Текст книги "Когда я тебя потеряла"

Глава третья
Молли

Июль 2015 года

Лео очнулся после обеда. На этот раз, как только он приоткрыл глаза, стало ясно, что он находится в сознании. Когда я бросилась к нему с очками, его рука коснулась моей руки. Прикосновение показалось мне каким-то неловким. Я поняла, что ему не нравится то, что очки ему на нос надеваю я, а не он сам. Я улыбнулась про себя. Лео оставался все тем же упрямым, независимым человеком, которого я знала и любила.

– Привет, Лео, – мягко произнесла я.

– Привет, – прохрипел он.

Меня поразили глухота его голоса и непривычная сухость слов. Лео с шумом выдохнул воздух. На секунду его глаза закрылись. Руки переместились от лица к горлу.

Приоткрыв глаза, он прохрипел:

– Горло болит… Есть вода?

– Не знаю.

Я отчаянно жала на кнопку, вызывая медсестру. Тотчас же послышался звук приближающихся шагов. В палату вошла Альда. Среди медсестер она была одной из самых молоденьких, а еще Альда немного говорила по-английски. Ее темные брови при виде Лео поползли вверх. Девушка улыбнулась мне и захлопала в ладоши.

– Он очнулся!

За недели, проведенные в Риме, я лишь немного продвинулась в изучении итальянского, зато стала экспертом, вычленяя английские слова из мешанины ее ужаснейшего акцента.

– Он говорит, – сказала я.

Только сейчас я в полной мере осознала, насколько это удивительно и замечательно. Я ощутила, как слезинка катится по моей щеке. Я смахнула ее тыльной стороной ладони, впрочем, расстраиваться мне не стоило. Когда дело касалось его собственных чувств, Лео проявлял поразительную беспомощность. Слезами пронять его никогда не удавалось. Проведя большую часть взрослой жизни в зонах военных действий, он привык к страданиям.

– Можно воды? – попросил Лео.

Альда с жаром закивала головой.

– Ах, мистер Стефенс, я гляну. Как хорошо! – воскликнула медсестра и исчезла в дверном проеме.

– Где я?

Лео снова перевел взгляд на меня.

– Мы – в Риме, Лео.

– Нет, – возразил он. – Я – в Ливии.

– В Ливии? Нет, ты был аккредитован в Сирии, а потом, после автомобильной аварии, тебя оттуда эвакуировали на вертолете. Ты не помнишь?

– Нет, нет…

Лео отрицательно покачал головой, но это движение, по-видимому, вызвало у него боль. Он вздрогнул. Рука метнулась к голове. Я бросила взгляд на часы и поняла, что пришло время ему принимать лекарства.

– Ты серьезно пострадал. Ничего удивительного нет, что ты перепутал, – тихо произнесла я, пока мои пальцы проворно набирали на мобильнике групповое сообщение, адресованное друзьям и родным, оставшимся дома: «Лео очнулся и разговаривает. Он растерян, амнезия, но он очнулся и говорит!!!»

Нажимая на кнопку, чтобы отправить сообщение, я ощущала себя триумфатором. Теперь я была уверена, что у него все будет хорошо. Я просто знала это. Лео Стефенс всегда смеялся над чужими ожиданиями в отношении себя.

– Ничего я не путаю. Со мной все хорошо… Только голова болит, – произнес Лео.

Когда он посмотрел на меня, брови его сошлись на переносице. Он пошевелился на койке и слегка повел правым плечом, в которое он получил ранение четыре года назад. Может, его тревожила эта рана?

– Я был в Ливии. Я помню…

– Сейчас это неважно, – произнесла я настолько мягко, насколько могла.

В Сиднее было уже поздно, но, несмотря на это, экран моего мобильного телефона постоянно светился – начали приходить сообщения от людей, отвечающих на мое хорошее известие. Внезапно Лео сердито вздохнул. Моя радость немного омрачилась при виде такого его высокомерия.

Не стоило удивляться тому, что Лео, выйдя из комы после серьезной травмы головы, все еще думает, что знает лучше меня, что с ним случилось. Пожалуй, как раз то обстоятельство, что Лео всегда точно знал, что происходит в его голове, привлекало меня к нему и в то же самое время сводило меня с ума на протяжении всего нашего брака.

