Текст книги "Бессмертный"

Все выяснилось.

В этой пещере Мальволио и его товарищи прятали награбленное. Крестьянка изменила нам, вообразив, что мы хотели похитить добычу ее любовника, а последний приготовил нам западню.

Что касается неожиданного монетного дождя, то и в нем не было ничего фантастического. Моя палочка и кошелек попали в кольцо какого-нибудь люка, и, дернув их, я, без сомнения, привел в действие пружину, которой закрывалось сокровище.

Как бы то ни было, я поспешно поднялся и, несмотря на тяжесть золота, серебра, а, может быть, и меди, которыми я набил себе карманы, бросился из пещеры через узкий выход, в котором виднелись ясное море и небо.

Долго еще слышались жалобы несчастного Мурано, которые раздирали мне сердце. Я спасся от неминуемой беды, но далеко еще не был вне опасности. Пираты должны были обнаружить исчезновение богатства и пуститься преследовать вора. И тогда, несмотря на мой быстрый бег, имели шанс поймать меня.

Я часто задаюсь вопросом, какое сверхъестественное могущество хранило мою жизнь в большинстве моих приключений?

В тот миг, когда думал о средствах спасения, я заметил большую рыбачью лодку с поднятым парусом, покачивающуюся на воде недалеко от берега; по всей вероятности, это была лодка Мальволио и его спутников.

Я бросился в море и в несколько гребков добрался до лодки, которая, как и предвидел, была пуста. Вскочив в нее, поднял якорь, и слабый вечерний ветерок надул парус.

Тогда, тихо качаясь на водах, под лунным светом сосчитал мое состояние и обратился к своей совести. В золоте, серебре и меди набралось шесть тысяч дукатов, считая и сто унций Мурано.

Что до моих грехов, то они показались мне совершенно простительными. Конечно, я взял чужие деньги, но у кого я их взял у воров. Мой поступок отчасти был даже похвален, поскольку служил наказанием негодяям. Кошелек беспокоил меня больше. Действительно, совесть несколько упрекала меня, так как я знал простоту и честность Мурано.

Но придумал очень благоразумный проект. Достойный ювелир сообщил мне об одном деле, доставлявшем ему большое беспокойство: монастырь отнял у него наследство из-за неточностей в документах на владение. Я дал себе слово отослать Мурано другие бумаги, совершенно правильные, сделанные мною самим, которые позволили бы ему вступить во владение своим имуществом. И несколько месяцев спустя я в самом деле прислал их ему, и он вполне честно ими воспользовался.

Злые люди осуждали мое поведение, но я никогда не мог заставить себя раскаяться в том, что нанес убыток монахам, точно так же, как никогда не сожалел о присвоении пиратских денег.

Между тем лодка медленно двигалась. Куда я плыл, не все ли равно? Погода была прекрасная, и управление лодкой никогда не затруднит уроженца Палермо. Кроме того, в ней было провизии на несколько дней. Лежа на спине, я любовался лунным светом.

Бутылка марсалы, выпитая медленными глотками, чудесно расположила мой ум к мечтам, незаметно перешедшим в сон.

Проснулся от стука кастаньет и тамбуринов. Подумал, что танцы приснились мне. Но нет, я ясно видел лодку, в которой лежал, и розовый свет неба на востоке. Поднявшись, обнаружил, что музыка раздавалась с большой увешанной флагами лодки, где сидели самые экстравагантные маски; арлекины, коломбины, полишинели танцевали страстную тарантеллу.

Сначала вообразил, что присутствую на каком-нибудь фантастическом карнавале тритонов и нереид, в чем не было бы ничего странного, так как искусство переодеваться, как известно, изобретено морским богом Протеем.

– Эй, маски! Кто вы, куда направляетесь?

– Глупый вопрос, – отвечал громадный Бриджелло. – Ты знаешь, кто мы, раз сам зовешь масками. Что до того, куда мы плывем, то, конечно, в Неаполь, где дается лучший из карнавалов.

Бриджелло запел песню, которую другие стали подтягивать.

– Клянусь Святым Януарием! – вскричал я. – Мне хочется отправиться с вами!

– Есть у тебя маска?

