Текст книги "Оля"

Оля
Катя Хромова

© Катя Хромова, 2023

ISBN 978-5-0060-9443-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

У меня была подруга, с которой я познакомилась на одной вечеринке для студентов творческих вузов. Я училась тогда на втором курсе актерского факультета. Никто не знает, почему меня туда взяли. Даже сама толком не понимала: спокойные черты лица, складная, но совершенно обычная фигура, меланхолический темперамент. Мои знакомые сильно удивлялись, когда узнавали, куда я поступила.

– Ты? На актерском?

Я привычно кивала в ответ. Но то ли дело было в том, что я ничего из себя не строила, то ли в прилежности – дела на втором курсе у меня шли хорошо. На всякие вечеринки я почти не ходила. Но выдался один вечер, когда парень, который мне немного нравился, пошёл на закрытие фестиваля, и я оказалась в каком-то московском ночном клубе. Названия уже не помню. Было темно, громко играла музыка, цены на напитки превышали мой ежедневный бюджет, поэтому я была абсолютно трезвая. Моя одногруппница представила свою знакомую, которая училась на сценариста в другом вузе. Оля. Совсем простое и красивое имя.

Мы были практически одного роста, обе светленькие, только у неё голубые глаза, а у меня – зеленые. Она тоже не пила. Не знаю, из-за чего. Как позже выяснилось, Оля выросла в московской семье. Они (Оля и её мама) могли ни в чём себе не отказывать, но жили очень прагматично. По крайней мере, так со стороны казалось.

– Выйдем отсюда? Мне надо позвонить.

Мы оказались на улице. Два часа ночи, оглушающая тишина, ветер лезет под куртку, которую я не застегнула. Идёт мелкий снег и тут же тает. Под ногами – слякоть.

Оля долго слушала, что ей говорит собеседник по телефону, а потом, сквозь неожиданно начавшие капать слёзы, сказала:

– Я так не могу, давай завтра вживую поговорим. Ты хочешь, чтобы я не приставала, а я не понимаю тогда, зачем вообще нужна тебе.

Она быстрым движением вытерла слёзы и спросила:

– Пойдём обратно?

– Да нет, я наверно поеду, – холод немного привёл меня в себя, успокоил, не хотелось возвращаться к грохочущей музыке.

– О, тогда я тоже. Тебе куда?

– Недалеко от Белорусской, там общежитие.

– Я совсем рядом там живу. Давай на двоих такси закажем и пополам поделим?

– Окей, – я достала телефон и открыла приложение.

– Закажешь? А я пальто схожу возьму.

Она вернулась как раз, когда подъехала машина. Минуту мы ехали молча.

– Прости, может, не в своё дело лезу, но у тебя всё хорошо? – не выдержала я.

– С парнем поругалась. Не понимаю, что происходит, – она покачала головой.

Мы ехали по красивой, хорошо освещенной улице. Водитель переключил радио, тихо заиграла спокойная классическая музыка. Что-то отдаленно напоминающее Дебюсси, но гораздо менее известная. Оля достала телефон, открыла переписку и протянула мне:

– Посмотри, вдруг ты что-то подскажешь?

Мне было неловко читать чужие сообщения, но в её глазах стояли слёзы, поэтому я решительно взяла телефон в руки.

«Миша, ты приедешь?»

«Ау, всё в порядке?»

«Да, всё супер» – ответ через полтора часа.

«Не сможешь?»

«Не сегодня, милая»

«Окей. Точно всё нормально?»

«Да»

«Слушай, прости, что в лоб напишу, но мы вроде как договаривались встретиться, ты не предупредил, что не сможешь, я готовила еду и т.п.. Конечно, ничего страшного в этом нет. Но я не понимаю, что случилось. А твои односложные ответы вообще ставят меня в тупик.»

Следующее сообщение было отправлено полчаса назад:

«Если хочешь, давай созвонимся».

– Оу, выглядит не супер, – честно сказала я, – но…

– Я навязываюсь, да?

– Не могу определенно сказать. Можно немного предыстории?

Оля тяжело вздохнула и поправила блестящий браслет на тонкой руке.

