Текст книги "Когда я тебя потеряла"

– Ты совершенно неверно себя оценивал. Когда ты узнавал мир и себя лучше, ты часто менял свое первоначальное мнение, – тихим голосом произнесла я. – Когда мы встретились, тоже произошла подобная переоценка.

Я искала подходящие слова, чтобы Лео меня понял. До знакомства с моим будущим мужем я не представляла всей глубины и силы любви. В прошлом мне казалось, что я была влюблена в мальчиков, с которыми встречалась, но теперь я понимаю, насколько поверхностными и несерьезными были мои чувства. Любовь к Лео была огромной и уникальной, совсем не похожей на прежние влюбленности, как бы больно ни было признаваться сейчас даже самой себе. Вздохнув, я взглянула на Лео. Его взгляд был насторожен. Он не сводил с меня глаз.

– У меня было такое чувство, словно прежде я видела мир только в черно-белых тонах, а влюбившись в тебя, как будто впервые увидела его в цвете. И я знаю, что ты чувствовал то же самое, что и я. Мы очень, очень сильно влюбились друг в друга, поэтому все то, о чем мы прежде думали и что планировали насчет нашего будущего, утратило свой смысл. Просто мир для нас изменился, – я поморщила нос, подбирая правильные слова. – Просто нам было очень хорошо. Ты понимаешь?

– Должно быть, так оно и было, – произнес Лео.

Он до сих пор хмурился, но я заметила, что мои слова, по крайней мере, частично его переубедили.

– И где мы встретились?

– Я прислала тебе по электронной почте письмо, просила встретиться. Нужно было задать кое-какие вопросы по поводу Дека. Мы встретились, разговорились, вот с этой встречи все и началось.

Его лицо исказила хмурая гримаса. Я поняла, что он впал в глубокие размышления, и дала ему пару минут. Пусть размышляет. Я терзалась неведением, помнит ли он хотя бы что-то. Наконец мое любопытство победило. Я очень осторожно прикоснулась к его руке.

– Лео…

Муж тяжело откинулся обратно на подушки.

На хмуром лице отразилась крайняя усталость.

– Я просто не помню. Я просто… Во всем этом решительно нет никакого смысла.

– Дай себе больше времени.

– Кое-что смутно припоминается… Впрочем, я даже не уверен, что это воспоминания, – пробурчал Лео, потерев пальцем лоб. – Такое же чувство, как будто слово вертится на кончике твоего языка, а слететь не может. Возможно, я смогу разобраться, что к чему, но…

– Будь терпелив, Лео. Я не думаю, что ты сможешь заставить себя вспомнить, – произнесла я.

Лео вздохнул.

– С терпением у меня никогда хорошо не было.

– Ну, я это знаю! – усмехнулась я.

Лео вновь окинул меня пристальным взглядом.

– Они тебе сказали, что мне трудно двигать ногами?

Я кивнула, и на глаза мне навернулись слезы. Часто моргая ресницами, я сдержала их.

Мы посидели немного, помолчали, потом Лео нерешительно спросил:

– Поскольку я не знаю, как сейчас живу, скажи мне: смогу ли я вести прежний образ жизни, сидя в инвалидном кресле? Насколько я помню себя прежнего, то не смогу…

Встретившись с ним взглядом, я сохранила невозмутимость. Возможно, это был самый храбрый поступок за всю мою жизнь. Приподняв подбородок и выпрямив спину, я отогнала от себя малейшие признаки слабости. Я хотела, чтобы он видел: я смело смотрю в будущее, и ему придется делать так же. Поплачу я позже.

– Начнем с того, – произнесла я, – что никто не говорит, будто ты надолго задержишься в инвалидном кресле. Всего две недели назад я подписала документы с разрешением донорства органов, а сейчас ты сидишь в постели и со мной разговариваешь. Ты уже доказал, что отказываешься вести себя так, как от тебя ожидают другие. Лично я не сомневаюсь в том, что ты заставишь ходить свои ноги хотя бы из чистого упрямства. А до того мы будем приспосабливаться.

Вот только из нас двоих я никогда не отличалась силой духа. Я – из тех, кто расстраивается, даже когда роняет шляпку, а переживаю я настолько глубоко, что не могу отличить хорошее решение от плохого, если в дело вмешивается мое сердце. Когда же мне предназначено судьбой до конца жизни помогать мужу в случае, если дело обернется совсем уж плохо для него, то, черт побери, сейчас совсем не то время, чтобы сообщать ему правду… Лео удивила горячность моего заявления. Немного подумав, он криво улыбнулся. Его веки отяжелели, кожа побледнела, но муж улыбался. Я почувствовала огромное облегчение, что наконец-то сумела немного его успокоить.

