Текст книги "Когда я тебя потеряла"

Этот сценарий наших постоянных ссор разрушил лучшее в моей жизни. Я до сих пор испытывала обиду при мысли о неосуществленном. А теперь, пусть даже уже слишком поздно, Лео невольно дал понять, что эти споры не обязательно должны были заканчиваться так, как заканчивались. Маленький лучик благодарности, блеснувший в его последней фразе, мог бы все изменить.

Я бросила рассерженный взгляд в сторону мужа. Тот продолжал изучающе смотреть на меня. Мое раздражение – не его вина. Он даже не помнит, как мы поженились, не говоря уже о том, что последовало вслед за тем. И в то же самое время снимать с Лео ответственность никак нельзя. Мне было больно. Я так злилась, что не смогла дольше секунды выдерживать взгляд мужа, поэтому, сложив руки на груди и нахмурившись, я опустила глаза.

– Черепно-мозговая травма, должно быть, серьезней, чем считают врачи, – пробурчала я. – Обычно мы спорим по-другому.

– И как мы спорим?

– Быстро срываемся на крик.

– У меня слишком болит голова, чтобы кричать. Я обещаю исправиться в этом году. Я не только буду в нужной стране на нашу годовщину, я еще организую что-нибудь романтическое и в достаточной мере оригинальное, чтобы исправить тот вред, который нанес тебе в прошлые разы.

Ну, это уже более-менее знакомо. Когда я расстроена, Лео всегда с легкостью дает обещания, которые впоследствии не держит.

– Я поверю, когда увижу собственными глазами, – вздохнув, произнесла я и довольно неуклюже постаралась изменить тему разговора, что Лео мне с готовностью позволил. – Как тебе завтрак?

– Замечательный, хотя я разрешу тебе принести чуть позже что-нибудь посущественнее, если ты на этом настаиваешь.

Я засмеялась, впрочем, как-то неестественно.

– Ладно. Я принесу, но позже, если ты так хочешь.

– Послушай, почему бы тебе не вернуться в отель, принять душ и хорошенько выспаться? Возвращайся, когда отдохнешь.

Я, не задумываясь, отрицательно покачала головой. Я не хотела покидать его. Мне казалось, что я должна остаться на случай, если ему вдруг понадоблюсь. Никто в больнице, кроме меня, его не знает. Я уже хотела вслух возразить, но мне вдруг неожиданно захотелось зевнуть – и пришлось бороться с зевотой.

Лео окинул меня многозначительным взглядом и произнес:

– Ничего со мной не случится.

– Хочешь сказать, что я плохо выгляжу?

Я смущенно пригладила давно не мытую челку.

– Ты красавица. Мне даже на секунду трудно поверить, что ты могла выйти замуж за такого, как я.

Комплимент и самоирония были настолько неожиданными, что я почти сломалась. Слезы выступили у меня на глазах. На этот раз высыхать они явно не собирались. Я смущенно заморгала, поднялась со своего места и отвернулась, надеясь, что Лео ничего не заметил. Он нежно прикоснулся к моей спине.

– Я попытался пошутить, Молли. Извини.

– Ты никогда не умел шутить.

Я сдалась, решив, что бесполезно прятать слезы. Одна слезинка сбежала и прокатилась вниз к подбородку. Я вытерла ее тыльной стороной ладони.

– Я просто очень устала и… ну…

Я передернула плечами и развернулась лицом к койке. Я положила руку на его пальцы и нежно их сжала.

– Я очень рада, что ты вернулся, Лео.

Муж повернул руку, и наши пальцы сплелись. Жест был доведен почти до автоматизма, но я заметила едва уловимую нерешительность на его лице после того, как наши ладони коснулись. В душе его происходила внутренняя борьба, он по-разному воспринимал меня: с одной стороны, почти как незнакомку, такую, какой он меня помнил, а с другой – женой, как ему обо мне сообщили. Лео, скорее всего, думает, что, когда к нему вернется память, он будет чувствовать себя со мной свободнее, но уже сейчас меня мучила вина за то, что все наверняка будет как раз наоборот. Вторая слеза скатилась по щеке.