– Мы встречаемся четыре месяца. Долго ходили вокруг да около, пересекались в университете, какие-то незначащие разговоры. Потом летом был день рождения его друга, полкурса поехали к нему на дачу, и мы там поцеловались в первый раз. На берегу озера, очень романтично, – она сказала последнюю фразу с лёгкой иронией в голосе, – затем месяц свиданий, мы переспали. И ещё полтора или два месяца, когда или мы у него, или говорим ночь напролёт по телефону. Мне казалось, он с ума по мне сходит. И я была в том же состоянии. А месяц назад началось непонятно что. Он то долго не отвечает, то отвечает невпопад, и я не понимаю, что он имеет ввиду. Меня это раздражает, я постоянно думаю об этом. Как будто я что-то сделала не так, а сама – не пойму что.

Оля тяжело вздохнула и посмотрела на меня.

– Смотри, у меня небольшой опыт общения с парнями, – соврала я (у меня на тот момент вообще никогда не было длительных отношений), – но мне кажется, тебе завтра не надо ему писать и напоминать о том, что вы решили «поговорить».

– Как это?

– Вот так. Он сам тебя найдёт и поговорит. Не завтра, так послезавтра.

Мы вышли из такси вместе, Оля перевела мне половину суммы за поездку и сказала, что дойдёт до дома пешком и что ей совсем близко. Я минуту постояла на ступеньках общежития, смотря ей вслед. Ветер утих, снег начал идти чуть сильнее и перестал так быстро таять, покрывая землю сплошным белым ковром. Затем я показала на охране пропуск и поднялась в свою комнатку.

Через два дня посреди пары по сценическому движению мне пришло сообщение с незнакомого номера.

«Даша, привет! Ты оказалась права, он сам написал, мы поговорили, всё хорошо. Обалдеть, спасибо».

Я сначала не поняла, от кого сообщение.

«Это Оля, мы ехали в такси вместе».

Меня окликнула преподавательница. И я до конца пары была занята, а когда вновь взяла в руки телефон, Оля приглашала на кофе.

Мы встретились на выходных днём в маленьком уютном кафе, где я прежде не бывала. Зал мерцал огоньками, развешанными в преддверии Нового года. Я заказала латте с ореховым сиропом. Оля – чай с малиной. Официант зажег свечу, которая стояла на нашем столике, и по деревянной поверхности легла ажурная, чуть подрагивающая тень. Это была обычная встреча двух студенток: мы говорили о том, как поступали, сдавали экзамены, о том, какие у нас одногруппники и преподаватели, о том, что не понимаем пока, как будем искать работу после завершения учёбы. Оля рассказывала, что увлекается историей, иногда ходит в архивы, чтобы посмотреть какие-нибудь документы. Я рассказала, что одно время готовилась, чтобы поступать на социологию, и для этого тоже готовила историю. Она показала мне одну страничку в соцсети с шутками по истории.

– Да-а, я знаю их.

– Мне кажется, ещё чуть-чуть, и я сама начну придумывать и отправлять им шутки.

– Будет лучше, – улыбнулась я, – они что-то не такие смешные последнее время.

И, конечно, она рассказала про своего парня: Миша, учится на звукорежиссера, третий курс.

– Если бы ты знала, как я терпела, чтобы не написать ему после нашего с тобой разговора. Он позвонил поздно вечером на следующий день. Спросил, куда я пропала, я сказала что-то вроде «дела были». И он спросил, можно ли заехать ко мне на полчаса. Мама уже спала, я вышла в подъезд поговорить. Он извинился, что так пропал, его взяли на один дипломный проект, там много работы, а ему ещё одну курсовую надо доделать. Я ему говорю: я же ничего не знала. И он в ответ – хотел тебе лично сказать, потому что режиссер диплома по слухам будет делать потом полнометражное кино. Вроде как уже договоренности есть, и Мишу могут туда взять полностью на проект и с оплатой. И он так заботливо со мной говорил, как раньше. Только не могу понять, как теперь себя вести.

