Текст книги "Берлинская лазурь"

– Дёма, познакомься, пожалуйста, это Лиза, и, если вы поладите, она, возможно, спасет мою карьеру.

– З-з-здравствуйте, – Лиза машинально протянула руку, и кот слегка коснулся ее лапой.

– Ми-и-а-у, – важно и почтительно ответил он на приветствие.

– Проходи, располагайся, я только уберу на место документы —и сразу буду в твоем распоряжении.

– А-а-а он ме-е-еня н-е-е…

– Нет, не съест, не бойся, он, конечно, привередливый, но не агрессивный.

Лиза прошла в гостиную и аккуратненько присела на диван. Демиург проследовал за ней, запрыгнул на комод напротив и не сводил с нее своих полнолунных глаз.

– Вы бы могли сыграть кота Бегемота, – ей даже в голову не пришло, что с этим существом можно с разгону и без спроса переходить на «ты».

Кот поморщился и отвернулся, будто бы говоря: «Боже мой, какая пошлость! Как унизительно – пытаться кого-то изображать», и Лиза тут же спохватилась.

– Разумеется, гораздо лучше написать про вас новый гениальный роман, в котором вы будете исполнять главную роль.

Это коту пришлось по душе гораздо больше, он удовлетворенно мявкнул и мечтательно провел лапой по усам. Из приятных раздумий его вытянул появившийся хозяин. Он сел в кресло рядом, и животное решило-таки снизойти до приветственных ласк, перебравшись к нему на колени. Под его тяжестью немаленький вроде мужчина обреченно напрягся, но тут же растаял, запустив в густую длинную шерсть обе пятерни.

– Дело вот в чем, – начал он, – я на днях должен лететь в командировку в Аргентину, минимум на месяц. С котом обычно остается моя сестра, специально приезжает из Москвы, но буквально позавчера она сломала ногу и теперь неизвестно когда сможет. А Дёма у меня парень очень с характером, абы на кого его не оставишь. Нет, никому ничем это не грозит, он благороден и никого не обижает, но вот сам, впадая в тоску и меланхолию, то прекращает есть, то лысеет, а то и просто воет так, что у соседей кровь в жилах стынет. А они тут немолодые, опасно, знаешь ли. В общем, если вы подружитесь, то у тебя будет в полном распоряжении прекрасная квартира с библиотекой, фильмотекой, стереосистемой и котом. А у кота будут ручки. Что скажешь?

– Заманчиво. А как мне с ним подружиться?

В этот момент кот спрыгнул с Мишиных колен и подошел к Лизе. Некоторое время он будто бы считывал ее, пристально всматриваясь сквозь глаза ей в душу. Затем издал утробный рык, наверняка заменяющий в его организме обычное кошачье урчание, взмахнул хвостом и слегка потерся боком о Лизину ногу.

– От тебя тут, к сожалению, ничего не зависит, он либо примет, либо нет. Но у меня хорошее предчувствие. Он уже позволил тебе многое.

– То есть обычно он всё же всех жрет?

– Неа, даже в детстве никого ни разу не куснул и не царапнул, но он умеет смотреть так, что люди стараются с ним в одной комнате не находиться и спиной не поворачиваться.

– А, да, я поняла, он мне уже продемонстрировал. Истинный демон.

– Вот потому я и говорю про хорошее предчувствие. Я же тебя помню, мы с тобой еще тогда были с демонами на «ты».

– Что ж, давай попробуем, но мне нужна будет еще хотя бы одна репетиция, прежде чем ты оставишь нас наедине.

– Разумеется, но сейчас – бегом ужинать, не то я сам кому-нибудь сделаю кусь!

Едва они вышли из дома и пересекли реку, Лиза ахнула и встала как вкопанная, показывая куда-то перед собой.

– Что такое? – удивился Миша.

– Каштан!

– Ну да, каштан, их тут довольно много, между прочим, и даже березки есть.

– Не, я не об этом, это тот самый вчерашний каштан…

– Ну-у-у, я не думаю, что вчерашний: судя по виду, он здесь уже как минимум лет триста.

