Текст книги "Когда я тебя потеряла"

Глава десятая
Лео

Февраль 2011 года

Пятница была посвящена предвкушению встречи. К тому времени, как я направился к Круговой набережной на встречу с Молли, я чувствовал себя так, словно не виделся с ней давным-давно, хотя прошло меньше двадцати четырех часов.

Я уселся у барной стойки так, чтобы дверь была у меня перед глазами, и заказал себе воды, пока рассматривал зал. Как я и предполагал, это был чрезвычайно дорогой ресторан. Удобные кабинки с перегородками, чайные свечи на столиках, народная музыка, тихо играющая в глубине зала… Это место изначально явно с было задумано для тихих, душевных ужинов. Учитывая тот скрытый смысл, который Молли, без сомнения, заложила в выбор этого места, я пренебрег излишней претенциозностью ресторана.

Я как раз глядел в сторону двери, когда она вошла. Молли окинула взглядом помещение, высматривая меня. На ней было розоватое платье с деликатными складками спереди. Подол юбки достигал ей колен, высокий вырез горловины, рукава – до локотков. Ничего от соблазнительницы в ее внешности не было, но этого и не нужно было. Я был бы не менее очарован, окажись Молли одетой в джутовую мешковину и обутой в резиновые сапоги.

– Мисс Торрингтон! Как приятно вас видеть! – официантка подошла к ней одновременно со мной, окинула меня беглым взглядом и вновь обратилась к Молли. – Ваша кабинка готова.

– Привет, Молли, – тихо поздоровался я.

– Привет, Лео.

Улыбалась она почти застенчиво. Мы пошли за официанткой к нашему столику. Молли зашла в кабинку, я последовал ее примеру, но уселся напротив нее. Хотелось не терять свежесть мыслей.

Я заметил во время прошлой встречи, что все мои маленькие хитрости Молли встречала во всеоружии. Я считаю, что умею вести себя с женщинами. За прошедшие годы я имел достаточно шансов довести мое искусство игры в свидание до совершенства, но Молли Торрингтон оказалось мне ровней в этом искусстве. Вызов, который она мне бросала, увлекал меня.

– Я часто о тебе вспоминал на этой неделе, – сказал я, когда мы уселись, – а ты – обо мне.

Молли окинула меня невозмутимым взглядом.

– Да неужели?

Женщина мелодично засмеялась.

– Конечно, если бы ты не думала обо мне, то не надела бы это платье.

– И что не так с моим платьем? – нахмурившись, она окинула себя критическим взглядом.

– Оно такое же красивое, как и ты.

– Ну и что это значит?

– Держу пари, что, надевая сегодня вечером это платье, ты думала о том, как я отреагирую, когда увижу тебя входящей в ресторан.

– Ты ужасно самоуверен, Лео Стефенс, – приподнимая брови, многозначительно произнесла Молли. – Я думала совсем о другом.

Я окинул женщину вопросительным взглядом. Молли подалась вперед.

– Когда я надевала это платье, то думала о твоей реакции, когда я позже позволю тебе снять его с себя.

Образ, нарисованный ею, был настолько ярок, что мозг мой словно временно отключился. Пару секунд я тупо смотрел на нее, затем кашлянул и неловко заерзал на своем месте.

– И кто из нас самоуверен? – чуть подрагивающим голосом произнес я.

Молли пожала плечами и взяла карту вин, словно мы обсуждаем погоду.

– Я хотела бы напомнить, что не я первой начала этот разговор. Белое или красное?

Я все еще пытался привести свои мысли в порядок.

– На усмотрение леди. Как прошел твой день?

– Хорошо… продуктивно. А твой?

– Спокойно, – ответил я. – Я убедил моего физиотерапевта позволить мне вернуться на работу в понедельник, хотя в Ливию мне пока нельзя. По крайней мере, теперь я смогу заняться статьей, над которой работал.

– Мои поздравления, – сказала она и положила винную карту на стол. – В таком случае я закажу пузырьки, поскольку мы снова празднуем.

Мы заказали вино и закуски. Я поделился своими планами по поводу статьи о событиях в Ливии, которую я намеревался написать. Молли рассказала мне о сегодняшних своих приобретениях.