– Почему ты здесь, кстати? – спросил он, а я не сдержалась и посмотрела на него с укоризной.

– Ты серьезно, Лео?

Насупившись, он покачал головой, и вдруг лицо его исказил приступ боли. Я постаралась сдержать растущее раздражение. Вопрос был справедливым, но, господи, почему он не может вставить куда-то в свою речь «спасибо, что прилетела»?

– Я не хотел… – откашлявшись, продолжил он, – извини.

– Просто было бы неправильно оставить тебя одного, – спустя несколько секунд пояснила я. – Если хочешь, я могу уйти.

– Ты теперь здесь живешь?

– О чем ты? – бросив мобильник в сумочку, я склонилась к нему, проясняя ситуацию. – Спрашиваешь, живу ли я в Риме? Нет, конечно же, не живу. Я осталась в Сиднее.

– Ну…

Лео еще раз кашлянул. То, что ему неловко, я поняла, когда он постарался не смотреть мне в глаза.

Он уставился на потолок, потом взглянул на меня и произнес, тщательно выговаривая слова:

– Спасибо… просто…

– Анна не смогла прилететь, Лео, – мягко сообщила я ему.

Его мать просто застыла на месте, когда ей сказали, что придется лететь. Мне не удалось уговорить ее сесть на самолет, не помогло даже то, что у Лео было немного шансов выкарабкаться. Я не хотела говорить об этом Лео. Поведение матери наверняка заденет его за живое. Пришлось солгать.

– Она хотела, но Терезе без нее не обойтись. Ей совсем непросто с мальчиками, а мы не знали, сколько времени понадобится. Ну, а Эндрю… он очень занят делами в центре. У него с Тобиасом уйма дел, особенно пока я здесь, поэтому мы не смогли оба прилететь…

Я продолжала молоть чушь, пока не заметила, как расширились глаза Лео и как оторопело он на меня смотрит. Я быстро мысленно «просмотрела» произнесенные мною слова, но, признаться, не поняла, в чем тут дело. Хотя и было ясно, что Лео разочарован тем, что, помимо меня, никого в палате нет, удивляться этому не следовало. Его семья – люди замечательные, но никто из них не мог позволить себе, бросив все, торчать у изголовья его больничной койки.

– Лео! Что с тобой?

Я бросилась к койке, намереваясь прикоснуться к руке мужа, но он отдернул ее. Я понимала, отчего так, но все равно было обидно. Я села, выпрямилась и отвернулась, надеясь, он не заметил, как сильно задел меня за живое.

– Можно вызвать медсестру? – с трудом произнес Лео.

Я решила, что ему плохо, и порывисто нажала на звонок.

– Что такое, Лео? Можешь сказать, где у тебя болит?

Лео отвернулся к двери. По его лицу скользнуло облегчение, когда в дверях появился другой человек… медбрат. Я тоже обрадовалась, так как Эдмондо прекрасно говорил по-английски. Он принес Лео болеутоляющее и большой стакан воды.

– Извините, что замешкался, мистер Стефенс. Мы должны были разобраться с врачом, можно ли вам начать принимать жидкости орально. У вас все хорошо?

– Да, спасибо… пожалуйста… – Лео взглянул на меня и откашлялся. – Могу я поговорить с ним наедине?

Я понимала, что это не лишено смысла, а еще напомнила себе, что Лео имеет право на личное пространство, вот только прочитанная самой себе лекция не помогала. Обида не ушла, зато росло раздражение. Я почти две недели просидела у его постели, Лео очнулся и сразу же попросил меня уйти. Неблагодарный!

– Хорошо, – поднимаясь, произнесла я.

Но, прежде чем сделать хотя бы шаг, я бросила на Лео убийственный взгляд на случай, если он каким-то образом не обратил внимание на мой резкий тон. Когда я дошла до двери, Эдмондо удивленно посмотрел на меня. Хотела бы я знать, что он обо всем этом думает, насколько странным ему кажется происходящее.

Меня смущало то, что наши личные отношения могут в самом ближайшем будущем стать достоянием персонала больницы. Лео сказал бы, что все это чушь, что я страдаю от хронической потребности в одобрении. Он, пожалуй, прав: я стыжусь неясно вырисовывающегося неодобрения медперсонала, хотя они еще даже не знают правду о нас.