– Да нет же, я в том смысле, что уже его видела. Я гуляла как раз здесь вчера.

– Серьезно? Молодец какая! Фишеринзель – не самое популярное туристическое место.

– Да и я не самый типичный турист. Люблю приехать и пожить, как обычные местные жители, пошляться по местам, которых нет в путеводителях, так сказать, проникнуться духом.

– Ох, жаль, что уезжаю, а то показал бы тебе всякое такое! Но в одно интересное местечко я тебя все же успею сводить, побежали, а то без нас там все самое вкусное съедят.

– То есть ты уже уверен в том, что уезжаешь, а я останусь в качестве компаньонки кота? – спросила Лиза, когда они удобно расположились в мягких креслах ресторана и сделали заказ.

– На девяносто процентов. Думаю, вы сможете найти общий язык.

– Мяу! А знаешь, что самое забавное? Вчера, когда я здесь гуляла, думала: как было бы здорово здесь пожить.

– В Берлине?

– В этом доме!

– Ого! Как быстро ты, выходит, все себе наколдовала!

– Да я особо и не колдовала, просто представила, как было бы круто жить с видом на этот остров, кораблики и старый каштан.

– Ну, я и говорю, наколдовала. Кстати, да, вид из окон у меня аккурат на остров и кораблики.

– И каштан?

– И каштан. Ну, и чупа-чупс, конечно, видно.

– Это что такое?..

– Ха-ха, мы так называем Алекса, нашу телебашню.

– Ой, а мне он больше напомнил диско-шар.

– Тоже есть немного. Кстати, наверху там забавный ресторан с вращающимся панорамным видом – и кормят на удивление неплохо. Плюс можно без очереди сразу наверх попасть.

– Да, я уже видела, забиралась вчера наверх, только без ресторана. Как-нибудь еще схожу обязательно.

– А я, когда хочется домашней кухни и уюта, сюда захожу. Вроде туристическое место в туристическом районе, но мне тут как-то всегда уютно. Может, потому, что первое место, куда зашел в Берлине поужинать, а может, потому, что у них есть колодец, исполняющий желания.

– Колодец?

– Да, во дворе. Сейчас дождемся пива, выйдем покурить – и покажу.

Возле входа действительно оказался старинный колодец с массивными коваными решетками и украшениями. Лиза заглянула внутрь. Воды в нем не было, он был частично засыпан, но дно густо покрывали поблескивающие монетки.

– Я тогда тоже с первого взгляда влюбился в Берлин. Приехал в тот год, когда мы институт закончили, и сразу влюбился. Еще бы, готика, баухаус, андеграунд, все, что мы любили. В России-то с этим большие перебои были. Очень не хотелось обратно уезжать. И вот как-то зашел я сюда, денег было немного, но разок отужинать в приличном месте хотелось. А дело еще и перед Рождеством. Знаешь, бедные туристы сюда в это время едут. И напрасно, праздник семейный, все закрыто, все ходят голодные, вот и я тогда так же попал. И они были тут чуть ли не единственные, кто в Сочельник до восьми работал. Я зашел, заказал рождественского гуся, темного пива, рюмку егермайстера, и сразу так хорошо стало, будто приехал наконец домой после долгого путешествия. А они, если ты заметила, тут фигурки лягушек собирают. Даже название переводится как что-то вроде «У хозяина пруда». Есть какая-то история про лягух, которые здесь жили и пировали, когда очередная пивная бочка, перевозимая по реке, давала течь.

– То есть тут даже лягушки побухать не против?