– Уходи, – сказал он, – отдыхай, а со мной ничего плохого не случится, обещаю тебе.

– Ладно, – прошептала я, высвободила свою руку и встала.

Лео молча наблюдал, как я подняла сумочку и двинулась к двери. У двери меня снова охватили сомнения. Лео очнулся только вчера. Что, если ему опять станет хуже, а я в это время буду спать?

– Уходи! – произнес он с наигранным раздражением.

Я кивнула и вышла. Мне срочно нужно было выспаться. Чтобы пережить все это, мне просто необходимо, чтобы голова оставалась свежей.

Глава шестая
Лео

Январь 2011 года

Я всегда испытываю неловкость, когда приходится сводить общение к обмену эсэмэсками. Меня выводит из себя отсутствие при этом должного контекста, эмоциональности при наличии всяческих сокращений и множества ошибок в написании. Весь день после разговора в парке я испытывал смешанное чувство вины и обеспокоенности, когда думал о Молли Торрингтон. А еще я не хотел докучать ей. Когда стемнело, я нашел ее номер и набрал текстовое сообщение: «Молли! Надеюсь, ты в порядке после утреннего разговора. Лео».

Ответ пришел прежде, чем я успел отложить в сторону мобильник: «Мне жаль, что тебе пришлось снова об этом вспоминать. Я очень благодарна за твою честность со мной. Мне не с кем поговорить об этом. Думаю, пройдет некоторое время, прежде чем я смогу разобраться сама в себе».

Я перечитал ее сообщение несколько раз, и мне в голову пришел ответ на вопрос, который я уже неоднократно себе задавал в течение последних двадцати четырех часов: «Какой, по мнению Деклана, я должен был бы сейчас ей дать ответ?» Он был очевиден, и я написал: «Ты можешь поговорить со мной в любое удобное тебе время».

Правда заключалась в том, что мне самому вдруг захотелось выговориться. Лично меня такое желание несколько обескуражило. В ту ночь, когда умер Деклан, я вернулся из больницы в свою квартиру, тишина в ней меня просто оглушала. Я хотел заснуть, но не мог. Наконец я поехал к своим родителям. Папа и мама оба проснулись. Я сообщил им новость. Они попытались меня утешить, но я не мог объяснить им истоки моего горя и объяснить, отчего испытываю столь сильное чувство вины. Больше я никогда об этом с ними не говорил. Сначала я был потрясен и безутешен, но потом жизнь пошла своим чередом, и я оставил свое горе в прошлом.

Молли не ответила на мое предложение. Я отложил мобильник и пошел на кухню поискать, чем бы перекусить. Когда звякнул мобильный, сообщая о получении очередной эсэмэски, я вернулся взглянуть на экран.

«Как насчет сегодняшнего вечера?»

***

Мы встретились в кафе. На этот раз, подходя к нему, я обратил внимание на это заведение. Кафе было оформлено в хипстерском стиле. Обычно я стараюсь держаться подальше от подобных заведений, нередких в центральной части города. Кафе находилось в мощенном булыжниками переулке, поднимавшемся вверх по крутому склону холма. Интерьер украшали разрозненные старинные предметы. Кафе пользовалось популярностью в среде падкой на все модное молодежи.

Молли сидела за столиком у выходящего на переулок окна. При моем приближении она как раз что-то читала на своем мобильнике. Впервые у меня появилась возможность хорошенько ее рассмотреть. Эта повзрослевшая Молли, несмотря на все свои успехи и карьерный рост, казалась какой-то легкоранимой. Не исключено, что виной тому были обстоятельства, которые свели нас вместе.

– Мне не стоило предлагать опять встретиться, – сказала Молли, когда я сел напротив. – Я уже и так отняла у тебя много времени.

Я указал на перевязанную руку.

– Мне не разрешили работать. На клавиатуре я также не могу набирать текст. Короче говоря, заняться мне нечем. Я теперь сижу сиднем дома и считаю часы, оставшиеся до моего выздоровления. Если ты и отнимаешь у меня время, то только то время, которое я и так трачу впустую.