Я вышла из палаты, но остановилась невдалеке от двери так, чтобы слышать их разговор. Лео, быть может, хочет побыть наедине, но он перенес серьезную травму головы и, нравится это ему или нет, я до сих пор являюсь его женой и его единственной опорой и поддержкой в Риме. Пока я не удостоверюсь, что с ним все будет в порядке, я никуда не улечу.

– Как вы себя чувствуете, мистер Стефенс?

Я услышала звуки шагов, зажужжал моторчик – это медбрат менял угол наклона койки.

– Нормально…

Воцарилась тишина. Послышался плеск воды, которую пил Лео.

– Сколько я уже здесь лежу?

– Почти две недели, – ответил Эдмондо.

Послышался стук пальцев по клавишам. По-видимому, медбрат набирал на компьютере свежую информацию о состоянии больного.

– У меня черепно-мозговая травма?

– У вас в черепной коробке – трещина.

– У меня поэтому болит горло?

– Это из-за аппарата искусственного дыхания. Со временем вам станет легче.

– Мне трудно говорить.

– Вы попали в очень серьезную передрягу, мистер Стефенс. Я удивлен, что вы вообще в состоянии разговаривать.

– Молли… Она здесь давно?

Я прикусила губу. Сколько же холодности в голосе Лео! Как же до такого дошло? Я пролетела полмира, чтобы быть рядом с ним. Ведь я заслужила хотя бы немного тепла!

– С самого начала, сэр. Она прилетела на следующий день после того, как доставили вас.

– И… вы не знаете, зачем ей это?

– Что, мистер Стефенс?

– Почему она здесь? – спросил Лео.

В его голосе звучало нетерпение. Я нахмурилась и ближе придвинулась к двери, не уверенная, правильно ли я все расслышала. Уж что-что, а понять, почему я прилетела, Лео должен. Как бы там ни было, а я-то знала, что, случись со мной подобное, муж так же моментально примчался бы.

– Вы знаете, кто она? – спросил Эдмондо.

– Разумеется. Ее зовут Молли Торрингтон, – ответил Лео.

Я заметила, что он уже избавился от «Стефенс», и покраснела. Бедный Эдмондо! Мне бы следовало, по крайней мере, его предупредить.

– Я знаю, кто она, но не понимаю, почему она здесь.

– Назовите, пожалуйста, свое имя, мистер Стефенс.

– Я знаю, как меня зовут.

– Сделайте мне одолжение, сэр.

– Леонардо Дэвид Стефенс.

– А когда вы родились?

– 10 марта 1975 года.

– Вы знаете, какой сегодня день?

– Сколько времени я пробыл в коме?

– Полторы недели, сэр.

Лео не колебался и ответил на вопрос медбрата вполне уверенно:

– Сейчас февраль.

Заслышав ответ, я едва сама не засомневалась. Я, конечно, очень устала и немного сбилась со счета дней, но сейчас уж точно не мог быть февраль.

– А год?

Запало молчание, и, чем дольше оно становилось, тем большее волнение я испытывала.

А потом Эдмондо мягко пояснил свой интерес:

– Пожалуйста, окажите мне любезность, мистер Стефенс. Я просто следую заведенному порядку в случае, если кто-то получил серьезную травму.

– Сейчас 2011 год, – нетерпеливо вздохнув, произнес Лео.

Я ждала, что Эдмондо его поправит, но медбрат лишь продолжал стучать пальцами по клавишам. Затем скрипнула панель клавиатуры. По-видимому, Эдмондо вернул клавиатуру на место под компьютер.

– Почему бы вам сейчас не отдохнуть? – предложил Эдмондо. – Скоро вас навестит доктор.

– Я, признаться, не знаю, что и думать, – произнес Лео. – Я ее почти не знаю. Она свободно говорит о моей семье. Все это как-то неправильно.

– Я попрошу ее подождать снаружи, пока мы разберемся, в чем дело.

Мое сердце забилось чаще. Я услышала звук приближающихся к двери шагов Эдмондо. Ко времени, когда он вышел в коридор, меня всю трясло.

