Текст книги "Ночь шинигами"

Я чуть не упала в ванне, но вцепилась в бортик и вытерлась дрожащими руками. В зеркале отражались кандзи, начертанные на моей спине между лопатками: 蓮. Недавно остриженные волосы их больше не закрывали.

Имя было единственным, что дала мне мать. По словам Эмброуза, все шинигами рождаются с именами, выведенными на позвоночнике черной тушью, которая никогда не смоется. Интересно, кем бы я стала, если бы выросла в Японии как Рэн, а не Рейн, полюбил ли бы меня кто-нибудь, пришлось ли бы мне бежать и тащить за собой бедного брата.

Я попыталась дотянуться до татуировки, но безуспешно. Как и все японское, она была недосягаема.

Я снова вспомнила, как Высший жнец тащил меня по воде, а я тянулась к горизонту. На краткий миг мне показалось: все, конец. Я часто видела это ощущение в глазах людей, чьи души собирала, и знала: именно в последнюю минуту понимаешь, что важно, ведь смерть нивелирует всю удобную и утешительную ложь, какую ты себе твердил. Чего я хотела в тот момент – это добраться до места, которое могло бы стать моим домом.

– Нивен, – прошептала я, зная, что брат услышит даже сквозь закрытую дверь.

– У тебя там все в порядке? – спросил он надтреснутым и усталым голосом.

Я взяла с полки полотенце, завернулась и вышла.

Нивен сидел в луже на полу, даже не сняв мокрую одежду, и сжимал в руке очки. Я опустилась перед ним на колени.

– Мне надо в Японию, – сказала я. Впервые за всю жизнь я высказала вслух свою мечту. – Японских шинигами не испугает моя власть над светом, они не жнецы. Я отыщу маму и стану жить там с ней и другими шинигами.

Нивен потер правый глаз и ничего не ответил. Он уронил руку прямо в мелкую лужицу на полу.

– И как ты ее отыщешь? – наконец выговорил брат. Его слова прозвучали так горько, что я чуть не разрыдалась от жалости. Но, по крайней мере, он не заявил сразу категорическое «нет».

– Не знаю, – ответила я, – но попытаюсь. Да, в Европе остаться куда проще, но здесь в любой стране на меня будут коситься, как и в Англии, а я так больше не могу.

Нивен смотрел устало, я не могла разгадать выражение его лица.

– Тебе необязательно ехать со мной, – сказала я, опуская взгляд на мокрые половицы. – Ты можешь поселиться во Франции и стать студентом, как и хотел. Я вернусь и навещу тебя через несколько лет…

– Прекрати.

Я подняла глаза. Нивен хмурился, снова надевая грязные очки.

– Прекратить что?

Он посмотрел на меня сквозь запотевшие линзы.

– Перестань вести себя так, будто я хочу тебя бросить.

Я снова подумала о тысяче возможных способов отговорить брата. Я должна была сказать, что жизнь во Франции среди людей будет сильно отличаться от жизни в Японии среди шинигами, где каждый с первого взгляда поймет: жнецу тут не место. Я должна была сказать, что читала о Японии старые и, скорее всего, неточные книги, что действительно не представляю, какие чудовища подстерегают нас в японском подземном мире.

Но потом вспомнила, как мы плыли в темном океане, вдвоем среди целого мира, и что без Нивена я была бы Рейн, а не Рэн. Потому и не стала его отговаривать.

Брат прислонился к стене, намочив рельефные лилии на обоях.

– Ну что же, – сказал он, еле заметно усмехнувшись, – похоже, тебе снова придется учить меня японскому.

Глава 5

Я ступила на побережье Иокогамы и полной грудью вдохнула октябрьский воздух. Прошло почти девять месяцев с момента нашего бегства – вокруг Испании и Португалии, через Гибралтарский пролив, затем сквозь Индонезию, пересадка на другой корабль в Китае и, наконец, прибытие в японский порт.

На протяжении всего путешествия я безвылазно просидела в каюте, опасаясь разыскивающих нас жнецов, а вот Нивен отваживался выходить наружу. Он разговаривал с людьми, возвращаясь каждые несколько часов, чтобы принести мне украденные безделушки или книги на неизвестных языках. Он, как в детстве, рассказывал мне разные истории, но теперь утверждал, что встретил одноглазую пиратку или основателя компании по производству имбирных конфет, который дал ему образцы, только почему-то с привкусом пыли.