В тот вечер я настолько был поглощен ею, что с интересом вникал в ее рассказы о работе, о приобретении контрольного пакета акций другой компании, пытаясь понять, как это возможно занимать такую ответственную, требующую ежедневного напряжения должность, добиваться определенных успехов и при этом не думать о деньгах и не любить свою работу.

Для меня моя работа была всем, она являлась смыслом моей жизни. Молли работала не меньше меня, возможно, даже больше, но в результате все ее достижения за рабочий день, каждая рабочая минута – все это предназначалось Лейту. Меня удивило, как сильно это обстоятельство меня сейчас беспокоит. Я понимал, что это не мое дело. Я вообще привык не вмешиваться в дела и проблемы других людей. В моей работе это крайне необходимо. Но это была Молли, и, хотя я плохо ее знал, я чувствовал, что эта женщина заслуживает большего.

– А где еда? – вдруг спросила Молли. – Я всегда теряю счет времени, когда с тобой разговариваю.

Женщина обернулась. Официантка уже к ней спешила.

– Мы сделали заказ почти час назад…

– Извините, мисс Торрингтон, – сказала официантка. – На кухне произошла досадная задержка. Ваш заказ готовится, но вам придется подождать еще десять-пятнадцать минут. Я сейчас принесу за счет заведения еще одну бутылку вина в качестве нашего извинения и как небольшую компенсацию за неудобства.

Когда официантка ушла, Молли, взглянув в мою сторону, произнесла:

– Я здесь – постоянная клиентка, так что вино за счет заведения – отнюдь не из-за того, что, узнав меня, они страшатся, как бы гнев Торрингтонов не пал им на головы из-за не вовремя поданного ужина.

– Разве частое посещение подобного ресторана не уменьшает его привлекательность в твоих глазах? – я обвел рукой интерьер. – Уверен, что со временем все приедается.

– Нет… это все равно что член семьи или любимая мебель. Тебе же не надоедает, если ты ежедневно видишь их?

Я отстраненно посмотрел на нее. Если бы я мог хоть на секунду забыть о чудовищной пропасти между нашими мирами…

– Ты серьезно сравниваешь ресторан, удостоенный звездочек Мишлена[9]9
  Имеется в виду путеводитель «Красный гид Мишлéн», наиболее известный и влиятельный из ресторанных рейтингов на данный момент. Гид выпускается с 1900 года.


[Закрыть], с любимой мебелью?

– От моей квартиры – шестьдесят секунд ходьбы. Еда здесь просто фантастическая. Почему бы регулярно не ходить сюда?

– Потому что ты нечто выдающееся превращаешь в обыденность.

– Или, быть может, я в достаточной мере удачлива, чтобы выдающееся стало моей обыденностью?

Я умолк и нахмурился, подбирая слова.

– Твоя квартира – в минуте ходьбы отсюда? Ты же не хочешь сказать, что живешь в этом тостере?

– Вообще-то я живу в Беннелонгских апартаментах, Лео.

Она рассмеялась, услышав от меня прозвище, которое в народе дали этому респектабельному и одному из самых дорогих многоквартирных домов во всем Сиднее. Здание и впрямь походило на гигантский тостер, который без всяких церемоний разместили среди одного из самых известных городских пейзажей Сиднея.

– По твоему высокомерному тону я догадываюсь, что ты не большой фанат этих чертогов.

– Этот дом словно бельмо на глазу, – дернулся я. – Я помню времена, когда с Круговой набережной открывался вид прямо на Ботанические сады. А это здание изуродовало открывающуюся панораму города.

– Когда ты так говоришь, создается впечатление, будто ты ужасно стар, – улыбнулась Молли. – В девяностые, когда его строили, многие выражали свое неодобрение, но за последнее время ты – единственный, кто с таким неодобрением набросился на этот дом. Никто уже не обращает на него ни малейшего внимания… Да, я живу в Беннелонгских апартаментах, и это замечательное место.

– Сомневаюсь, что здесь существует дух единства, за который я так люблю Редферн, – внезапно заявил я.

Лицо Молли помрачнело. Моя реплика явно задела ее за живое…

Но тут к нам подошла официантка со второй бутылкой и с большим апломбом преподнесла ее нам. Когда она отошла, я вопросительно посмотрел на Молли.

– Я так понимаю, ты собралась сделать какое-то снобистское замечание насчет Редферна?