Я чуть нахмурилась, пытаясь сообразить, что ответить:

– Наверно, учитывая, что он будет занят много времени… тебе бы тоже чем-то себя занять. Какое-то равновесие нужно.

Оля согласно закивала головой.

– Хотя – не понимаю. Мы общались предыдущие два месяца так, словно жить друг без друга не можем. А теперь отдаляемся.

– Он же тебе сам говорит: большой проект, потом – может, будет возможность заработать. Ему это, видимо, важно. И тебе же будет хорошо в отношениях с самостоятельным человеком, а не с тем, кто дарит тебе подарки исключительно на деньги, которые родители дают.

– Тоже правда.

Через два дня после этой встречи в полночь Оля прислала мне скриншот сообщений с Мишей.

«Думаю, можно во вторник увидеться»

«Не получится, у мамы день рождения. Ты писал, что в понедельник сможешь.»

«Да там непонятно»

«А после вторника?»

«Подготовка к съемкам, уже всё до следующего понедельника расписано»

И приписка от Оли: «Он про понедельник через ДВЕ недели говорит! Что делать?».

Я повернулась на кровати так, чтобы свет от телефона не помешал моей соседке. Яркость экрана резала глаза, я сощурилась, соображая. Вымотанная после пар и репетиции спектакля, пожалела, что открыла сообщение.

«Отправь ему фотку в белье и напиши что-то вроде „ждет до следующего понедельника?“ (только фото не слишком в лоб, просто с намеком, думаю, ты сможешь)»

«Ты не шутишь?»

«Нет»

Я выключила телефон и заснула.

Утром от Оли ничего не было. Я подумала, что дала дурацкий совет, и теперь она со мной не общается. Две пары по пению пролетели быстро. Мы репетировали по очереди в просторной аудитории, залитой светом. Из окон было видно заснеженную улицу, по которой неторопливо ходили счастливые люди, которым можно куда-то идти по центру в будний день.

«Короче, я попробовала сделать, как ты сказала. Внезапно, у него решилось всё с ближайшим понедельником, с которым ничего не было понятно»

«Ты – гений»

Мы договорились встретиться с Олей в субботу в том же кафе. Думаю, так началась наша дружба. Всю зиму мы виделись один или два раза в неделю. Я узнала район, в котором жила и училась, все его кафе и кофейни. С момента поступления Москва состояла для меня из университета, общежития, Красной площади и Миусского сквера, расположенного рядом с общежитием. А теперь окружающая обстановка, казавшаяся раньше неприветливой, поменялась. Город стал уютным, полным больших и маленьких сокровищ. Кроме кафе, мы успели побывать в обеих Третьяковках, в двух корпусах Пушкинского и на трех спектаклях. Пусть благословен будет человек, который придумал бесплатные билеты в театры для студентов.

Всё это время Миша был постоянным предметом наших разговоров. Я была советчиком, к которому Оля прибегала и которого слушала. Правда обычно она обращалась она ко мне поздновато, когда уже успевала «наломать дров». Я привычно быстро прочитывала отправленные скриншоты и присылала ей сообщения, которые казались подходящими для ответа. И ситуация выравнивалась, они встречались, разговаривали, оставались у кого-то на квартире, занимались сексом, вели долгие философские разговоры, вероятно наивные до абсурда, но простительные им из-за взаимной влюблённости.

А потом Оля приходила ко мне на встречу. Мы обсуждали новости, какие-то сплетни про общих знакомых, её отношения и отношения в целом. За всё это время я сходила на два неудачных свидания. Говорить про них больше одного раза не было никакой необходимости.

В марте мы с Олей решили купить новую одежду к весне. Мы ходили от одного магазина к другому. В одном из них в шутку выбрали два одинаковых кардигана. Оля набрала себе футболок с принтами. А я выбрала шифоновую черную юбку. Когда мы расплачивались на кассе, она сказала:

– Миша пишет, что он неподалеку по делам был. Ты не против, если мы пообедаем все вместе? На фудкорте что-то найдем.

– Да, окей.