– Поверить не могу, что в тебя стреляли, а ты, мне кажется, воспринимаешь это вполне спокойно.

– Если ты едешь в зону военных действий, кто-то обязательно будет стрелять в тебя или, по крайней мере, близко от тебя, – пожав плечами, сказал я. – Было бы глупо жаловаться на это.

– Это впервые в тебя стреляли?

– Впервые… – повторил за ней я, а затем весело рассмеялся. – Нет, это уже в третий раз. Как ты себя чувствуешь после нашей встречи?

Я решил сменить тему.

– Честно? – вздохнув, Молли потерла лоб двумя руками. – Я разрываюсь. Я потрясена тем, через что пришлось пройти брату. То, что папа с мамой решили утаить от меня правду, с одной стороны, злит меня, а с другой, вызывает сочувствие. У Дека были проблемы, которые со временем его победили. Конечно, это несправедливо, но такова уж жизнь. В этом нет ничего постыдного для семьи.

– Я уверен, что твой отец всегда считал, что Деклан когда-нибудь образумится и возьмется за ум. Он не хотел, чтобы кто-нибудь в совете директоров узнал о его беде и при случае использовал это против Дека. Какой бы беспорядочной ни была жизнь твоего брата, Лейт всегда ждал от Дека только лучшего.

Мне самому не верилось, что я защищаю Лейта Торрингтона, но, если уж начистоту, я ему немного сочувствовал.

– В том-то и дело! Отец того же ждет и от меня, – судорога на мгновение исказила лицо Молли, а руки нервно пробежали по волосам. – Он поручает мне самый трудный и запутанный проект, я берусь за него и отлично справляюсь, а отец, просматривая мою работу, обращает внимание только на ошибки. Отец ждет от меня только идеальной работы, и для него нет предела совершенству…

Внезапно умолкнув, Молли взяла меню и долго его разглядывала. Когда она заговорила вновь, гнев и раздражение уже исчезли из ее голоса. Казалось, она запрятала их где-то в глубине себя и отгородилась от всего.

– Я умираю с голода. Может, поедим?

Мы сделали заказ. Пока мы ждали, когда принесут еду, Молли выспрашивала у меня подробности моих приключений. Она с огромным вниманием выслушивала все, что бы я ни говорил. Подобную реакцию я замечал у всех женщин, с которыми встречался: жгучий интерес обычно являлся «ответом» с их стороны на «опасности», сопутствующие моей работе.

Вслед за очарованием следовала нерешительность, а потом приходил страх. У меня в жизни было немало женщин, но все мои отношения с ними развивались по одной и той же схеме. Это одна из причин, уже давно побудившая меня принять решение никогда не жениться.

Через некоторое время я попросил Молли рассказать о ее работе.

– Как-то я прочел о тебе статью, – тихим голосом сказал я. – Похоже, ты преуспела в «Торрингтон Медиа».

– Да уж, – с легкостью подтвердила Молли. – Я много работаю и быстро учусь новому.

– Ты с самого начала собиралась связать свою деятельность с семейным бизнесом?

– Нет.

– А чем ты собиралась заниматься? – спросил я.

– У меня не было четкого плана. Я подумывала открыть собственное дело, но потом… – вздохнув, она пожала плечами, – умер Деклан, и все изменилось.

– Ты работаешь в «Торрингтон Медиа» только из-за смерти Дека?

Я не смог скрыть своего удивления. Девушка нахмурилась.

– Я училась в Нью-Йорке, а позже перевелась в Сиднейский университет. Я нужна была маме и папе. Тогда мой поступок мне казался оправданным. Когда я вернулась, папа решил, что после окончания универа я стану работать у него. Сначала я думала немного повременить, чтобы потом, уличив подходящую минутку, признаться, что хочу заниматься чем-то другим, но, получив диплом, я просто не решилась обидеть папу. К тому же, какая разница, буду ли я работать в «Торрингтон Медиа» или в другом месте? В конце концов, это одно и то же.

