Текст книги "Сахарная вата"

Имя, фамилия

Русская портье в гостинице в Таллинне пыталась объяснить своей подруге-эстонке, какая красивая фамилия Метелица. После десяти минут наблюдения за пантомимой, изображающей зимнюю непогоду, эстонка наконец сказала: «А, ты имеешь в виду…» Тут она произнесла эстонское слово, которое мне не повторить, и тоже принялась изображать снежные завихрения. «Да, но что же тут красивого?..»

Имя – странная, кармическая вещь. Прекрасный юноша покажется еще прекрасней, если его и зовут как-нибудь героически. Александр МакКартни! А назовись он Геркулесом Огурцовым – сойдет за придурка. Почему-то. Подсознательное недоверие: если уж собственные родичи не позаботились наградить человека более привлекательным наименованием, значит…

Меня восхищает обычай некоторых народов – татар, армян – давать своим детям самые великолепные и звучные имена – из мифологии, из старой литературы, даже из ботаники: Венера, Гамлет, Медея, Мелисса. Приятель-грузин назвал своих новорожденных дочек-близняшек Мари и Софи: «чтобы росли изящными, как француженки!» А если вырастут не очень изящными – что ж, по крайней мере, изящные имена им немножко помогут. (См. ЖЕНСТВЕННОСТЬ.) Знаете, как имя влияет на судьбу! Есть, например, история про первый конкурс «Московская красавица». В нем участвовала красотка Оксана Фандера, но вопрос о том, чтобы дать ей титул, даже не рассматривался – имя еще туда-сюда, но фамилия не показалась подходящей. А вообще-то самой безупречно-красивой на этом конкурсе была, говорят, девушка по имени Лена Дурнева – но это, подумали, как же? Наденут на нее корону, так дурных шуток потом не оберешься. Выбрали девушку по имени Маша Калинина – чтобы не придраться.

Про Машу Калинину до сих пор иногда пишут в газетах, а Лена Дурнева сразу куда-то пропала. Хотя многим ли, если подумать, фамилия Дурнева отличается от фамилии, к примеру, Денёв, которая нам кажется и звучной, и достойной? Одна-другая буква, не более того.

Моя французская подруга Камий, которая прожила в Москве чуть ли не десять лет, своего сына назвала Тимуром; а родилась бы дочка, хотела назвать так же – Тимур. «Очень красиво, – говорит, – это звучит на наше ухо!» Похоже на «пти амур», что-то вроде «маленькая любимка» или «любимчик». Еще она присматривалась к таким именам: Сметана, Смородина, Облепиха. Над ней смеялись: назови уж тогда Гонобобелем или Костяникой! А она говорила: а чем, собственно, Костяника хуже французского имени Констанс или вашего Кости-Константина? И почему бы не назвать девочку именем ягоды? Разве ягода хуже цветка – Розы или Лилии? И называют же некоторые американки своих дочек Эпл – Яблочко. Такого имени тоже, впрочем, нет в святцах, но почему бы и не назвать, если нравится.

А еще одной моей знакомой малышке родители долго-долго не могли подобрать имя, она полгода жила без имени. Записали наконец Марией Дмитриевной и теперь зовут – Карамелькой. Но, может, стоило так и назвать? Карамель – прекрасное, в сущности, имя. Карамелька Борисова. С отчеством, правда, не очень сочетается, но навряд ли через двадцать лет кому-нибудь понадобится отчество. Хотя поди знай. Может, и пойдет на них мода, как на корсеты.

Но тогда можно будет так: официальное имя-отчество и, отдельно, домашнее имя, смешное или ласковое. По паспорту Персефон Петрович, а для родных – Пуся.

