Текст книги "Когда я тебя потеряла"

Но потом я поняла, что не имею права так с ним поступить. Лео сейчас уязвим куда в большей мере, чем в самые сокровенные моменты нашей близости. Только по одной этой причине я не могу воспользоваться его слабостью, как бы мне этого ни хотелось.

– Ты ее ненавидишь? – прервал мои раздумья Лео.

Вопрос был задан с особым значением. Я нахмурилась.

– Кого я ненавижу?

– Мою работу.

Я изумленно посмотрела на него, не зная, что ответить. Мы никогда прежде не разговаривали об этом, мы только ругались и кричали друг на друга, но никогда спокойно это не обсуждали. Вначале я просто не заговаривала на эту тему, мне казалось, что это и так очевидно. А еще я надеялась на то, что время все расставит на свои места, уповала на естественный в таких случаях компромисс: я привыкну к его работе, а одержимость Лео работой спадет.

– Отчасти, – тщательно подбирая слова, произнесла я.

Я не могла говорить на эту тему, опасаясь, что, если начну, моя злость вырвется наружу. Ярость уже кипела во мне. Еще один неверный шаг или вопрос Лео – и она прорвется… Лео сейчас не в том состоянии, чтобы на него кричать. Муж подкатил ко мне и положил руку поверх моей. Это было уж слишком! Эта нежность была именно тем, в чем я так долго и отчаянно нуждалась, и вот она… только слишком поздно…

Я резко отстранила руку и поднялась. Лео нахмурился, но отъехал, пропуская меня.

– Не уходи, – озадаченно произнес он. – Мне надо с тобой поговорить.

– Не могу, мне надо идти, – сказала я, закинула на плечо ремень своей сумочки и добавила с наигранной непринужденностью: – Мой водитель ждет меня в машине. Увидимся завтра.

– Молли, – тихим голосом произнес муж. – Я тебя расстроил?

Улыбнувшись, я отрицательно замотала головой.

– Нет, просто мне уже пора. До завтра.

– Мы ведь сможем поговорить об этом завтра? – нахмурившись, спросил он.

– Конечно, – бросила я на ходу.

Тон мой был сухим. Я вылетела из помещения. Мой уход напоминал бегство.

Сидя на заднем сиденье автомобиля, который вез меня домой, я испытывала нарастающее во мне чувство вины. Я поставила Лео в неудобное положение, привела в замешательство, а этого делать сейчас нельзя.

Я успокоила себя мыслью, что память скоро вернется к нему. Вскоре ему опять будет все равно.

***

На следующий день я приехала в реабилитационную клинику в три часа дня. Я находилась в странном, раздраженном состоянии. Я до сих пор не акклиматизировалась после перелета и не могла быстро засыпать. Я остро осознавала, сколько работы накопилось за время моего отсутствия в офисе. А еще я немного сожалела о том, как неуклюже закончилась вчера наша беседа с Лео. Впрочем, несмотря на все это, я не понимала, откуда взялась вся эта раздражительность.

Остановившись у двери, ведущей в комнату Лео, я попыталась подавить в себе раздражение, полностью сосредоточившись на предстоящем общении с мужем. Внезапно я осознала, почему чувствую себя не в своей тарелке. Правильные слова в моем мозгу внезапно материализовались. Я почувствовала себя загнанной в ловушку.

Я угодила в нее очень давно. Мне пришлось отказаться от собственной жизни. А мне бы сейчас следовало заняться другим. Я не должна способствовать выздоровлению Лео, мне сейчас самой надо было бы приходить в чувство после всего. Вместо созидания новой жизни «после Лео», вместо подготовки будущего без него мне выпало вот это…

И мне приходится вновь переживать те хорошие времена. Жестоко напоминать человеку о том, что он потерял. Сейчас мне следовало забыть все горести и жить дальше. Теперь, когда я определила источник моего плохого настроения, я постаралась урезонить саму себя, строго себя отчитала, прежде чем попыталась обдумать положение Лео. Он ждет меня в своем кресле, полностью сосредоточившись на «Киндле». Таково типичное поведение Лео. Пока он читает, его дом может гореть, а он, пожалуй, не заметит.