– Разве?

Вздохнув, Молли призналась:

– Нет, не одно и то же.

– И чем бы ты занялась, если бы Дек не умер?

– В том-то и дело… Если бы у меня было четкое видение того, чем я хочу заняться, мне было бы гораздо проще отказать отцу, но у меня не было и нет ничего определенного, а папе ужасно хотелось передать бразды правления в руки кого-то из своих детей. Поскольку остались только одни руки, достойные этого…

– Руки члена семьи Торрингтонов. Но в мире наберется около десяти миллионов человек, которые смогут успешно руководить компанией. Ты не настолько уникальна, – высказал я свое мнение.

Молли тихо рассмеялась и пожала плечами.

– Возможно, но папа считает иначе.

– Нельзя жить, вечно руководствуясь лишь желанием потакать своему отцу.

– Пока вроде все идет хорошо.

– Разве? – произнес я.

По тому, как она нахмурилась и прищурила взгляд, я понял, что переступил черту, поэтому поднял руки вверх.

– Извини, это не мое дело.

– Если заговорил, к чему отступать? – произнесла Молли.

Официант принес наш заказ. Я посмотрел на заказанное мною свиное филе и понял, что, если я хочу его съесть, придется снять руку с перевязи, иначе его никак не разделаешь. Я начал осторожно двигать рукой, намереваясь вынуть ее из перевязи. Молли всем телом подалась вперед.

– Я могу разрезать, если ты не против?

– Нет! Спасибо, – возразил я. – Я в состоянии сам себе порезать мясо.

Я наконец высвободил руку из перевязи и аккуратно порезал мясо на куски. Глядя на девушку, я сунул руку обратно. Молли наблюдала за мной. На ее лице играла насмешливая улыбка.

– Чего смешного? – приподняв брови, спросил я.

– Эта упрямая игра в независимость довольно забавна. Это так по-мужски! Видно, что тебе больно, но ты все равно продолжаешь резать мясо вместо того, чтобы принять помощь, которая мне ничего не стоит.

– Дело в собственном достоинстве.

– А как по мне, в глупой мужской гордости и собственном эго, – тихо ответила Молли.

Отложив вилку, я пристально посмотрел на нее.

– Я обидел тебя, когда начал расспрашивать, почему ты работаешь на отца?

Молли удивила меня. Нахмурившись, она минутку помолчала и вдруг рассмеялась.

– Ну да… Учитывая, что я очень обидчива, меня обидеть нетрудно. Извини, пожалуйста. Мне не на что обижаться, особенно после того, что ты сделал сегодня. Ну, что сказать… Иногда я бываю той еще стервой. Ты на такое отношение не заслуживаешь.

Непринужденная, искренняя улыбка обезоружила меня, рассеяв создавшееся напряжение. Я мог лишь улыбнуться в ответ.

– Поскольку ты в меня не стреляла, полагаю, я как-то с этим справлюсь, – пошутил я.

Мы рассмеялись. Молли вернулась к еде.

– Есть кое-что, чего я не могу понять, – тихо сказала она.

– Только кое-что?

– Ну, много чего, но есть кое-что, особенно интересующее меня, и это кое-что ты можешь мне пояснить, – саркастично изрекла Молли. – Почему ты продолжал дружить с Деканом? Ведь мой отец обращался с тобой очень грубо.

– Да уж…

Это было еще мягко сказано. Лейт с самого первого моего появления в особняке Торрингтонов дал понять, что мне здесь не рады. Даже спустя десятилетие после того, как я в последний раз разговаривал с Лейтом, при встречах со мной на различных мероприятиях, связанных с моей профессиональной деятельностью, он, как и прежде, сверлил меня своим убийственным взглядом.

– А Дек? – продолжала Молли. – Из того, что ты сегодня рассказал, выходит, что дружить с ним было совсем не просто.

Она мне улыбалась, но в ее глазах читалась грусть.