Я вот всех, кого люблю, почему-то называю кузями. Хотя никогда в жизни не назвала бы сына Кузьмой. А однажды девочка во дворе услышала, как я своего сына Митю называю кузей, и сказала: «Почему вы его так называете? Это я – кузя! Меня так зовет моя мама!» А вообще-то ее звали Асей. Мне кажется, кузю надо узаконить как общеупотребительное слово. Уменьшит. – ласкат. А то, пока я это пишу, компьютер постоянно правит мне кузю на Кузю, приходится каждый раз исправлять обратно, уже устала. У меня нет ни одного знакомого Кузи, зато маленьких разных кузь, мальчиков и девочек, – полно. Их так называют их мамы, понимаете? Неизвестно почему. В этом слове нет никакого особого смысла, не думаем же мы о мифологической кузькиной матери, что бы это ни значило. Просто вдруг вырывается откуда-то из глубины организма: «ну, Митя, ну, кузя!» Неконтролируемо.

Вообще-то, нет, я забыла: у нас есть один Кузьма. Правда, по документам он Алексей. Но назвать его Алексеем – все равно что меня Екатериной Михал-ной. Имя для социума. Не для своих – для чужих.

Но для чужих – не зазорно ведь и прикрыться псевдонимом. Бедная Лена Дурнева – что бы ей вовремя назваться Умновой. Или просто Прекрасной. Почему она этого не сделала – по глупости, из гордости? Я хотела бы узнать. Честно говоря, судьба Лены Дурневой меня по-настоящему занимает.

Инопланетяне

Встреча с представителем иной цивилизации – это, как известно, шок. Иногда – даже как бы приятный.

«– В каком я доме была – вы не представляете. Хозяева – потомки художников каких-то дореволюционных. Куча комнат, и все старое-старое, из паркета половицы вылетают, а посередине стол, на нем книги горками и три ноутбука – они переводами зарабатывают. Я по ошибке на кухню зашла – там старушка гладит чугунным утюгом! От меня шарахнулась, как будто инопланетянина увидела. Детей у них зовут Никола, Поля и Мика. Я говорю: “Николушка, скажи, а где у вас туалет?” А он: “Выйдите в прихожую, там дверь в уборную – вы увидите, справа”. Представляете: “уборная”, “прихожая”…

– Я не поняла: тебе там понравилось или нет?

– Очень понравилось».

Или вот:

«– У нас знакомая была, она шведка. По Туве и Башкирии с нами путешествовала. Такая нормальная вроде бы, отличная девчонка. Но все время деньги считала, как-то неприятно. Мы, вообще-то, старались на это внимания не обращать, тем более там все копейки стоило. Мы после Москвы вообще, можно сказать, отдыхали на природе от товарно-денежных отношений, а она: “Я тебе должна девять рублей за чай, возьми, пожалуйста”. А потом уже обратно в поезде едем, она и говорит: “Ой, ну слава богу, я в бюджет уложилась, даже семь платков пуховых смогла купить. Как приеду, придется мужу деньги отдавать – мою долю платы за отопление”. Я так осторожно спрашиваю: “Ты уже три месяца в Швеции не была, какая там доля?” Она долго объясняла что-то, но нам уже ясно было: все равно не поймем. Просто как будто на инопланетном языке человек высказался. И все вместе непонятно, и каждое слово по отдельности: “ее доля”; “за отопление”… И кому – мужу, вот что главное! Я говорю: “А вы с ним как бы разводитесь?” – “Нет, – говорит, – что ты. У нас прекрасные отношения”. И еще добавила: “Не позже, чем через четыре года мы планируем родить ребенка!” Как в Москву вернулись, я с ней больше не общалась уже: вообще непонятно, что у человека в голове.

– Согласна. У меня еще хуже было: не какая-то шведская знакомая, а близкая подруга в универе. Веселая такая, уютная, венгерский учила. Такая Лена. А на четвертом курсе у нее роман – ну, такой Валера. Какой-то технический институт закончил, вроде физтеха – ну, такой, где самые умные. И вроде как он уже жених, свадьбу готовят и все такое. А потом слово за слово выясняется, что она со своим Валерой не спит! До свадьбы ни-ни.