Я сделала паузу и напомнила себе, зачем я сюда пришла. У меня был план наших поездок, и мне следовало не отвлекаться ни на что другое. Сегодня я собиралась отвезти Лео в редакцию «Ньюс-Мансли». Надо посмотреть, не расшевелит ли увиденное его память. Его работа всегда была очень важна для него, но в этих его воспоминаниях нет места для меня.

На свете есть много такого, что для Лео важнее, чем я. Ради общего блага я решила направлять интерес Лео куда угодно, только не на меня. Так будет лучше для всех.

– Привет, – сказала я.

Муж поспешно обернулся, словно я его напугала.

– Готов ехать?

– Ты оказалась права, – протягивая мне «Киндл», сказал он. – Просто замечательно! Ты знаешь, что я прочел более шести сотен книг с тех пор, как у меня появилась эта вещица?

– Ты почти никогда не выпускал его из рук, так что я не удивлена, – кивнув, сказала я. – Ты что, собираешься вновь их перечитать? Я думаю, что из-за амнезии ты все забыл.

– Нет. Все это очень странно. Я помню, что в книгах написано, но не помню, как их читал. Я сегодня утром во время осмотра спрашивал об этом у невролога, и он сказал, что этот феномен, очевидно, можно объяснить разными способами хранения памяти. Я лишился событийной памяти, но семантическая моя память осталась. Это по-своему замечательно, но в то же самое время немного раздражает. Я помню очень многое из девяти сотен страниц биографии Маргарет Тэтчер[13]13
  Маргарет Тэтчер (1925–2013) – 71-й премьер-министр Великобритании (консервативная партия) в 1979—1990-х годах.


[Закрыть], которую прочел в 2014 году, но не помню день нашей свадьбы.

– Внимание, спойлер![14]14
  Преждевременная, важная сюжетная информация, портящая удовольствие от просмотра фильма или прочтения художественного произведения.


[Закрыть] – пошутила я.

Я выглядела просто обворожительно!

Лео улыбнулся и положил «Киндл» на кофейный столик.

– Ну, мы едем сегодня на Круговую набережную? – поинтересовался он.

– Вообще-то, если ты не против, я подумала, что лучше повезти тебя в другое место. Ты найдешь в редакции «Ньюс-Мансли» множество перемен, которых сейчас не помнишь. Я подумала, что лучше мы начнем с редакции. Ты ведь наверняка миллионы раз бывал на Круговой набережной. Там ничего существенно не изменилось.

Лео медленно покачал головой.

– Со временем я съезжу в редакцию, но сейчас мне хочется вспомнить то время, которое мы проводили вместе.

Я внимательно смотрела на него. Он казался искренним в своем желании, но произнесенные им слова не несли в себе никакого смысла для меня.

– Что?

– Ну… У меня – все та же работа, а я хочу вспомнить наиболее для меня важное.

Несколько секунд я не знала, что мне ответить. Сказать Лео, что он никогда не делал секрет из того, что его работа важнее наших отношений? Как я смогу все это озвучить, не проявив при этом холодность, стервозность и свою обиду?

Честно говоря, у меня сердце чуть не выскочило из груди, когда я услышала, что Лео думает, будто бы, если он женат, то семья для него важнее карьеры.

Меня так и подмывало раскрыть ему правду, чтобы увидеть реакцию мужа.

Если начистоту, воспоминания о нас – не самое важное. Я находилась где-то внизу списка твоих приоритетов, где-то после приключений, адреналина, комплекса героя и даже после твоего работодателя.

– Наши отношения должны стать откровением для меня, – задумчиво произнес он. – Я не могу дождаться, когда все вспомню, Молли. Пожалуйста, отвези меня туда, где мы полюбили друг друга. Так я смогу вновь «узнать» нас.

Я застыла. Мои губы онемели. Я только кивнула, не в состоянии ничего сказать.

