Текст книги "На полной скорости"

– Гони, гони, гони! – кричу я, как заведенная, а Саша выжимает из машины все, что может, еще за секунду до моего крика. Но я не могу остановиться и повторяю снова и снова, будто это поможет автомобилю ехать быстрее.

Я цепляюсь пальцами за приборную панель и ручку на двери, сжимаю челюсти и напрягаюсь так, будто это добавит суперскорости. Расстояние до финиша сокращается вместе с тем, как в заднем стекле к нам приближается ужаленный закисью азота «Порше». Мы уже близко, но и он настигает. По прямой у него в руках все карты – джокеры, но мы, черт возьми, заслужили этот отрыв, мы…

И мы первые!

– А-а-а-а! – Я визжу и пытаюсь скакать на месте, но ремень безопасности мешает мне. – Мы победили, мы сделали это!

Чумаков, дрифтуя, минует толпу зевак, сбавляет газ и лишь после медленно подъезжает обратно. В то время как мимо нас на полной скорости проносится желтый «Порше». Не останавливаясь. Прямо в черную пасть ночи. И это немного сбивает радостный настрой.

– Кажется, чье-то раздутое эго не прошло проверку на прочность, – тихо говорит Саша и, отстегнувшись, выходит из машины с разведенными в разные стороны руками. – Что за дела?

Он с ходу наступает на Тима, который обычно помогает Золотову на гонках.

– Эмин звонил. Сказал, что долг прощен.

– Прощен? – Чумакова явно цепляет формулировка. – Может быть, оплачен? Погашен? Мужик, я ставил тачку.

Тим пожимает плечами и указывает большим пальцем на выезд:

– В заездах вы больше не участвуете.

Саша явно хочет возмутиться и продолжить спор, но я уже оказываюсь рядом. Ловлю его за локоть, когда он делает шаг вперед, и в этот момент мы оба вздрагиваем. От неожиданности. Потому что небо с громкими звуками взрывается огнями, а воздух вмиг пропитывает запах пиротехники. Мы с Сашей встречаемся взглядами, и я вижу, как в его глазах отражаются залпы разноцветных фейерверков. Мой пульс внезапно набирает обороты, отдает эхом в уши, а я, чтобы прекратить это и не умереть от тахикардии, напоминаю сердцу, как оно было разбито, как я склеивала его и чинила. Не хочу повторения. Игрушкой в руках Чумакова я тоже быть не хочу. Но когда он, вместо того чтобы смотреть на небо, смотрит на меня таким взглядом, что забываются все ночи в слезах…

«Не смотри на меня так», – прошу его без слов.

И он протягивает руку к моему лицу, заправляет за ухо выбившуюся прядь, почти невесомо касаясь кожи. Контакт длится меньше секунды, но мираж сразу же исчезает. И на месте красивых, четко очерченных губ, прямого носа, ровной кожи с темной щетиной, ресниц, завитых будто химически, потому что таких идеальных от природы просто не бывает, и отливающих голубым даже в густой темноте глаз… я вижу лишь страшные руины моей первой любви – запустелые, поросшие мхом и проржавевшие до основания, как города в постапокалипсисах.

– Заканчивай это. – Я отбиваю его ладонь, чтобы он меня больше не трогал.

Саша усмехается, выпуская пар изо рта. Прячет руки в карманах и опускает взгляд, прежде чем снова посмотреть на меня. А я убираю руки за спину, чтобы не поправить завернувшийся воротник на его куртке.

– Зачем ты мне все-таки помогала? – На фоне буйного праздника жизни вокруг нас его голос кажется усталым.

– Я помогла Глебу, – отвечаю уверенно. – Он хороший, хоть и бывает безответственным. Напоминает Руслана.

– И все же помогла мне.

Я пользуюсь его же методом ответа вопросом на вопрос:

– Ты правда хочешь помочь папе? Или он снова станет тебе не нужен, когда ты получишь свое?

Чумаков подходит ближе, хотя мне казалось, что уже некуда, наклоняется, обдавая приторно-сладким запахом. Его губы медленно приоткрываются, и я готовлюсь, что он скажет нечто важное…

– Признаешься, где у тебя татушка, отвечу на все вопросы, – вместо этого выдает он.