Лишь после полугода затишья я почувствовала, что жнецы потеряли надежду меня найти. Возможно, решили не тратить силы и ресурсы. Я начала ходить с Нивеном на верхние палубы, и, хотя, в отличие от брата, человеческие друзья меня мало интересовали, я слушала языки, которые раньше встречала только на бумаге, видела людей без корсетов и замысловатых шляп и ощущала запах неведомых специй. Конечно, я всегда знала, что мир огромен, но до этого момента все, кроме Лондона, казалось сказкой. Каждый раз, засыпая, я была уверена, что снова очнусь в катакомбах, вырванная из очередного видения.

Месяцы пролетали в мельтешении рассветов и закатов, в созерцании бесконечного океана за стеклом каюты, усеянном отпечатками пальцев. И пусть это был один из самых скучных периодов моей жизни, если тебе отмерено два тысячелетия, год – не больше чем мгновение. Какое-то время, по мере того как я уплывала все дальше и дальше от Айви, Эмброуза и темной лондонской зимы, эти тихие задумчивые часы, проведенные в одиночестве, казались мне необходимыми. Но чем ближе мы подбирались к Японии, тем чаще я просыпалась по ночам, чувствуя, что мой желудок скрутило. Нивен винил во всем морскую болезнь, но я знала, что он ошибается, тошнота пронизывала меня до самых костей. Сотни лет я мечтала попасть в Японию и вот через пару недель и вправду увижу ее не на фотоснимках или репродукциях, а своими глазами.

Когда последний корабль в нашем долгом путешествии причалил в порту Иокогамы и мы вышли из тесной каюты на берег, я вцепилась в рукав Нивена, опасаясь, что внезапно проснусь.

В Японию мы попали в самом начале осени, когда кончики листьев начинали сохнуть и хрустеть и казалось, весь мир умирает. Лондон состоял из камня и кирпича, Япония же из дерева: дома строились из некрашеного кипариса и сосны и напоминали обнаженные скелеты заброшенных жилищ. Ближе к порту над берегом возвышались прибрежные хижины на деревянных паучьих ножках. Я представила, как эти постройки уползают в море и топят всех своих жильцов.

В другом мире мой дом мог быть именно таким. Наверное, я бы выросла, бегая босиком по берегу, а не по мокрым от дождя булыжникам. Может быть, слово «дом» означало бы запах рассола и точки торговых судов на горизонте, а не вкус угольной пыли в воздухе и дождевые облака над каменными шпилями.

Все, что я видела вокруг, было украденной у меня жизнью. Сонно покачивающиеся на гладких водах порта корабли, отпечатки ног на грунтовых дорогах, идеальный молочный оттенок неба – все это должно было принадлежать мне. По-хорошему Японию мне следовало оценивать глазами не туриста, а коренной жительницы. Нигде в мире мне не стать по-настоящему своей, потому что отец украл у меня родину и насильно поместил в другую страну.

Я так мало знала о своих истоках, но была совершенно уверена, что родилась в Японии, а не в Англии. Как ни пыталась расспросить Эмброуза, тот всегда бормотал что-то невнятное и внезапно уходил по срочным делам в Совет. Только неизменно подтверждал, что моя мать – японка и живет не в Англии.

В ответ на его молчание я стянула несколько библиотечных книг и прочитала, что примерно во время моего рождения сёгун закрыл Японию от остального мира. Жители страны не могли уехать, так же как и шинигами. Но японцы по-прежнему торговали с голландцами, и Эмброуз вполне мог доплыть до Голландии, а затем и до Японии. Это выглядело более правдоподобно, чем сценарий, где моя мать сбежала из родной страны, а потом вернулась понести наказание.

Я никогда не пойму, зачем отец забрал меня, явно нежеланного ребенка. И не пойму, как Эмброуз, обладавший чувствительностью сухаря, поддался чарам шинигами, прекрасно зная, какие последствия ему грозят. Но он был далеко и все равно бы не ответил. Может быть, мама расскажет, когда я ее найду.