– Абсолютно. В Германии пиво вообще особо не считается алкогольным напитком. Так вот, а у меня тогда сестра младшая внезапно увлеклась вязанием и делала, знаешь, такие маленькие игрушки-брелочки, и у меня один такой в кармане завалялся – лягушонок. Дай, думаю, им в коллекцию подарю, а Дашка мне еще свяжет, у нее там неостановимый конвейер. Ну и подарил им типа с Рождеством. Они обрадовались. А потом я пошел на перекур, и тут выходит хозяин ресторана с подносом, на котором стоит рюмка, мол, а это вот тебе от нас, за счет заведения, в Святую Ночь. Что-то неимоверно прекрасное было, явно из тайных хозяйских запасов с выжимкой из рога единорога или около того. Я до сих пор узнать пытаюсь, но они не сознаются, и в магазинах ничего подобного не попадалось. И вот, значит, мы расшаркались, раскланялись, и, уже уходя, он возьми да брось, что вон тот колодец превосходно исполняет желания, и подмигнул этак заговорщически. Я тогда ухмыльнулся, помню, типа да-да, конечно, знаем мы эти ваши фольклоры, но, знаешь, когда тебе чего-то очень хочется, ты враз становишься суеверным.

– Конечно, знаю, все средства хороши! – улыбнулась Лиза.

– И вот, думаю, чем черт не шутит, не убудет же с меня! Подхожу колодцу и со всей мочи как заору туда: «Я хочу до конца следующего года легко и радостно переехать жить в Берлин и жить здесь комфортно и счастливо!» И про «без вреда себе или кому-либо другому» не забыл добавить. И что ты думаешь, возвращаюсь в Москву, проходит пара месяцев, и мне, вчерашнему студенту, сваливается неплохая работка, а главное, с продолжительными командировками в Германию, а ближе к концу года меня и вовсе перевели в здешний офис, выдав красивую карточку, подтверждающую законность моего временного здесь пребывания, обещающего впоследствии стать постоянным.

– Хм, думаю, в этом сыграл небольшую роль красный диплом переводчика с немецкого, а не только волшебный колодец.

– Несомненно! Но кто знает, кто знает?!.

– Ну ладно, только отойди и не подслушивай.

Миша, засмеявшись, пошел в сторону входа, где из приоткрытой двери уже показался официант, возвещающий, что гусь подан. Лиза добрую минуту нашептывала что-то в середину каменного круга, бросила внутрь монетку из кармана, а затем с хитрой улыбкой нашкодившей школьницы и покрасневшими не то от стыда, не то от мороза щеками ворвалась в тепло ресторанного зала. На улице звякнул одинокий удар колокола. Непонятно, почему только один и в двадцать часов девятнадцать минут, но Лиза уже слишком увлеклась дымящейся гусиной ножкой, чтобы обратить на это внимание.

VI

Три дня спустя Лиза и ее маленький рюкзачок переехали на Инзельштрассе. В просторную квартиру с высокими потолками, котом Демиургом, хорошей библиотекой и видом на остров, кораблики и каштан. Миша вылетел в Буэнос-Айрес в тот же день, выдав ей вторые ключи и последние напутствия, как сделать ее совместную жизнь с котом максимально комфортной для обоих. Кот отреагировал на Мишин отъезд нордически. Лишь вышел в коридор, когда тот обувался, ткнулся носом в лицо, дал легкую пощечину кончиком роскошного хвоста и муркнул напоследок что-то вроде «береги себя там, человечек неразумный», а затем спокойно ушел спать на диван, где проводил большую часть времени. С Катей тоже все обошлось без лишних слез и долгих прощаний, во-первых, они все еще оставались в одном городе, а во-вторых, подруга была так увлечена своим новым страстным романом, что общаться с ней становилось затруднительно. Она могла либо рассказывать, какой замечательный мужчина – Ханс, либо и вовсе зависала в фантазиях и мечтах и плохо реагировала на внешние раздражители. Видеть, как ее огненная Катя постепенно превращается в розовое желе, Лизе было странно и немного завидно, но она прекрасно понимала, что это обычные издержки конфетно-букетного периода, когда все остальное для тебя просто перестает существовать.

– Ничего, погоди, сейчас я еще пару недель покувыркаюсь – и мне по-любому нужно будет на несколько дней взять перерыв, и вот тогда мы с тобой непременно зажжем, – шепнула Катя, провожая подругу. – Ты же, как я понимаю, здесь еще как минимум на месяц?