– Нет.

– Мы тебе дадим. Есть любовница?

– Нет.

– Тоже дадим. А деньги? Деньги есть.

– Ну, так ты дашь их нам.

Моя лодка приближалась к маскарадной, маски приняли меня к себе и…

Но что оставалось бы мне для следующей главы, если бы я все сказал в этой.

ГЛАВА VII
Я объясняю, как Юпитер мог занять место Амфитриона, и встречаю Алкмену в розовом домино

Если вы представляете себе рай, где ангелы переодеты Изабеллами и Коломбинами, то это и будет неаполитанское Корсо во время карнавала.

Так как я был молод и красив, то вы понимаете, что не имел недостатка в любовных похождениях и привел некоторые из них к благополучному концу. Я был очень самоуверенным, благодаря деньгам, и в особенности – имени, которое стал носить с этих пор.

Граф Калиостро! Это звучит очень хорошо. Не забывайте, что я имел право называть себя так в память об одном из моих дядей, а главное потому, что сделал себе самые подлинные дворянские грамоты.

Что касается приличных манер, необходимых для успеха у дам, то был достаточно ловок, чтобы приобрести их.

Должен на минуту остановиться на способности к подражанию, которой всегда отличался, что даст разгадку некоторых из моих приключений; иначе они показались бы мало понятными.

Мне удавалось не только походить на представляемую мной особу, но изображать его походку, взгляд, улыбку и выражение лица. Чтобы преуспеть в этом, изучал характер своей модели, старался думать, как она, и нравственно отождествлялся с нею. И если только по физическим измерениям она не стояла слишком далеко от меня, то я добивался необычайных результатов. Тайна этого сходства основывалась иногда на незначительных оттенках.

Очень может быть, что иногда во время ночных свиданий я злоупотреблял этим драгоценным даром. Но здесь нет большой беды, только маленький грешок. Главное – не обманываться относительно пола, и вот в этом отношении я чуть было не ошибся.

Раз, прогуливаясь по неаполитанскому Корсо, толкаясь среди народа, лорнируя дам на балконах, обращаясь с любезностями и шутками к маскам, я увидал проезжающую коляску, в которой сидели двое: молодой человек с серьезным лицом и разодетая дама редкой красоты и не менее редкого кокетства. Она раздавала улыбки направо и налево, и даже поцелуи, правда, немного издали. Закутанная в розовое домино, позволявшее видеть ослепительной белизны шею, незнакомка поминутно поворачивала свою прелестную головку, а ее бархатная маска, шириной в два пальца, только подчеркивала, словно черная рамка, несравненные глаза, взволновавшие меня до глубины души. Свежее улыбающееся личико, маленький ротик с жемчужными зубами, чудные черные волосы, коротко остриженные и вьющиеся от природы, придавали этой прелестной девушке вид только что развившейся девочки.

Красавица забавлялась от всей души и бросала обратно в прохожих конфеты и букеты, которые сыпались к ней. Один из букетов задел меня по носу, брошенный, может быть, нарочно, так как я остановился перед ней и не скрывал восхищения.

Я на лету поймал цветы и, поцеловав их, бросил ей на колени.

Боже мой! Что я тогда увидал!

Этот ангел показал мне язык. Моя иллюзия готова была разлететься. Как! Неужели я восхищался какой-нибудь легкомысленной женщиной?.. Нет-нет! Эти глаза, веселость, видимая невинность не могли меня обмануть! Незнакомка не могла быть куртизанкой, а скорее пансионеркой. Это была просто ребяческая шутка.

Видя мое удивление, она громко расхохоталась, указывая на меня своему спутнику, высокому нахмуренному малому, который поглядывал на меня с самым сострадательным видом.

Это задело меня. Я последовал за их коляской, куда бы они ни ехали, поминутно обмениваясь взглядами с молодой особой, которой нравилось это занятие.

Однажды, делая вид, будто маска ей мешает, она открыла мне всего лишь на минуту свое улыбающееся лицо. Девушка была действительно прелестна, и я совершенно влюбился в нее. Не сомневаясь в расположении ко мне, преследовал экипаж с находчивостью, которая была вознаграждена.