Конечно, шансов отыскать ее было мало, но почему-то я не думала об этом всерьез. Я прочла столько человеческих романов о сиротах, о любящих матерях, погибших при родах или от чумы. Но я была не героиней трагической истории, а просто никому не нужной девочкой. Создания смерти умирают не так легко, как люди, поэтому куда вероятнее, что мама отдала меня Эмброузу и отослала прочь. Это было почти двести лет назад – достаточно давно. Может, она успела передумать, или пожалеть, или задуматься о других вариантах.

Чтобы найти маму, в первую очередь следовало добраться до Ёми, Царства вечной ночи.

Нет никаких свидетельств, что хоть один жнец побывал в японском подземном мире. Мне пришлось обратиться к человеческим книгам, где рассказывались японские истории о смерти. Ведь в английских сказках есть часть правды: люди еще с эпохи чумы верят в легенды о мрачных жнецах и вполне правильно ассоциируют их с Хроносом – древним богом времени. Скорее всего, японская мифология тоже основана на реальных фактах.

Самой правдоподобной мне показалась легенда о Ёми – подземном мире, погруженном во тьму. Я уже знала, что шинигами могут управлять светом, им нужна эта сила, чтобы жить в мире темноты. Но даже синтоистские мифы казались странно загадочными. Я нашла там о темном подземном мире только вот что: туда попадали люди после окончания жизненного пути и, отведав пищу Ёми, уже никогда не могли покинуть подземелье. Конечно, на самом деле все будет сложнее. Но как только мы отыщем вход в загробное царство, то найдем других шинигами, которые смогут нам помочь.

Я не была уверена, что мы обнаружим Ёми рядом с Иокогамой, но почти все торговые судна из Китая швартовались именно здесь. Если не управимся сами, то хотя бы постараемся встретить шинигами после заката.

– И куда же нам идти? – спросил Нивен, следя глазами за фазаном, который летел в белом небе, раскинув коричневые крылья.

– Найдем ближайшее кладбище и начнем оттуда.

В конце концов, нам требовалось обиталище мертвых. Логично искать смерть там, где ее в избытке.

Мы ступили на ровную землю, прошли влажный берег и ряд кленов, охраняющих город. Когда я, минуя деревья, отбросила от лица ветку, багряные листья мгновенно высохли и почернели. Внезапный ветер сорвал их, обдав нас мертвой листвой.

Нивен отплевывался от мусора, попавшего в глаза и волосы, но, казалось, не заметил, как внезапно засохли листья. Я вспомнила розу, которую невольно убила на пароме во Францию. Один раз – странность, два раза – закономерность. Кромвель обещал, что смерть найдет меня, и теперь она буквально текла из кончиков моих пальцев. Но если единственным последствием будут несколько мертвых растений, ничего страшного. Возможно, проклятие, которое он наложил, не сможет преследовать меня на другом конце света и со временем ослабеет.

– Рэн? – окликнул Нивен, заметив, что я остановилась. – Ты как?

Я смахнула листья с пальто.

– Нормально, – ответила я, глядя в сторону. Не стоит тревожить Нивена непонятным. Ему и так есть о чем волноваться. – Пойдем.

Несколько рыбаков, выносивших лодки на песок, остановились и уставились на нас. Вполне ожидаемо, ведь мы были в британской одежде, а не в кимоно, как остальные.

Мимо нас прошла стайка женщин под зонтиками, хотя дождем и не пахло. Их кимоно украшали узоры из полосок и хлопковых цветов, а волосы были убраны назад в свободные, но элегантные пучки. Я понятия не имела, как смастерить подобную прическу. Они говорили по-японски, я не совсем понимала слова и вдруг пожалела, что не прилагала больше усилий для изучения языка.

По мере того как мы приближались к городу, толпа росла. Я держалась ближе к Нивену и испуганно подпрыгнула, когда женщина задела мою юбку.

Толпу рассекали мужчины, везущие людей на двухколесных тележках, одна из них чуть не отдавила мне пальцы на ногах. Чтобы не мешать, мы отошли к краю тропинки, что вела вдоль мелководья. Вокруг нас рыбаки тащили тяжелые сети, женщины стояли на коленях перед станками и ткали красную ткань, а дети бегали по улицам, чавкая по грязи деревянными сандалиями.

