоровом теле здоровый дух. Затем он занялся моим психическим равновесием: мол, не может мать моих будущих детей страдать от ПМС-ов и вообще так активно выражать свои эмоции, максимум «ах, смотри, бабочка», а вовсе не «какого хрена ты задержался до пяти утра на работе, если ваша контора наглухо закрылась еще в девять?» Под конец он чуть не загубил мне карьеру, потому что его бесило, что я работаю ночью. Ты же знаешь, что тогда у меня самое вдохновение. А ему, видите ли, клавиши спать мешают, из другой комнаты, так, на минуточку. Ну… и в результате он просто перестал меня трахать. И вуаля!

– М-да, а с виду, конечно, прям идеальная пара. Позволь, а зачем ты так долго терпела?

– А я все думала, что вот сейчас что-то еще в себе изменю – и тогда уже точно хорошо станет. Вот еще чуть-чуть! Ведь вначале же все было отлично! Конфетно-букетный, поездки, яхты, фестивали, острова. Красиво. Надо соответствовать. Веришь, даже на полном серьезе под нож собиралась, здесь отрезать, тут добавить, ну и губы подкачать.

– Твои-то губы? Они же у тебя и так как у Джоли…

– Именно, мои, да, но ему было недостаточно.

– Козлина, блять. Так, все. Ты докурила? По коням. Поехали, найдем тебе годного ебабельного немца, их есть там, я, поверь, не понаслышке знаю.

В Берлин они въехали чуть за полночь. По московским меркам, здесь все еще вполне была середина осени. Любимое время Лизы. Когда можно бродить по паркам, пиная разноцветные листья, и, не зная зачем, собирать каштаны, а потом перебирать их прямо в карманах, заодно согревая руки. Или сидеть у воды, глядя, как отражается в ней густое серое небо, а ветер уносит по волнам воспоминания о знойном зеленом лете, обещая вернуть все на круги своя, но уже весной.

Они припарковались возле небольшого трехэтажного здания, простенького, желтоватого, но с симпатичными бело-синими балконами, придававшими ему немного приморский вид. Свободное место оказалось аккурат возле нужного подъезда. Катя очень гордилась этой своей суперспособностью – всегда находить самые удобные парковочные места. Даже там, где это казалось совершенно невозможным. Да, хорошая дорожная карма отрабатывала и в этом тоже.

Забрав сумку с заднего сидения, Лиза подошла к багажнику, чтобы помочь подруге выгрузить вещи. Та явно собиралась сюда не на неделю, забила машину под завязку. Похоже, твердо решила переехать. «Так что же, в Москве больше не будет этого рыжего чуда? Как же так?! Это нечестно». Лиза взялась за ручку большого красного саквояжа.

– Ой, нет, брось. Оставь. Все завтра. Сегодня возьму только зубную щетку и бутылку… эээ… «Соплицы»? Ха-ха-ха, какая прелесть! Зато вишнёвенькая! – она засунула в маленькую сумочку бутылку польской настойки, прихваченной на заправке с целью истратить оставшиеся злотые. – Все остальное завтра. Как гласит моя первая заповедь – не суетись.

– А что гласит твоя вторая заповедь? – спросила Лиза, когда они, закурив, угнездились на уютном балконном диванчике, а Берлин растекся по венам сладким вишневым ликером.

– Перестань засовывать в себя ненужные вещи.

– Например алкоголь и сигареты?

– Зависит. Сейчас, например, немного градуса мне необходимо, чтобы расслабиться после суток за рулем и снять эту дурацкую качку, иначе не дадут уснуть «вертолеты». А дым издавна использовали для лучшего коннекта с местом – и чтобы привести в порядок мысли. Но, конечно, если ты начнешь употреблять когда надо и не надо, просто за компанию, потому что все так делают, или (не дай бог!) чтобы закрыть глаза на что-то, или даже просто потому что привыкла – это уже очень нехороший знак.

– Понятно, и людей тоже?

– Людей особенно. Это, мне кажется, – и есть главная проблема человечества: совать в себя всех людей без разбора, потому что отказываться неприлично. Начиная от никому не нужных детей и заканчивая неподходящими партнерами. Нет, конечно, если сперва натянуть его на свой идеальный образ, он войдет полегче, но, знаешь, люди от этого чаще всего лопаются. Избегай по возможности.

– Детей, скорее, высовывать.

– Пожалуй, но смысл от этого, заметь, не меняется.