Отложив вилку, я чуть приблизился к девушке и произнес:

– Знаешь, Молли, это как раз то, из-за чего утром я посоветовал тебе вспомнить все хорошее, что было в твоем брате. Глубоко человечная сторона его характера просто поражала. Он был одним из самых щедрых и искренних людей, с которыми я имел удовольствие общаться в своей жизни.

– Тогда расскажи мне о нем, – попросила Молли. – Я хочу сказать: он был замечательным братом, но я не уверена, что могу вспомнить что-то, из-за чего могла бы называть Дека щедрым и искренним. Как это вообще возможно, если учесть все то, что ты мне сегодня о нем рассказал? Так получается, что большую часть взрослой жизни он прожил во лжи.

До этого я не собирался раскрывать ей другие тайны Деклана, но цинизм в голосе Молли неприятно меня задел. Судя по всему, именно я заронил в ее душу такое презрение. Мне вдруг захотелось показать ей, что мои «глупая мужская гордость и собственное эго» могут, когда нужно, воспользоваться и ее помощью. Не сводя взгляда с Молли, я рассказал ей то, что никому никогда до этого не рассказывал.

– Мы познакомились во время первого семестра в универе. Я жил вместе с матерью, и дела у нее тогда шли совсем неважно. Со временем Дек побывал у нас дома. Уверен, он никогда прежде не видел, чтобы люди так жили. Мы ютились в крошечной квартирке в одном из муниципальных домов-башен в Редферне. В те времена эти дома еще были опасными и неудобными для жизни. Я видел твой дом, поэтому не горел желанием, чтобы Дек увидел, как живу я, но твой брат продолжал меня упрашивать, поэтому в конечном счете я уступил…

Воспоминание было не из приятных. Когда мой биологический отец нас бросил, это стало для мамы сильнейшим ударом. Ей понадобилось несколько лет, чтобы вновь обрести себя. В то время я пытался найти свое место в жизни – учась в универе, я работал на двух работах и опасался, что долго так не протяну.

– Дек дал тебе денег?

– Непосредственно нет, – произнес я и рассмеялся. – Меня бы этот его жест унизил, и нашей дружбе пришел бы конец. Нет, просто чуть позже на первом курсе деканша вызвала меня в свой кабинет и сообщила, что мне назначена стипендия. Так через пару недель я уже получал достаточно, чтобы до окончания обучения вести независимый образ жизни. Только гораздо позже я догадался, что «стипендия», которую я получал, шла из личного кармана твоего брата. Хотя Дек это отрицал, деканша после того, как я уже получил диплом, во всем созналась, – взяв вилку, я принялся тыкать ею мясо на тарелке, прежде чем признаться. – Не уверен, что смог бы закончить универ без этих денег. Если бы я не… Понимаешь, вокруг меня существовал совершенно иной мир, который норовил затянуть меня обратно. Будучи подростком, я вляпался в серьезные проблемы, и стервятники уже кружили надо мной. Если бы я соскользнул обратно, все бы было по-другому. Моя нынешняя жизнь была бы совершенно иной.

– Не верю, – сказала Молли хмурясь. – Двадцать минут назад ты с бесстрастным видом сообщил мне, что, пока ты строишь свою карьеру, в тебя время от времени стреляют. Разве отсутствие денег могло помешать сбыться твоей мечте?

Первой моей реакцией было втоптать эти ее слова глубоко в землю. Мысленно я хорошенько себя отчитал. Я напомнил себе, что Молли росла в такой роскоши, которая ослепляет не меньше, чем досаждает бедность. У нее явно сегодняшний день не задался, ее невежество незлобно, но оно все равно выводило меня из себя.

– Деньги, вернее их отсутствие, могут помешать людям во многом, Молли. Когда я поступил в университет, то был первым в моей семье, кому это удалось. Если бы я вылетел, то в лучшем случае мог бы рассчитывать на какую-нибудь плохонькую, неквалифицированную работенку. И тянул бы свою лямку лет пятьдесят. В худшем случае… – я пожал плечами, – ну, другие мои приятели не были образцовыми гражданами, а наши занятия не всегда соответствовали букве закона. Если бы меня хоть раз арестовали, я ни за что бы не смог так свободно перемещаться по миру, как сейчас. Только мечта об этой работе удерживала меня от того, чтобы не вляпаться в неприятности, вот только дорога оттуда в этот мир была непроторенной. Среди моих знакомых вообще не было тех, кто сделал карьеру. Господи! Половина из них нигде никогда не работали.