– Я… просто… – меня почти порадовало то, что моя собеседница внезапно запуталась в собственных словах, но она бросила на меня взгляд, пожала плечами и сказала: – Я не сноб, но Редферн имеет не очень хорошую репутацию… Или я не права?

Подавшись вперед, я внимательно вглядывался в ее лицо.

– Я вырос в Редферне, учился там в государственной начальной школе, потом в средней школе… Это было задолго до того, как появились эти модные фишки.

– Ты уже об этом упоминал в прошлый раз, но я до сих пор не уверена, что там вообще есть эти «модные фишки», – сказала она.

Я шумно вздохнул, тогда Молли поспешно добавила:

– Извини.

– В следующий раз мы встретимся на моей территории, – сказал я.

– Разве ты не чувствуешь себя там не вполне в безопасности?

– Не вполне в безопасности? – повторил я недоверчиво.

– Ну, там живет столько…

– Грязных бедняков? Или грязных черномазых?

Я нахохлился, и теперь мои слова были скорее язвительными, чем игривыми.

– Нет, я не то хотела сказать…

– Молли, – оборвал ее я, не в состоянии больше выдерживать ее неуклюжие попытки дать задний ход. – Ты хоть понимаешь, что большая часть моей работы была связана с пребыванием в зонах боевых действий? И ты спрашиваешь у меня, не чувствую ли я себя в опасности в близком к центру пригороде Сиднея! Редферн – замечательный район, с богатым наследием, как культурным, так и физкультурно-спортивным. Моей соседке – больше восьмидесяти лет. Она живет в доме, в котором родилась. В моем спортивном зале каждый вечер по будням люди скидываются и покупают детям еду, чтобы те хорошо питались после занятий спортом. Да, кое-какие проблемы существуют, в районе живет довольно много бедных семей, но бедные семьи сами по себе никогда не являются проблемой.

То, с каким вниманием Молли меня слушала, польстило мне, и, когда я наконец умолк, она склонила набок голову и тихо произнесла:

– Тебе надо заняться политикой.

– Я и десяти секунд не протяну, если доведется заниматься избирательной кампанией.

– И то верно. Странные старомодные взгляды на дом-тостер обидят очень многих зажиточных граждан, – рассмеялась она.

Я огляделся. Официантка стояла и смотрела на нас. В руках у нее ничего не было. Девушка явно нервничала. Она не сводила глаз с Молли, словно боялась, что посетительница в любую секунду может разразиться вспышкой гнева. Лично меня интересовало, связано ли беспокойство официантки с тем, что Молли трудно угодить или она просто опасается за репутацию семейства Торрингтонов.

Я перевел взгляд на Молли. Она смотрела на меня. Наши взгляды встретились. Секунда бежала за секундой, время растянулось, а ни у кого из нас не хватало сил отвернуться. Мир вокруг нас замер и вновь пришел в движение только тогда, когда очередной посетитель прошел рядом с нами, направляясь к свободному столику.

Мы еще не принялись за первое блюдо, а я уже мечтал прикоснуться к Молли, взять ее за руку, погладить по лицу, волосам. Молли пригладила челку на лбу. Я уже и прежде замечал за ней эту привычку, но пока не знал, как ее объяснить.

– Значит, ты вырос в Редферне, – сказала Молли. – Твоя мама до сих пор живет там?

– Сейчас она живет в Александрии вместе с моим отчимом, хотя лично я называю его просто отцом, – сообщил я, – папой. Он заслужил, чтобы я так его называл.

– Мило.

– Он замечательный человек.

– А у тебя есть братья… сестры?

– Только сестра Тереза. Они с мужем Полом живут в Кронулле[10]10
  Пригород Сиднея.


[Закрыть]. Сестра говорит, что на данный момент является любимым ребенком в семье, так как скоро подарит родителям внука. Пожалуй, она права.

– Ты старший?

– Да, Тереза – немного младше, ей сейчас двадцать девять. Она работает косметологом, а ее муж – художник-оформитель.

– Немного младше, – повторив за мной, рассмеялась Молли. – Она – моя ровесница. А тебе сколько?

– Тридцать восемь, – признался я.

– Господи! Ты просто ветхий!

Молли изобразила поддельный ужас. Я с трудом рассмеялся.