– По предварительным данным, да, а там – как пойдет, всяко я могу тут быть три месяца по туристической визе, так что да, не прощаюсь. Между нами расстояние в семь километров, примерно как в Москве было, и я очень хочу, чтобы это существенно не поменялось и впредь. Буду работать над этим.

– Да уж, ты, пожалуйста, не подкачай, мне тут определенно будут нужны свои люди.

– Говорящие на двух иностранных языках?

– И это тоже, но не только. Знаешь, удивительно, но я начала немного по-немецки понимать, воистину язык передается половым путем. А еще выяснилось, что у меня, как у представительницы поколения, выросшей на немецких фильмах определенного жанра, мгновенно все приходит в боеготовность, стоит только шепнуть на ушко что-нибудь на этом языке. Причем не обязательно пресловутое «дас ист фантастиш», а буквально таблицу умножения можно читать, и все – работает!

– Отличный способ изучения языка, действительно! Тебя трахают, и одновременно диктуют спряжение модальных глаголов. Приятно и полезно! Надо взять на вооружение, если какой-то еще язык захочется себе добавить.

– Хорошая идея, но я, пожалуй, воздержусь. Я, конечно, извращенка, но не настолько.

Мишина квартира оказалась настоящим подарком. Кроме расположения, вида из окна и добротной немецкой мебели, она была буквально напичкана всеми видами раритетов, начиная с редких книжных изданий и заканчивая диковинным коллекционным винилом. И, разумеется, здесь было на чем его послушать – явно очень недешевая и высококачественная аудиосистема, сочетавшая последние технологии с теплой ламповостью.

Да, Миша знал в этом толк. Всегда знал. Его жилище было определенно холостяцким, но при этом порядок в нем царил истинно немецкий. Судя по тому, что Лизу не оповестили о приходах домработницы, следил за этим исключительно сам Миша. Редкое природное явление, но бывает.

В интерьере преобладал так называемый скандинавский дизайн: уют, комфорт и минимализм без намека на вычурность. Хюгге, как называют его сами скандинавы. Лизе очень нравился этот стиль, но в Москве он был представлен либо безумно дорогими дизайнерскими вещами, либо «ИКЕА», которая набила ей оскомину еще во времена съемных квартир и дешевых отелей. Куда бы ты ни приехал, обязательно уснешь на знакомой до боли кровати, под не менее знакомым светильником с непроизносимым названием, а вещи будешь складывать в очередной шведский комод. И вот теперь наконец-то целый месяц она будет жить в квартире своей мечты. Правда, с котом. Она не была котолюбителем, ей ближе были собаки, но данный кот не особенно вписывался в обычный котопортрет. Так что это сулило скорее интересный опыт, нежели обузу. К тому же, статус кошачьей няни освобождал ее от уплаты аренды, что при таких апартаментах было весомой экономией. Правда, спиной она к Демиургу все же поворачиваться пока не решалась.

В первый вечер Лиза осталась дома. Обжиться, освоиться, приготовить вкусный ужин и накрыть его на маленьком балконном столике с видом на ночной Берлин. Сидеть в одном легком халатике, а то и вовсе без него, включить любимую музыку, благо такая имеется у Миши в достатке, или дурацкий сериал, чтобы дать мозгу полноценный отдых. Потом почитать книжку или завалиться спать в необычные для нее часов десять, ни минуты не жалея о потерянном вечере. Когда впереди у тебя целый месяц, можно не стараться проводить их все до единого с пользой. Тем более что у Миши така-а-а-ая кровать!

Холостяк холостяком, а успехом у противоположного пола он, несомненно, пользуется. Она и сама грешным делом отметила, каким холеным красавцем он стал. И даже подумала, что была бы весьма не прочь, если бы не относилась к нему, скорее, как к брату, соратнику, товарищу ее суровых студенческих дней – без малейших романтических чувств. С ним хотелось влезть в какую-нибудь авантюру, проговорить до рассвета на кухне за коньяком, вместе написать книгу или даже открыть маленький магазинчик, торгующий всякой эзотерической всячиной, но в постели, в объятиях или у алтаря она, как ни силилась, представить его не могла.