– Воистину, Катя, я скоро буду ходить за тобой и записывать новое евангелие. Какие еще заповеди ты нам поведаешь?

– Ты знаешь, по сути-то это всё. Я бы добавила еще «не жадничай», но нам всё детство продавали под этим брендом отказ от собственности в пользу каких-то там приличий, так что теперь очень сложно отделить «не бери больше, чем тебе нужно» от «отдай то, что нужно тебе, тому, кто сам ни на что не способен», так что лучше эту заповедь пока опустим.

– А как же «не убий»?

– А что «не убий»? Если очень надо, убий, но не суетись только!

III

Из тягучего странного сна Лизу вытряхнуло настойчивое жужжание кофемолки, и это было очень кстати. Ей снилось, что она была игрушкой, самодельной тряпичной куклой с льняными нитками вместо волос и ватой внутри, но в красивом розовом платье с плетеным орнаментом. В нее играли исполинских размеров дети, сидящие на мягком ковре, перетягивая ее друг у друга, от чего она буквально трещала по швам. Когда она доставалась девочке, та хватала ее за волосы и то крутила над головой, то била ею об пол. Мальчик же пытался стащить с нее накрепко пришитое платье, а когда это не получалось – начинал отгрызать ей руки и ноги. Лиза пыталась кричать: «Отпустите, мне больно, зачем вы со мной это делаете!» – но ее игрушечное тело не могло издать ни звука, а рот был просто вышитой красной линией и не открывался. В конце концов в комнату вошли взрослые. Видимо, родители. Они прикрикнули на отпрысков и отобрали у них несчастную куклу, но в следующий момент огромный черный пес выхватил ее у них из рук и выбежал из комнаты прочь. Он бежал по полю сквозь высокую зрелую пшеницу (или рожь, кто её разберет), и Лиза чувствовала его горячее дыхание, мокрую пасть, слышала шуршание колосков, чувствовала их касания, но ей было уже все равно. Она расслабилась. «Несёт меня лиса за тёмные леса, – прошелестело в голове, – за быстрые реки, за высокие горы»…

– Ой, прости, пожалуйста, я держалась до последнего, но уже о-о-очень хочется кофе. Тебе сделать? – Катя зашла в комнату с ароматно дымящейся чашкой, свежее, чем майская роза, будто не она вчера осилила за рулем две тысячи километров, проспав после этого всего часов шесть.

– Катя, ты какому демону дала, чтоб так выглядеть по утрам?

– Б-гы-гы, ну, какой взял, такому и дала, я имени не спрашивала. На, держи, я пойду себе еще сварю.

Лиза осторожно взяла горячую чашку, потрясла головой, чтоб из нее высыпались остатки неприятного сна, и взяла телефон. Почти одиннадцать, ок, и правда, можно уже вставать. Первым делом открыла гугл-карту, посмотреть, где она вообще и в какую сторону идти добывать завтрак.

– Ха-ха, Ка-а-ать, а ты специально выбирала квартиру на Единорожьей улице?

– В смысле? У нас же адрес: Даммвег-не помню-сколько.

– По той стороне – да, а вот эти окна выходят на Айнхорнштрассе, что на языке Шиллера и Гёте не что иное как Единорожья улица.

– Обалдеть! Ты же помнишь мой ник в жж, мир его праху?

– Конечно, Red Hot Unicorn, такое забудешь! В общем, я уверена, тебя здесь ждет удача, хотя что я говорю, она тебя не ждет, а просто преследует.

– Не сомневаюсь, но мне сейчас интереснее узнать, куда подевалась твоя. Давай так, ты сейчас одна где-нибудь побродишь, пощупаешь, так сказать, город, а я окончательно приду в себя, разберу вещи и приготовлюсь к свиданию со своим Хансом. Вечером встретимся. Я уже предупредила его, что буду с переводчиком. Уверена, что это ненадолго и либо мы быстро перейдем к той части знакомства, где язык используется по иному назначению, либо, если вдруг не зайдет, пошлем его нафиг и отправимся вдвоем в бар за следующей жертвой. А вот, кстати, и наш завтрак.

В дверь настойчиво позвонили, и Лиза подумала: вот повезет же этому Хансу заполучить себе такую прекрасную Катю, которая всегда вовремя и с легкостью добывает что угодно: еду, развлечения, драйв, хорошее настроение, отличных друзей, комфортные места, время и средства. Потому что никогда не суетится. И не засовывает в себя ничего лишнего. Вот и повезет же ему!