Мы добрались до Английской гостиницы, где моя красавица и ее спутник вышли из коляски. Очевидно, я имел дело с иностранцами или какими-нибудь итальянцами из маленького городка, приехавшими в Неаполь на карнавал. Может быть, это были новобрачные, совершавшие свадебное путешествие. Равнодушие, с которым они обращались друг с другом, нисколько не противоречило этой гипотезе, так как в браке бывают свои тайны.

Хозяин гостиницы согласился показать книгу, где записываются путешественники. Мои незнакомцы были записаны под именами Ромео Стаффи и Лоренца Феличио. Они приехали из Рима.

От служанки, которой хорошо заплатил, я узнал, что у синьора и синьоры была спальня с двумя альковами и что они не спали в одной постели. Этот Ромео Стаффи был дурак!

Я размышлял обо всем этом, когда синьор Ромео вошел в общий зал в сопровождении синьоры Лоренцы, которая, увидав меня, захохотала. Она была без маски.

Никогда не видал такой прелестной женщины! Ее веселость только слегка смутила меня, тогда Ромео, насмешливо прищурив глаз, неожиданно сказал мне:

– Признавайтесь, что вы умираете от желания познакомиться с нами?

Я откровенно признался в этом, извиняя себя свободой карнавала и царапиной от розового букета, отчета за которую я хотел потребовать от мадам…

– Скажите, «мадемуазель», – перебил Ромео.

– Это почему? – перебила его, в свою очередь, Лоренца.

Мы все поглядели друг на друга.

У молодой женщины был прелестный звучный контральто. Она продолжала без малейшего смущения, громко смеясь:

– Нет сомнения, что достаточно не быть замужем, чтобы быть девушкой, поэтому я действительно девушка. Но достаточно не быть девушкой, чтобы быть замужем, значит, я также замужем.

Я ни слова не понял из этого шутливого замечания. К счастью, синьор Ромео вывел меня из затруднения.

– Дело в том, сударь, – сказал он, – что мы жених и невеста, вопреки воле наших родителей, и странствуем по свету в надежде, что они согласятся соединить нас. Но наша жизнь, несмотря на обманчивую видимость, самая безукоризненная. Безукоризненная!.. Дурак!

Однако нельзя сказать, что эта глупость не понравилась мне. И, тронутый их доверием, я предложил себя к их услугам – мои советы, мой кошелек, мою шпагу и, наконец, обед, который они приняли, не отказываясь долго.

Обед был очень интересен, потому что маленькие башмачки Лоренцы под столом, по-видимому, не относились ко мне с непреодолимой антипатией, но и потому, что новые друзья дополнили свои признания. Прелестная Лоренца была дочерью бакалейного торговца в Риме. Трогательное совпадение, мой отец был бакалейным торговцем в Палермо! Но я не сказал об этом ни слова, чтобы не опровергать дворянских грамот. Лоренца познакомилась с Ромео в церкви Троицы, где бывала очень часто. Каким образом? – Исповедуясь ему. Ромео действительно был священником, чем объяснялась серьезность этого странного влюбленного. Но он надеялся снять рясу и жениться и по этому поводу уже подал просьбу папе. Такие вещи возможны, и Ромео надеялся на успех, поскольку его поддерживал высокий покровитель.

Самое странное заключалось в том, что родители Лоренцы, вместо того чтобы согласиться на тайный брак, который хотел заключить Ромео в ожидании исхода своей просьбы, заперли свою дочь в монастырь Аннунциаты и запретили молодому аббату посещать ее. Ромео, чтобы принудить их дать согласие, увез прелестную римлянку и прогуливался с нею по Неаполю с благородным намерением скомпрометировать ее.

Дело показалось мне серьезным. Духовенство могло вмешаться. Непозволительно, чтобы аббаты похищали девушек даже в надежде совершения брака. Я развил это соображение молодым людям, внимательно выслушавшим меня. Говорил о возможных последствиях такого поступка. Я не мог перенести мысли, что Лоренца может быть посажена в тюрьму, и, увлеченный интересом, который не в состоянии был скрыть, стал сильно упрекать Ромео по этому поводу.