– Но если у тебя достаточно сильная мотивация, если ты готов снова и снова в буквальном смысле слова ставить на карту собственную жизнь ради карьеры, если ты достаточно талантлив, чтобы добиться того, чего ты добился, я не понимаю, почему ты считаешь, будто что-то могло тебя остановить, – тихо произнесла Молли.

– Большинство людей этого не понимают, но бедность сравнима с несокрушимой стеной, которая отделяет тебя от другой жизни. Когда ты стоишь в самом низу и смотришь наверх, стена кажется непреодолимой. Когда тебя научат, как строить лестницу, ты поймешь, что это всего лишь стена. Образование стало моим входным билетом наверх.

– А разве не существуют правительственные выплаты малоимущим?

Голос Молли дрогнул. Она давила на меня своим вопросом. Я не собирался ее смущать, но так получилось. Впрочем, нельзя было сказать, чтобы я так уж сильно об этом сожалел.

– Существуют, но они небольшие, а учеба – дорогое удовольствие, – тщательно подбирая слова, сказал я. – Без стипендии я бы не справился.

– Кажется, есть не только плохое, но и хорошее, о чем я прежде понятия не имела, вспоминая Деклана.

– Твой брат научил меня видеть хорошее в людях. Да, дружить с ним было непросто, у нас были довольно странные отношения, но это того стоило. Деклан был хорошим человеком. Если то, что ты услышала от меня, посеяло в тебе какие-то сомнения, забудь об этом разговоре. Не следовало мне это говорить.

– Нет, ты сделал все правильно. Я просто стараюсь привыкнуть к тому, что у брата была еще одна сторона жизни, о которой я даже не догадывалась, – взглянув на меня, сказала Молли. – Папа ужаснулся, когда Дек начал приводить тебя в наш дом. Ты это знал? Они с братом вечно из-за этого ругались.

– Он просто пытался защитить своего сына, – неуверенно произнес я.

Уже во второй раз сегодня я пытаюсь выгородить Лейта! Господи! Видно, я окончательно спятил.

– Зачем, ради всего святого, ты это говоришь? Ты же не можешь серьезно винить себя за то, что Деклан сделал с собственной жизнью!

– Никого я не виню, просто я реалист, – внезапно мне стало трудно смотреть Молли в глаза, поэтому я перевел взгляд на середину стола. – Не исключено, что, если бы наши пути не пересеклись, Дек до сих пор был бы жив. Конечно, я этого не хотел, но в тот жестокий мир он вошел с моей непреднамеренной помощью.

– Чушь собачья, – возразила Молли.

Взглянув на нее, я пожал плечами.

– Возможно.

– Возьмем, к примеру, моего папу. Ему шестьдесят четыре года. Со времени своего окончания школы он и дня не отдыхал. Когда в прошлом году у папы случился инфаркт, врач сказал, что если он не умерит свой ритм жизни, то скоро умрет. Тогда папа указал врачу на дверь и нашел себе другого, который ограничился лекарствами и разрешил отцу продолжать работать без отдыха. У папы зависимость не менее сильная, чем была у Деклана, только его наркотик – работа. Если бы тот героин достался ему не через твоего двоюродного брата, он нашел бы наркотики, обратившись к одному из своих богатых друзей. То, что ты мне рассказал, свидетельствует только о том, что ты оказывал моему брату поддержку и предоставлял тихую гавань всякий раз, когда у него случался кризис. Даже представить не могу, как же трудно тебе при этом приходилось.

Потянувшись и немного пошарив рукой, Молли прикоснулась к моему запястью и легко его сжала. Я вздрогнул от этого прикосновения. Я не ожидал, что она меня коснется. И уж точно не ожидал от себя, что так отреагирую на мягкость ее прикосновения.