– Я серьезно, – резко вырывается у меня. Резче, чем хотелось бы, чтобы и дальше оставаться безразличной к его шутовству. – Тебе там не угодили и ты примчался собирать старую команду, потому что больше никому не нужен?

У меня сбивается дыхание, и я отворачиваюсь от него, пока над головой еще взрываются огни, словно празднуют День города, не меньше. В мыслях звучит надтреснутый голос папы. Он заезженной пластинкой повторяет одно – из-за него погиб Руслан, из-за него погиб…

После визита Чумакова в мастерскую я полчаса успокаивала папу, чтобы у него снова не прихватило сердце. Пока он рвал и метал, накапала ему лекарства и уложила спать, а сама вернулась в сервис и вооружилась трещотками, гаечными ключами и кусачками, чтобы убить время – я обожала разбирать целое на детали, чтобы потом собирать обратно. Я так много раз повторяла вслед за папой, что Руслан погиб из-за Саши, что, наверное, должна была поверить в это. Но не верила. Я могла предъявить Чумакову многое, но не это, потому что знала – Руслан погиб из-за зависти.

Это правда. Какими бы они с Сашей ни были друзьями, Руслан всегда ревновал его к успеху. Не знаю, почему другие этого не замечали. Или, может, предпочитали не замечать. Или я слишком пристально следила за этими двумя. Саша был лицом команды, центром притяжения внимания, в то время как Руслан, выполняя большую часть работы, оставался в его тени. Я слышала, как он жаловался на это Лесе, с которой всегда был откровеннее, чем со мной. Но кто был виноват, что у него не сложилось с гонками? За пять лет попыток он не взял ни одной приличной награды – его резкость, завышенное самомнение и отсутствие дисциплины в обычной жизни сыграли с ним злую шутку на дорогах. Ему пришлось бросить, чтобы не потратить все заработанные упорным трудом деньги – что-что, а по движкам ему не было равных, я многому научилась у него.

Руслан погиб не из-за Саши, но папа считал и считает, что именно из-за Чумакова мы потеряли его. И бизнес, деньги, дом… Только я слишком хорошо помню папин пустой взгляд и затхлый запах в непроветренной комнате, из которой он после смерти Руслана мог не выходить неделями. Я не буду отрицать, что папе пришлось непросто, он прошел через многое. Но решение не бороться принял только он сам. Один. Это его выбор.

– Да, старая команда была лучше, – спокойно, в отличие от меня, соглашается Чумаков. – И да, я не просто хочу, я могу вам помочь.

Как он собирается это сделать, что придумать, почему скромная частная команда оказалась в его понимании лучше крутой заводской – я не успеваю задать ни один из этих вопросов, когда ко мне на спину запрыгивает радостная Леся. Она вопит, что мы лучшие и сотворили революцию, поставив на место этого заносчивого… ну, дальше звучат нелестные эпитеты в адрес Золотова.

– Сажай ее в машину, я вас отвезу, – говорит Чумаков и кивает на пританцовывающую подругу, которая, по ее словам, уже сообщила Самсонову, какие мы молодцы.

– Мы сами можем…

– Садись давай. Твой принц умчал в ночь вместе с каретой. И мне несложно. Может, как раз передумаешь и решишь мне помочь.

Я обнимаю Лесю, бросаю взгляд в темноту, где исчез Эмин, а потом мельком смотрю на Чумакова, взвешивая в голове, стоит ли вообще связываться с ним. Но разве у меня есть другой выход? Он прав, скоро сервис закроется, и что папа будет делать? Никто не возьмет его на работу в его состоянии. Да он сам не пойдет, потому что привык работать лишь на себя. А мама? Она не работала ни дня в жизни, у нее вообще никакого опыта. Что с ними станет?

– Хорошо, – говорю, наконец приняв решение, когда на автомате сажусь вперед к Чумакову, хотя вполне могла бы проехаться с Лесей на заднем сиденье. – Приезжай завтра после полуночи. Я открою тебе гараж, и ты убедишься, что спасать «Дьявола» – дурацкая затея.