– Религиозная?

– В том-то и дело, что нет. Просто у нее такой принцип: нужен штамп.

– А потом что?

– Женились, и Валера этот пошел в ГАИ работать, “чтобы достойно содержать семью”. Прямо стоял на улице с этой полосатой палочкой и сшибал бабло. Через год уже в мутанта превратился: шея красная в три обхвата и на каждом пальце по золотому перстню. И ничего, всем доволен: “Хотя, вообще-то, я с детства мечтал в КГБ работать, как мои родители”. Представляешь, какие трогательные подробности».

Самый распространенный тип инопланетянина – представитель иной социальной группы/материальной культуры. Почему во всех (почти) странах списки бестселлеров возглавляют переводные книги – они про иную жизнь. Или вот, книга рублевской писательницы Оксаны Робски, она так и преподносится – как бортовой журнал межгалактического шпиона.

«– Ты знаешь, я смотрю на наших заказчиков с Рублевки – они совсем другие. Совсем! Другой биологический вид. Сначала мы думали: ну, они – нефть туда-сюда, бизнес-планы, а у нас архитектурные проекты – у каждого своя работа. Потом думали: ну, богатые от небогатых только тем отличаются, что у них денег больше. Это Фицджеральд сказал или Уайльд, ты не помнишь? Зато у нас вкус лучше и образование, сравни – Строгановка или «Керосинка» на троечки. А теперь смотрим: да они вообще другие. Даже если совсем разорятся и в минус уйдут. Просто другие. Как инопланетяне. Это даже трудно объяснить…

– Ну, среди них тоже есть нормальные…

– Нет, нет. Просто у некоторых из них психика более гибкая, и они притворяются. Из вежливости. А на самом деле – инопланетяне. Поэтому и селятся отдельно, в специальных гетто для инопланетных. Они, знаешь, даже в кафе “Пушкин” всегда спиной к окнам садятся – чтобы бульвара не видеть. Мне один заказчик рассказывал, что он иногда гуляет ночью по центру один, без охранника – это для него типа экстремальный спорт. Подвиг разведчика! Гордый такой. Это он наши нравы наблюдает.

– Ну, по Тверскому бульвару гулять, это, знаешь, правда, экстрим. Там сейчас кто собирается: сноубордисты, идейные лесбиянки и мазафакеры так называемые. И еще эти, которые над своим телом экспериментируют: шрамы, раздвоенные языки и все такое. Не инопланетяне, скажешь? Но они вообще никого не трогают, только сами над собой издеваются и хвалятся друг перед другом. У кого в черепе дыра, у кого руки изрезанные до костей…

– А между собой не ссорятся?

– Нет, мирно живут. Типа: сестренка с Юпитера, братишка с Урана, но оба чужие на этой Земле.

– А мы не чужие? Мне, знаешь, тоже иногда кажется…

– Да что там тебе кажется – у нас кредит на квартиру, ипотека, зимняя резина, так ее. Местные мы, местные».

Искренность (автоответчик)

«И самовар у нас электрический, и сами мы довольно неискренние!» – чудесная шуточка старого советского юмориста. Вещественные признаки неискренности можно продолжать долго, и почетное место рядом с электрическим самоваром займет предмет под названием автоответчик.

Я очень стара – я помню времена, когда телефон, снабженный функцией автоответчика, был не только технической новиной, но и супермодным гаджетом. Вещь будила воображение: до такой степени, что мне лично посчастливилось прочитать с десяток детективных историй, где с помощью автоответчика строилось ложное алиби. «Алло, слушаю. Вас не слышно, перезвоните», – вроде как берет трубку, а самого-то дома и нет, крушит сейф бензопилой, вершит кровавые дела. А потом прозорливца-сыщика как осенит: да подлец же запись пускал. Магнитофонную! Или еще был вариант: на магнитофон записывали, наоборот, реплики жертвы и создавали ложную видимость ее присутствия в этом мире.