Так я увидела его в первый раз. Оля когда-то давно сказала, что Миша – «невероятно симпатичный парень», и это соответствовало правде. Высокий, светловолосый, сероглазый. Глядя на него, я вспомнила кадр из сериала про «Шерлока», где Ирэн Адлер описала скулы сыщика как те, «о которые можно порезаться». Было занимательно увидеть подобные скулы вживую.

Но дело было даже не в скулах, а в том, что он отчетливо понимал, что красив и умело пользовался этим. Он был обаятельным. Но на Олю это обаяние почти не действовало. Тогда я не придала этому никакого значения, а просто любовалась.

Нет, я не влюбилась с первого взгляда, даже мысли такой не проскочило, мне просто нравилось наблюдать за человеком, который одним своим появлением заставил этот кусочек мира крутиться вокруг себя: нам уступили место незнакомые люди, согласившись поменяться местами так, как Миша предложил. Официантка, пробивавшая лапшу вок, по его просьбе подробно рассказала про более острые и менее острые блюда в меню, потому что без этого Оля не могла сориентироваться, что взять.

Он помог Оле снять куртку, сходил за сахаром, который забыли ей положить в заказ, внимательно слушал всё, что она говорила.

«Он любит тебя» – написала я ей вечером.

«Так однозначно?»

«Да, это видно»

Она прислала улыбающийся смайлик.

Всё начало рушиться в апреле. Миша со съемочной смены не успел вовремя приехать к Оле на день рождения. Я и несколько человек были у неё дома с шести вечера. Мама помогала ей с организацией, перетаскиванием тарелок с угощениями, а потом уходила на кухню или в свою спальню, чтобы не мешать празднику. Было похоже на школьный день рождения, где родители присматривают за ребятами, чтобы те не расшумелись слишком сильно. К десяти вечера гости разошлись, а Оля попросила меня ещё немного посидеть с ней. Она ушла в свою комнату, чтобы созвониться с Мишей. А я осталась на кухне с её мамой.

– Ох, и не знаешь, что лучше: приедет слишком поздно – плохо, не приедет – тоже.

– Да-а, – задумчиво протянула я.

– Главное, чтобы они глупостей не наделали. А то потом, как у меня, в тридцать – первый класс у Оли и развод. Тяжеловато было, но потом ничего, пришла в себя.

Я кивнула, не находя, что ответить. Уже знала эту историю от Оли. И знала, что её мама вышла замуж по большой безоглядной любви. Они поженились через три месяца после знакомства, через год обнаружилось, что никто из них вообще не был готов ни к семейной жизни, ни к ребенку. Ещё семь лет прошли в мучительной попытке привыкнуть друг к другу. Потом развод.

С тех пор самой счастливой формой отношений в этой семье считалось медленное и доскональное узнавание партнера на протяжении как можно большего количества лет и постоянные сомнения в том, нужна ли вообще семья или можно оставить всё, как есть. Если хочется детей, пожалуйста, но уже когда встанешь на ноги. И можно одной – теперь это никому не в новинку. Всё лучше, чем обнаружить себя, связанной обещанием с человеком, к которому чувства прошли.

И вот эти чувства, которые могут куда-то «пропасть», служили теперь Оле постоянным ориентиром. Мало того, что она оказалась в отношениях, которые по силе эмоций до боли напоминали рассказы о маминых, так ещё Миша постоянно подкидывал поводы сомневаться в его чувствах. Они то обнаруживались, то «пропадали», и этот график отлично коррелировал с графиком его съемок. Но только кому тогда приходило в голову сесть и свести данные?

– Мы почти поругались, но он приедет, – сказала Оля, когда зашла на кухню.

– Во сколько?

– В час, – в её глазах стояли слёзы, – почему именно в мой день рождения всё пошло наперекосяк?

Мы бросились её успокаивать.

Я ушла примерно в полночь, и мама Оли настояла, чтобы я обязательно прислала сообщение, как дойду до своей комнаты. Через десять минут я была уже там. Укутавшись в одеяло, я вышла на лестницу почитать материалы для завтрашней лекции, чтобы не включать свет и не мешать соседке.

Следующим вечером у меня была репетиция. Оля позвонила, и я отпросилась на пять минут.