– Слышали? – тихо принялся вычитывать меня медбрат, прикрыв за собой дверь.

– Что такое? О чем он говорит?

– Он перенес сильнейшую травму и сейчас ничего не понимает. Это нормально.

– Нормально? – не веря собственным ушам, произнесла я.

– Ну, возможно, не вполне нормально, – задумчиво произнес Эдмондо, – но ничего неожиданного в этом нет. Врач его осмотрит.

Спокойствие Эдмондо раздражало. Я не могла спокойно стоять на одном месте. Я ощущала напряжение от макушки до самых кончиков пальцев ног.

– Можно провести осмотр быстрее?

– По-моему, Крейг Уокер сейчас в больнице, Молли. Я попрошу его визуально осмотреть больного, как только он сможет. Ладно? Лео сейчас не совсем отдает отчет в том, что происходит, поэтому будет лучше, если вы подождете в коридоре.

Крейг Уокер был американским специалистом, работавшим в отделении интенсивной терапии. Для меня он был даром богов, так как часто приходил осматривать Лео. Иногда, по окончании своей смены, Крейг задерживался, чтобы объяснить, что же происходит. Я нервно расхаживала в коридоре, поджидая его, когда ко мне подошел Крейг и поздоровался так, словно я была родственница, с которой он не виделся очень давно.

– Эдмондо все вам рассказал?

– Да, – ответил он.

Подмышкой у него была зажата папка-планшет. Врач показал мне опросный лист, прикрепленный к ней зажимом.

– Сейчас я произведу визуальный осмотр Лео, а вы прогуляйтесь, подышите свежим воздухом, купите себе что-нибудь поесть. Это займет некоторое время.

***

Прошло больше часа, прежде чем Крейг вышел из палаты Лео. Я не пошла гулять, не стала ничего есть, а сидела, вся на нервах, на лавке в коридоре. С мрачным видом врач тихо прикрыл за собой дверь.

Присев рядом со мной на лавку, он мягким голосом спросил:

– Как вы, Молли, держитесь?

– Держусь, со мной все в порядке. А он? Лео выздоровеет?

– Ну, будем надеяться на лучшее. Я обнаружил несколько отклонений от нормы. Во-первых, проблемы с моторикой нижней части тела. Он немного… разнервничался по этому поводу, но я бы из-за этого слишком не тревожился. В самом начале такое бывает.

– Он сможет ходить?

– Боюсь, пока об этом речь не идет, – принялся объяснять Крейг. – Я пока ограничился предварительным осмотром. Понадобится определенное время, чтобы точно сказать, каково его состояние. Лео не утратил чувствительности в ногах, но не может контролировать свои мышцы. Способность к моторике существенно ограничена. Я не хочу зря тревожить вас, пока мы не узнаем о его состоянии больше. Существует много поводов к осторожному оптимизму. Прочие его физические показатели остались в норме. После реабилитации мы сможем со всем справиться.

– Он будет передвигаться в инвалидной коляске?

– Пока что да.

Подумав немного, я отрицательно покачала головой так, словно имела возможность отказаться от подобной перспективы. Нет, спасибо, Лео не любит яичницу-болтунью… Нет, спасибо, он не читает бульварные газеты. У вас есть серьезная пресса? Мне хотелось сказать: «Нет, спасибо, но он не сможет жить прикованным к инвалидному креслу. Не могли бы вы его вылечить?» Лео – журналист-международник. Его специализация – репортажи из горячих зон военных действий. Он не сможет работать, сидя в инвалидном кресле. Он – фанатичный приверженец физической культуры, а в свободное время работает тренером карате. Лео живет в трехэтажном доме. Его любимый кабинет – на верхнем этаже, а спальня – на втором. Как он будет жить в своем доме, если не сможет встать с кресла? Ничего не получится. Нет выхода из сложившейся ситуации, как нет и слов, которые смогли бы смягчить убийственный эффект этой новости для Лео.

– Он приспособится, Молли, – тихо сказал Крейг. – Вы тоже привыкните. Существуют высокие шансы на то, что правильно подобранное лечение и тяжелая работа по реабилитации вернут ему форму. Пожалуйста, не пугайтесь пока.