Центральная и самая популярная картинка Берлина – телевизионная башня на Александрплац, к ней и устремилась Лиза, выйдя на свою сольную прогулку. Чтоб, так сказать, сразу поставить галочку «достопримечательности осмотрены» и сделать пару дежурных фотографий из серии «мама, посмотри, как я культурно отдыхаю». Схема местного метро поначалу ужаснула ее, но, к счастью, все дороги так или иначе вели к Алексу – это имя плотно закрепилось как собственное имя той самой телебашни. Das ist Berlin22
  Нем. «это Берлин».


[Закрыть], – пронеслось в голове Лизы не то строчкой из песни, не то лозунгом. Die Sehenswürdigkeiten33
  Нем. «достопримечательности».


[Закрыть], – произнес навеки отпечатавшийся в ней голос Ундины Стефановны, институтской учительницы немецкого с самыми что ни на есть немецкими родословной и характером. То, что сложно запомнить, уже потом никогда не забыть. Она учила немецкий вторым языком и все еще неплохо им владела, хоть он и не стал ее любовью. Тем не менее его вполне хватило не только чтобы купить билет в метро и традиционную берлинскую сосиску, но и переброситься парой вежливых фраз с немолодой седовласой фрау в очереди на смотровую площадку. Еще немного, и он окончательно проснется. Лиза хорошо знала этот забавный эффект, когда, казалось бы, уже забытый язык в родной среде раскрывается, как цветок, за несколько дней превращаясь во вполне разговорный.

Берлин с высоты был прекрасен. Красные крыши, желтые деревья, зеленоватая река, разноцветные машины и общая атмосфера спокойствия и умиротворения. Она представляла его себе вовсе не таким. Более индустриальным и серым, более грозным и мрачным, требующим уважения и субординации, а он оказался, скорее, как старый сосед, все еще живущий в квартире напротив в доме, где ты вырос. Очень уютный и солнечный, с интересом спрашивающий, как у тебя дела, и удивляющийся, когда это ты успела так вырасти. И Лизе захотелось скорее прыгнуть в его мягкие объятия. Спустившись с башни, она свернула наугад в первый же переулок. Это был ее самый излюбленный вариант исследования новых городов. Идти куда глаза глядят, без цели, без точного маршрута, какая разница куда, если она тут еще нигде ни разу не была. И обычно это срабатывало, город подкидывал ей самые интересные места, не замусоленные туристическими путеводителями: переулки, атмосферные дворики, милые кафешки «для своих» или же просто внезапные удивительные картинки из жизни города и его обитателей.

Этот раз не стал исключением. Перейдя дорогу, она попала в расчудесный пряничный Николайфиртель – самую старую часть Берлина, не так давно восстановленную и, пожалуй, единственную, напоминающую сказочную Германию из сказок братьев Гримм. В адаптированной для детей версии, конечно же. И хоть он был насквозь туристическим, но показался настолько милым, что у нее возникло ощущение, что она наконец-то вернулась домой после долгих странствий. Маленькие магазинчики с разноцветными платками и плюшевыми медведями, расписанными вручную керамическими чашками и причудливыми шляпами и, конечно же, многочисленные кафешки и ресторанчики, зазывавшие уютными домашними интерьерами и запахами печеного мяса и хлеба. Обязательно вернусь сюда обедать или ужинать, – пообещала себе Лиза, – но сейчас – гулять.

Она вышла на набережную, потрогала за нос больших каменных львов, вспомнив исполняющую желания овчарку на станции «Площадь Революции» – просто потри носик, ставший белым от бесконечных запросов. И ведь работало же! Намолили. Так бывает. Уже никто не помнит, кто и когда это придумал, но нельзя просто так взять и пройти мимо, не загадав желания. Наверняка эти львы тоже работают! «Пусть у Кати все получится, – сказала она, – пока не знаю, чего хочу я, но уверена, что она должна быть счастлива, хоть мне и будет ее не хватать».

Погода была переменчивой. Яркое, почти летнее солнце где-то раз в час сменялось тяжелыми серыми облаками. Поднимался ветер, заставлявший застегиваться на все пуговицы и сильнее кутаться в шарф. У реки было промозгло, и, когда на пути Лизы возникло окошко, из которого подавали на вынос ароматный глинтвейн, она сочла это очередным даром богов. Бумажный стаканчик немного обжигал ладони, и пить на ходу было довольно сложно. Она дошла до лавочки напротив Берлинер-дома и приготовилась вкушать изящество архитектуры, запивая его пряным красным вином. Немного табака тоже не помешает, привести в порядок мысли и установить связь с местом, по методу Кати. Мимо проходили семьи с детьми, престарелые парочки, студенты. Казалось бы, ничего необычного, но все они были такие расслабленные, без печати страдания на лицах, без страха куда-то не успеть, без тревоги что-то неправильно сделать. От них исходило спокойствие и какая-то уверенность. Лиза невольно позавидовала им. В Москве всем приходится бежать, чтобы просто оставаться на месте, и это вовсе не про оздоровительную пробежку. Знаменитый немецкий Ordnung44
  Нем. «порядок».