– Я только проснулась, – сказала она заплаканным голосом, – глаза так опухли, что я почти ничего не вижу.

– Не приехал?

– Приехал. В три. Мама уже ругаться начала. Я вышла к нему, он – с огромным букетом белых роз. Просил прощения, что не успел вовремя. Сказал, что любит меня. В первый раз. И потом я всё испортила: я спросила, почему он тогда не мог поменяться сменами. Он начал говорить, что это важный проект. У него каждый проект важный. И что я абсолютно не ценю, что он всё-таки приехал, поздравил… Мы начали кричать друг на друга, пока не вышла мама и не увела меня. Я рыдала до утра. Она тоже плакала, рассказывала про папу. А сейчас я проснулась – он ничего не написал.

– Оля, как тебе сказать…, – я увидела, что меня зовет одногруппник обратно в зал, – прости, я сейчас на репетиции, не смогу нормально поговорить. Если хочешь, можем пересечься после одиннадцати.

– Да! Я приеду к тебе. Ты же как обычно, в центре?

Когда я вышла с репетиции в прохладную апрельскую ночь, Камергерский переулок встретил привычным приглушенным светом фонарей и негромкими звуками каблуков нескольких шагавших мимо девушек. Оля уже ждала меня. Глаза её, действительно, опухли донельзя, и она никак не пыталась это скрыть. Она обняла меня, спросила про репетицию и когда можно будет прийти посмотреть спектакль.

Мы свернули на шумную Тверскую, затем нырнули в полупустое метро, поехали в сильно раскачивающемся вагоне. Редко, но в метро попадаются старые вагоны, которые качаются из стороны в сторону даже на остановках. Я их обожаю.

На Белорусской, как обычно, ветер из тоннелей взлохматил наши прически, и когда мы, наконец, вышли на улицу, я уже сказала ей всё, что думаю. Технически, я была на стороне Миши. Его слова и поступки, которые я объясняла Оле, выглядели куда более понятными для неё. Я чувствовала себя кем-то вроде переводчика.

Оля вздохнула:

– И как теперь быть? Подождать, пока он отойдёт и напишет? А если не напишет?

Я тяжело вздохнула и взглянула вверх, на небо. Там слабо мерцала единственная звезда, свет которой смог пробиться сквозь городское освещение.

– Он тебе в любви признался. Ты его любишь?

– Да! Конечно!

– Почему ты ему это не сказала?

– Не знаю. Я была обижена, мне показалось, что он говорит это только затем, чтобы оправдать опоздание.

– Это вряд ли. Человек, скорее всего сильно уставший после затянувшейся смены, оказывается у тебя на пороге в три ночи, и говорит, что любит, причем в первый раз за все отношения.

– И что делать?

– Напиши «я люблю тебя». Только это.

– А как же всё остальное? Мы столько всего наговорили друг другу…

– Это не так важно.

– Но… такое не говорят в первый раз в сообщении.

– Запиши голосовое.

– Может, позвонить?

– Нет.

Мы потратили ещё полчаса, чтобы записать голосовое сообщение. Пришлось совсем по-актерски отрепетировать с Олей интонацию, чтобы звучало как следует.

– Я же не в сексе по телефону работаю! – посередине процесса воскликнула Оля.

– Нет. Хочешь послушать, как это бы звучало, работай ты там?

– Давай, – рассмеялась она.

– Я тебя люблю, – я произнесла фразу медленно, с придыханием, стараясь сделать так, чтобы это звучало как можно пошлее.

– Ох, фуу! Ты правда – классная актриса.

– Спасибо.

Наконец, она отправила сообщение. Было немного за полночь, мы стояли на перекрестке, где наши дороги расходились. Ни машин, ни прохожих не было. Ветер нежно трепал только распустившуюся листву на деревьях.

– Он прочитал!

Я улыбнулась и сказала:

– Звонок через пять…, четыре…, три…

В тишине ночной улицы раздался звонок телефона и высветилась надпись «Миша». Оля открыла рот и уставилась на меня.

– Как ты это делаешь?!

Я пожала плечами.

– Давай, завтра напиши, как и что.