– Заметано, Крошка Ру. – Он весело мне подмигивает, а затем, зацепив вылезший наружу капюшон, который я тщательно прятала, добавляет тише: – Классная толстовка, кстати.

Это звучит так неожиданно, что я не сразу нахожусь с ответом. А после мое робкое «верну» уже тонет в гулком шуме, с которым Саша врывается на темное шоссе. И вот зачем я ее вообще надела?

Глава 6
Руслана

Наступило завтра. День пролетел. Стрелки старых настенных часов в кухне перевалили за полночь. А когда рассвело, я подскочила в постели, испугавшись, что все проспала. Но оказалось, что никто не появился и не дал о себе знать. Наплевав на гордость, я позвонила Чумакову сказать ему, что больше его не жду, но он не ответил. Не перезвонил, не написал и не пришел. Не пойму только, чему я удивляюсь.

Со злостью шинкую салат, будто это именно он провинился во всем и в очередной раз обвел меня вокруг пальца. На разделочной доске остаются следы от ножа, и лишь тогда я сбавляю обороты. Чего я вообще ждала? Это ведь Чумаков, который может бросить команду на произвол судьбы, не дожидаясь окончания раллийного сезона! Тот самый, кто, не думая о друзьях, сваливает в Германию! Тот, кто отвечает на поцелуй, а потом исчезает, как будто и не было ничего! Я сама виновата, что снова поверила его слову. И тот факт, что я отлично осознаю это, бесит особенно сильно. Саша в городе всего три дня, а в моей жизни уже творится черт-те что: я почти не сплю, много нервничаю, засыпаю с рассветом, и мне снятся кошмары – о чем, и не вспомню. А теперь, распределяя на сегодня еду по боксам, я впервые за долгое время чувствую себя отвратительно, но процесс меня хотя бы успокаивает.

У меня всегда все четко. Остывшую гречку (хорошо, что она хотя бы со сливочным маслом терпима) из ковшика расфасовать в пять пластиковых пакетиков и четыре из них сложить в холодильник. Ту, что на тарелке, взвесить и распределить на две порции, отмерив на завтрак шестьдесят граммов. Половину неаппетитного (никогда к нему не привыкну) творога и тонкий кусочек ржаного бездрожжевого хлеба оставить на сейчас. Варенную с лавровым листом телятину убрать в холодильник, курицу на пару добавить к обеду вместе с листьями салата и оливковым маслом. Еще в отдельные коробочки с собой я складываю натуральный йогурт собственного приготовления, два хлебца, три кусочка моцареллы и половину слайса чеддера. Закидываю в отдельный кармашек пару таблеток стевии на случай, если захочу выпить в столовой черную растворимую бурду, которую все называют кофе, хотя это вряд ли.

После прошлого моего появления с ланч-боксами по универу поползли самые разные слухи: про булимию и то, что меня выворачивало в уборной, про проблемы с головой и обсессивно-компульсивное расстройство, просто то, что я бедна как церковная мышь, мне не на что жить и я собираюсь зарабатывать чуть ли не эскортом. Это все из-за Эмина. Девочки во главе со Светой Артемьевой, которая вечно волочится за Золотовым по пятам и даже на трек наряжается, как на подиум, не могут простить мне тот факт, что ему понравилась я. Я появилась, по их мнению, из ниоткуда, в то время как Артемьева окучивала Эмина второй год подряд – они все учатся с Лесей на факультете машиностроения. И наверное, я бы легко пережила их нелюбовь, если бы они не привлекали ко мне лишнего внимания. Когда заглядывают в твою тарелку, это, мягко говоря, напрягает.

Записав в телефон, что нужно докупить орехи, галеты и кефир, я наливаю кофе с обезжиренным безлактозным молоком (недорогая капсульная кофемашина – мой подарок себе на будущий день рождения) и сажусь завтракать. Ко мне на колени запрыгивает Бумер, мой черный как уголь кот с короткой шерстью, и выпрашивает у меня творог, которым я с ним не без удовольствия делюсь. Глажу старика, пока просчитываю процентное соотношение белков, жиров и углеводов на сегодня и решаю пройтись до универа пешком – полезно будет. Как для тех, кто болен анорексией и булимией, так и для тех, кто не относится ни к одним, ни к другим.

