Текст книги "Белые горы"

Катя Капович
Белые горы

1

– Какой минеральной воды вы хотите – «Перье» или «Сан-Пеллегрино»? – спрашиваю я мужчину как можно более сексуальным голосом.

Под сексуальным голосом я имею в виду низкий, с глубокими интонациями, как у Лолы, которая пользуется большой популярностью. Но у Лолы также две верхние пуговицы на платье расстегнуты. Поезд ушел. Мужчина, которому я изначально забыла предложить воды, недовольно поджимает губы, из чего я заключаю, что чаевых он мне не оставит. Скорее всего, он один из тех, которые считают, что каждый не принесенный вовремя стакан воды ухудшает «качество его жизни».

Но мне не до него. Сегодня суббота, и в ресторане полно народу. Все смотрят на официанток. На нас приятно смотреть: мы услужливы и расторопны и, мы всегда на лету – с подносом в руках, с блокнотом, заткнутым за пояс.

Мой следующий стол – молодая пара. Они долго изучают ассортимент и наконец выбирают два салата. Второго, крабового, у нас нет. Женщина обиженно тычет пальцем в строку под оглавлением «Наши Фирменные Закуски». Там действительно черным по белому написано: крабовый салат, шестнадцать долларов. Я усиленно вглядываюсь в строчку, и тут до меня доходит, что кто-то по ошибке вложил в нашу профессиональную голубую папку зимнее меню. Но раз написано, мы должны подать. Я иду на кухню и потихоньку шепчу Луису, чтобы он сделал крабовый салат. Он кивает, он сделает. А пока что я ставлю на их стол два стакана воды.

– Я не просила простой воды! – говорит женщина. – Я же заказывала минеральную!

Я извиняюсь и бегу за минеральной. Боковым зрением я вижу, как они качают головами. Что может быть хуже? Хуже может быть только как у Ванессы, которая работает в соседнем зале. Она забыла с вечера выстирать манжеты, и на них краснеют следы кетчупа, которым вчера выстрелил ребенок за столом у окна. Молодая пара разом надевает очки. Какую воду они будут пить? Меня уже ждут за другим столиком, но они продолжают разглядывать этикетки.

– «Перье»? – подсказываю я.

Предлагая «Перье», я апеллирую к их тщеславию. К их чувству культурного превосходства. Во французском «Перье» есть что-то особенно культурное. Она наконец кивает, и я открываю «Перье» и уже собираюсь налить в ее стакан и в его, когда он вдруг начинает усиленно мотать головой и закрывать стакан обеими руками:

– Я сам налью!

Но воду нельзя остановить!

В конце дня менеджер отводит меня в сторону:

– Что у тебя с мозгами? Облила клиента! Два раза спутала столы! Если так будет дальше, нам придется расстаться.

Он возводит глаза к потолку. Мысль о расставании со мной ему невыносима.

После работы я буквально валюсь с ног. Я включаю телевизор, как это делаю каждый вечер, чтобы не заснуть раньше времени. Телевизор помогает мне продержаться до положенного часа. Но это была ошибка – смотреть новости. В последнее время, как ни нажмешь на кнопку, что-то взрывается. Сегодня взрывается машина, и какая-то восточная женщина падает от этого взрыва на груду камней.

В воскресенье мы завтракаем принесенными мной с работы картофельными чипсами с сальсой. Вчера у нас тоже были чипсы, но другого вида. Те были сырные. Во время воскресного завтрака мы общаемся с детьми, говорим с ними об их друзьях и о том, что наркотики – это плохо. С какого-то времени наша дочь не садится с нами за стол. Она наполняет чипсами большую миску и с ней в руках удаляется в свою комнату. Сквозь открытую дверь я вижу, как она бешено печатает что-то на компьютере. Время от времени она кладет в рот чипс и, вытирая жирные пальцы о джинсы, снова начинает печатать.

Муж ест, держа тарелку на коленях, потому что хочет что-то показать на своем планшете.

– Вчера я все-таки обогнал индуса! – говорит он. – У меня купили сорок пакетов, а у индуса только восемнадцать.

Он подносит мне планшет и объясняет что-то про синий, зеленый и красный графики. Индус Ашрафул и муж работают на Боба Финнера, продавая рекламу. Финнер их безжалостно эксплуатирует, индус уже скопил достаточно денег и собирается открыть свое дело.

Меж тем в комнатах стоит кавардак: бумаги мужа лежат вперемежку с неоплаченными счетами. В оставленных в раковине тарелках плавают кукурузные ошметки. Я не могу себе даже представить, как за все это взяться. Все очень трудно. Очень-очень трудно.

Наконец приходит Ма. С собой она приносит куриный бульон, котлеты. Она заставляет Александру сесть за стол, но сначала вымыть руки. Александра идет в ванную, и оттуда я слышу ее ворчание и голос Ма, перекрывающий его:

– А теперь пойди причешись, а то у тебя на голове Пизанская башня, – говорит Ма.

Александра понятия не имеет, что такое Пизанская башня. Школа, в которую ходит, – плохая, на каждом этаже дежурит полицейский. Александра считает, что пизанские башни были в Древнем Египте.