[Закрыть] пропитывал здесь все так, что хотелось стать хорошей девочкой и чуть слышно прошептать какому-нибудь симпатичному голубоглазому блондину: Jawohl, Mein führer! Хотя, понятное дело, такой оборот сейчас здесь не принят.

Последний глоток глинтвейна окончательно согрел и разогнал кровь и фантазии. Среди проходящих мимо мужчин многие были очень даже привлекательны, и в голове начала зудеть мысль снова поставить «Тиндер», хотя внутренний голос зловеще зашептал: «Ты об этом пожалееш-ш-ш-шь, еще международных романов тебе не хвата-а-ало, ты будешь страда-а-ать»… «Цыц, – заткнула его Лиза, – лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Но сегодня, пожалуй, воздержусь. Этот день принадлежит только мне, вечер – обещан Кате, а дальше посмотрим».

Очередной порыв ветра бесстыдно задрал ей полы пальто, но она лишь рассмеялась и тут же закружилась, завертелась вместе с вихрем и сухими листьями, будто танцуя под одной ей слышную музыку. «Я хочу пожить здесь, – внезапно подумала она, – очень хочу. Хочу и буду!»

Словно в трансе Лиза шла вдоль реки. Шпрее – так звали здешнюю водяную артерию – в переводе с немецкого – «веселье, шалость, загул». И это было очень под стать городу, который в последние десятилетия снискал себе славу столицы кутежа и фриков.

Она обогнула музейный остров, заполненный туристами, прошла по течению и оказалась в совершенно удивительном месте – на Fischerinsel, Рыбацком острове – природном оазисе в самом центре города. Там, между пришвартованных старинных лодочек, половина из которых была переделана в кафе, а половина просто стояла музейными экспонатами, спрятался кусочек буйной дикой растительности. Несмотря на конец осени, все это богатство не только зеленело, но кое-где еще и цвело. После голой черно-серой Москвы это было похоже на чудо. Сладкий запах прелых листьев, зелени и цветов смешивался с ароматом горящего угля, которым отапливались не только лодочки, но и окрестные дома. Он навевал что-то такое невыносимо прекрасное, что на глаза наворачивались слезы, не те, тоскливые и безысходные, а в кои-то веки приятные. На берегу рос огромный каштан, больше похожий на странное существо, чем на растение. Лет трехсот от роду, втроем не обхватишь. Он совершенно заворожил Лизу. «Ты будешь моим любимым деревом этого города, – сказала она вслух, поднимая с земли зрелый каштан и пряча его в карман, как редкую драгоценность, – а я постараюсь стать твоей любимой девочкой».

Она обошла остров по кругу. Идеальное место для отдыха: удобные лавочки, укромно скрытые в кустах; площадка для игр детей и взрослых со столами для тенниса; итальянский ресторан с оливами в больших горшках; детский творческий центр; школа танцев, бассейн, музыкальная школа. «Вот бы так и поселиться здесь, заиметь крепкую немецкую семью, – бормотала себе под нос Лиза, – ходить тут сперва беременной, сидеть в тени цветущих слив и абрикосов, смотреть на кораблики, затем водить маленьких немецких граждан во все эти кружки, играть с ними на той сказочной площадке с домом на дереве, в выходные сидеть всей семьей за столиками на набережной, выбирая себе гастрономическое путешествие. Итальянская, арабская, индийская, вьетнамская, какая угодно кухня, все тут, все удобно, все под рукой. А жить, например, вот в этом доме, тот панорамный балкончик – чудо же как хорош!»