– Ого! – вскричал молодой человек. – Мне кажется, вы влюбляетесь в мою невесту?

– Это правда, – отвечал я, – и с восторгом увез бы ее, если бы она меня полюбила, но раз она любит вас, сделаю для вас все, что могу. Что вы скажете на это?

– Ничего, – отвечал он, – кроме того, что я вам очень обязан. И так как Лоренца кажется вам хорошенькой, то я позволяю поцеловать ее.

– Черт возьми! – я поймал эти слова на лету и, повернувшись к Лоренце, схватил ее в объятия, несмотря на довольно сильное сопротивление.

Ромео хохотал как сумасшедший. Мне показалось, что он будет отличным мужем. Между тем синьорина серьезно отталкивала меня, но сама смеялась, что делало ее неловкой. Она уклонилась от первого поцелуя, получила второй и ответила на третий пощечиной.

– Довольно, – сказал Ромео, вмешиваясь. – Я обещал Лоренце повести ее в театр. Будем ли мы иметь честь видеть вас с нами?

– С одним условием, – сказал я, – что синьора позволит мне поцеловать руку, так сильно ударившую меня.

– О, нет, ни за что.

– В таком случае, я не поеду с вами.

– Как вам будет угодно, господин граф. Влюбленные уехали.

Я рассердился совсем некстати и из-за каприза упустил случай хорошо провести вечер. Поцелуй руки! О! Я мог дать ей еще много других! Поведение ее спутника позволяло мне на это надеяться.

Нужно было возвращаться домой, но, как все влюбленные, я не решался расстаться с предметом своей любви и продолжал оставаться в доме под разными предлогами. Прежде чем уснуть, мне хотелось снова увидеть Лоренцу, и я временами задавался вопросом, не позволят ли эти странные жених с невестой поставить для меня третью постель в своей спальне.

Тем временем у дверей гостиницы послышался шум собравшейся толпы. Затем в гостиницу ворвались солдаты в сопровождении хозяина, кланявшегося чуть не до земли и вертевшего в руках угол передника.

– Принесите мне вашу книгу! – приказал офицер и заявил, что он явился арестовать Ромео Стаффи и Лоренцу Феличио за различные преступления, и судить их будет римская инквизиция. Но молодых людей не застали в номере. Один я знал, что они отправились в Сан-Карло.

Воспользовавшись сумятицей, я вышел из гостиницы, нанял хорошую почтовую карету, заехал к себе на квартиру, чтобы взять деньги, затем отправился в театр и остановил экипаж неподалеку в глухом переулке.

В Сан-Карло мне пришлось недолго искать своих новых друзей. Они сидели в первом ряду лохи и с видом меломанов покачивали головами в такт.

По первому же знаку они встали и подошли ко мне. Без сомнения, у меня был очень взволнованный вид.

– Ни слова! Идите скорее, мы поговорим на большой дороге. Вас пришли арестовать, надо бежать, не теряя ни минуты.

Через несколько мгновений мы были в переулке, где нас ожидала почтовая карета. Но как только подошли к ней, дверца отворилась и из нее вышел человек с большой шпагой, который вежливо поклонился мне.

– Господин граф, – сказал он, – вы напрасно трудились, отыскивая экипаж, который я сам предложил бы вам, но так как вы это сделали, то мы им воспользуемся. Кроме того, вы собирались поступить очень неосторожно; дороги небезопасны, лучше не путешествовать по ночам – без конвоя. Мы не допустим, чтобы с вами случилось несчастье, я привел с собою несколько надежных людей, которые будут сопровождать ваш экипаж. Не угодно ли вам сесть, красавица? – насмешливо прибавил он, предлагая руку Лоренце. – И вам также, господа.

Я подумал, что смогу оказать молодым людям большую помощь, если не впутаюсь в неприятности вместе с ними, поэтому отступил на шаг, извиняясь делами, которые хотел закончить в Неаполе.

– Как! – сказал негодяй, смеявшийся над нами, – вы оставите в несчастье такую красавицу? Я не в силах поверить этому. Садитесь, прошу вас.

– У вас есть приказ о моем аресте?