Я остановилась на перекрестке с главной улицей, на которой густо разместились лавки. Старушки хвалили развевающиеся на ветру шелка, развешанные на прищепках: ало-красные с золотыми цветами, бледно-персиковые с вышитыми изумрудными журавлями. Торговцы держали керамические тарелки с нарисованным пурпурным силуэтом далеких гор. Нас снова окружали двухколесные тележки, теперь с ящиками, и дети с облепленными мокрым песком ногами. В воздухе пахло океаном и копченой рыбой.

Я чувствовала себя как дома. Не в своем доме, но в месте, которое могло быть чьим-то домом. В Лондоне жили многие, но вряд ли хоть кому-то он казался родным очагом.

Навстречу с криком и смехом несся ребенок. Нивен шагнул назад, чтобы уйти с его пути, и чуть не соскользнул с тропинки в воду. Я схватила брата за рубашку, удерживая, мы на мгновение замерли на краю и тут же вдвоем опрокинулись прямо в дорожную грязь. Люди глазели и перешептывались на японском, обходя нас стороной.

– Кажется, мы не очень хорошо вписываемся, Рэн.

Я вздохнула и встала, вытирая руки о юбку.

– Можно подумать, в этой одежде у нас был шанс сойти за своих.

Я с тоской посмотрела на кимоно, которые носили все женщины. Как же мне хотелось вместо едва затянутого корсета и тяжелых юбок облачиться в цветастые ткани, деревянные сандалии и взять бумажный зонтик. Как и в Англии, я стала посмешищем.

– Надо поскорее добраться до кладбища. – Нивен встал около меня, загораживая от прохожих, и чуть не столкнул обратно в воду. Он был прав. Если мы и сможем отыскать смерть и Ёми, то разве что в месте вечного покоя.

Я стукнула брата кулаком по лопатке, чтобы он отошел, и заметила:

– Но я не чувствую притяжения смерти.

Нивен покачал головой.

– Так, может, спросишь у кого-нибудь?

Я оглядела текущую по улице толпу, улавливая обрывки разговоров с интонациями, которых никогда не слышала, слова, которых никогда не учила. Мой язык вдруг будто налился свинцом.

– Давай отправимся дальше вглубь страны, – сказала я, отворачиваясь. – Люди не хоронят покойников на пляжах. Тела слишком быстро поднимаются на поверхность.

– Как скажешь, – ответил Нивен, рассматривая огромного рогатого быка, который тащил по улице повозку с камнями.

Где-то вдалеке прозвучал гонг, вибрация отдалась в земле под ногами. Я понятия не имела, что этот сигнал значил в Японии, но казалось, окружающие прекрасно понимали происходящее.

Все люди, как один, зашевелились быстрее. Улица стала течением, увлекающим вперед. Я ухватилась за пальто Нивена, чтобы нас не разделили прохожие. Мне наступили на юбку, ткань сзади порвалась. Я подобрала подол и потянулась к часам, но тут кто-то врезался в спину Нивена, и мы повалились вперед.

Моя правая нога соскользнула с уступа, мир перевернулся вверх тормашками, и я упала прямо в воду. Поскольку я продолжала держаться за пальто Нивена, он свалился вместе со мной и придавил меня к песку.

Я выползла из-под брата, поднялась на ноги на мелководье и принялась выжимать юбки. После инцидента на корабле всякая любовь к морю у меня пропала. Я сняла туфли и вылила из них воду. Нивен со стоном встал на колени.

– Мои очки! – воскликнул он, шаря в песке.

Над нами по улицам продолжали бежать люди. Гонг ударил снова, звук пронесся по всему побережью.

– Рэн, мои очки!

Я посмотрела вниз. Драгоценные стеклышки лежали в волнах прибоя у самых ног.

– Вставай. – Я подняла очки, стряхнула соленую воду и помахала ими перед его лицом.

Брат схватил их и вытер глаза.

– Что они делают? – произнесла я вслух.

Нивен протер стекла, нацепил их на нос и прищурился сквозь грязные линзы.

– Похоже, заходят… Прячутся?