– Серьезно? Тридцать восемь – и ты еще не на пенсии? Просто замечательно! Это какой-то мировой рекорд! – продолжала она развлекаться.

Я откинулся назад на спинку и, разглядывая свой бокал с вином, попытался обдумать сложившуюся ситуацию. Нашу разницу в возрасте непреодолимой назвать никак нельзя было, но прежде я встречался с женщинами не настолько меня моложе. Я был сбит с толку. Ну, кому какое дело, что ты – пенсионер?

– Извините за задержку.

Официантка вернулась, но на этот раз она несла на подносе главные блюда. На ее глазах блестели слезинки, а руки дрожали, когда она ставила перед Молли тарелку. Моя спутница открыла было рот, но я вовремя понял, что она собирается отчитать официантку за то, что вначале не было подано антре[11]11
  Антрé – первое блюдо, легкая закуска, подаваемая за час-полтора перед собственно обедом или ужином.


[Закрыть]. Поэтому, подавшись всем телом вперед, мягко прикоснулся пальцами к ее запястью. Молли бросила в мою сторону сконфуженный взгляд и пробормотала лишь «спасибо» вслед уходящей официантке.

– У нее выдался тяжелый вечер, – прошептал я, когда официантка ушла. – Дай девушке передохнуть. Она вот-вот расплачется.

Молли оглянулась на официантку. Та как раз подошла к кабинке у стены, где другие посетители громко выражали свое недовольство из-за задержки.

– Я должна была бы это заметить, – нахмурившись, произнесла Молли. – Я не из тех, кто нетерпимо ведет себя по отношению к окружающим. Что там говорится насчет привычки разговаривать с окружающими свысока?

– Просто ты ведешь жизнь, которая для большинства недоступна, – улыбнувшись, сказал я. – Немногим придет в голову, что Круговая набережная – подходящее место для быстрого перекуса после работы, но, несмотря на сегодняшнюю задержку, еда здесь просто изумительная.

Так оно и оказалось на самом деле. Оба поданных блюда были истинным произведением кулинарного искусства. Я потянулся к графину с водой как раз в тот момент, когда Молли сделала то же самое. Наши руки случайно встретились. Я тотчас же отдернул руку, чувствуя себя виноватым, словно сделал это преднамеренно. Молли также отдернула руку. Я взглянул на ее лицо, ожидая увидеть в нем замешательство или смущение, но заметил лишь, что кровь, как и у меня, прилила к ее щекам. Даже в мягком свете ресторана я видел, что глаза ее потемнели. Она смотрела на меня откровенно зазывным взглядом.

Теперь кисть ее руки, отстранившись от графина, лежала на столе рядом со столовыми приборами. Я медленно стал продвигать руку через стол. Она наблюдала за этим. Я видел, как у нее перехватило дыхание. Миллиметр за миллиметром моя рука приближалась… Затем подушечка моего указательного пальца очень осторожно прошлась вдоль ее указательного пальца, от ногтя и дальше. Достигнув ее запястья, я расслабил пальцы, давая ей шанс убрать свою руку. Но она не убрала. Я так и предполагал. Наши руки продолжали касаться друг друга. Я растягивал это приятное напряжение. Предвкушение нашей близости витало в воздухе. Хотя наше касание было почти невинным, его нельзя было истолковать неправильно. Наши взгляды опять встретились – и на всей планете остались только мы и это мгновение, первое мгновение ничем не сдерживаемого чувства, не высказанного нами.

Желание было почти осязаемо. Оно было сильным. Оно было странным… Красивое взаимное чувство. Молли потянулась пальцами к моим. Ее ладонь уперлась о стол. Я повторил ее движение, а затем, сплетясь с ее пальцами, повернул запястье так, что моя рука легла поверх ее руки. Я тяжело сглотнул. Даже прикосновение к ее коже было дьявольски приятным.

Молли взглянула на наши руки. Мои загорелые пальцы переплелись с ее бледными пальчиками. Она взглянула мне в лицо.

– Ты когда-нибудь бывал в Беннелонгских апартаментах? – мягким голосом спросила она.

– Нет, не бывал, – произнес я.

Я вглядывался ей в глаза, когда меня огорошила внезапная мысль.

– Ты поэтому выбрала этот ресторан? Он близок к твоей квартире?