Красота Молли и прежде была для меня явной, но раньше я смотрел на нее как-то отстраненно. Прикосновение ее руки вмиг все изменило для меня. Молли – красавица, и эта красавица прикасается ко мне и пристально смотрит мне в глаза. После этого прикосновения что-то переменилось в нашем разговоре. Чувства легкого любопытства и симпатии, которые она у меня вызывала, куда-то исчезли, уступив место полному пониманию, кто передо мной. Пульс забился сильнее, и с каждым ударом сердца в моей груди это понимание все росло. Я вдруг почувствовал аромат, исходящий от нее, и стал замечать блеск ее губ. Все это было, в общем, вполне невинно, а вот мои мысли… отнюдь… Между нами пробегали невидимые токи, импульсы которых пытались подавить наш полный ностальгии разговор и драматичность того, что она узнала о брате. Неужели и она чувствует то же самое? Ее рука замерла на моем запястье.

– У тебя много татуировок, – вдруг произнесла Молли.

Взгляд девушки остановился на коже моей руки, там, где она касалась ее пальцами.

– Они что-то значат для тебя?

Я вдруг осознал, что ее пальцы находятся как раз возле татуировки, которую я сделал сразу после смерти ее брата. Я никогда никому не рассказывал об этом, но теперь почувствовал внезапный порыв поделиться секретом с Молли. Эти татуировки были очень личными, но единственной причиной, почему я о них молчал, было только то, что мне не хотелось об этом говорить. Это моя правда, и только моя. Почему же мне сейчас вдруг захотелось? Я плохо знал Молли, но одно было неоспоримо: она также потеряла Деклана и поймет мое горе.

Пальцами руки на перевязи я неловко указал на наколотые символы на здоровой своей руке рядом с ее пальцами: две жирные арки вокруг нескольких кругов.

– Эта татуировка посвящена Деклану, – вполголоса произнес я. – Так называемый точечный рисунок. Он символизирует двух сидящих мужчин, связанных дружбой. Ты знаешь, что такое «скорбное дело»?

Она отрицательно покачала головой.

– В прошлом в этой стране жили сотни племен аборигенов. Каждое имело свою культуру, но смерть у них всегда возводилась в ритуал. Эта традиция получила название «скорбное дело». Существуют разные способы почтить память усопшего человека. Все мои ближайшие предки были городскими жителями. Большая часть традиций в нашей семье была забыта, поэтому о верованиях и обрядах я узнавал преимущественно из книг. Смерть Деклана была первой, которая оставила настоящие шрамы в моей душе. Я не знал, как побороть свое горе, поэтому выдумал свой собственный ритуал.

Пальцы Молли оторвались от моей кожи, но указательный палец тотчас же коснулся следующей татуировки. Она рассеянно водила пальцем вдоль контура, а я наблюдал за этим. Ее прикосновение было куда сокровеннее, чем можно было бы ожидать от нашего короткого знакомства. Лично для меня было во всем этом нечто интимное, несмотря на то, что мы были одеты и сидели в переполненном посетителями кафе. Как бы там ни было, моя кровь закипала.

– И эти татуировки тянутся по всей руке? И по другой? – поинтересовалась Молли.

Я был слишком рассеян и пытался сосредоточить все свое внимание на мягком царапании ее ноготка по моей коже, поэтому едва не пропустил мимо ушей ее слова, но, когда до моего сознания наконец дошел вопрос Молли, я вдруг почувствовал досаду, что наш разговор принимает такой оборот.

Я молча кивнул и попытался придумать, как сменить тему разговора.

Думал я слишком медленно, поэтому прозвучал очередной ее вопрос:

– А другие татуировки что означают?

– То же самое, – неохотно признался я. – Каждая татуировка символизирует кого-то, погибшего на войне. За каждой – своя история. Они напоминают мне о моей жизни и о жизнях тех, кто встретился мне на моем пути, а после ушел из жизни.

– Господи, – прошептала Молли.