Он был прав. Толпа значительно поредела. С дальнего конца улицы непрерывно доносилось хлопанье закрываемых дверей. Остались только продавцы, спешно пакующие товары.

Я встала на четвереньки и по грязи выбралась на дорогу, моя одежда промокла насквозь. Нивен спрыгнул следом. Я зашагала по главной улице, теперь уже с легкостью уворачиваясь от редких прохожих.

Город внезапно показался огромным, а пустые дороги – широкими. Повсюду висели гирлянды белых фонарей с красными точками, жутко напоминая тысячи налитых кровью глаз. Небо начало тускнеть, из чисто белого превращаясь в серо-пепельное, кроваво-оранжевое солнце опускалось к горам за завесой облаков.

Я подошла к женщинам, которые лихорадочно складывали в коробки шелковые шарфы, развешенные для продажи, и спешно заносили в дом. Третий удар гонга заставил их подпрыгнуть, как стаю испуганных голубей, и продавщицы стали уже кое-как комкать и заталкивать шелк.

Надо было узнать, что происходит. В конце концов, рано или поздно мне придется с кем-то заговорить. Я набрала побольше воздуха в легкие и шагнула вперед:

– Извините…

Никто не обратил на меня внимания. Одни были слишком заняты упаковкой шелка, который то и дело норовил выскользнуть из пальцев. Другие сворачивали тенты и запирали двери магазинов.

– Беги внутрь, дорогая, – сказала одна из продавщиц, стоя на коленях и стремительно укладывая остатки материи.

Я поняла ее слова не сразу, ведь раньше никто не говорил со мной по-японски. Я выучила фонетический алфавит и попыталась запомнить произношение, насколько это было возможно по учебникам, но бумага не передавала интонации, звучание букв, соединенных в слова.

– Но зачем? – Я опустилась на колени рядом с торговкой. – Почему все уходят?

Женщина помедлила, перебирая пальцами зеленый шелк. Затем оглянулась на других продавщиц, уносящих свои товары.

– Омагатоки, – прошептала она. Слово прозвучало как проклятие, будто слоги резали ей язык. Ее пальцы задрожали. Я не понимала значение, а спрашивать постеснялась. – Так было не всегда, но с каждым годом, с тех пор как на престол взошел новый император, становится все хуже.

– Что становится хуже?

– Ш-ш-ш! – прошипела женщина, снова оглядываясь. – У нас здесь не Токио. Мы – рыбацкая деревня. Все меняется, в порт прибывает все больше иноземных кораблей. Но мы по-прежнему следуем традициям. Мы верим! И знаем, чего надо опасаться.

– И чего же надо опасаться?

Дверь рядом открылась, оттуда выглянула девушка и выкрикнула, по-видимому, имя моей собеседницы, потому что та схватила коробки и встала.

– Заходи внутрь и не показывайся наружу! – сказала она и побежала в дом. Дверь за ней захлопнулась.

Я встала и обернулась к Нивену.

– Они от чего-то прячутся, но от чего – я не знаю.

Глаза брата налились темной синевой.

– Нам тоже надо спрятаться?

Я оглядела улицу: запертые двери, брошенные тенты.

– Пожалуй, но куда?

Нивен не ответил, но встал вплотную ко мне.

– Рано волноваться, – успокоила я его. – Люди пугливы, потому что легко умирают. Но они боятся не того, чего страшимся мы.

– Верно, – сказал Нивен, но в его голосе прозвучало сомнение.

– Идем, нам надо найти кладбище. – Я потянула брата за руку.

Еще не стемнело, но помрачневшее небо и разрастающиеся тени набросили на пустую улицу серый покров. Легкий ветерок колыхал низко нависающие вывески магазинов так, что те касались нас воздушным шелком. Что-то в их прикосновениях казалось слишком нарочитым, слишком нежным.

Я подняла руку и зажгла окружающие красно-белые фонари слабым светом. Хотела рассеять темноту и успокоить Нивена, но эффект оказался обратным. Нарисованные на белом фоне красные круги превратились в демонически-красные зрачки, казалось, будто вся улица вдруг открыла глаза и смотрит прямо на нас.

С дальнего конца дороги донеслось шлепанье деревянных сандалий по грязи.