Куча возможностей для криминального ума. Впрочем, скоро даже малые дети научились различать характерные щелчочки, которыми сопровождается включение записи.

Итак, первой реакцией, которую вызвала эта вещь, было восхищенное изумление: до чего дошел прогресс, телефон сам на себя отвечает! Потом, я очень хорошо это помню, была стадия осуждения. Тех, кто поспешил обзавестись автоответчиком, обвиняли в холодности и высокомерии. «– Почему ты мне не позвонила? – Сто раз звонила. Но у тебя там включился этот… Знаешь, я не могу говорить с машиной. Знаешь, как-то неприятно». Так рушилась любовь и рушилась дружба. Проходило несколько месяцев, и нелюбители общаться с машинами тоже покупали автоответчики. Впрочем, они старались записывать приветствие с подчеркнутой человеческой теплотой, типа: «Дорогой друг! Мы обязательно перезвоним тебе, как только сможем. Мы любим тебя! Желаем удачи!» В общем, изо всех сил старались украсить свой электрический самовар настоящими сосновыми шишками, вышитыми салфеточками. По мне – так гаже некуда. Еще было: многие наговаривали приветствие на английском или каком-нибудь другом иностранном языке – под предлогом, что могут позвонить зарубежные абоненты, надо их сориентировать. Подсознательная логика: иностранная вещь требует адекватного обращения. Городской фольклор обогатился новой приметой: чей голос на автоответчике, мужа или жены, тот, скорее всего, и является главой семейства. А потом – потом пошла стадия юмора.

«Это говорит автоответчик Вовы Вовина. Подключите свой автовопросник и ждите автоответа, пииииип, пииииип». «Говорит механический электронный секретарь господина такого-то. У вас есть возможность изложить накопившуюся информацию в устной форме. Интим и гербалайф не предлагать!» Записывали: детский рев, собачий лай, собственное мяуканье, саундтреки кинофильмов (особенной популярностью пользовался Pulp Fiction: руки на стол, мазафакерз, это ограбление), звук спускаемой воды и всякое прочее, вплоть до гитарных, прости господи, переборов. Кто-то рассказывал анекдоты – каждый день новый анекдот, велкам. Некий театральный режиссер каждый день записывал на автоответчик новое стихотворение: то свое, то Михаила, например, Кузмина. Культпросвет, музобоз, прообраз Life Journal. Очень часто приходилось нарываться на детский голосок: «Папа или молится, или на охоте! Звоните потом!»

Из записей, претендующих на юмористичность, мне единственный раз понравилась такая: «Судя по всему, мы не можем подойти к телефону. По всей вероятности, нас нет дома…» Тонкая пародия на корректность; это был, конечно, британский автоответчик, принадлежавший молодой семейной паре из города Эдинбурга. Я ее, признаться, некоторое время у себя имитировала, но, видно, как-то не очень удачно, никто не выражал восторга от этой шутки. А потом уж и как-то стыдно стало: автоответчик стал какой-то очень уж немодной вещью. Если не сама функция (все-таки в ней есть определенное удобство), то, во всяком случае, всякие вокруг автоответчика ритуальные танцы, юмористические и прочие упражнения. Все-таки sms и электронная почта гораздо лучше автоответчика. Скромнее, деликатнее. Примерно на столько же, на сколько простой электрический чайник лучше электрического самовара. Да если честно – и настоящего.

Камень, ножницы, бумага

«Ка-мень, ножницы, бумага, цу-е-фа!» Откуда этот детский фольклор? Что-то дальневосточное, я думаю. Китайский акцент располагает к многозначительности: ножницы символизируют, как можно представить, Оружие и резкую Механическую Мощь, камень – плавную Природную Силу, бумага – достижения Человеческого Разума, культуру и искусство. «Камень ножницы затупит», но «бумага камень завернет», цу-е-фа.