– Хорошо, – улыбнулся Лео. – Тогда поехали.

Я вошла в комнату и уже хотела взяться за ручки его кресла-каталки, но Лео резко отстранился и отрицательно замотал головой.

– Господи! Не надо, Молли! Я не ребенок в коляске. С моими руками все в порядке.

– А-а-а… извини…

Было очень неудобно. Теперь я понятия не имела, как себя вести. Идти ли мне рядом с ним? Позади его коляски, но не касаясь ее? Перед ним? Я взглянула на Лео. Муж казался мне сердитым. Я тоже завелась с полоборота.

– Ты мне говоришь, что я должна делать. Я понятия не имею, как себя при этом вести.

– Я тоже, – нахмурившись, признал Лео. – Просто я не хочу, чтобы ты относилась ко мне, как к младенцу. Я тот же человек, каким был прежде.

Эту его упрямую независимость я успела узнать лучше, чем хотелось бы, поэтому я раздраженно проворчала:

– Я пытаюсь тебе помочь, Лео. Я подумала, что ты до сих пор можешь испытывать слабость.

– Я не испытываю!

– Как ты можешь быть уверен? Еще неделю назад ты лежал без сознания.

– Если бы не головные боли, я почти забыл бы о том, что мои ноги набиты ватой, и попытался бы выбраться из этого кресла, – глубоко вздохнув, Лео указал на дверь. – Может, выйдешь первой? А в коридоре ты пойдешь рядом, как будто вместо каталки у меня ноги.

– Ладно.

Я вышла в коридор.

Когда Лео меня нагнал, он тихо сказал:

– Мне кажется, главное – общение. Будет еще много такого, чего мы не будем знать, как делать. Надо будет все обсуждать, чтобы маленькие недоразумения не превратились в большие проблемы.

Господи! Теперь он хочет обсуждать! Где он был несколько месяцев назад, когда я отчаянно нуждалась в обсуждениях? Если бы мы обсуждали маленькие недоразумения с самого начала, разве оказались бы мы в той ситуации, к которой пришли сейчас? Я понятия не имела, но возможности, которые из этого вытекали, вызывали у меня ощущение неуверенности и уязвимости. Защитный механизм, который он привел в действие после моего появления, разгорячился не на шутку.

– И это говорит человек, который уговорил свою жену помочь ему уклониться от «разговорной терапии»? – вырвалось у меня.

– Не хочу находиться в одной комнате с другими больными и жаловаться на головные боли. В любом случае мне досталось меньше по сравнению с большинством из них.

В его голосе прозвучало нечто похожее на смирение. Мысль о том, что такое возможно, была для меня настолько необычной, что я замерла. Мое раздражение чуть улеглось.

– Я бы так не сказала, Лео.

– Я знаю, кто я такой. Я могу видеть, разговаривать, слышать и читать, – сказал муж. – Мне не по душе это кресло-каталка и потеря памяти, но могло бы быть гораздо хуже. Некоторые из пациентов вообще все потеряли, – неожиданно Лео выпрямился в своем кресле. – Есть еще кое-что, что я хочу сказать по вчерашнему…

Мы остановились перед дверьми, ведущими наружу. Автофургон поджидал нас за ними.

– Это наша машина, – произнесла я, желая отвлечь мужа.

Лео остановил кресло-каталку и схватил меня за руку, заставив остановиться.

– Вчера, я чувствовал, было такое, что тебе хотелось мне сказать, но ты утаила, опасаясь меня обидеть. Я заговорил о твоем отношении к моей работе, а ты увернулась от ответа.

Я смотрела на машину так, словно мы куда-то опаздывали, стараясь не смотреть в его глаза. Лео терпеливо ждал. Наконец я сдалась, вздохнула и встретилась с ним взглядом. Когда Лео стоит, то он чуть выше меня, но сегодня я стояла, а он сидел, поэтому мне пришлось смотреть на него сверху вниз. Мне сразу же показалось это неудобным. Интересно, а ему?