– О вашем аресте, граф?.. О, нет, вы человек слишком благоразумный! Но вы будете очень полезны правосудию для прояснения обстоятельств, поэтому садитесь, будьте любезны. Мне было бы очень жаль, если бы пришлось оказать вам помощь ружейными прикладами.

Надо было повиноваться. Я сел на переднюю скамейку экипажа, напротив Лоренцы, которой поневоле пришлось соприкасаться коленями с моими ногами. Это было мне некоторым утешением.

Полицейский вошел четвертым, закрыл дверцы, и мы отправились в Рим.

Я провел ночь то погруженный в дремоту, то глядя на окружающий ландшафт, бежавший нам навстречу под ярким лунным светом.

Около полудня мы в последний раз сменили лошадей. Я приказал подать закуску с позволения полицейского офицера, который стал очень любезен. Мы еще сидели за столом, когда в гостиницу вошел высокий худой человек, одетый в черное, с длинной палкой, носом, как у хищной птицы. Это был посланник инквизиции. Она оказала нам большую честь своей встречей.

– Господин офицер, – грубо заявил инквизитор, – я получил ваше письмо и должен сказать, что вы дурак; кого вы мне привезли?

– Черт возьми! – отвечал офицер. – Это те самые, кого вы приказали арестовать: Ромео Стаффи и Лоренца Феличио.

– Спаси вас Бог! Я прямо из монастыря Аннунциаты, где видел саму синьору Лоренцу. Действительно, она немного похожа на эту даму, но вы на то и полицейский, чтобы не позволять так ловко обманывать себя. Какое доказательство тождества ваших пленников вы имеете?

– Их имена, записанные ими самими в книге отеля, где они останавливались…

– Извините, – перебила его наша прелестная спутница, – там было написано: «Лоренцо», а не «Лоренца».

– Я сам видел «а».

– А я сам писал «о». Может быть, с росчерком. Но юридически это не преступление.

– Вы осмеливаетесь утверждать, – крикнул офицер, – что вы мужчина?

– Дайте мне шпагу, и я докажу вам это!

– Ну, что же, – сказал тогда инквизитор, обращаясь к офицеру, – дурак вы или нет?

Тогда Ромео в свою очередь заговорил.

– Очень многие ошибаются, ваше превосходительство, но так как моя невиновность признана, не согласитесь ли закусить вместе с нами?

Черт побери! Я задыхался. Обмануться до такой степени! А между тем, несмотря на очевидность, я был в странном сомнении. Я глядел на этого юношу, так хорошо изображавшего девушку, и не мог убедить себя, что ошибся.

Наконец сказал ему с волнением, в котором слышался глухой гнев:

– Итак, вы смеялись надо мной?

– Да! На карнавале, – отвечал юноша.

– Но, надеюсь, помните о пощечине, которую мне дали?

– Вы ищете ссоры?

– Да, конечно! – крикнул я.

– Хорошо, идемте.

Как только мы вышли на дорогу, я спросил:

– Где мы найдем оружие? Он громко расхохотался.

– О, какой же у вас скверный характер! Неужели я виноват в том, что мне семнадцать лет и я хорош собою. Стоит ли говорить о пощечине, вы можете ее возвратить мне при первом же нашем споре. Убивать друг друга из-за такого пустяка было бы глупо, граф. Погодите, пока я отниму у вас вашу любовницу. Самое лучшее, что вы могли бы сделать, – это посмеяться над приключением. А чтобы помириться с вами, я обещаю вам поцелуй моей сестры.

– У вас есть сестра? – заинтересовался я. И еле сдержался, чтобы не прибавить: такая же прекрасная, как вы?

– О, да, у меня есть сестра Лоренца, похожая на меня, но только гораздо лучше. Как звезда походит на свечку. История, которую мы с Ромео рассказали вам, верна во всех отношениях, и я согласился разыгрывать роль сестры и надуть кардинала только для того, чтобы развлечь бедного аббата, очень несчастного с тех пор, как Лоренцу поместили в монастырь.

– Вы меня представите синьорине Лоренце?

– Конечно.

– Когда же?

– Завтра, когда вы захотите! В монастыре Аннунциаты нестрогие правила. Туда отправляют непослушных дочерей, когда они уже выросли для розг.