– На его месте я бы смогла жить полноценной жизнью, но Лео не сможет.

– Со временем станет видно. Вы можете рассчитывать на всеобъемлющую помощь и поддержку.

Я потерла сжатыми в кулачки руками себе глаза и вздохнула, но потом вспомнила, что это еще не все.

– А остальное? Он считает, что сейчас 2011 год.

– Пожалуй, в его случае мы имеем дело с частичной ретроградной амнезией. Лео ранили во время гражданской войны в Ливии?

– Да, в плечо.

– Это последнее его воспоминание. Лео думает, что в него стреляли сегодня утром, а теперь он очнулся, – сказал Крейг. – Вы не были с ним знакомы в 2011 году?

Я знала Лео, когда была еще девчонкой, но у меня не было сил все это объяснять врачу, поэтому я лишь кивнула.

– Мы встретились сразу же после его ранения…

Я попыталась вспомнить, какими могут быть последние воспоминания Лео обо мне, и осознала, что до его ранения последний раз мы виделись на похоронах Деклана. Ничего удивительного, что мужа удивило мое появление возле его постели.

– Вы ему сказали?

– Да.

– А что он?

Крейг сочувственно улыбнулся.

– Он мне не поверил. Мне пришлось через Гугл отыскать ваши совместные фотографии, сделанные папарацци. Лео сказал, что ему надо подумать. Подозреваю, он считает, что все мы его разыгрываем.

– Господи, – простонала я, массируя себе лоб. – Разве это все не усложняет? Я для него теперь словно чужой человек.

– Не паникуйте раньше времени, – тихо произнес Крейг, а я пожалела, что не начала подсчитывать, сколько раз он сказал эту фразу с момента моего появления в больнице. Не исключено, что общий счет сейчас измерялся бы не одной сотней.

– Завтра или послезавтра его и так должны были направить на всестороннее неврологическое обследование, но я постараюсь ускорить дело. В любом случае, подобного рода амнезия обычно проходит. Будем надеяться на то, что память скоро к нему вернется, а пока надо, чтобы больной не волновался, а все свои силы тратил на выздоровление. Договорились?

– Что мне ему можно рассказывать?

– В ближайшее время ему постоянно будет хотеться спать, поэтому вам не стоит беспокоиться и спешить. Если будет задавать вопросы, отвечайте, но не пытайтесь заставить его все вспомнить. Просто старайтесь вести себя непринужденно, дайте ему время самому все вспомнить.

– Ладно, – вздохнув, согласилась я.

Слишком много ради того, чтобы вернуть Лео домой и жить своей жизнью.

– По-моему, хуже, чем теперь, и не придумаешь.

– Ах, Молли, – рассмеявшись, Крейг несколько покровительственно погладил меня по спине. – Иногда все бывает намного хуже, уж поверьте мне на слово. Надеюсь, это единственные ваши неприятности.

***

По его совету я всеми силами старалась не паниковать, но удавалось мне это из рук вон плохо. Силы окончательно меня покинули. Я заставила себя вернуться в палату Лео и была рада, найдя мужа уже спящим.

Я понятия не имела, о чем мне с ним говорить. Как можно отвечать на вопросы, которых у Лео наберется немало, и в то же самое время стараться, чтобы ответы его не взволновали? Лео знает, кто я такая, но понятия не имеет, кем мы были. Как можно адекватно описать человеческие отношения, особенно такие сложные, какие у нас? Мы встретились, влюбились, женились, а потом…

А потом было самое худшее, эти последние тяжелые месяцы нашего совместного существования. Жизнь стала сложной, ужасно запутанной, и наконец, после всего напряжения, после всех стрессов его амнезия стала последним ударом в этот самый худший период в моей жизни.

Узнай Лео, как мне сейчас себя жалко, он бы наверняка раскричался: «О чем ты говоришь, Молли? В Сирии от голода умирают дети! Ты как-нибудь переживешь несколько недель вдали от меня!» Я постаралась успокоиться и рационально все оценить. Надо себя держать в руках. Я утешила себя тем, что налицо положительная тенденция. Несмотря на все случившееся, Лео остался жив. Он может двигаться… более-менее, а еще он может разговаривать. После аварии все могло кончиться намного печальнее.