Глава 6

Ветерок утих, и единственным звуком осталось чавканье деревянных сандалий. За бумажными дверями затихло бормотание прячущихся людей, будто они ушли в другой мир, с которым мы более не соприкасались. Солнце опустилось на зубчатую линию гор, оранжевые отблески сумерек побагровели, зловещий цвет разлился по всему небосклону.

А позади нас в город, спрятавшийся от посторонних глаз, направлялись неторопливые шаги. Что бы ни шло по этой дороге, оно не боялось, как все люди. Это и есть омагатоки?

Нивен начал оглядываться через плечо, но я схватила его и дернула за угол.

– Не надо, – шепнула я. – Не стоит сталкиваться с тем, чего мы не понимаем.

– Ладно, – ответил, прижимаясь ко мне, брат.

За углом позади нас раздался скрип сандалий, более громкий, чем раньше. Песчинки хрустели и лопались под тяжестью шагов.

Я взяла Нивена за рукав и потянула сильнее, оглядываясь по сторонам в поисках приоткрытой двери, гостиницы, церкви или любого другого незапертого места, где мы могли бы спрятаться. Но дома и магазины все меньше походили на жилье и все больше на пейзажи, слишком далекие и нереальные.

Шаги ускорились.

– Рэн?

Глаза Нивена вспыхнули тошнотворным хаосом цветов. Но у меня не было ответов, и он, должно быть, увидел мою беспомощность.

Брат побежал.

– Нивен! – воскликнула я, отпустила мокрые юбки и бросилась за ним.

Шаги тоже побежали, неуклонно приближаясь.

Я сунула руку в карман, вытащила часы и остановила время, успев схватить брата.

От рывка Нивен отшатнулся назад и, тяжело дыша, упал в грязь. Должно быть, он заметил, что я выдергиваю его из временной заморозки, иначе точно бежал бы до самых гор. Брат обернулся, приоткрыв губы, словно собирался заговорить, но вдруг его взгляд остановился на дороге позади меня, лицо посерело.

– Рэн! Что происходит? – прошептал он.

Я медленно повернулась, воображая замороженное временем чудовище у самых своих лодыжек, с распахнутой пастью и когтями, вонзающимися в неподвижный воздух.

Дорога, однако, была пустой.

Колеса телег прочертили по грунту шрамы, заполненные дождевой водой. Не было ничего, кроме столбов, стоящих, как стройные часовые, и размытых туманом далеких холмов.

«Невидимое существо?» – подумала я. В книгах о Японии подобного мне не попадалось, разве что…

У меня внезапно пересохло в горле. Я вспомнила японские истории о привидениях, что читала в детстве, сказки о злых духах, которые разрезают лица ножницами и душат своими волосами. Японцы верят в тысячи разных тварей, приносящих людям несчастья, но я думала, что это городские легенды и детские страшилки, а не часть мифологии, на которой зиждется вселенная.

Но внезапно оказалась в самой гуще детской сказки.

– Кажется, я знаю, что это.

– И что? – спросил Нивен, не отрывая глаз от пустой дороги.

– Вставай. – Я потянула его за рукав. Брат поднялся, опираясь на мою руку, не в силах сдержать дрожь в коленях.

Я вернула часы в карман, и время освободилось. По улице вновь подул слабый ветерок, взметнув пыль. Шаги остановились.

Я медленно отошла в сторону, уступая дорогу, и потащила за собой Нивена.

– Прошу вас, проходите, – сказала я по-японски в пустоту.

Какое-то мгновение все было тихо. Даже ветерок застыл, улица стала подобна снимку. Прямо перед нами снова послышался звук шагов, сначала приближающихся, потом уходящих все дальше и дальше в сторону гор.

– Что это было? – еле выговорил Нивен, в любой момент готовый пуститься в бегство.

– Бэтобэто-сан, – ответила я, выводя брата обратно на дорогу. Пора искать кладбище, особенно теперь, когда я знала, что за нами шло.

– И кто такой этот Бэтобэто-сан?

– Ёкай, – пояснила я, стараясь ради Нивена говорить спокойно и в то же время сосредоточиваясь на поисках притяжения смерти. – Я думала, он – выдумка, но, похоже, этот дух и вправду существует. Бэтобэто-сан пугает путешественников, пока те не уступят ему дорогу.