Меняю отстиранную майку с Бон Джови, которая перешла в разряд домашних, на привычные темные джинсы и джемпер поверх рубашки. Поправляю белый воротничок, чтобы стоял ровно, заплетаю тугие косички и подвожу тонкие стрелки. Следом ботинки, пуховик, и, судя по погоде, шапка тоже не помешает – ветер за окном гнет деревья во все стороны. Но у нас всегда ветрено – река рядом; надеюсь, в парке будет спокойнее. Беру с собой наушники, но почему-то сейчас не хочу отвлекаться даже на музыку. Слишком много мыслей в голове, которые лучше бы разложить по полочкам.

– Эй, Крошка Ру, не спеши так! – летит мне в спину, когда я выхожу за дверь и поворачиваю в сторону железной дороги. Что?

Плечи едва заметно дергаются. Резкий вдох. Перепад давления в ушах и лишний удар сердца, но я выдерживаю паузу и успеваю взять себя в руки, чтобы, обернувшись, ответить Чумакову так, как он этого заслуживает.

– Сталкинг преследуется по закону, если ты не в курсе, – отвечаю почти ровным тоном и быстро оглядываюсь, но не замедляю шаг.

– Всего лишь хотел угостить тебя кофе.

Саша, догнав, равняется со мной, подстраивается под шаг. Мы идем в ногу, и он улыбается во весь рот – я это вижу боковым зрением, которое пытаюсь игнорировать, но он выглядит слишком ярко, чтобы его не заметить, потому что одет в красную дутую куртку. Очень похожую на ту, что была частью гоночной формы.

– Где узнал адрес? – Глупый вопрос, все знают, что мы переехали к бабушке, после того как не смогли платить за наш дом.

– Глеб подсказал. Будешь? Специально для тебя брал. – Саша размахивает у меня перед лицом стаканом кофе, а я резко отшатываюсь от него, потому что на расстоянии чувствую тошнотворно приторный запах ванильного сиропа и корицы, от которых будто бы кровь в венах начинает бежать быстрее в предвкушении убийственной дозы углеводов – мне нельзя употреблять их в таких количествах.

– Утром уровень кортизола в организме находится на максимуме, а кофеин замещает его действие, – вскинув брови, надменно отвечаю я. – Если пить кофе каждый день до десяти утра, организм начинает производить меньше кортизола, потому что будет полагаться на кофеин для поддержания бодрости в теле. Это вредно и вызывает зависимость.

Правда, я молчу о том, что сама с утра не могу моргнуть лишний раз без чашечки безвкусного капучино.

– Это просто кофе. – Саша выдыхает после моих слов, будто все это время сдерживался и пытался понять, всерьез я или нет. – Что он тебе сделал?

Нет, я не закатываю глаза, это было бы слишком явным знаком внимания. После двухсекундной паузы я просто продолжаю идти прямо, но, как назло, меня встречают только красные светофоры. Кто-то наверху определенно издевается надо мной. Или это у Чумакова полоса удач? У него что, есть карманный лепрекон?

– М-м-м… как вкусно, – тянет Саша, облизывая губы, после того как отпивает из предназначавшегося мне стакана. Не понимаю, почему меня это так злит, я ведь не дотронусь до него ни при каких условиях! – Только не говори, что ты предпочитаешь матчу и следишь за фигурой.

– Не твоего ума дело.

И с чего он вообще решил, что это из-за диеты? Зачем все лезут не в свое дело?

– Ну почему же не моего, если я хочу, чтобы ты…

– Мне плевать, что ты хочешь, ясно? – Я резко взмахиваю руками. – Что тебе нужно? – Напускное безразличие рассыпается под давлением громких шипящих в моем голосе. Я злюсь, и это слишком очевидно. Но разве я не имею права? Я ждала его полночи и почти не спала, я выполнила условия, он – нет. Это не должно удивлять меня, но все равно чертовски обидно!

– Прости, – звучит неожиданно, и я, шагнув вперед, даже спотыкаюсь. Откуда Чумаков знает слова извинений? – Я серьезно. Знаю, что мы договаривались.

– Ага, и, заметь, это ты просил меня о встрече, чтобы посмотреть машину, не я…

– Да, крошка, я виноват. Я серьезно, прости. Знаю, что ты звонила.