Что сделал бы любой другой на моем месте?

Я постарался не выглядеть слишком смешно и протянул руку моему новому другу.

Два часа спустя в гостинице Тизо было четверо совершенно пьяных людей. Аббат и инквизитор не уступили друг другу в количестве выпитого вина, Лоренцо мужественно не отставал от них. Что касается меня, то я выпил столько за здоровье моей будущей возлюбленной, что не будь я граф Калиостро, был бы пьян, как мужик. Увидав, что мы готовы попадать со стульев, я попросил Лоренцо переодеться в более приличное его полу платье во избежание какой-нибудь ошибки.

ГЛАВА VIII
Лоренца

В день нашего приезда в Рим Ромео, проделка которого стала известна, был отправлен под арест, и у меня появилась полная свобода ухаживать за его невестой.

Я хотел одеться как можно изящнее для посещения монастыря Аннунциаты, но, увы, багаж остался в Неаполе и должен был прибыть только через несколько дней. Поэтому я пошел на первое свидание в простом костюме, но до, такой степени надушенный, что у меня разболелась голова.

Такова была неаполитанская мода, и дамам она очень нравилась.

Прелестная Лоренца появилась в одежде пансионерки. Ее вид до такой степени взволновал меня, что я мог пробормотать всего несколько невнятных слов и низко поклониться. Она была в высшей степени привлекательна и обольстительна. Ее тонкие правильные черты имели необыкновенное выражение. Все, что происходило у нее в душе, отражалось на лице. Лоренца была еще ребенком. Ее невинность светилась в больших ясных глазах, но развитые формы доказывали, что ей уже восемнадцать лет. Грациозная походка напоминала кошачью.

Я ничего не сказал, но подумал про себя:

– Кончено. Вот женщина, которая будет мукой или счастьем всей моей жизни.

Между тем взбалмошный брат заставил ее смеяться от души, рассказав историю нашего путешествия и моей любви. Молодая девушка знала о заговоре своего жениха и брата и не противилась ему.

Нисколько не сердясь на нее за веселость, я был доволен, что она занялась мною хотя бы таким образом. Но сразу перестала смеяться, когда брат сказал ей о поцелуе, который он обещал. Покраснев, красавица протянула мне сквозь решетку палец, подставив моим губам только кончик розового ногтя.

Этот поцелуй потряс меня и проник в душу. Я не старался продолжать наш разговор. Все чувствительные сердца поймут меня. Я спешил оставить Лоренцу, чтобы вспоминать о ней.

Лоренцо повел меня прямо в трактир и приказал подать бутылку вина, предоставив мне мечтать или говорить сколько угодно, в то время как он напивался.

Тем не менее, когда я заявил ему, что граф Калиостро решил жениться на Лоренце Феличио, он заметил, что для этого есть множество препятствий: его родители меня не знают, Ромео дорожит своей возлюбленной и имеет покровителя-кардинала, что кардинал одевается в красное и у него ключи от рая…

– У Лоренцы также!.. – вскричал я.

Затем он продолжал, что сестра очень любит своего Ромео и чрезвычайно упряма. А он знает в Транстевере прелестнейшую девушку, известную своим расположением к иностранцам, с которой мне будет гораздо лучше, чем с его жеманницей-сестрой.

Я поблагодарил его за любезное предложение, но ответил, что, если понадобится, готов даже убить Ромео, что обладаю никому не известным средством, заставляющим женщин любить меня, и прямо отправлюсь сделать предложение родителям, надеясь на поддержку будущего деверя, и предложил ему сто дукатов вперед в счет свадебного подарка.

Молодой человек был потрясен особенно последними словами.

– Сто дукатов! – воскликнул он. – Вы подразумеваете сто золотых дукатов?

– Я говорю, вот этих сто дукатов, – сказал я, кладя монеты на стол, так как имею обыкновение всегда носить с собой много денег.

– Ого! – молодой человек встал, совершенно озадаченный. – Вот что значат благородные манеры. Теперь я вас поцелую, – продолжал он, расцеловав меня в обе щеки. – Но надеюсь, что в один прекрасный день Лоренца сделает то же самое.