На следующий день она проснулась необычайно рано. Тихое место, удобная кровать и, наконец, комфортное одиночество сделали свое дело. К тому же в ногах, на белоснежной простыне, развалился огромный пушистый черный кот, что было хоть и непривычно, но довольно-таки приятно. Когда Лиза начала подавать первые признаки бодрствования, он лишь слегка приоткрыл один желтый глаз, посмотреть, кому это так отчаянно не спится столь ранним утром, и тут же заснул снова, слегка поежившись от столь дикого неуважения к священному процессу сна. Действительно, на улице едва рассвело. Но Лиза чувствовала себя слишком бодрой, чтобы оставаться в кровати.

Она неспешно встала, потянулась, постояла под горячим душем, пробуждая каждую клеточку тела, привела в порядок лицо и прическу и, полностью довольная собой, отправилась на кухню готовить завтрак. Это был ее излюбленный утренний ритуал. Еще находясь в постели, она спрашивала себя, чего бы ей сегодня хотелось, и непременно готовила желаемое, не ленясь красиво сервировать свое блюдо. Она считала, каким будет завтрак, таким будет день, и искренне не понимала людей, выхватывающих из холодильника первое, что попадалось под руку, или пропускавших завтрак, потому что нужно немедленно начать опаздывать и убегать. Лиза всегда отводила на первую трапезу минимум час. Четверть часа обычно уходила на приготовление, а остальное – на неспешную трапезу под просмотр фейсбучной ленты, роликов на ю-тубе или чтение книги.

«Сегодня я хочу свежую белую булочку, у которой внутри будет ломтик хамона, немного мягкого сыра и рукколы и горстку помидорок-черри на закуску. И, конечно, кофе и апельсиновый сок». Это было несложно, почти все ингредиенты были в наличии. Кроме свежих булочек. А заменить их на мультизлаковый хлеб или хлеб для тостов противоречило ритуалу. Ей нужна была свежайшая пышная булочка с золотистой хрустящей корочкой. Лиза решила добыть ее немедленно, благо пекарня находилась в соседнем подъезде.

Рассвело, но на улице еще стоял утренний туман. День обещал был пасмурным, хотя и теплым. В воздухе разливался уже знакомый запах прелых листьев и горящего угля. Выйдя из дома, Лиза немного постояла, любуясь на реку, струйки белого дыма и еще не везде погасшие огни, и тут увидела ее.

Много раз потом она будет вспоминать эту встречу, этот кадр, отпечатанный на пленке ее сетчатки и коре головного мозга. Он явно попадет в диафильм, который, по преданию, показывают людям за несколько секунд до смерти.

На возвышении посередине моста, свесив ноги и устремив взгляд куда-то в другую сторону, сидела девушка. Шипы и черная кожаная одежда, сетчатые чулки, высокие ботфорты с каблуками, ассиметричная стрижка на коротких черных волосах, ярко-красная помада, зажженная сигарета в руках. Она выглядела именно так, как выглядела сама Лиза примерно в ее возрасте. Многие тогда негодовали, зачем она портит свои прекрасные светлые волосы, носит такую мрачную одежду и так ярко красится, но всем же нужно пройти через период выгула своего внутреннего бунтаря. Лиза не стала исключением. И сейчас она видела себя как бы со стороны.

Почувствовав пристальный взгляд, девушка обернулась. «Слава Богу, лицом она совершенно на меня не похожа, а то было бы совсем жутко», – подумала Лиза, но глаз отвести не смогла. В позе девушки, в окутывающем ее легком тумане, в едва заметной улыбке было нечто потусторонне притягательное.

«Вот бы ее нарисовать», – пронеслось в голове. Она попыталась вспомнить, сколько лет не подходила к краскам и холстам. Ну, не считая арт-терапии с ее бесконечным трешем. В детстве Лиза считалась талантливой и успела походить в художественную школу. Это был тяжелый и неприятный опыт, на корню загубивший удовольствие от живописи. С тех пор она зареклась делать что-либо подобное. Но сейчас смотрела прямо перед собой и думала: «Если я это не нарисую, мне пиздец!» И тогда она решилась.