– Хорошо. Спасибо.

Она взяла трубку и пошла по дороге к своему дому, а я направилась в общежитие.

Полторы недели после этой истории всё шло хорошо. Оля с Мишей съездили на майские в Санкт-Петербург, она присылала мне фотографии и какие-то короткие сообщения. Единственное фото, которое она выложила за это время в соцсети, было с ним. Миша стоял, приобняв её, на фоне Зимнего дворца, смотря в камеру и улыбаясь до ушей, а Оля смотрела на него. В этот момент я вспомнила, что он – фантастически красив, а не только является вечным источником Олиных разговоров, отчего временами я почти его ненавижу. Почему нельзя за почти год отношений понять, что рядом с тобой человек, вечно нуждающийся в подтверждении чувств с твоей стороны? И не устраивать ей эмоциональные качели?

Майские праздники закончились. Я успела их посвятить репетициям и валянию в постели до обеда. Затем началась самое невыносимое время года для любого студента: погода звала гулять, ходить на свидания и по музеям, не спать до утра. А учебный план призывал собраться с силами, чтобы получилось сдать экзамены. И хорошо, если конец мая и начало лета выдаются холодными и дождливыми. Но в этот год всё было по-другому. Под окнами общежития буйно (другого слова подобрать не могу) цвели сирень и чубушник. Яблони и вишни уже отцветали, покрывая землю вокруг себя белыми лепестками. Запахи, вид этих цветов почти сводили с ума. Мне отчаянно хотелось сходить с кем-нибудь на свидание. Я нашла парня в приложении для знакомств и пригласила его на презентацию одной интересной мне книги (абсолютно приличный повод). Затем мы гуляли до трех ночи, целовались. Утром я проспала две пары, поэтому от дальнейших ночных похождений вежливо отказалась, чем одинаково расстроила и себя, и его.

К концу мая эффект от признаний и от поездки в Петербург начал сходить на нет. Всё чаще я открывала диалог с Олей и видела там кусочки переписки с Мишей и вопрос «как думаешь, так нормально ответить?». Внезапно они стали обмениваться длинными сообщениями. Причем с ходу разобраться в обстоятельствах, которые там упоминались, могли только они. И я.

В начале июня в ночь перед генеральной репетицией спектакля, я легла спать пораньше. В половину первого раздался звонок:

– Извини, я у тебя на охране. Можно подняться? Мы, кажется, расстались.

Сонная, еле ориентирующаяся в пространстве, я надела спортивные брюки, и спустилась на охрану, зажимая триста рублей в руке. Это была негласная стоимость пропуска внезапных гостей.

Оля едва сдерживала слёзы.

– У меня с собой вино, если что, – сказала она, пока поднималась.

В комнате я открыла пошире окно, достала бокалы, и, пока Оля возилась с пробкой, достала заначку в виде сигарет и зажигалки. Моя соседка уехала готовиться к экзамену на квартиру к одногруппнице, поэтому мы были одни.

Миша был на каком-то дне рождения – то ли знакомой, то ли бывшей одноклассницы. Он выложил фото, на котором было много людей, в том числе и эта девушка. Все, конечно, были отмечены. Фатальная ошибка. Оля, я уверена, через секунду вычислила именинницу. Пару раз обновила её страничку. А девушка (без отметок, конечно, вот она – мудрость) выложила фотографию, где Миша режет огромный фиолетовый торт и смеется, глядя в камеру.

«Дружба – это резать торт на её дне рождения».

К сожалению, формулировка подписи живо напомнила Оле фразы с жвачек love is. Только «любовь» в данном случае была заменена на «дружбу». Ревность победила здравый смысл, Оля набрала его, и через две минуты они кричали на друг друга. Миша бросил трубку. Она перезвонила, но он выключил телефон.

– Во-первых, вы не расстались, – сказала я, внутренне сдерживая подступающий смех.

– Да?

– Балда. Пей!

Оля послушно выпила половину бокала и потянулась за сигаретами.