– У меня такое ощущение, словно мне снится странный сон, – признался Лео.

Он поудобнее зарылся в подушки. Я присела рядом с его койкой и выудила из своей сумочки iPаd. Лео глянул на меня.

– Что ты делаешь?

– Мне нужно ответить на деловые письма, а тебе пора встретиться с настоящим сном, – сказала я. – Мы поговорим позже. Я буду здесь, когда ты проснешься.

Так и будет. Несмотря на все, что между нами случилось, я останусь рядом столько, сколько ему понадобится.

Глава четвертая
Лео

Январь 2011 года

Мы с Молли, погруженные в молчание, шли рядом прогулочным шагом, попивая свой кофе. Я старался придумать, как сделать так, чтобы не пришлось рассказывать ей правду о Деклане, но в то же время я подбирал слова на случай, если все-таки доведется.

– Как ты поранил себе руку? – спросила Молли.

Я взглянул на нее.

– Это плечо. Поймал шальную пулю в Ливии.

– В тебя стреляли?

– Профессиональный риск.

– М-м-м… Тебе ведь сейчас противопоказаны нагрузки?

– Ничего страшного, я в порядке.

– А вот я не очень. Ноги меня погубят, – вздохнув, произнесла Молли и засмеялась. – Пару дней назад я занималась пилатесом[2]2
  Имеется в виду свод гимнастических упражнений, разработанный в двадцатых годах XX века немцем Жозефом Хубертесом Пилатесом. Применяется в современном фитнесе.


[Закрыть]. Не представляю, о чем я тогда думала. Можно где-нибудь присесть?

Мы зашагали по направлению к Парку первого флота, небольшому участку зелени между Скалами и Круговой набережной. Автоматически мы направились к единственной свободной скамейке в парке. Она располагалась под ветвями шинуса[3]3
  Ши́нус – род деревьев и высоких кустарников из семейства цветковых растений Сумаховые.


[Закрыть]. Когда мы к ней подошли, над нашими головами взвилась стая чаек. Я отогнал их, и мы уселись.

– Ну же? – вырвалось у Молли, как только мы сели.

Внезапно вся речь, которую я подготовил по дороге из кафе, показалась до боли бессмысленной.

– Дек был замечательным человеком, Молли. Он очень тебя любил.

– Я знаю. Пожалуйста, скажи мне то, чего я не знаю.

– Я хочу, чтобы ты об этом не забывала, помнила, каким замечательным человеком и любящим братом он был. Именно это важно, а не те проблемы, с которыми он боролся.

– Ты знал его хорошо, поэтому можешь об этом говорить. Все, что мне известно о Деклане, – это то, что он пользовался популярностью, был умен и обладал шармом. Но если бы все это на самом деле было чистой правдой, мы бы здесь не сидели, а моя мама не замолкала бы всякий раз, когда кто-то произносит имя Деклана… даже спустя десять лет после его смерти.

– Ну, ты, по крайней мере, знала его таким, каким он хотел, чтобы ты его считала. В этом есть свой резон. Он не хотел, чтобы ты это узнала.

– Потому, что я была ему сестрой?

– Потому, что ты – это ты. Он тебя просто обожал.

– Ты хочешь сказать, что мама и папа лгали мне все эти десять лет только потому, что Деклан меня «обожал»?

– Нет, со времени его смерти это потеряло смысл, но, пока Деклан был жив, для него было очень важно, чтобы ты смотрела на него снизу вверх.

– И кем же он был, Лео? Был ли он вообще похож на тот образ, который я себе тогда вообразила?

Вздохнув, я стал смотреть на воды гавани, обдумывая, что сказать.

– Не все, о чем ты говоришь, было неправдой. Он бывал очень мил, обладал шармом, но вот учился твой брат неважно. Он очень старался, но, если уж начистоту, не сумел по-настоящему хорошо освоить университетский курс.

– А я-то всегда считала, что он был лучшим на потоке, – произнесла Молли несколько отстраненно, словно раздумывала вслух.

– Дек попал в университет только потому, что этого хотел ваш отец, Молли. Каждое лето он зубрил предметы, и только так ему удалось все же получить свой диплом.

– Ты упоминал о каких-то проблемах, с которыми брат боролся.

– Да. Дек…

Было даже тяжелее, чем я предполагал. Я откашлялся.

– Как большинство ребят в универе, на первом и втором курсе мы немного баловались наркотиками, ничего серьезного, знаешь ли. Все выросли из этого и угомонились, а вот Деклан так и не сумел понять, что пора с этим завязывать. Ты меня понимаешь?