– Простите, доброе утро, – начала она, приближаясь и доставая из кармана смартфон, – не будете ли вы против, если я сделаю пару снимков с вами? Я художник и очень хотела бы вас нарисовать.

Брюнетка развернулась к Лизе, вместо ответа медленно и глубоко затянулась сигаретой, выпустила дым, пристально вглядываясь сквозь него, как будто бы он помогал ей увидеть истинную суть всех вещей. Неловкая пауза затянулась, и Лиза смутилась. «Человек же явно сидит здесь после бурной ночи, релаксирует на рассвет, а тут я». Она готова была извиниться и убраться прочь.

– Не буду. Утро. Только одно условие: потом вы мне это покажете.

Ее голос, глубокий и бархатный, с едва уловимой хрипотцой, совершенно не вязался с легкомысленным образом и юностью. Он завораживал, увлекал и, казалось, даже немного гипнотизировал. Лиза смутилась. Она не была готова к такому повороту. Ведь то, что она сможет нарисовать, наверняка совершенно никому нельзя будет показать. Шутка ли, почти двадцать лет не брать в руки красок. А девица явно с претензией и не обрадуется, если ее нарисуют кривобокой и расплывчатой, да и кто бы обрадовался.

– Извините, но я… ненастоящий, вернее, начинающий художник, точнее, давным-давно начинавший и так на том и закончивший. Вам вряд ли понравится то, что у меня выйдет.

Девица пожала плечами, отвернулась, будто специально демонстрируя породистый римский профиль, и снова молча затянулась. Было очевидно, что ей совершенно до лампочки все эти творческие метания и сомнения. Либо ты принимаешь эту часть договора, либо иди, куда шла. И Лиза уже было сделала шаг, чтобы, сгорая от стыда, продолжить путь к свеженьким булочкам, забыв о нелепой попытке вторжения в чужое пространство и возрождения собственной креативности.

«Нет, стоп!»

– Хорошо, договорились! – она будто бы нырнула с моста в холодную реку. – Только, пожалуйста, не шевелитесь.

Брюнетка явно и не собиралась этого делать, и Лиза как можно скорее постаралась зафиксировать то, что видит, пока все это не растаяло вместе с рассветным туманом. Поза, осанка, тонкие запястья и длинные пальцы, подбородок, шея, поворот головы и, конечно же, профиль. Внутри у Лизы все ликовало, она готова была фотографировать бесконечно, переходя от одной детали к другой, но очень не хотелось излишне докучать.

– Все, большое спасибо, – сделав порядка двадцати снимков, Лиза волевым усилием остановилась. – Как мне потом вас найти?

– Я сама вас найду, – немного загробным голосом сказала барышня, но тут же повернулась, слегка улыбаясь уголком рта, дабы развеять напряжение. – Вы же здесь живете?

– Да-а-а, а как вы?.. А, ну да, – Лиза поняла, что это очевидно: если кто-то стоит на улице, накинув пальто на пижаму, значит, явно его дом где-то неподалеку. – Хорошо, а можно хотя бы узнать ваше имя?

– Ви.

– Очень приятно, а я Лиза, – она протянула было руку, но поняла, что собеседница ее не готова к рукопожатиям, и застенчиво убрала руку в карман.

– Хорошо, Лиза, покажи, как ты умеешь.

На миг она широко улыбнулась, но тут же спрыгнула с пьедестала на мостовую и, не прощаясь, растворилась в желто-пряной растительности Рыбацкого острова. Все произошло так быстро, будто ее здесь вовсе не было. Лиза судорожно открыла в телефоне папку с фотографиями, чтобы убедиться, не пригрезилось ли ей? Нет, все в порядке, на последней паре десятков снимков была стильная готичная девица, слишком хорошо и свежо выглядящая при условии, что сейчас у нее был скорее вчерашний вечер, нежели сегодняшнее утро. «Ничего-ничего, в ее возрасте я тоже так могла, – успокоила себя Лиза, – а теперь меня ждут свежие ароматные булочки!» И неожиданно для себя она отправилась за ними чуть ли не вприпрыжку.