– Я «увернулась от ответа» потому, что вчера было неподходящее время, да и место для этого разговора, – очень спокойно возразила я мужу. – Ты спросил, ненавижу ли я твою работу. Если я начну рассказывать, как и почему я ее не люблю, то рискую вообще не остановиться, поэтому сейчас будет лучше, если мы займемся тем, что постараемся поставить тебя на ноги, а потом уже разберемся, что к чему.

– Ты в глубине души надеешься, что я больше не вернусь на войну? – тихо спросил Лео.

Я тотчас же отрицательно покачала головой.

– Нет.

– Совсем-совсем?

Муж, кажется, немного растерялся. Я рассмеялась.

– Твоя работа – часть тебя самого, Лео. Мне не очень нравится видеть тебя на соревнованиях по карате, но я с нетерпением дожидаюсь, пока тебя в очередной раз уложат на татами.

Лео едва заметно улыбнулся.

– Двусмысленное заверение, если так можно выразиться.

– И да и нет, – рассмеявшись, я потянула его за руку. – Пожалуйста, может, все же поедем?

Вздохнув, Лео крепко сжал мою руку. Он явно не преувеличивал, когда заявлял, что не чувствует слабость.

– Я хочу, чтобы между нами царили честность и открытость. Я тебя не знаю, Молли, не понимаю, хочешь ли ты защитить меня или просто не желаешь говорить мне то, что у тебя на уме. Я очень хочу, чтобы ты была со мной предельно честна. Ладно?

– Да, хорошо, – солгала я ему.

Я не собиралась вываливать на него всю эту путаницу наших отношений. Мне следует придумать, как сообщить Лео правду о нашем разрыве. С учетом того, как муж сейчас поймал меня врасплох, раньше или позже это обязательно должно случиться.

Но я пока не готова. Лео тоже не готов.

Глава двенадцатая
Лео

Февраль 2011 года

Молли разжала свои пальцы, когда мы покидали нашу кабинку. Мы совместно оплатили счет.

Когда мы стояли у стойки близко друг к другу, Молли взглянула на меня и тихо сказала:

– Я хотела бы держать тебя за руку, но здесь повсюду папарацци…

– Понятно, – так же тихо оборвал ее я. – Тебе не надо оправдываться.

Кивнув, Молли улыбнулась. Я положил свою руку ей на талию и увлек ее за собой к выходу. В полном молчании мы направились к ее дому. Пройти надо было всего ничего. Консьерж попридержал перед нами дверь, Молли улыбнулась ему и кивнула. Мы вошли в вестибюль.

Я шел следом за ней. Я наслаждался этим мгновением. Кровь стучала у меня в висках. Предвкушение того, что между нами может произойти, росло с каждой секундой. Только очутившись в ярко освещенном вестибюле, я внезапно вернулся в реальность, словно мгновенно отрезвел после ночной оргии. Я окинул взглядом мерцающую плитку, роскошную мебель и служащих. Быть может, я на неделю выпал из жизни и только сейчас это осознал, когда переступил порог этого дома.

Я не позволил себе проявить свою робость. Вместо этого я выпрямился, постаравшись при ходьбе выглядеть еще выше. Поймав отражение Молли в зеркале, я подумал о том, что, хотя я и не чувствую себя здесь как дома, эта красавица, идущая рядом со мной в этом соблазнительном розовом платье, в самом прямом смысле здесь дома и хочет, чтобы я был рядом с ней. Пока я размышлял об этом, глядящий на меня мужчина в зеркале – мое отражение – казался сильным и гордым собой. Служитель тепло поприветствовал Молли у лифта и набрал код на панели безопасности. Мы вошли вовнутрь. Двери почти сразу же закрылись за нами. Как только мы очутились одни, я бросился к Молли, словно ждал встречи с ней в течение долгих десятилетий. Я сжал ее лицо своими ладонями, когда Молли приблизилась ко мне. Наши дыхания смешались. Теперь мы дышали отрывисто, словно прибежали сюда из ресторана. Мне хотелось упиваться ее блестящими губами, утонуть в глубине ее темно-голубых глаз, но Молли обхватила рукой меня за шею и притянула к себе. Она поцеловала меня страстно и нетерпеливо. Ее губы были нетерпеливы и требовательны, равно как и мои.