Не прошло и часа, как я отправился к Феличио, сопровождаемый любезным Лоренцо.

Его рекомендация произвела действительно большое впечатление, это нужно признать, но совершенно противоположное ожидаемому. Я только начал объяснять, чего хочу, как вдруг бакалейщик, нечто вроде громадного Кассандра, и его супруга, здоровая римская матрона, красивая, как хорошо сохранившаяся развалина, схватили – один – тяжелый стул, другая – метелку и бросились на своего негодяя-сына, обвиняя его, совсем несправедливо, в ухаживании за уличными барышнями и в пьянстве. Что касается меня, то, по их словам, я немногим лучше моего покровителя, и кажется, что в суматохе мне досталось несколько ударов метлой и стулом.

Очутившись на улице, я добросовестно вернул Лоренцо все, что получил от его папаши и мамаши. Но в негодяе не заговорила честь, и он оставил себе мои дукаты. Хотя и несколько утешило то, что я побил его, но дела от этого не улучшились.

Оставалось одно – заставить Лоренцу полюбить меня до такой степени, чтобы она решилась бежать со мной. И я повел атаки: ходил к ней каждый день в монастырскую приемную, где не замедлил приобрести себе любезных союзниц. Всегда приходил нагруженный конфетами, цветами и маленькими подарками, которые раздавал добрым сестрам, приходившим слушать, о чем мы беседуем. Вскоре они, не стесняясь, называли меня возлюбленным Лоренцы и дали слово помогать расположить ее ко мне.

Увы! Неблагодарная смеялась над их советами.

Я старался овладеть ею силой своей воли, как сделал это, с бедной Фиореллой, но нашел в ее прекрасных глазах опасных соперников; они бросали на меня острые, как сталь, взгляды, и встреча наших глаз походила на дуэль, в которой я, наконец, добивался успеха. Но какой ценой! – Лоренца едва опускала свои длинные ресницы, а я чувствовал себя опасно раненым.

И что окончательно делало меня несчастным: все наши разговоры вертелись вокруг Ромео и ее любви к нему. Она вынуждала меня ходить в монастырь, где сидел под арестом ее возлюбленный, и приносить от него известия.

Истинная любовь такова, что я повиновался. Впрочем, эта жестокость, несомненно, была бессознательная, и девушка не хотела причинить мне зла. Я был безоговорочным рабом ее капризов, таким скромным обожателем, что мое восхищение не надоедало. Она милостиво позволяла мне любить ее. Иногда даже глядела на меня с нежностью.

Однажды Лоренца пыталась нарисовать мне картину воображаемого счастья. Здесь и мне было отведено свое место. Когда Ромео будет ее мужем, я стану ее братом. Попытайтесь спорить об этих вещах с невинной девушкой, отделенной от вас решеткой в палец толщиной.

Так обстояли дела, когда моего соперника освободили от церковных обетов. Я уже говорил, что у Ромео была сильная протекция в лице кардинала, который некогда исповедал его мать.

Молодой человек тотчас же получил свободу, и свой первый визит сделал в лавку бакалейщика, которому больше нечего было возразить против его женитьбы, второй – в приемную монастыря Аннунциаты.

Свидание влюбленных – увы, я присутствовал при нем – было очень трогательным, по моему мнению, даже слишком, и мне оставалось только быть благодарным той самой решетке, которая всегда так раздражала меня.

– Прощайте! – вскричал я.

– Почему «прощайте»? – спросила Лоренца.

– Увы! Вы хорошо знаете, что я люблю вас, и Ромео также должен знать это. Избавьте же меня от самой жестокой из пыток. Вы будете счастливы, дайте мне удалиться.

– Нет, – попросила она, – останьтесь. – После Ромео я люблю вас больше всех на свете, я была бы вашей, если б не могла принадлежать ему. Вы останетесь, или же я вас не буду любить.

Говоря ей «прощайте», надеялся ли я, что она меня удержит? О! Это очень возможно! Самая чистосердечная любовь не лишена таких маленьких хитростей.

Как бы то ни было, я обещал не уезжать, но вместо того, чтобы покориться своему несчастью, чувствовал, как разрастается моя любовь к Лоренце, а вместе с ней и ненависть к Ромео.