Буквально кожей она ощутила, как прекрасна и беззаботна могла бы быть здесь ее жизнь. Понятно, что потом все равно всплыли бы какие-то проблемы, но сейчас это казалось ей отличным решением. А что если и правда переехать? Работу она вполне может делать удаленно, и ее зарплата будет неплоха по местным меркам. Сдаваемая квартира в центре с лихвой покроет расходы на аренду нормального жилья здесь, возможно, даже в этом доме. Визу она вполне может сделать учебную, заодно подучить язык. Или вот виза фрилансера, по которой недавно уехал сюда один ее друг. Она знала, людям творческих профессий их дают довольно легко. Берлин сейчас усиленно скупает арт-мозги. Всевозможные творцы бегут сюда на всех парах, вдохновленные здешним бунтарским духом, андеграундной культурной прослойкой и бесчисленными клубами, где границы дозволенного только лишь в твоей голове. Лиза пообещала себе непременно подумать об этом, как только вернется в город ста пятидесяти оттенков серого и идея свалить вновь навалится и займет все место в голове. Ну а теперь пора потихонечку двигаться к дому.

По мосту Янновицбрюкке она пересекла реку, сделав пару приятных фоток, и свернула направо, намереваясь посмотреть остатки Берлинской стены с ее граффити. А на закате, когда уже будет подсвечен Молекулярный человек, нужно будет пройти по знаменитому Обербаумбрюкке, без него не обходился ни один фильм, действие которого происходит в Берлине. Но пока что она шла вдоль обычных панельных коробок советской застройки, недоумевая, как такое может быть в центре германской столицы, а вовсе не в спальном районе Москвы. И на этом контрасте еще сильнее бросилось в глаза нечто весьма странное. С правой стороны на перекладине между домами в воздухе внезапно возник огромный дискотечный шар.

«Боже, какое забавное место», – подумала Лиза, осторожно заходя внутрь и пытаясь понять, где оказалась. Несколько кафешек, пекарня, бар и ресторан, магазинчики, торгующие дизайнерскими штуками, граффити. Казалось бы, ничего особенного, если попытаться описать словами, но в данном случае слова совершенно не справлялись с передачей атмосферы в которой она очутилась: что-то среднее между мастерской художника, сквотом хиппи, рыбацкой деревенькой и небольшим садом. Тут были столы с самодельными стульями и лавками, деревянные настилы у реки, на которых в теплое время года можно сидеть, болтая ногами в воде, беседка, старая лодка под плакучей ивой. Но самым странным было то, что про себя Лиза сразу назвала «алтарем Шута». В гротике, рядом с длинными столами, где сейчас сидело несколько человек (летом там явно яблоку некуда будет упасть), за ограждением восседал игрушечный клоун в золотистой одежде, перед ним горела свеча, а вокруг расположились всевозможные символы практически всех возможных религий. Буддистские четки и христианские иконы, звезда Давида, Дерево Жизни, глаз Гора, ловец снов, голова единорога, не говоря уже о цветах, конфетах, чьих-то фотографиях и записках. «Какое прекрасное безумие! Я тоже должна непременно сделать жертвоприношение», – пронеслось в голове Лизы. Она покопалась в карманах и нашла там шоколадную конфету «Мишка», ну что ж, медведь – это вполне по-берлински. Вот, держи, а я еще вернусь к тебе с подарками. Лиза положила конфету под ноги клоуну, и на мгновение ей показалось, будто тот улыбнулся. Она, конечно, списала это на отблеск света свечи, но тем не менее почти минуту не могла отвести глаз. Этот золотой малыш совершенно заворожил ее, абсолютно не пугая, хоть она вовсе не любила клоунов, а Стивена Кинга, напротив, очень уважала. «Я еще обязательно вернусь, но сейчас мне надо бежать, не скучай тут, пожалуйста!» Лиза махнула ему на прощание рукой и пошла к выходу. Тут еще определенно было на что взглянуть, но время поджимало, она обещала Кате вернуться домой вовремя. К тому же большинство здешних дверей было уже закрыто. Она открыла карту: «До Истсайдской галереи пятнадцать минут быстрым шагом, а там через красивый мост – и бегом в метро. Успеваю».

Небо над Берлином в очередной раз стерло со своего лица солнце, отчего город принял слегка мрачноватый вид. Сияющее стеклянное здание Восточного вокзала в окружении многоэтажных бизнес-центров и отелей навевало воспоминания о фильмах про космических захватчиков. Лиза поежилась и поспешила укрыться от всего этого в тени остатков Берлинской стены. После того как ее отдали на откуп городским художникам, устрашающий памятник былых кровопролитий, будто пытаясь замолить грехи, превратился в занятный арт-объект на потеху гостям и жителям города.

«Господи! Помоги мне выжить среди этой смертной любви», – прошептала Лиза возле знаметнитого портрета Брежнева и Хеоннекера и побежала к мосту.