Ее пальцы слегка сжались, уголки рта поползли вверх. Если я и раскусил ее замысел, Молли на это не отреагировала.

– Я хотела быть готовой к любому повороту событий, – только и сказала она, но выражение ее глаз говорило, что я абсолютно прав.

Я взглянул на ее тарелку. Все съедено.

– Хочешь десерт? – спросил я.

– Да, – тихо произнесла она. – Давай.

Глава одиннадцатая
Молли

Июль 2015 года

Было уже за полдень, когда я наконец добралась до реабилитационной клиники. Утром я намеревалась ненадолго заскочить в офис, а потом сразу помчаться к мужу, но на работе я проторчала несколько часов, а потом долго-долго ехала через весь город к временному пристанищу Лео. В его палату я вошла усталая, терзаемая чувством вины.

Я застала Лео сидящим в инвалидном кресле. Он разговаривал с Терезой, которая лежала, свернувшись калачиком, на кушетке, стоявшей возле его кровати. Я обрадовалась тому, что она не привезла с собой детей. Палата в больнице – неподходящее место для детей. Мальчики учинили бы здесь полный разгром.

Глаза Терезы покраснели. В одной руке она сжимала гигиеническую салфетку, в другой – мобильный телефон. Вообще-то ее отношения с Лео не обходились без постоянных обид, но я знала, что за всей этой бравадой скрываются подлинная любовь и уважение. Обняв Терезу, я присела рядом.

– Извини, что опоздала, – сказала я. – Много дел выдалось с утра. Здесь все в порядке?

– Я тоже не скучал, – заверил меня Лео. – Когда ты отсюда уехала вчера, у моей двери выстроилась нескончаемая вереница посетителей и самонадеянных врачей.

– Вот и хорошо, – улыбнулась я. – Как ты себя чувствуешь?

– С каждым часом все лучше.

– Тебе понравилась его новая прическа? Разве я годами не повторяла, что Лео надо подстричься? – с нажимом произнесла Тереза.

Только сейчас я обратила внимание, что с головы Лео сняли бинты. Перед операцией мужа поспешно постригли под ноль, и теперь вдоль всего его черепа тянулся чудовищный шрам. Я видела следы толстых хирургических стежков, стягивающих кожу. Вид этот меня пугал, но волосы у Лео растут быстро. Очень скоро этот шрам скроют густые, темные волосы.

– Отличный вид, – сказала я.

Трудно было поверить, что неделю назад он лежал в коме. Еще труднее было знать, что этот человек несколько недель назад злобно кричал на меня, а потом оставил в нашем доме на раковине обручальное кольцо, чтобы я могла его легко обнаружить.

– Тереза уже час напролет знакомит меня с полной историей жизни ее детей, – сказал Лео, указывая на телефон, зажатый в ее руке. – Кажется, мы добрались до замены четвертого или пятого подгузника Бакстеру и второй бутылочки молока для Ривера. Продолжение последует?

– Ты пожалеешь о своих словах, когда к тебе вернется память, – сказала я. – Ты просто забыл, как сильно их любишь.

– Я разрешу им прокатиться на моем кресле-каталке, – заявил Лео.

Он старался казаться невозмутимым, но ни от меня, ни от Терезы не укрылся горький подтекст его слов.

– Скоро ты будешь гоняться за ними и щекотать их, – заверила я. – Ты слишком упрям, чтобы сдаться.

– Не уверен, что упрямство имеет большое значение, если даже врачи не знают, является ли травма моего головного мозга необратимой или нет, – сказал Лео.

Подавшись всем телом вперед, он взъерошил Терезе волосы, словно ребенку. Она шлепнула его по руке и явно рассердилась. Я рассмеялась. Как замечательно, что эти двое вернулись к своим обычным отношениям.

– Теперь, когда твоя красавица-жена может составить тебе компанию, я еду домой спасать Пола от гнета наших сыновей. Мы приедем вместе, когда мама сможет присмотреть за внуками… скоро. Или ты хочешь, чтобы мы привезли детей?

– Врачи сказали мне, что я могу уезжать отсюда и возвращаться, когда захочу, – тихо произнес Лео. – Быть может, я смогу сам к вам приехать.

– Тобиас нашел автофургон, приспособленный для кресла-каталки, – сообщила я мужу, – так что мы легко сможем это осуществить.