Коварство псевдохрупкой бумаги-цивилизации – отдельная тема, но и псевдопримитивный камень интригует. Живое он или неживое? Тут парадокс: самыми живыми кажутся известняки. То есть спрессовавшиеся хитиновые обломки, стебельки, чешуйки и скелетики некогда действительно ползавших, дышащих, плавающих, возможно, даже пищащих… Не мерзость ли это для нас? Да нет, как ни странно. Наоборот: высмотришь на сломе завиток какой-нибудь доисторической раковинки (размером не больше суженного кошачьего зрачка), и аж на сердце потеплеет.

А мрамор или какой-нибудь опал, они по-другому живые – светятся, как девичье тело. И булыжники живые, и галька – потому что отшлифованы, наглажены временем, ветром, водой. Хороший гладкий булыжник чудесно красив, и он в определенном смысле редкость, ценность. Некоторые любят их собирать, как ежевику или грибы. И выкладывают потом этими камнями что-то вроде ведьминских кругов – подают знаки инопланетянам. Те, в свою очередь, иногда подкинут метеоритик – ну, детский сад. В манипуляциях с камешками всегда есть что-то ребяческое, пусть даже камешки эти весом в центнеры и тонны. Пирамидки, куличики, курганчики. Знаменитые кромлехи, вроде Стоунхенджа, если посмотреть сверху, до абсурда похожи на крепости, какие детишки строят на пляжах. Галька на гальку, валун на валун, без явного расчета, как бог на душу положит. А если пляж песчаный, можно замешивать песок с водой и потом медленно цедить густую смесь через пальцы; когда застынет, получатся башенки – типичная пламенеющая готика… Между прочим, песчинка – суть тот же самый камень, только определенного размера, который можно определить как «едва видимый человеческому глазу»… Тут обязательно начинает кружиться голова – думать о тщете и ничтожестве антропоцентризма не особо приятно.

Поэтому мы любим камни вменяемых, понятных нам форм и размеров: с птичье яйцо, с кулак, с тыкву, с овцу, с быка. Цельная глыба высотой в несколько этажей поражает как мощный артефакт. Мы одобряем каменные плиты – это удобно. Заостренная вертикальная форма тревожит – «чертов палец». Естественным образом просверленная дырочка умиляет – «куриный бог».

И еще мы очень любим, чтобы камни были выраженно старые, «несли бы на себе печать времени», простите за такую пошлость. Даже придумали способы искусственно старить камень, чтобы придать ему пущее благородство. В пособии для садоводов-любителей я вычитала: если вымазать любую каменную кладку сажей, смешанной с йогуртом, она очень быстро покроется мхом, обретя живописность едва ли не руин, но ничуть не потеряв в прочности… Бумага камень всегда завернет, я же вам говорю.

Книжка про зайцев

Самый удивительный бестселлер последних лет называется «Я тебя люблю». Про двух зайцев – большого и маленького.