Я задремала, сидя рядом с Лео, когда меня разбудил приглушенный шум. Поспешно открыв глаза, я увидела, как Альда, стоя у койки, ставит поднос на подвижный столик.

– Я чувствую себя лучше с каждым разом, как просыпаюсь, – услышала я тихий голос Лео.

– Это хорошо, мистер Стефенс.

– Пожалуйста, зовите меня Лео. А ваше имя – Альда?

– Si[1]1
  Да (итал.).


[Закрыть], Лео, – подтвердила Альда.

Я осталась сидеть в кресле, наблюдая за происходящим со стороны, не уверенная, что мне делать. Подойти ли мне к койке, или Лео хочет, чтобы его оставили в покое? Тот медицинский уход, которому муж подвергался в последние недели, нельзя было назвать не роняющим его достоинство. К счастью, Лео ничего об этом не знал. Его память теперь представляла собой довольно уязвимое место, исследовать которое следовало со всей возможной осторожностью.

– Я ужасно хочу пить и есть, – произнес Лео.

Альда засмеялась.

– Вы уже две недели ничего не ели и не пили. Я не удивлена, – улыбаясь, медсестра разорвала упаковку. – Мне вас покормить?

– Нет, господи, не надо! – Лео взял ложку из рук Альды. – Может, я не могу двигать ногами и не помню, какой сейчас год, но покормить себя я уж как-то смогу.

Он посмотрел в мою сторону, и наши взгляды встретились. Сколько же бесценных часов я потратила, глядя в эти красивые карие глаза! Я отчетливо помнила то чувство, которое возникало у меня, когда мы только-только начали встречаться. Я тонула, терялась в воспоминаниях, меня охватывал блаженный восторг первооткрывателя, когда, глядя в эти глаза, я оказывалась в совершенно другом, новом для меня мире. Лео тогда был для меня целым неведомым миром, о существовании которого я даже не догадывалась до тех пор, пока с ним не познакомилась поближе. Когда я вот так глядела ему в глаза, этот интимный мир его души становился и моим миром.

Сейчас, впрочем, все было по-другому. Моменты интимной близости душ вконец исчезли из нашей жизни еще в прошлом году. Я даже забыла, когда мы в последний раз подолгу смотрели друг другу в глаза. Теперь наши взгляды скользили мимо, и в них читалось презрение. Видя лишь открытость и любопытство в его глазах, я испытала болезненное желание притвориться, что все вернулось на круги своя, хотя бы временно. При этой мысли я почувствовала себя виноватой, словно я хочу воспользоваться уязвимостью мужа даже тем, как сейчас на него смотрю.

Я опустила глаза и только тогда произнесла:

– Привет.

– Привет, Молли, – тихо произнес он.

Мы замолчали. Альда толкнула маленький подвижный столик так, чтобы он завис над коленями Лео, лучезарно мне улыбнулась и вышла из палаты. Я осталась наедине с моим мужем. Нельзя отрицать, что я настолько разнервничалась, что не просто не могла здраво думать, но и понятия не имела, как мне теперь себя вести. Я встала и тут же пожалела об этом. Мне не хотелось идти к койке Лео и еще больше тревожить его. На секунду замерев, я чуть подалась вперед, но, поколебавшись, отступила на шаг назад и выпрямилась. Сжатые в кулаки ладони остались прижатыми к бедрам. Я ждала, чтобы первый «шаг» сделал Лео.

– Извини, – вдруг произнес он, – за то, как повел себя раньше. Это было вчера или сегодня?

– Несколько часов назад. Не стоит извиняться, не за что… серьезно, – мой язык заплетался, пока я торопилась его утешить. – Ты ничего о нас не помнишь?

Муж отрицательно покачал головой.

– Это, должно быть, было для тебя сильным ударом?

– И до сих пор сводит меня с ума, – тихо произнес он.

Я слышала дрожащую в его голосе неуверенность. Он до сих пор сомневался, что мы говорим ему правду. Я подошла к небольшому столику, стоящему у его койки, потянулась за своей сумочкой, залезла в нее и выудила оттуда паспорт. Раскрыв документ, я присела поверх одеяла возле его бедра.