– Замечательная новость, – воодушевился Лео. – Передай ему мою глубочайшую признательность. А кто такой, кстати, Тобиас?

Сарказм, прозвучавший в его голосе, задел меня за живое. Взгляд мой стал жестче. Я легко могла сейчас сорваться на крик и наброситься на Лео. Если бы не Тереза, сидящая рядом, я бы скорее всего так и поступила. Учитывая, что Тереза всегда защищала Лео, причем довольно резко, мне совсем не хотелось, чтобы она сейчас набросилась на меня. Последнее, что сейчас нам нужно, – это семейная ссора.

– Бедный Лео, – сочувствующе сказала Тереза. – Все теперь для тебя такое непонятное… Тобиас – преданный помощник твоей героической жены в ее фонде.

– Фонд? – Лео перевел взгляд на меня. – Это твоя благотворительная организация?

Я молча кивнула. Тереза встала.

– Сообщи, когда соберешься приехать. Мне придется собрать лего, а не то ты не сможешь перемещаться по дому, – чмокнув Лео в щеку, сестра направилась к выходу. – Спасибо, что привезла его в Сидней, Молли.

– Ты ничего не рассказывала мне о фонде, – сказал Лео, когда Тереза ушла.

– Проще показать, чем рассказать. Именно поэтому я попросила Тобиаса организовать автофургон.

– Когда мы сможем поехать?

– Сам решай.

– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но на моей танцевальной карточке[12]12
  На английских великосветских балах молодые леди держали перед собой картонки, на которых записывали заранее обговоренную очередность танцев с кавалерами.


[Закрыть] нет ни одной записи.

– Разве здесь не предполагается, что ты круглые сутки должен подвергаться терапии и разным занятиям?

Лео склонился и поднял с кофейного столика ламинированный лист.

– Давай сверимся с расписанием… Каждое утро – физиотерапия. Это мне надо. В некоторые дни – трудовая терапия… Этого я не совсем понимаю… Ну, положим, это мне тоже пригодится. В другие дни – гидротерапия.

– Ты любишь плавать, – заметила я.

– Люблю. Пожалуй, я от этого также не откажусь, но вот после обеда обозначено нечто под названием «групповая разговорная терапия».

Лео выглядел потрясенным, когда озвучивал этот пункт расписания. Я рассмеялась.

– Ах, дорогой!

– С трех до половины пятого ежедневно, – глядя на меня, изрек Лео.

Мне показалось, что шок на его лице был не совсем наигранным, но я продолжала смеяться. Лео выразительно насупился.

– Ты не понимаешь, Молли. У них записано, что это – каждый день.

– Быть может, будет полезно, если ты поговоришь о своих нынешних чувствах? – предложила я ему.

Лео положил расписание себе на колени. Глаза его сузились.

– Если я захочу обсудить свои чувства, то, сделай такое одолжение, позволь мне поговорить о приятных. Не могли бы мы немного поездить, кое-где побывать? Думаю, это сможет подстегнуть мои воспоминания. В твой благотворительный фонд я тоже хотел бы наведаться.

– Хорошо.

– С трех до полпятого подойдет… каждый день…

Учитывая, что я уже и так отсутствовала две недели, а поездка туда и обратно займет около двух часов, предложение Лео мне совсем не подходило, но муж улыбнулся мне своей очаровательной улыбкой, той улыбкой, которая безотказно действовала на раздраженных сотрудников аэропорта, когда он не мог попасть на нужный ему рейс, или на сотрудников посольства, когда ему срочно нужна была виза. Я непроизвольно улыбнулась в ответ. Даже мое тело чуть расслабилось. Я чувствовала себя так, словно размягчается мой позвоночник.

– Брэд приезжал? – спросила я.

– Нет.

– Он должен сегодня к тебе заскочить. Давай сегодня побудем здесь, а с завтрашнего дня начнем проводить терапевтические беседы.

– Просто фантастика! Это свидание! – муж замер, и на его лице отразилось осознание сказанного. – Кажется, я тебе это уже рассказывал? Мы сидели в баре… у бухты Дарлинг. Мы отправились поужинать вместе. Я просто хочу быть уверен, что мы помним одно и то же.