Пока Ма готовит чай, я могу еще немного прилечь. Сегодня мы открываемся после полудня, у меня полно времени до выхода, но каждые десять минут я приподнимаюсь и смотрю на часы, висящие над моей головой. Еще полчаса, еще двадцать минут, десять. Наконец я встаю, еще более уставшая, чем легла. Я приклеиваю к рукавам манжеты. Они на специальных липучках, которые не портятся при стирке, но приложить их ровно у меня никогда не получается. Нервничая и поглядывая на часы, я прилепляю проклятые манжеты, они получаются кривыми, правый выше левого, но переклеивать у меня нет времени.

Моя смена уже выстроилась в нижнем зале. Мистер Джебра размечает столы и делает пометки в журнале. Мы называемся «кафе “Касабланка”», на самом деле это старое название; мы ресторан и работаем за «чаевые». На всех девушках короткие платья с манжетами, на ногах – туфли на каблуках, которыми мы выстукиваем по паркету наше рвение поспешить на зов посетителя. Сегодня мои столы будут внизу. В дверях несколько нетерпеливых семей уже ждет, чтобы им разрешили войти. Они входят и сразу устремляются к моим столам, а дети несутся, круша небольшую ограду, к игрушкам, которые уложены в два деревянных ящика. Я смотрю на детей, и мне их жалко. Что они будут делать тут, в этом сексистском ресторане? В этом мире, полном убийственных планов насчет их будущего?

Вечером мы всей семьей смотрим программу «Свидетель». Женщина поднимает руку, и ведущий – красавец преклонного возраста с явно наращенными волосами и гордым подбородком – одобрительно кивает. Женщина, домохозяйка в белых кудрях и с серьезным слоем краски на лице, рассказывает, как, выбежав на крик ребенка, увидела змею уже мертвой. В доказательство всего рассказанного камера воспроизводит дом и газон, где играла малышка, когда к ней подкралась змея. Женщина извиняется, что не может предъявить собаку, которая услышала голос свыше.

– Она недавно умерла, – говорит женщина, имея в виду собаку.

– Теперь она в раю! – восклицает ведущий, и женщина просто тает от счастья при этой новости.

– Это все правда? – спрашивает Александра мужа.

Он не слышит, занятый рассылкой электронной рекламы. За него отвечает ведущий:

– То, что вы сейчас видели, доказывает, что мир не ограничивается видимым. Нечто присутствует в нем.

Ведущий объясняет аудитории, что животные чувствуют это НЕЧТО лучше нас. Мы наивно полагаемся на здравый смысл. На науку. На медицину. Он обещает, что в следующей передаче познакомит нас с людьми, вернувшимися из параллельного мира.

Ма звонит нам сразу после телепередачи. Она тоже смотрела:

– Не исключено, что что-то все-таки есть! – говорит Ма и заодно тут же рассказывает свою историю.

Там, где Ма была во время войны, золу сносили за село и сбрасывали в ямы. Сверху пепел был уже остывший, но на дне зола горела. Ма упала в яму. Если бы не собака, которая, что-то почувствовав, примчалась из села, Ма бы не было. Говоря со мной по телефону, Ма иногда отводит трубку в сторону, и я слышу, как она откашливается. Потом она снова подносит трубку к уху, но продолжает кашлять. Я уговариваю Ма пойти к доктору и рассказать про ее кашель.

– Не морочь мне голову! – говорит она. – Откуда он пришел, туда и уйдет.

Кашель, по мнению Ма, создают сквозняки, и, вообще, все это ерунда на постном масле.

Ма, как и мы, живет в субсидированном доме. Шесть лет назад случилось одно происшествие. В квартиру Ма забрались воры. Все деньги, что она откладывала на старость, она держала в тумбочке. Она пришла с работы домой и увидела взломанную дверь и опустошенную тумбочку. Воры украли и ее обручальное кольцо. Они также помочились в кухне. Но Ма на них не в обиде. Ма говорит, что от обид у людей – болезни. Два года назад Ма сбила машина. Водитель уехал, оставив Ма лежать на шоссе. Потом Ма склеили, только ходить ей стало труднее. Ма не жалуется и на это. Она любит сидеть в небольшом сквере и разговаривать с белками. Она кормит их арахисом. Каждый день, перед тем как прийти к нам, Ма совершает моцион в десять кварталов – от пожарной станции до нас и обратно.

Утром меня будит музыка, несущаяся из комнаты Александры. Я спохватываюсь, что будильник не прозвенел.

– Почему ты не в школе? – кричу я дочери.

– У нас свободная неделя перед экзаменами!

Я встаю и, шаркая шлепанцами, иду к мужу, чтобы сказать, что ему нужно позаниматься с Александрой историей.

– Я позанимаюсь, – отвечает он из-за компьютера.

Моя собственная мать умерла, когда мне было пять лет, вырастила меня ее старшая сестра – Ма. Ма тоже работала официанткой в ресторане, потом на хлебозаводе, потом беби-ситтером. В

...

конец ознакомительного фрагмента