– Тебе надо как-то примириться с мыслью, что он долго ещё будет симпатичным и долго ещё будет нравится девушкам. Они будут реагировать автоматически и с разной степенью корявости. Кто-то сможет держать себя в руках, кто-то – нет.

Оля, слушая меня, допила бокал и налила нам ещё, села рядом со мной. Мы по очереди закурили. Я взяла тарелочку, которая время от времени служила пепельницей, легла и поставила её себе на живот.

– А ты? Ты же не отреагировала на его красоту, когда мы втроем встретились.

– Отреагировала. Я заметила сразу и наблюдала. Мне нравится наблюдать за красивыми людьми. Не важно – это мужчина или женщина. Я наблюдаю и запоминаю, как они двигаются, какие у них жесты, мимика… Полезно для профессии, между прочим.

– И за кем ты наблюдаешь? – спросила Оля, ложась рядом.

Наши плечи теперь касались.

– Хм, – я задумалась, – есть девочка на третьем курсе. С привычной нам точки зрения не то, чтобы очень красивая. Но в ней есть обаяние, которое так сразу и не заметишь. Словно она откуда-то из готического романа. Будто ей надо лишь переодеться, и всё встанет на свои места. И её красота как раз в несовпадении. Прячется где-то между тем, как она выглядит, и тем, как не подходят её внешности текущие обстоятельства и как она справляется с ними. Представь, Джейн Эйр переписывается в чате с одногруппниками по поводу экзамена и отправляет смайлики.

Оля улыбнулась:

– Да, забавно.

– Так что тебе надо просто помириться с ним. Рассказать, что ты почувствовала, когда позвонила. И потом у вас всё будет снова хорошо.

– А если он с ней…

– Успокойся, это она написала про дружбу, а не он. К тому же ты говорила, что у него завтра смена. Она же не вечером?

– Нет, к девяти утра.

Оля докурила сигарету. Мы выпили ещё вина. Открыли дверь в коридор, чтобы устроить сквозняк и проветрить запах сигарет. Я заметила, что Оля немного теряет координацию. То ли она успела выпить дома, ещё до того, как пришла ко мне с украденной из серванта бутылкой, то ли на неё так быстро подействовали эти два бокала.

Через пять минут закрыли дверь и включили музыку. На часах – пять минут второго. Оля начала что-то рассказывать про своё детство, когда пришло сообщение.

«Я дома, засыпаю. Прости, что бросил трубку. Завтра позвоню»

Она от облегчения и от вина расплакалась, тихо всхлипывая. Я обняла её, и она обняла меня в ответ.

– Ты всегда такая хорошая, заботишься обо мне, слушаешь меня.

– Ты же моя подруга…

Я не знаю, что именно на неё подействовало в тот момент. Возможно, то что чуть ранее она увидела, как слово «подруга» было использовано явно с другим подтекстом. Или то, что она (как и я) страшно вымоталась от этих отношений. Не знаю. Но она начала целовать меня в губы: медленно и нежно. Я помню, что контролировала себя отлично и могла остановить это в любой момент, но мне было любопытно, что будет дальше. Мы легли на мою узкую кровать друг напротив друга, она целовала мою шею и шептала «такая хорошая, такая красивая». Я крепко обняла её, она снова нашла мои губы. Не знаю, сколько времени мы целовали и обнимали друг друга, помню только, что от тепла и вина мне страшно захотелось спать, и я видела, что ей тоже.

Утром мы благоразумно решили, что во всём виноват алкоголь, и ничего такого не было. Залогом нашего с Олей душевного спокойствия было то, что она абсолютно искренне видела эту ситуацию так же, как и я.

Тем не менее, из-за недосыпа на следующий день на генеральной репетиции я играла из рук вон плохо.

Ко мне после подошла преподавательница по вокалу и сказала:

– Даша, что-то у тебя случилось? Ты так хорошо всё делала раньше, а последние пару месяцев тебя будто что-то отвлекает. Я понимаю, молодость, много вещей, которые важны помимо учёбы, – она поправила свои маленькие очки и продолжила, – но у тебя получается, ты – действительно сможешь быть в этой профессии. Не забрасывай это.