Я моментально вернулась в прошлое. Я вспомнила высокого, сильного Лео, сидящего рядом со мной в том заведении, вспомнила ощущение нашей близости в наступающей темноте, то, как пристально он смотрел на меня. В ту ночь я не могла заснуть, вместо сна я плела интриги. Мой испорченный, эгоистичный ум строил планы до предрассветных часов. Я обдумывала, какое место выбрать, какую атмосферу задать ужину, я даже подобрала себе платье и духи.

Я была акулой, преследующей свою жертву.

– Ты помнишь всю ту ночь?

– Я помню только слова. Они словно отпечатались в моей голове, но все остальное сокрыто во тьме… Как эпизод, вырезанный из середины фильма, – с оттенком горечи в голосе произнес Лео. – Куда мы поедем?

– На Круговую набережную. Мы там часто бывали. Думаю, мы поедем туда прямо завтра.

– Отлично. Спасибо, Молли. Ты принесла мне одежду?

Я указала на сумку, которую, войдя, поставила на его кровать.

– Да, там – твоя одежда и «Киндл». Все, как договаривались. Я прихватила твой бумажник и вложила в него твою запасную кредитную карточку на случай, если тебе что-то понадобится. Извини, но я не смогла отыскать твой телефон. Пришлось купить тебе другой. У него тот же номер. В телефоне сохранен номер твоей кредитки.

– Я рассчитывал на мой старый телефон. Он что, не в сейфе?

Я отрицательно замотала головой. Я лгала. На самом деле я не проверяла, но подозревала, что Лео прав: он там и лежит. Я говорила себе, что, ограждая мужа от его старого телефона, я действую в его интересах. Если я сейчас дам ему телефон, он, еще не подготовленный, столкнется с грубой реальностью наших забытых им отношений. Прочтя эсэмэски, он догадается, что наш брак далек от идеала.

Но, если быть до конца откровенной, это лишь полуправда. Я испытываю любопытство по отношению к личности Лео. Правда, странно? Я знаю его лучше, чем саму себя, но я порядком подзабыла, что значит разговаривать с ним, когда наши отношения не омрачены горечью взаимных обид. Да, я излишне ранима, когда общаюсь с ним, легко выхожу из себя, но еще недавно я думала, что он умрет. Муж выжил – и теперь снова разговаривает со мной со всем присущим ему очарованием… Нет, я пока не готова к тому, чтобы все вернулось на круги своя.

– А возле кровати? – предположил Лео.

Я отрицательно покачала головой.

– Странно, – вздохнув, произнес он.

– Я продолжу поиски, если ты этого хочешь, но не исключено, что ты мог взять мобильник с собой.

– Странно… действительно странно. Ты же мне говорила, что у меня есть спутниковый телефон?

Я кивнула. Лео нахмурился.

– Зачем мне брать мобильник, если я еду в зону боевых действий?

Мысленно я хорошенько пнула себя. Лео прав: он никогда не брал сразу два телефона с собой.

– Не знаю, – произнесла я, надеясь, что муж не заметит, как я краснею.

– А как мы прежде общались?

«В том-то и дело, что не общались», – пронеслось в моей голове.

Я начала немного паниковать. Последим «общением» накануне его отлета было мерзкое электронное сообщение, в котором муж предлагал мне найти адвоката, а еще демонстративно грубая эсэмэска, в которой он «просил» забрать свои вещи из его дома. Даже по прошествии нескольких недель воспоминания об этих его посланиях вызывали у меня душевную боль. Это были первые строки новой главы моей жизни, которая должна была бы называться «После Лео»… А еще эти текстовые сообщения хранили в себе наше взаимное молчаливое противостояние. Они были короткими и деловыми, без следа душевной теплоты и близости. Мы стали чужими друг другу, куда более чужими, чем сейчас, когда Лео не может вспомнить нашу совместную жизнь.

Но я не хотела об этом сейчас думать. Я не хотела ему лгать, тем более быть пойманной на лжи. Мне следовало как можно скорее сменить тему беседы, но, прежде чем я успела придумать более-менее убедительный повод, заговорил Лео.

– Я потерял все, что привез с собой в Сирию?

– У Брэда – твоя сумка, но он сказал, что все, что было в твоей машине, там и осталось. Если ты взял мобильник в Сирию, его уже нет.