Книжка про зайцев

Книжка про зайцев – переводная, французская, что могло бы лишний раз подтвердить тот факт, что (практически во всех странах) люди предпочитают не своих, а зарубежных авторов. Хотят узнать, как живут люди в других краях? больше доверяют той художественной правде, которую не имеют возможности мгновенно проверить? Но в данном случае это не очень важно: в книжке про зайцев текста совсем мало, даже меньше, чем в комиксах. «– Я тебя сильно-сильно люблю! – А я тебя еще сильнее!» И все-таки хорошо, что имена на обложке иностранные, ничего нам не говорящие: это придает книжке про любовь еще большую универсальность. «– А я тебя люблю – как отсюда до Луны! – А я тебя – как отсюда до самого Солнца!» Два зайчика, большой и мелкий, спорят, чья любовь сильнее. «– А я тебя – как отсюда до Плутона!» С недавних пор Плутону, как известно, торжественно объявлен отказ от статуса планеты – но ведь на расстояние от нас до него этот факт никак не влияет. Вряд ли Плутону (что бы он ни был – твердое космическое тело или таинственное скопление газообразности) есть какое-то дело до мнения о нем ученых. И на любви друг к другу двух зайчиков, большого и маленького, астрономический статус Плутона тоже никак не сказывается. Кто, кстати, они друг другу, эти зайцы? Папа и дочка, мама и сынок, просто друзья, просто любовники? Оба милые, белые, пушистые. Два ушастика. Между прочим, кто в детстве увлекался зоологией и ходил в «живой уголок», тому известно, что лесные зайцы, как и домашние кролики всех разновидностей – худшие в мире родители. Даже бессмысленным курам и туповатым овцам, не говоря уж о таких созданиях, как сойки, скорпионы и морские коньки, больше свойствен инстинкт заботы и привязанности. (См. также: БОЖЬЯ КОРОВКА.) У длинноухих только шерстка нежная, а сердце – мелкое, подвижное, равнодушное. Спариваются совершенно беспорядочно, зайчихи по-коммунистически не отличают своих детей от чужих (благодаря этому кормят при случае и чужих – просто чтобы избавиться от молока), потомство выживает исключительно за счет своей многочисленности. Что там пеликаны и морские коньки – обыкновенные крысы тут покажутся эталоном благородства. Но все равно никакая женщина, будь она даже королевой юннатов и профессором зоологии, не скажет своему ребенку ласково: «Ты мой крысеночек!» Скажет: «Зайка ты моя!» – просто потому что ее саму так называла ее мама, и тетушка, и бабушка. Да за песенку про зайку даже Филиппу Киркорову можно простить все его розовые кофточки, это любой подтвердит. Так что стоит ли удивляться, что французских книжек про зайцев продается с каждым днем все больше; знакомая продавщица, нежный ангел по имени Света-Дреда, говорит, что у них в магазине в час уходит уже по семь-восемь штук. Они даже пытаются, на пробу, всучить взамен какие-то другие милые книжки с картинками, но: «Нет, – говорят, – только про зайцев, только про зайцев!»

Зачем покупают – ну, не читать же. И даже не картинки рассматривать – нежно-акварельные зайчики хороши, но ими можно досыта налюбоваться за пять минут, не отходя от прилавка. Книжка-про-зайцев нужна для того же, зачем нужны воздушные шарики или стеклянные шары со снегом, колечки, открытки – чтобы дарить. Собственно книгой ее можно считать только по формальным признакам: переплет, корешок, страницы, свойственный книге размер, квадратная форма. Но на самом деле это не книга-в-ряду-других-книг (тоже, допустим, милых и тоже с картинками, и тоже, допустим, про любовь), ее плохо представляешь на книжной полке. Такие вещи хранят под подушкой или в каких-нибудь заветных сундучках, потайных ящиках. Там, где засушенный локон, и любовная записочка, и завернутые в конфетную фольгу молочные зубишки, и роза, и крест. Реликвия, сердечный сувенир. Там же хранят и связки писем, перевязанные лентой, и дорогие сердцу открытки – но только открытки обычно испорчены лицевой, собственно, стороной – не той, где рукописные строки, а той, где казенный букет. Или, не приведи Господь, напечатанный какой-нибудь текст, типа «Люби меня, как я тебя». Книжка-про-зайчиков, что самое смешное, говорит стопроцентно о том же. Но без пошлости – непостижимым образом это ей удается. Без галантерейности, понимаете. Просто и трогательно. Одно только смущает: тиражи все допечатывается, скоро, похоже, такая книжка будет у всех и каждого. И на фоне перепроизводства курс любовных признаний пойдет на понижение – как это произошло с поцелуем «в область между ртом и ухом», когда он из интимного жеста превратился в часть рутинного приветствия.