Она говорила тихо и по-доброму, заботливо. Словно это была не преподавательница, а одна из сестер моей бабушки. Через полгода она посоветовала меня своему знакомому режиссеру, и это была моя первая настоящая роль в кино.

Тем вечером Оля написала, что они с Мишей помирились, спросила, когда мы можем встретиться. Я ответила, что у меня спектакль в пятницу, и мне надо готовиться, поэтому пусть она приходит посмотреть и Мишу с собой берет.

«Ой, точно! Хорошо. Спасибо за приглашение».

Неделя прошла хлопотно и волнительно. В день спектакля бегала за телесными колготками по всем магазинам, которые могла вспомнить, потому что нигде не могла найти 8 den без мыска и без отвратительного дешевого блеска. За находку пришлось выложить больше тысячи рублей, но я опаздывала, поэтому за цену переживала меньше всего. В аудитории, где обычно проходили пары по сценической речи, мы с девочками красили и завивали друг друга на щипцы. Несмотря на двадцать градусов на улице меня немного била дрожь. Я постоянно прокручивала в голове свои реплики. А за час до спектакля нашла своего одногруппника Пашу. За сцену с ним я переживала больше всего. Мы зашли в пустую аудиторию, и я заставила его прогнать со мной то место, которое мне не нравилось и в котором я чувствовала себя максимально неуверенно. Паша как назло совсем не переживал.

Оля написала, что они с Мишей задерживаются. Мише надо помочь с чем-то срочным другу.

Я ответила: ничего страшного. Выключила телефон и положила в сумку. До спектакля оставалось десять минут. Мы толпились за кулисами, нервно переговаривались. Наш режиссер с серьезным выражением лица сказал, что в зале есть несколько агентов и один продюсер. Группа начала перешептываться и смеяться так, что он грозно шикнул на нас, чтобы мы вели себя тише.

Я помню это ощущение, когда выходишь на сцену. Зал перед тобой – невидимая чёрная масса. Никого не разглядеть из-за света, направленного на тебя. Ты понимаешь, зачем были нужны бесконечные часы репетиций. В первые минуты мозг от волнения отключается, и всё что ты можешь – это наблюдать, как тело двигается, рот произносит слова в единственно верной последовательности, к которой ты сейчас как сознательное существо не имеешь никакого отношения. Затем пульс потихоньку приходит в норму. Ты совсем переключаешься: становишься персонажем, которого играешь. И ещё чуть позже, если ты и твои партнеры совместно создаете эфемерное, но сильное поле, которое заставляет зрителя включиться в происходящее эмоционально, ты начинаешь почти физически чувствовать зрителя, то, как меняется его состояние в зависимости от перемен в сюжете. И в этой точке накатывает ощущение полной свободы и власти над эмоциями зала. Пьянящее и счастливое ощущение.

Я увидела Олю только на третьем поклоне, когда в зале уже включили свет. Она стояла одна около двери, улыбалась и аплодировала.

Потом были поздравления, цветы, слёзы, улыбки. Родители, девушки и парни, друзья оказались с нами всеми за кулисами, преподаватели поздравляли нас. Через полчаса волнение немного поутихло, мы начали переодеваться, чтобы дальше пойти праздновать. Оля была со мной.

Наконец, дружной толпой мы отправились на Никитскую. Тёплая ночь, отыгранный спектакль, голодный желудок и первый выпитый коктейль, превратили мир вокруг меня в красивый калейдоскоп огней, улыбок, фраз.

Миша задержался у друга, которому надо было срочно чинить машину. И теперь отказывался приезжать. Оля злилась, готовая нажать кнопку звонка.

– Он достал! Сколько можно кидать меня именно тогда, когда мне важно, чтобы он был рядом. День рождения, мой зачет, теперь ещё спектакль. Не смотри на меня так! Что, разве есть какое-то логическое объяснение? Вечно ты его защищаешь.

– Я не защищаю… Оля, прошу, хоть раз… пожалуйста, давай не будем говорить о нём. Я устала от этих разговоров. У меня был только что спектакль, можно мы обсудим это? Можно мы обсудим что-то из моей жизни хоть раз?