Лео тяжело вздохнул. Я очень надеялась, что он наконец принял «случившееся» как должное.

– Я вот подумал, телефон помог бы мне разобраться в том, что я делал в последнее время. Я не часто пользуюсь эсэмэсками, но все эти записи звонков, по крайней мере, могли бы подтолкнуть меня к пониманию моей забытой жизни.

– Что касается эсэмэсок… – начала я.

Он вопросительно на меня взглянул, а я тихо рассмеялась.

– Сейчас ты часто их посылаешь.

– Серьезно?

– Я всегда серьезна. Не уверена, что тебе это нравится, но ты их посылаешь.

– Ты уверена? Я действительно ненавижу писать эсэмэски.

– Знаю, просто ты решил пойти на компромисс.

Мысль, что Лео в чем-то пошел на уступки, была сама по себе поразительна. Иногда я думала о Лео как о человеке, который вообще на такое не способен, но вот я случайно напомнила себе о случае, когда он по моей просьбе пошел на небольшую уступку. Конечно, значительной ее не назовешь, но как бы там ни было, а на протяжении нескольких лет наше общение сильно зависело от этих текстовых сообщений.

– Теперь я еще больше расстроен пропажей мобильника, – вздохнув, сказал Лео. – С телефоном мне было бы значительно проще вспомнить, как мы жили вместе.

Ты понятия не имеешь! Хотелось бы мне знать, как он отреагирует, когда увидит те последние эсэмэски. Почувствует ли неловкость из-за своей холодности? Интуиция подсказывала мне, что почувствует, а вот я испытаю стыд из-за того, что натворила за последние месяцы. Вся беда заключается в том, что, когда угасает страсть, подобная нашей, человек как бы немного сходит с ума. Трудно принимать разумные решения, если тобой руководит злоба.

– Извини, Лео, – сказала я.

– Эй, ведь это не твоя вина, – улыбнулся муж.

– Тебе здесь удобно?

– Я бы предпочел лежать дома, но понимаю, что это вынужденная мера.

– Это ведь не навсегда, – мягким голосом заверила я его.

Лео кивнул.

– Знаю. Как ты? Справляешься сама?

Я рассмеялась, но как-то резковато. Мое раздражение тотчас перешло в чувство вины, когда Лео нахмурился.

– Я думал, что ты привыкла.

– Все в порядке. Я могу о себе и сама позаботиться, – чуть напряженным тоном произнесла я. – Без тебя, конечно, все не то, но я справлюсь.

– Сейчас я меньше езжу по свету?

Хотелось бы мне сказать, что да, так оно и есть. Таков был его план, когда мы поженились: не дольше трех недель вне дома, не больше шести командировок в год. Вот только в реальности все оказалось гораздо сложнее.

– Нет, твоя работа слишком важна для тебя, а мир за последние годы стал еще безумнее. У тебя было из чего выбирать. Ты рассказывал миру истории, которые без тебя никто бы не услышал. Ты хотел еще немного продолжить свою карьеру.

Не сразу я поняла, откуда во мне вдруг возникла эта острая боль, а потом до меня дошло: я пытаюсь оправдать поведение Лео, в конечном счете разрушившее наш брак. Я не хотела оправдывать его. Когда мы спорили, он замыкался в себе и с убежденным видом говорил то, что сейчас сказала я. Поколебать его было невозможно. Я же настаивала на своем, требуя к себе элементарного внимания. Я тоже не собиралась отступать. В результате наши отношения подвергались взаимному словесному насилию. Никто, конечно, ни разу не распустил руки, но и одними лишь словами можно сильно обидеть.

Сколько бы раз мы ни схлестывались в своей убежденности, пусть даже полярной, в этом мы были на равных, поэтому ни одному из нас не удалось каким-либо образом пошатнуть веру другого в своей правоте.

Эти мысли промелькнули у меня меньше чем за секунду. Сейчас Лео раним и беззащитен передо мной. Вместо того чтобы, как попугай, повторять теперь все те отговорки, которыми он пичкал меня прежде, я могу спокойным тоном объяснить ему всю несправедливость его поступков, всю тяжесть положения, в которое он меня всякий раз ставил, оставляя одну дома. Я любила его всем сердцем, а он каждый раз отдавал предпочтение всему остальному миру…