Его реплики выбиваются из всех возможных сценариев, какие я себе представляла, когда полагала, что Чумаков еще появится у нас на пороге. И они дают почву для ложных надежд, которые по щелчку расцветают в груди. Нет! Нужно сразу вырывать их на корню! Все! Уничтожить, залить селитрой, чтобы больше не проросло ни одного ростка.

– Давно не видел родителей, а вчера играл папин любимый «Зенит» с «Ахматом», и я по глупости ляпнул, что они, скорее всего, продуют. Роковая ошибка. Папа напялил на меня голубой шарф и заставил болеть вместе с ним и его фирменной настойкой. Я не рассчитал сил, меня отключило – спал, как младенец, до утра и… вот. Не стал даже писать, сразу к тебе.

Звучит правдиво, потому что знаю, что его отец фанатеет от футбола: он по всей России ездил за любимой командой. И я могу поверить, что Чумаков провел весь вечер с семьей, потому что для них это нормально. Всегда было. Я даже немного завидовала тому, как его любили родители. Они не скрывали, что усыновили Сашу, а любили больше, чем родного. Ну уж точно больше, чем мои любили меня.

Так казалось не одной мне. Помню, как удивилась Леся, когда узнала, что моего старшего брата зовут Руслан. Она не могла поверить, что меня назвали в его честь, и с тех пор я для нее всегда была только Ланой, чтобы у меня, по ее словам, было хоть что-то свое. А сколько всего я выслушала в школе, где мне вечно напоминали о том, как я похожа на брата! Его обожали, на него равнялись. После трагедии мне часто казалось, что все были бы куда счастливее, если на месте Руслана оказалась я. Вот только этим мы как раз с ним и отличались: я бы не поддалась эмоциям, которые всегда управляли Русланом, не рисковала бы так сильно, не села бы в гоночную машину в гололед и не превышала бы скорость на трассе просто потому, что решила психануть. Я бы не подвергла риску других людей. Я и на права не стала снова сдавать после первой провальной попытки, когда у меня от стресса закружилась голова и помутнело в глазах, потому что испугалась, что могу причинить кому-то вред.

И мне жаль, что в этом мы оказались с Русланом такие разные. Если бы он умел вовремя взять себя в руки, все могло закончиться совсем иначе.

– «Зенит» все-таки проиграл, – говорю я полушепотом, хотя не собиралась. Не могу злиться из-за того, что Чумаков решил провести время с семьей после долгой разлуки. Злюсь, что не предупредил, да, но на остальное не могу.

– О да, папа будет еще неделю страдать и отрицать это, пока не найдет крайних.

Невольно улыбаюсь и резко отворачиваюсь, чтобы спрятать улыбку, вместо того чтобы смотреть на дорогу. Ауч! Не понимаю, что происходит, пока меня не дергают назад под резкий рев гудка и я не врезаюсь ладонями в мягкую из-за теплой подкладки на куртке грудь Чумакова. Пугаюсь, но он крепко держит меня за плечи, а его запах слишком сильно бьет в ноздри. Paul Smith 4711, который я возненавидела, как и все сладкое в мире, потому что оно мне запрещено. Его слишком много, как будто Саша вылил на себя весь флакон, или я просто слишком сильно к нему прижимаюсь?

Мимо нас, не сдерживая протяжных сигналов, проносится автомобиль, под колесами которого я могла оказаться, и лишь тогда я оглядываюсь вокруг. Мы на тротуаре. Стоим близко друг к другу. Слишком близко.

Едва у меня получается выбраться из захвата и я убегаю вперед, как его тень снова настигает мою. Это уже начинает раздражать.

– Где твоя машина? Долго ты будешь идти за мной? – Увеличиваю темп, но ему ничего не стоит догнать меня. И он как будто специально дразнит, медлит с ответом, демонстративно делает глоток моего кофе и так долго тянет «м-м-м», что с легкостью выводит меня из себя.

– После вчерашнего я на своих двоих, – наконец отвечает он, будто никуда не спешит и пойдет со мной до самого университета. – А идти буду, пока не согласишься дать мне еще шанс.

Ах вот как.