Я взглянул на нее. Она также смотрела на меня.

– Слишком много горя для одной жизни, Лео.

– Так я подвожу итоги и отдаю почести тем, кого уважал.

Внезапно мне стало неловко, и я почувствовал себя беззащитным. Медленно убрав руку, я выпрямился.

– Я не люблю об этом рассказывать.

– Я сегодня думала о тебе, – вдруг сказала Молли.

Она тоже убрала руку, но потом, опершись локтем о стол, вернула руку на место и положила на нее свой подбородок.

– Ты бы мог раскрыть правду о смерти брата любой газете и получить взамен любую желаемую должность, а ты хранил тайну.

– Конечно, хранил.

– Никаких «конечно». Я знакома со многими журналистами. Большинство из них написали бы статью.

– Любой порядочный человек сохранил бы это в тайне, когда дело касается того, к кому ты относишься как к брату. Господи! Кто способен так поступить с семьей покойного?

– Быть может, тот, кого эта семья незаслуженно обидела на похоронах его лучшего друга, – почти неслышно предположила Молли.

Я резко замотал головой.

– Я даже о таком не думал.

– Вот и я о том же. Мне не в чем тебя упрекнуть. Я просто… – вздохнув, девушка улыбнулась. – Спасибо. То, как ты себя повел, многое о тебе говорит.

– Ну, вижу, ты не настолько расстроена, как я опасался утром.

– Когда мы расстались, я немного поплакала, – без смущения призналась она. – Дело в том, что я еще до разговора знала, что в его смерти что-то не так. Я уже оплакала Деклана. Я понимаю, все это очень грустно, но смерть брата и прежде была для меня трагедией. С тобой я желала встретиться для того, чтобы узнать правду, а не для того, чтобы справиться с горем. С этим я уже разобралась более-менее.

Молли поморщилась.

– Я не из плакс. Большая часть моей жизни прошла «на публике», поэтому при необходимости я научилась хорошо скрывать свои чувства.

Молли взяла вилку и принялась за еду. Я последовал ее примеру. Несколько минут мы молча ели. Я не мог долго выдерживать эту тишину. Она совсем не походила на спокойную, комфортную тишину, которая окутывает двух старых друзей. Впрочем, неловким молчанием, возникающим при встрече двух незнакомцев, это также нельзя было назвать. Просто я чувствовал себя не в своей тарелке. Я рассказал часть из того, что прежде намеревался никому не рассказывать, и теперь испытывал жгучий интерес к женщине, сидящей напротив. Я не знал, что с этим делать.

Когда наш разговор возобновился, мы, не сговариваясь, начали болтать о разных пустяках, словно оба желали отвлечься. Мы поговорили о работе Молли и о том, чем занимаюсь я. Когда мы доели, разговор сам по себе прекратился. Счет мы оплатили пополам. Вместе мы направились к железнодорожной станции.

Повернувшись к ней, я протянул свою руку.

– Всего хорошего, Молли. Если захочешь поговорить, у тебя есть мой номер телефона.

Она посмотрела на мою руку, улыбнулась и вдруг, широко разведя руками, обняла меня за талию. Я привлек ее к себе своей здоровой рукой, и мы застыли так на пару мгновений. Эти объятия были вполне невинными, по крайней мере, с ее стороны. В этом я был уверен. Хотя обо мне нельзя было того сказать. Тело ее льнуло к моему телу. Сквозь ее одежды я ощущал ее мягкость, силу и тепло. Даже когда Молли от меня отступила, я чувствовал, что запах ее тела надолго впитался в мою одежду. Сегодня днем мы вновь пережили тяжелые воспоминания, и общее горе упрочило нашу связь.

– Ты не против, если я тебе позвоню? – спросила она.

– Конечно, не против.

– Спасибо, Лео, спасибо за все.

Я кивнул, улыбнулся и пошел своей дорогой. Сделав всего несколько шагов, я уже думал о том, как бы встретиться с ней снова, но уже без того, чтобы все наши разговоры велись вокруг ее брата.