– Видишь? Молли Торрингтон-Стефенс, – я показала ему надпись рядом с обязательной в таком документе, совсем неудачно выполненной фотографией, а потом подняла левую руку, привлекая его внимание к моим кольцам. – Это ты должен помнить. Обручальное кольцо твоей бабушки. Камень заменен, так как там была трещинка, но общий вид тебе знаком.

Лео молча взирал на кольца, которыми были унизаны мои пальцы. Мы никогда не говорили об этом, так как Лео никогда не плачет и не любит слез, но в тот памятный день нашей свадьбы, когда он надевал кольцо на мой палец, я заметила слезы в его глазах. Мы принесли друг другу счастье, по крайней мере, в тот день. То было счастье, которое постоянно растет, возвышая человека, счастье, способное поглотить всякого, кто его испытывает. То был самый счастливый день в моей жизни.

Несмотря на все то, что случилось после, мысль, что память о том времени, когда мы были вместе, может не вернуться к Лео, была невыносима. Мы отлично подходили друг другу, по крайней мере, в течение некоторого времени. Я взглянула на Лео. Муж не отрывал глаз от паспорта. По выражению его глаз нельзя было определить, о чем он думает.

– Если это правда, почему у меня на пальце нет обручального кольца? – вдруг спросил он.

– Осталось дома, – ответила я.

Его кольцо было серебряным, как мое, очень простенькое, всего лишь с одной линией, выгравированной посередине. Линия без начала и конца. Он сказал мне об этом, когда мы смотрели на наши руки в первые благословенные часы сразу же после свадьбы. Но это воспоминание тотчас погасло, уступив место мыслям о том, при каких обстоятельствах я видела кольцо Лео в последний раз. Я вошла в ванную комнату и принялась открывать навесные шкафчики в поисках косметики, которую я забыла прихватить, когда собирала вещи. И вдруг как сильнейший удар ниже пояса – я заметила кольцо! У меня перехватило дыхание. Я присела на небольшую мыльницу, отлитую в широком бортике ванны, не обращая внимания на то, что сижу в небольшой лужице мыльной пены. В ту ночь я несколько часов подряд убеждала себя в том, что Лео оставил кольцо случайно. Было немыслимо, чтобы он так быстро пожелал избавиться от него.

– Значит, я снял его прежде, чем поехать в Ливию, – запнувшись, он себя поправил, – в Сирию… для сохранности?

Я понимала, что должна сказать ему правду, но сейчас время было явно неподходящим. Я понятия не имела, как Лео себя поведет.

Я все мешкала, обдумывая, как лучше себя повести, и тогда Лео продолжил, не дождавшись моего ответа.

– Нет, – энергично качая головой, произнес он.

Я видела, как лицо его морщится от нахлынувшей на него боли. Он поднял глаза и окинул меня пытливым взглядом.

– Такого не может быть. Не вижу в этом смысла. Что на самом деле происходит?

Скромно сидя на его кровати, я при этом всеми силами избегала любого прикосновения к собственному мужу. Я постаралась замедлить бег мыслей, чтобы суметь убедительней ответить. Трудно было признаться в том, что наш брак потерпел неудачу, признаться тому, кто не до конца поверил в то, что мы вообще были когда-то женаты.

– Долго рассказывать, – сказала я, – но когда ты вспомнишь, то и сам все поймешь. С какой стати мне тебе врать? Зачем бы я находилась здесь, если я говорю неправду? Что же до года… – я подняла паспорт и показала его мужу. – Ты думал, что сейчас 2011 год, а этот документ выдан в 2014-м.

– Дело не в годе! – вырвалось у него.

Его возмущение возрастало. Лео принялся размахивать руками, а его голос едва не превратился в крик.

– В год я еще могу поверить, но не в то, что мы женаты.

В его голосе зазвучали пренебрежительные нотки, но, хотя я твердо решила не вступать с мужем в спор, разговаривать с собой в таком тоне позволить ему не могла.

– И что все это должно означать? – холодно заметила я.

Лео слегка вздрогнул.

– Ну, просто мы очень разные… Если бы я и хотел жениться, а я этого делать не собирался, я бы вряд ли выбрал тебя.