Едва мы оставили монастырь Аннунциаты, как я сказал своему сопернику:

– Идем, перережем себе где-нибудь горло.

– Нет, я не согласен, – сказал он.

– Разве вы не умеете владеть шпагой?

– Где мог этому научиться, граф? Еще вчера я был бедным аббатом. Вы видите, на мне до сих пор ряса.

– Каждый человек может взвести курок пистолета и послать пулю в голову своего соперника.

– Я чувствую непобедимое отвращение к огнестрельному оружию.

– Но есть еще дуэль другого рода, более подходящая для людей с кротким характером.

– Какая?

– Готовят две совершенно одинаковые пилюли, одну из чистого меда, другую – из меда, пропитанного аква-тофаной, противники проглатывают их, не зная, где какая, и таким образом кончают свой спор.

Ромео расхохотался.

– Вы, значит, очень хотите отделаться от меня?

– Да, синьор аббат.

– Но у меня, синьор граф, нет никакой причины желать того же, так как Лоренца любит меня и я женюсь на ней.

Нужно было признать этот ответ вполне логичным.

– А если после вашей свадьбы я буду ухаживать за Лоренцой? – спросил я.

– Я перестану пускать вас к себе и дам знать полиции.

У этого человека на все был готов ответ. Тем не менее, я взял его под руку:

– Вы правы.

И мы заговорили о другом.

Я повел его к продавцу платья, чтобы он переменил свою рясу на светский костюм.

У меня был самый беззаботный вид, как будто я и не думал более о Лоренце. Я говорил Ромео, что такое-то платье идет ему, но другое – гораздо лучше. Мы были похожи не на соперников, а на двух нежных друзей, так что он, наконец, сказал мне:

– Так это вы, только шутя, говорили о дуэли? Лоренца вышла из монастыря, и был назначен день свадьбы.

Чтобы не привлекать внимания публики к делу, которым она и так уже занималась слишком много, кардинал, который должен был соединить новобрачных, решил, что свадьба будет отпразднована скромно в церкви Спасителя, в маленьком приделе Святой Девы. Кроме того, было решено, что жених, несмотря на установленный обычай, накануне свадьбы не будет петь невесте серенады. Это очень не понравилось Ромео, после Лоренцы и вина ничего более не любившему, чем музыку. Но бакалейщик, бакалейщица и даже их дочь противились всякому шуму.

Между тем у Лоренцы едва хватало времени, чтобы подготовить костюм. Ее подруги приходили помогать ей шить подвенечное платье. Ромео и я постоянно бывали у них, так как Ромео помирил меня с родителями, и на эти вечера приносили пирожки и сладкие лимоны. Мы болтали с хорошенькими девушками, поднимали им ножницы, нитки, наперстки.

Лоренца, которую приданое очень интересовало, иногда долго засиживалась после ухода подруг. Родители тоже уходили спать. Однажды вечером, когда красавица одна шила при свете лампы, в дверь вдруг вошел Ромео, почти пьяный и сильно шатающийся. Он имел счастливый недостаток быть пьяницей.

Усевшись позади, чтобы скрыть свое возбужденное состояние, он рассказывал ей, что поужинал с ее братом и со мной в одном трактире, где подавали отвратительное вино. Этот напиток, заставивший нас всех троих свалиться под стол, без сомнения, был поддельный. От него у Ромео трещала голова и заплетался язык.

Действительно, его речь была несвязна. Он казался очень оживленным и бранился, как мужик.

Лоренца слегка пожурила его и пыталась успокоить, так как он был сильно взволнован. Но вместо того, чтобы извиниться и признать свою вину, он, возбуждаясь все более и более, сделал неприличные намеки и начал ухаживать за своей невестой так усердно, что она велела ему выйти; несмотря на это приказание, Ромео обнял ее и так поцеловал, что она не могла выговорить ни слова. Известно, какую силу черпают женщины в своем гневе. Через минуту испуганный любовник бежал от своей возлюбленной, швырявшей ему в голову все, что попадалось под руку. Он не был избит только потому, что спасся бегством.