***

Позже, лежа на спине в постели Молли, я смотрел на неясные тени на потолке. Она лежала рядом. Ее голова покоилась на моей груди, а согнутая нога касалась моего бедра. Наши сплетенные руки были прижаты к моему бедру.

Я даже не пытался привести в порядок чувства, бушующие у меня в груди. Даже если я смогу найти им точное определение, все равно я не буду знать, что мне с ними делать. Вместо этого я попытался полностью сосредоточить свое внимание на Молли.

– О чем ты думаешь? – спросил я.

Я нежно погладил ее по голой спине, и девушка едва заметно вздохнула.

– Я думаю, что ты ответишь, если я попрошу тебя рассказать мне кое-что о себе, что-то такое, о чем никто другой не знает.

– Ты уже и так знаешь обо мне то, что не знают другие.

– Например?

– О стипендии. Я никогда никому об этом не рассказывал, – признался я, – а еще…

Я поднял руку и повернул ее так, чтобы были видны мои татуировки. Женщина убрала руку с моего бедра и провела пальцем по каждой точке татуировки, путешествуя вдоль моей руки.

– Конечно, все видят эти татуировки, но никто не знает, что они означают.

– Они тянутся через всю твою спину от одного плеча к другому, – прошептала Молли. – И за ними стоит смерть?

Она повернулась и взглянула мне в глаза. Я не отвел взгляда.

– Точнее смерти, – произнес я.

Это прозвучало жестко даже для моих ушей.

– А эта?

Ноготок пальца очертил линию вокруг одной из татуировок. Я ощутил себя пойманным и выставленным на всеобщее обозрение. Мне захотелось спрятаться. Я подумывал высвободиться из ее объятий, выскользнуть из ее постели и вернуться к себе, чтобы выспаться, но Молли ждала ответа, и постепенно я успокоился. Я уже не хотел уходить, но при этом совсем не горел желанием рассказывать. А потом я решил все же не избегать этого разговора, просто сказать ей ровно столько, сколько надо, чтобы удовлетворить ее вполне естественное любопытство, ровно столько, не больше. Но когда я заговорил, тихий ручеек моих слов внезапно разлился, превратившись в стремительный поток.

– В 2005 году я очутился в Дарфуре[15]15
  Дарфур – регион на западе Судана, район межэтнического конфликта, вылившегося в вооруженное противостояние между центральным правительством, неформальными проправительственными арабскими вооруженными отрядами «Джанджавид» и повстанческими группировками местного негроидного населения.


[Закрыть]. Я не должен был лететь в ту командировку. До этого я несколько месяцев проработал в Ираке. Мне полагался отдых, но в Брэда стреляли в Судане. Он позвонил и попросил, чтобы я прилетел. Брэд сказал, что дела там совсем никудышные, нужно освещение мировых СМИ, предложил выпустить вместе несколько статей. Когда я прилетел, то увидел вокруг много грязи, по-настоящему много отвратительного… ужасного…

Моя память была наполнена образами прошлого, которые мне бы хотелось стереть, но я не мог. Когда я заговорил, воспоминания о том времени начали постепенно всплывать в моем сознании. Мы с Брэдом, как могли, искали и разоблачали наиболее вопиющие случаи нарушения прав человека. Мы подробно запечатлевали все эти ужасы, чтобы невежество не стало оправданием бездействия мирового сообщества.

Но мне не хотелось подробно рассказывать Молли о том кошмаре, о братских могилах, о вызывающих тошноту случаях насилия, об огромных лагерях беженцев… Все это могло свести с ума и довести до нервного срыва. Я как будто очутился на страницах какого-то романа-антиутопии. Молли казалась мне уверенной в себе и умной женщиной, к тому же храброй, как я быстро убедился, но, с другой стороны, она была оптимисткой, а ее жизнь была вполне благополучной и защищенной от любых опасностей. Я подумал, что, рассказав ей обо всем этом, я каким-то образом могу ей чем-то навредить. Поэтому я ограничился общими фразами, опуская самые страшные случаи. В прошлом мой редактор часто требовал от меня именно этого, когда написанное мной казалось ему слишком жестоким и читателям это могло не понравиться.