– А что, есть и другие ёкаи?

Я посмотрела вдоль улицы, медля с ответом. Я читала о добродушных ёкаях, таких как Бэтобэто-сан, которые являлись в виде преграждающих путь белых стен или разумных метел, сметающих осенние листья. Но также читала о ёкаях с голодными челюстями на затылке, об изуродованных туловищах, которые бежали за вами на руках, о демонических детях, рожденных из опавших листьев и дождевой воды. Если Бэтобэто-сан реален… то все они тоже настоящие?

– Рэн? – позвал Нивен, паникуя. Ему не нужен был ответ, мое молчание сказало все. – Они опасны?

Хотелось бы мне его успокоить, но врать брату я не могла.

– Одни опасны, другие нет, – ответила я, изо всех сил стараясь говорить легкомысленно.

Важнее был вопрос, смогут ли они убить нас? Я не знала, как в Японии устроена структура власти среди созданий смерти. Вряд ли добропорядочное существо, вроде Бэтобэто-сан, может прикончить жнеца, но как насчет других ёкаев?

– Люди не стали бы прятаться только из-за Бэтобэто-сан. – Голос Нивена дрожал. – Наверное, поблизости бродят ёкаи похуже.

Я остановила брата.

– Нивен, мы – жнецы! – Иногда стоило напоминать, что он сотворен не из плоти и крови, а из смерти и времени. – Мы не боимся детских сказочек! Пусть сами боятся!

– Но они же пытаются напугать нас до смерти, Рэн!

Поток осеннего воздуха пробежал по улице. Мои замысловатые косы начали расплетаться, я стала распутывать их и распускать локоны, наслаждаясь тем, как они отросли после нападения Айви.

– Пусть только попробуют.

Я распустила последний узел и отпустила волосы на волю ветра.

Мы шли в тишине, пока притяжение смерти не усилилось, далекая гравитация недостижимой звезды тянулась к нам, чтобы приманить поближе.

– Сюда. – Я указала на улицу, где качались вывески торговцев, словно фиолетовые и синие цветы, испещренные штрихами кандзи.

– Я тоже чувствую, – кивнул Нивен.

Когда мы приблизились к кладбищу, небо совсем потемнело. На горизонте еще алела узкая полоска, но тени домов сгустились. Все вдали расплылось, будто побережье с кораблями было лишь игрой воображения.

Вскоре я увидела каменные ворота кладбища. Надгробия, торчавшие из земли, точно кривые зубы, тянули к себе. А потом в воротах блеснул свет.

На страже стояла молодая женщина с красным пионовым фонарем в руке. Вокруг тонкой фигурки трепетало кимоно цвета грозовых туч, расшитое летними цветами. Издалека было трудно разглядеть ее лицо, если не считать отблеска фонаря в глазах.

Брат не замедлил шаг, но, пока мы шли вперед, положил мою руку себе на локоть, безмолвно прося не отпускать его. Чем ближе мы подходили к воротам кладбища, тем сильнее в воздухе ощущался запах смерти.

Женщина не отрывала от нас глаз. Когда мы остановились перед ней, фонарь осветил нежное молодое лицо. Хотя она не загораживала вход, что-то заставило меня застыть. Я могла с уверенностью предположить, что все встреченные в этот час не были людьми, но, пока незнакомка сохраняла человеческий облик, сложно было оценить, насколько она опасна.

Вместо того чтобы заговорить, девушка уставилась на Нивена. Не с тем нездоровым восхищением людей, которые случайно заметили северное сияние в его радужках. Не с похотью и даже не с любопытством. Она лихорадочно всматривалась в моего брата, словно мысленно вскрывала череп и изучала содержимое. Нивен выдержал взгляд незнакомки, огоньки в его радужках закрутились быстрее, мигая синим, фиолетовым, изумрудным и снова синим в панике, понятной только мне.

– Немного найдется смельчаков, которые осмелятся прийти сюда в пору омагатоки, – наконец произнесла девушка.

Нивен непонимающе воззрился на нее.

– Нам так и сказали, – ответила я на японском, скрещивая руки на груди. – И что же такое омагатоки?