– Если ты не помнишь всего того, что произошло после 2011 года, ты просто не можешь меня знать, – приподняв брови, сказала я. – К тому же уже поздно что-то там возражать по этому поводу. Мы женаты почти три года.

– Мне не нужно тебя знать, чтобы понимать, насколько это невероятно. Ты – Торрингтон! Это более чем достаточно. Я бы ни за что такое не сделал.

– Лео! Ну ты и наглец! – воскликнула я.

В моих словах звучала горечь не потому, что я обиделась на заскорузлость его мышления, полного стереотипов. Меня злило его высокомерие, и я всеми силами боролась с искушением наброситься на мужа.

– Я не хотел тебя обидеть… – начал Лео, но его тон показался мне настолько покровительственным, что я наконец-то взорвалась.

Захлопнув паспорт, я бросила его в стоящую у кровати сумочку.

– Если ты на самом деле не хочешь меня обидеть, перестань воображать, что ты знаешь, кто я такая, только потому, что тебе известна моя девичья фамилия. Ведь больше ты ничего обо мне не знаешь, или я не права? Как ты вообще смеешь утверждать, что такой, как ты, ни за что бы не связался с такой, как я, только потому, что у меня не та фамилия? Представь, если бы мы поменялись местами и я тебе такое сказала!

Лео медленно сжал губы и посмотрел на еду. Я выдохнула и устало потерла лоб.

Я думала, что разговор окончен, когда услышала его голос:

– Я слишком стар для тебя.

– Господи, Лео! – простонала я. – Всего-то десять лет разницы. В прошлом для нас это не было проблемой.

– Что у нас может быть общего? Как мы вообще снова встретились? – он оттолкнул от себя пустую баночку из-под яблочного пюре и нахмурился. – У меня никогда не было даже желания жениться.

Я тихо рассмеялась. Я помнила его обеспокоенность насчет того, сможет ли брак совмещаться с его работой. Как впоследствии оказалось, эти опасения были не напрасны.

Брови Лео удивленно поползли вверх.

– Я знаю, что ты не хотел брака, – сказала я, – но со временем ты передумал, сделал предложение, и мы поженились.

– И почему? Почему я передумал? – нетерпеливо произнес Лео.

Моя улыбка сникла. Я видела, насколько быстро он устал. Мысленно я отметила, что должна спросить у Крейга Уокера, насколько мне следует ограждать Лео от потрясений. Если я собираюсь поддерживать мужа в состоянии относительного спокойствия, мне придется забыть о своей работе. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я соскользнула с койки и уселась на стуле подле мужа. У Лео нет иного выхода, только смириться. Кроме меня, в Риме у него никого нет. И больше никого не будет, никто к нему не прилетит. Я до сих пор понятия не имею, когда мы сможем отсюда улететь или что ожидает Лео в Сиднее.

Первое, что мне нужно сделать, – убедить мужа в том, что он может мне доверять, по крайней мере, что он мне доверял в прошлом. Пожалуй, существовал только один выход. Когда я заговорила снова, я попыталась быть мягкой, прекрасно осознавая, с какими деликатными проблемами мне теперь доводится иметь дело.

– Я знаю, что до тринадцати-четырнадцати лет ты был уверен в том, что тебе на роду написано покончить так, как покончил Майк.

Когда мы говорили с Лео о его семье, некоторые слова находились под запретом. Во-первых, хотя Тереза была ему сводной сестрой, а Эндрю – отчимом, Лео считал их родными. Всякий раз, когда я по ошибке произносила слова «сводная» или «отчим», муж немедленно меня одергивал. Во-вторых, мы никогда не говорили о Майке, его биологическом отце. За четыре года мы только трижды упоминали о нем. Первой начинала всегда я. Лео предпочитал не распространяться о несчастливых временах своего детства, но у меня сложилось впечатление, что они оставили такой же неизгладимый след в его душе, как татуировки на его руках и плечах.

Когда я произнесла имя Майка, Лео уже не мог скрыть своего потрясения. Впрочем, на это я и рассчитывала. Одним этим именем я доказала ему, что в прошлом он доверял мне самые потаенные свои мысли. Ничто в его теперешней жизни не могло навести на мысль, что какой-то там Майк вообще когда-либо присутствовал в его жизни.