– Эта татуировка символизирует лагерь беженцев, в котором я побывал.

– А вот эта, тянущаяся вдоль плеч? Это змея?

– Ну, эта татуировка имеет для меня особое значение, – признался я.

Челка спала Молли на лицо, закрыв один глаз. Я легким движением поправил волосы.

– Это единственная татуировка, которая не имеет отношение к теме моих статей. Она посвящена утраченной культуре.

– А-а-а… – поколебавшись, она осторожно уточнила: – Культуре аборигенов?

– Да. На протяжении сорока тысячелетий рассказы и песни передавались из уст в уста. Ритуалы и живопись. Древняя культура. Но всего двух столетий хватило, чтобы почти все это было утрачено и забыто. Мне бы хотелось понять, почему я лишился всех этих знаний. Они должны были стать по праву моими от рождения. Мамина семья потеряла связь с культурным наследием предков, следовательно, я тоже. Меня не покидает чувство, что я должен был с рождения иметь опору внутри себя, чтобы лучше понимать окружающий меня мир. Мне пришлось самому все это обретать и строить свой собственный мир.

Слишком много, я сказал слишком много. Молли взирала на меня своими большими, наивными, полными любопытства глазами, но я чувствовал себя голым и беззащитным совсем не потому, что лежал на кровати абсолютно голый. Я откашлялся.

– Так что есть две вещи, которые, кроме тебя, никто другой не знает.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что раскрылся передо мной.

Я молчал. Теперь, когда я перестал выставлять свою душу нараспашку, я почувствовал радость оттого, что все же решился. Меня обрадовало то, что Молли оценила мои усилия быть с ней предельно откровенным. Я всей душой радовался ее пониманию. Но мне хотелось большего. Я хотел еще чем-то поделиться с ней, но после, не сейчас. Я хотел узнать ее лучше.

– Теперь твоя очередь. Ты задолжала мне два секрета.

– У меня, в общем, секретов нет.

– У каждого есть секреты, – помолчав, я спросил: – Ты часто это делаешь?

– Это? – переспросила она и взглянула на меня. – Часто ли привожу мужчин к себе квартиру и провожу с ними несколько раундов утомительного, но очень приятного секса?

– Несколько раундов… – повторил я.

Она улыбнулась.

– Ну, ночь только началась. Или я веду себя самонадеянно?

– Я не возражаю против этого, – заверил ее я.

– Тебе не по душе, что инициативу проявляю я? – спросила она.

Глаза Молли сузились. Рассмеявшись, я покачал головой.

– Тревожит ли меня то, что красивая, умная, замечательная женщина опередила меня, набросившись на меня первой? Дай подумаю… Нет.

– Когда я чего-то хочу, я не люблю играть в кошки-мышки, я просто иду и получаю то, что хочу. Я знаю, что говорю, как испорченная девчонка… возможно… Конечно, некоторые скажут, что женщине не полагается говорить такое… Ну, ты знаешь, есть такие зануды в твоем поколении…

Игривость ее тона не оставляла сомнений, что Молли шутит, поэтому я решил и сам пройтись по своему возрасту.

– Да, в мое время твоему отцу, чтобы убедить меня с тобой переспать, пришлось бы предложить мне коров или еще что-нибудь.

Молли рассмеялась. Я нежно коснулся ее щеки. Она перестала смеяться и просто довольно улыбалась.

– Я современная женщина, Лео. Я не стыжусь получать удовольствие от секса. Я не наивная девчонка, которая мечтает о романе, как о сказке… А потом они жили долго и счастливо. Сегодня вечером я хотела тебя и видела, что тебе нужно то же самое, что и мне. Я чувствовала, что ты поймешь меня, если я опущу все эти глупые игры, и я оказалась права.