Теперь ничто не мешало ей накрыть для себя идеальный завтрак. Добрые полчаса она колдовала над ним, сервируя, как для королевы. И вполне почувствовала себя ею, когда села за массивный дубовый стол, взяла в руки изысканные приборы, отпила горячий кофе из круглой керамической чашки явно несерийного производства и, наконец, вонзила зубы в золотистую корочку, разрывая белую мякоть хлеба и красноватую плоть хамона. Маленькие помидорки задорно лопались во рту и оказывались едва ли не слаще фруктов, а козий сыр бесстыдно будоражил вкусовые рецепторы, заставляя их хозяйку думать, что одно это стоит того, чтобы взять и переехать сюда. В последние годы все эти прекрасные продукты европейской мясо-молочной промышленности были возведены на ее родине в разряд классовых врагов и в природе почти не встречались, а потому любая поездка за границу превращалась буквально-таки в гастрономическое блядство: беспорядочное поглощение деликатесов впрок. Она даже не пыталась себя стыдить и не отказывала себе ни в чем. Но теперь эти спешка и ненасытность были излишни, времени наконец-то более чем достаточно. Она с наслаждением выпила стакан свежевыжатого апельсинового сока и только после этого взяла в руки телефон.

«Мне надо срочно купить себе холст, кисти и краски, – постановила Лиза, открывая поисковый браузер, – сейчас же, немедленно, пока не отпустило».

Через полчаса она уже входила в большой художественный магазин, на вывеске его значилось: Boesner. От изобилия всевозможных инструментов зарябило в глазах. Она помнила только советские простые карандаши, «невскую» акварель и вечно полу-засохшие еще в магазине тюбики с маслом из Подольска. Здесь же выбор ужасал. Хотелось скупить сразу все. Все и вообще! Огромные наборы красок в деревянных и металлических ящичках, или же по одной, но в такой палитре, что, казалось, за время ее бездействия в мире изобрели множество каких-то новых цветов. Блестящие лакированные кисти, упругие, мягкие, огромные и самые маленькие, будто выскакивали из своих подставок и умоляли: «Купи меня, купи, без меня ты шедевр не нарисуешь». Тут были и мастихины самых причудливых форм. Лиза знавала только вид – «рыбка», которой можно было делать и широкие смачные мазки, и очищать холст почти полностью, если что-то пошло не так. Здесь же были короны, волны, шпили, квадраты и круги. В отдел с блокнотами и книгами она решила даже не заходить, слишком велик шанс попросту не взлететь со всем этим, влипнув в очередное обучающее пособие или испугавшись испортить слишком красивый белый лист. Поэтому она прошла прямиком в конец зала, где обитали мольберты и холсты. Их она схватила сразу несколько, самых хороших и не самых маленьких, а вот при выборе мольберта пришлось заглушить внутренний голос, который с жабьей интонацией запричитал, что не гоже так раскошеливаться на дорогую подставку ради одного раза, «а больше ведь ты вряд ли будешь, ведь правда? Ведь ты же быстро выдыхаешься, да и смысл, с твоим-то уровнем умения». – «Цыц, – сказала Лиза, – хоть бы и для одного раза, тебе-то что, деньги у меня есть, пока не голодаю. Если что, потом подарю кому-нибудь, вот у человека будет праздник. А на холстах экономить и вовсе грех». Мерзкий голос возмущенно зашипел, но сник. Пользуясь паузой, она, будто украдкой, схватила набор масла фирмы «Ван Гог», считающейся одной из лучших и, конечно, самых дорогих, целую связку отменных кистей и странных мастихинов. А уже подходя к кассе увидела наборы перьевых ручек и чернил. Это была ее слабость. Еще в детстве она любила такими рисовать и писать. «Плюс-минус двадцать евро уже не имеет значения, – сказала она себе, хватая наборчик и читая надпись на маленькой бутылочке из темного стекла, – о, берлинская лазурь, привет, дорогая, давненько не виделись!»