– Что-то слишком много шансов для одного человека, тебе так не кажется?

– Нет.

Боже, да он совершенно искренен, отрицая это.

– Ну тогда тебе придется долго ходить за мной.

– Сколько потребуется.

– Ладно. – Мы испытываем друг друга взглядами, и, кажется, оба не собираемся сдаваться. – Только иди молча.

Ага, конечно. Ровно после моих слов Саша открывает рот и больше, кажется, его не закрывает. Ни на миг. Он без конца болтает, почему у него не сбивается дыхание? Он рассказывает, не замолкая, о сцеплении с трассой на зимних этапах прошлогоднего чемпионата мира по ралли, о кривой стенограмме, из-за которой он в Финляндии чуть не вылетел в кювет, и новых прокачанных движках «Тойоты», благодаря которым компания два года подряд оказывается среди победителей WRC. Ну это он так думает. У меня на этот счет другое мнение, и мне безумно хочется вставить слово, но я сдерживаюсь изо всех сил. Так и идем бок о бок.

Когда из-за деревьев показывается верхушка старого здания университета, я ускоряю шаг, но и Чумаков не отстает. Он даже обгоняет меня и сворачивает на дорожку, ведущую к аллее у центрального входа, а я продолжаю идти прямо к инженерному корпусу в двухэтажной пристройке, которая всегда нелепо смотрелась на внушительном фоне. Надеюсь, что, может, хотя бы сейчас он отстанет от меня и затеряется в парке? Желательно навсегда.

– Глеб рассказывал про юридический.

Как же. Уже через несколько секунд я слышу его дыхание над ухом.

– Разве не за юристами будущее? – Саша намекает, что мы идем не в ту сторону.

– Юристы и экономисты уже давно не в тренде.

– И ты решила пойти учиться на… – Сейчас он с точностью угадает, потому что поступила я на тот же факультет, с которого когда-то выгнали его. За прогулы. Пока он с моим папой колесил по всемирному бездорожью.

– Ты в няньки ко мне записался? И в универ со мной пойдешь? – перебиваю его, преградив дорогу на крыльцо, к которому стекаются студенты, с интересом наблюдающие за нами и мигом позабывшие все пятничные сплетни за неактуальностью.

– Ностальгия замучила. Прогуляюсь по знакомым коридорам. Может, к Гоголю загляну. – Так за глаза зовут нашего профессора по матанализу, который нам только предстоит изучать во втором семестре, потому что он тоже носит стрижку под боб и смешные усы. – Он все еще преподает? Обожал его пары. Ничего не понимал, но любил – юморил он лучше любого комика. Пойдем провожу.

Чумаков берет меня под локоть и подталкивает вперед, но я вырываю руку. Это все начинает порядком надоедать.

– Куда проводишь? Мне в уборную надо! – говорю громче, чем следует. – Или ты и там мне хочешь помочь?

– Без проблем.

– Ты издеваешься?

– Ни капельки.

– Отстань от меня!

– Ни за что. – И широко улыбается.

Боже, ну и что мне с ним делать? Ну непробиваемый! Ничем не проймешь. А я закипаю! Стискиваю зубы, чтобы не начать выдавать гадости одну за другой, но уговариваю себя быть выше этого. По крайней мере, не устраивать сцен при зрителях.

– Крошка Ру…

– Хорошо! – вскрикиваю и тут же озираюсь по сторонам. Просто хочу, чтобы он замолчал. – Хорошо, я открою тебе гараж сегодня ровно в полночь. Ты убедишься, что это плохая затея, и мы разойдемся как в море корабли. Опоздаешь хоть на минуту, и я…

– Понял тебя.

– Как раз отдам тебе толстовку, иначе придется носить ее самой.

– Ничего не имею против.

Он довольно подмигивает, склоняет голову набок, в какой-то момент смотрит мне за спину, а потом внезапно целует в щеку. Просто касается теплыми губами и не отпускает: секунда, две, три… Ничего не понимаю, пока на парковку рядом с громким визгом не залетает желтый «Порше», для водителя которого, видимо, и предназначался этот фарс.