– Да уж…

– Я не думаю, что знакомства подобного рода должны заканчиваться клятвами на всю жизнь и быть обязательно чем-то серьезным. Когда бы и чем бы ни закончилось знакомство, я все равно буду рада, что разделила любовь с этим человеком.

– Полностью поддерживаю.

Я на самом деле был несказанно рад тому, что ее мысли на этот счет полностью совпадают с моими. Одинаковые ожидания значили, что при любой схеме развития наших отношений существует очень маленький шанс того, что кто-нибудь из нас останется обиженным.

– Хорошо.

– Но теперь, когда я об этом думаю… – медленно произнес я. – Я просил тебя о двух секретах. Не думаю, что философские рассуждения по поводу романтики считаются.

Молли отстранилась от меня. Теперь она лежала рядом на кровати и смотрела на меня.

А потом полушепотом произнесла:

– Я отчаянно хочу сбежать из «Торрингтон Медиа», Лео.

– Я уже знаю об этом. Ты не слишком хорошо скрываешь свои чувства.

Молли вздохнула.

– Я не могу подвести папу, не знаю даже, что я буду делать со своей жизнью после. Представь себе, я уйду из «Торрингтон Медиа», а потом буду сидеть дома и ничего не делать. Неправильно это.

Я снова захотел быть к ней поближе, поэтому придвинулся, подражая ее позе, и прижал руку к ее щеке.

– Ладно, ты ненавидишь свою работу. Первый секрет. А второй?

– У меня еще только один.

– Ну?

– Мне кажется, что это очень, очень хорошая мысль.

Рассмеявшись, я покачал головой.

– Тебе не удастся так легко от меня отделаться.

Губы Молли сложились в застенчивую, благопристойную улыбку, и она подалась вперед, пытаясь отвлечь меня поцелуями.

Это длилось пару минут, затем, отстранившись, я прошептал:

– И этим ты меня не собьешь, хотя ты можешь продолжать пытаться.

Смеясь, Молли откинулась на свою подушку.

– Хорошо, – вздохнув, сказала она, – только у меня больше нет ни одной тайны… Подкинь мне какую-нибудь мысль. Что ты хочешь узнать?

– Что самое лучшее существует в жизни Молли Торрингтон?

Она перекатилась обратно ко мне, оперлась подбородком мне на грудь и заглянула в глаза.

– Самое лучше в жизни Молли Торрингтон то, что она даже не осознает, насколько счастлива.

– А это хорошо или плохо?

– До нашего разговора во вторник мне ни разу не приходило в голову, что отсутствие денег может помешать человеку получить образование, по крайней мере, здесь, в Австралии. В том мире, где я живу, если ты хочешь что-то иметь, ты это получаешь. Ты сказал, что бедность похожа на непреодолимую стену. С богатством примерно то же самое. Я надежно защищена от всего, и у меня нет ключа от ворот, ведущих за пределы каменной ограды. До той ночи я об этом совсем не думала. Во время нашего разговора я почувствовала себя невежественной, привилегированной посредственностью.

– Я спрашивал у тебя, что в твоей жизни самое лучшее, а не самое худшее, – рассмеялся я.

Молли сморщила носик.

– Это и то и другое, но мое откровение определенно соответствует условию рассказать «то, о чем я раньше никогда никому не говорила», так что мы в расчете.

Молли потянулась и легонько прикоснулась своими губами к моим.

– Ты останешься на ночь? – прошептала она.

Я хотел сказать ей, что мне надо уходить, но вдруг подумал, что вполне могу остаться. Я на самом деле этого хотел, хотел обнять ее и так заснуть, прижавшись к ней. А потом я проснусь – и… да, утром может быть неловко, но утром мы в любом случае будем вместе. Я снова ее увижу, лишь открыв глаза. Я вдруг почувствовал, что меня клонит в сон. Мне так захотелось испытать чувство близости, проснувшись рядом с ней.

– С удовольствием, – сказал я.