Незнакомка оторвала взгляд от Нивена и посмотрела на меня так, будто хотела живьем содрать кожу и переломать кости.

– Час между днем и ночью, когда истончается граница, разделяющая реальности. Когда небо краснеет и наружу выходят духи, – ответила она.

«Это все объясняет», – подумала я, а вслух сказала:

– В любом случае мы просто идем мимо.

– Никто не может просто пройти мимо этого места, – парировала девушка.

С ее уха спустился паук, болтаясь на серебристой паутине, как серьга. Нивен скривил губы, его рука напряглась.

– Попытаетесь остановить нас? – Я даже не скрывала нетерпение.

Незнакомка склонила голову и смерила меня взглядом сверху вниз.

– Можете войти, если хотите, – сказала она, – но дальше вы не пройдете.

Второй паук пробежал по ее щеке и вниз по шее до ключицы.

Нивен застыл, следя за ним с плохо скрываемым ужасом.

– Что она такое? – спросил брат скорее сам себя.

– Препятствие, – ответила я.

Незнакомка обернулась к Нивену и улыбнулась, ее губы растрескались тонкими черными линиями.

– Я ждала вас, – сказала она.

Но Нивен почти не понимал японского, поэтому не ответил. Очередной паук выбрался изо рта девушки и прополз мимо красных губ, оставляя крошечные алые крапинки на подбородке. Незнакомка протянула руку и коснулась лица Нивена. Я бы вырвала ее запястье, не будь движение таким нежным.

– Ты же не сбежишь, как все остальные, правда? – произнесла девушка и ласково провела по щеке брата черными ногтями. Пальцы коснулись его ресниц и губ.

– Нивен? – позвала я.

Она же не гипнотизирует его?

Мой голос вывел брата из транса. Взгляд Нивена метнулся ко мне, затем на бледные пальцы с черными ногтями у самых его губ.

– Полагаю, вам лучше убрать руку, – сказал он голосом жнеца, вежливым, ведь это был Нивен, но неоспоримо авторитетным. Дрожащие ладони брат на всякий случай незаметно сунул в карманы, поближе к часам.

Не знаю, поняла ли она, но отдернула руку от его лица, оставив на губах прозрачные нити, тянувшиеся к кончикам ее пальцев. По паутине пополз паук, медленно приближаясь к щеке. Нивен замер, проследил за нитями, ведущими к ладони девушки, затем вперился в восемь красных глаз паука, висевшего перед ним.

Паук сделал еще один шаг, и вся решимость Нивена рухнула. Он панически взвизгнул, сорвал паутину с лица и швырнул на землю. Та резала, будто тонкое стекло, и пачкала ладонь кровью.

Девушка нахмурилась и издала странный щелкающий звук. Я окончательно взбесилась.

– Ты что себе позволяешь? – рявкнула я, ступая вперед.

Мои слова, произнесенные на языке смерти, нарушили священную тишину кладбища, черные вишневые деревья затрепетали. Я не для того целый год путешествовала среди людей, чтобы со мной забавлялось какое-то насекомое.

При звуке моего голоса с волос девушки слетело множество пауков. Она отступила, ее позвоночник вытянулся, а пальцы скрючились когтями.

– Ты смеешь кричать на меня? – процедила незнакомка. – Я не отвечаю чужеземцам.

– Ты отвечаешь самой смерти, – сказала я, и от моих слов умирающие листья сорвались с ветвей.

Руки девушки вытянулись из рукавов кимоно, ногти заострились.

– Твоим чужеземным богам здесь не место, – ответила она, и на сей раз клыки нависли над ее нижней губой.

«Твоим чужеземным богам». Даже сейчас девушка не сообразила, кто перед ней. Жнецы, глядя на меня, видели лишь шинигами, а это чудовище замечало только чужестранку. Я пересекла весь мир, чтобы обрести уважение себе подобных, как же она посмела заявить, будто мне здесь не место?

Я могла оторвать ей конечности, как это делают дети с беспомощными насекомыми, раздавить ее каблуком и растереть в пыль. Могла уничтожить, ведь мы теперь были не в Англии и никто не смел остановить мою карающую руку.