– Дурак! – отвернувшись, отталкиваю Чумакова подальше от себя, чтобы больше не лез с поцелуями. А он уже салютует мне бумажным стаканом, из которого давным-давно не пьет, и не спеша удаляется, все еще глядя на меня.

– Крошка, до скорого! – царапает по старым ранам.

Он, конечно же, ничего не помнит, и сейчас это так сильно выводит из себя! Меня бесит его навязчивость, его упертость, но больше всего меня бесит тот факт, что я не могу предугадать его действия, а сюрпризы никогда до добра не доводят. Ненавижу их.

– Это только что Золотов психанул? – вздрагиваю, когда Леся подкрадывается ко мне, и, осмотревшись по сторонам, замечаю вдалеке Сашин силуэт. – Потому что ты пришла за ручку с Чумаковым?

– Мы не держались за ручки, – отмахиваюсь я от нее и меняю тему: – Ты тут откуда взялась? Я думала, отсыпаться будешь после смены.

Кафе, где она работает по вечерам, закрывается в полночь, но чаще всего Леся еще убирает зал и делает заготовки на утро – час-два, когда как. Я иногда занимаюсь у нее, сидя где-нибудь в углу, спокойно ужинаю, чтобы не делать этого дома, и помогаю после закрытия, если не нужно рано вставать. Правда, по Жуковой и не скажешь, что она была занята вчера допоздна: свежа, бодра, улыбается.

– Выспалась. Шесть часов сна – это для меня даже много.

Знаю, что она имеет в виду. В прошлом году, когда Лесю выгнали из общежития, потому что в ее отсутствие соседка устроила шумную вечеринку, ей пришлось несладко, и о шести часах сна она могла только мечтать. Леся приéзжая, все родственники в области, а мама, которая растила ее одна, после сокращения переехала в другой город ради работы. За три тысячи километров отсюда. Она хотела забрать Лесю с собой, но та уже поступила в местный университет и решила остаться. Не зря же она почти зубами вырвала последнее бюджетное место на факультете промышленного дизайна?

Она не призналась маме в том, что лишилась жилья, потому что была уверена, что ей мигом купят билет до Омска. Месяц Леся жила у нас и работала по ночам в круглосуточных магазинах, чтобы заработать денег и снять небольшую старенькую квартиру на двоих с девочкой, которая, кстати сказать, научила ее делать маникюр и наращивать ногти. А теперь съехала к парню, и Лесе второй месяц подряд приходится платить хозяйке полную сумму, поэтому она берет дополнительные смены и в срочном порядке ищет соседку или другую квартиру.

– Ты принесла тесты по русскому? – спрашиваю я.

Леся обещала одолжить мне методичку, из которой уже несколько лет берут тестовые вопросы для первокурсников. Она досталась ей по наследству от кого-то, и теперь ее ждала я, потому что у меня были проблемы с запятыми, которым преподаватель сейчас уделял особенно много времени.

– Прости-и-и!.. – Она хватается за голову и широко распахивает глаза. – Опять забыла.

Я отмахиваюсь.

– В следующий раз. Классно выглядишь, – говорю ей и ни капли не вру, а она только цепляется за мой локоть и, прижав к груди блокнот с обложкой из искусственного меха, тянет меня за собой к главной лестнице.

Она и правда умница. Аккуратный ободок, локон к локону, нежный, почти незаметный макияж, на который обычно уходит больше времени, чем на боевой раскрас, и, как всегда, новый маникюр, теперь белый с черными узорами (сапожник без сапог – это явно не про нее). Сегодня на ней меньше розового, но она все равно выглядит очень мило. Даже когда без конца поправляет свою неудобную сумку, которая вечно сползает с плеча.

– Зачем ты ее носишь?

– Я потратила на нее три тысячи! – отвечает с таким видом, будто я глупость спросила, когда мы обходим толпу ее однокурсниц, которые провожают нас недовольными взглядами. Это те, что не могут простить мне Эмина. – Но не переводи тему. Думаю, я заслужила услышать все интимные подробности!

– Ты от прошлых-то отошла?

Леся единственная знает, что я оставалась ночевать у Золотова, потому что прикрывала меня перед родителями – у нас вроде как был девичник.

– Я до сих пор помню твои глаза! – смеюсь я. – А я тебе и половины не рассказала.

– Ну первый раз всем больно… – начинает умничать.

– Тебе-то откуда знать? Если, конечно, ничего не изменилось за пару дней, которые я тебя не видела.

– Ха-ха! – Леся придерживает для меня входную дверь и хлопает блокнотом по затылку. – Конечно, я переспала со всеми парнями универа, как только ты отвернулась! И даже с Золотовым! – кривляется она. – Кстати, о нем…

– Сатановская!

Эмин окликает нас уже в коридоре, я едва успеваю стянуть с головы шапку. Он надвигается стремительно и пугающе, как грозовая туча. Его тормозит турникет – пропуск не срабатывает с первого раза, и Золотов злится: широкие брови сдвинуты на переносице, плечи вздернуты вверх, шея кажется шире от напряжения. Когда он прорывается к нам, его выдержка оказывается на пределе.

– Что у тебя с ним? – возвышаясь надо мной, требует ответа. На лбу у него проступила и пульсирует вена. Он выглядит немного пугающе, хотя подсознательно я его все равно почему-то не боюсь.

– Эй, мачо, полегче, а? – Леся преграждает ему дорогу, но Золотов игнорирует ее и продолжает смотреть через ее плечо прямо на меня.

– Мы будем сейчас это при всех выяснять? – шепчу я ему, кивая в сторону. Он буравит меня взглядом несколько секунд, после чего наконец замечает, что за нами пристально наблюдают.

– Давай отойдем.

Я киваю Лесе, которая понимает меня без слов и остается ждать на том же месте, поглядывая в нашу сторону, а мы сворачиваем за угол, где сейчас никого нет, потому что в этой части университета расположен только буфет и до одиннадцати он закрыт. Я боялась, что мы будем молчать, испытывая терпение друг друга, но ошибаюсь – Золотов заговаривает сразу, как мы останавливаемся:

– Слушай, я просто хочу понять, что происходит, ладно? Потому что я ни черта не пойму. Я месяц за месяцем пытаюсь в лепешку расшибиться, чтобы ты лишний раз только посмотрела на меня, а появляется он и…

– И что? Ты придумал все. Меня с ним ничего не связывает.

– Да брось, – со злой ухмылкой перебивает Эмин и засовывает руки в карманы желто-черной куртки, которая очень подходит к его «Порше». – Я вижу, как ты на него смотришь.

– Тебе кажется, – настаиваю я. – И это к нам никак…

– О, оказывается, есть какие-то «мы»? Потому что я этого не заметил!

Он заводится не на шутку, а я пытаюсь до него достучаться:

– Не начинай…

– Ты издеваешься надо мной или что? Все было хорошо, мы собирались ехать вместе в горы в конце ноября!

– Я ничего не обещала…

Он так напирает, что я вжимаю голову в плечи.

– Не обещала? – Его глаза сужаются, ноздри, наоборот, становятся шире. – Какого черта произошло после того, как мы переспали? Ты говорила, с тобой все в порядке. Все же было нормально! Я не пойму…

Золотов искренне не понимает, и я ощущаю самый настоящий жгучий стыд. С трудом сдерживаю слезы, и, кажется, он это наконец замечает, потому что прикрывает глаза и, сжав кулаки, гулко дышит через нос, пытаясь взять эмоции под контроль. Я уже второй раз пытаюсь заговорить, объяснить ему все, но молчу.

Меня спасает мелодия, которая звучит у нас вместо звонка.

– Мне нужно идти, – извиняюсь я. – Поговорим, когда ты успокоишься.

– Ага, – усмехается Золотов.

Я отхожу на пару шагов, когда он заговаривает снова.

– Знаешь, если я сказал, что запал на тебя, это не значит, что тебе все можно, – звучит уже без раздражения, гораздо спокойнее, и от этого его слова пробирают сильнее. Сейчас он кажется таким серьезным, а тогда…

Эмин ведь и правда признался мне одним обычным вечером, но тогда это больше походило на шутку, как и все в его жизни. Мы даже посмеялись! Серьезно, мы хохотали до колик в животе! Да он с тем же успехом мог пойти и сказать это еще половине университета, и все бы радовались, как весело он придумал. Это ведь Золотов!