– Деклан был наркоманом? – прошептала Молли.

Какого черта это мне приходится ей сообщать?

– Извини, Молли.

– Это неправда. Не может такого быть! Как я могла такое не заметить?

– Разве ты не жила некоторое время за границей?

– Да, но я пробыла там всего лишь год. Когда я вернулась в Сидней, с братом все было в порядке.

– На самом деле не было.

Я тяжело вздохнул, она тоже.

– Ну… да, по-видимому…

Я немного подождал, решив, что Молли нужно дать время, чтобы справиться с тем, о чем она только что узнала. Я был уверен, что ей надо всплакнуть. Спустя некоторое время я взглянул, проверяя, плачет ли она. Ее глаза оставались сухими. Она бессмысленно смотрела на воды залива. Вдруг на меня накатило ощущение дежавю: точно такое же ничего не выражающее выражение я видел на ее лице во время похорон брата. Судя по всему, потрясение и горе, вызванные его утратой, оказались тогда слишком сильными, чтобы можно было быстро с ними справиться.

– Как ты? В порядке? – спросил я.

– Я пыталась убедить себя, что ты сумасшедший или просто врешь мне, – тихо произнесла она, а затем бросила в мою сторону хмурый взгляд, – но ничего не получается. Я вижу, что ты не лжешь.

– Как я понимаю, настоящие проблемы начались у Дека на втором или третьем курсе, – тихим голосом сообщил я ей. – Возле него вечно крутились девушки, но твой брат никогда не умел с ними разговаривать. Он вечно повторял мне, что им ничего, кроме его денег, не нужно. Деку хотелось вылезти из раковины неуверенности, в которой он пребывал большую часть времени. После наркотиков он превращался в совершенно другого человека, общительного и самоуверенного парня, становясь душой любой компании.

– Я видела его в таком состоянии?

– Не знаю точно. Помню, в последний свой год он встречал Рождество вместе с тобой. К тому времени он окончательно потерял над собой контроль, так что, полагаю, видела.

– Тогда почему я ничего не замечала?

– Просто ты не знала, что замечать.

– Какие препараты он принимал?

Было бы проще назвать ей наркотики, которые Деклан не принимал, но Молли этого знать не стоило.

– Под конец он плотно подсел на героин.

– Ты пытался ему помочь?

– Разумеется. Твои родители тоже.

– И ничего не помогало?

– Кое-что помогало. У Дека было несколько периодов, когда он был чист. Перед самой его смертью выдались несколько месяцев, в течение которых он не принимал наркотики.

Те несколько месяцев поселили в моей душе ложную надежду. Тогда наша дружба вернулась в прежнее русло, а Дек, казалось, почти смирился со своей абстиненцией.

– Он лечился в реабилитационном центре?

– Нет, – пробурчал я. – Твои родители боялись огласки, предпочитая конфиденциальность. Они всегда лечили его на дому.

– То есть они беспокоились о собственной репутации? – высказала вслух свое подозрение Молли.

– Не исключено, что этот фактор также повлиял на их решение.

– Думаешь, если бы брат лечился в приличном реабилитационном санатории, то остался бы жив?

– Я тоже об этом думал, но потом пришел к мнению, что, как бы там ни было, конец был бы один.

– Как он умер?

Я кашлянул.

– У него выдался плохой день. Что-то пошло не так на совете директоров. Помню, он об этом упомянул. Дек чувствовал, что поставил отца в неудобное положение. Он не подготовил что-то, чего от него ожидали. Дек позвонил мне по дороге домой после собрания совета директоров. Мы долго разговаривали, договорились поехать на следующий день после работы играть в крикет, поэтому я уверен: это был несчастный случай. Под конец разговора он казался в достаточно сносном расположении духа.

Я снова кашлянул и неловко подвинулся на скамье. Бросив беглый взгляд на Молли, я заметил, что она смотрит на свои колени. Глаза оставались сухими.

– Почему никто мне не позвонил? Почему никто ничего мне не рассказывал? – прошептала она. – Я уже не была ребенком. Мне исполнилось девятнадцать. Я бы справилась.

– Он стыдился того, что сделал со своей жизнью. Деку важно было, чтобы ты по-прежнему им восхищалась.

– Расскажи мне о той ночи, когда он умер, – попросила она тихим голосом, почти шепотом.

Допив кофе, я поставил стаканчик на землю у своих ног.

– У Дека было несколько знакомых мелких наркоторговцев, которые промышляли на пляже Бонди, недалеко от его квартиры, но Лейт обрезал все эти связи. Думаю, эту стратегию в бизнесе называют применением грубой финансовой силы. Когда Деклан решил вернуться к старому, он поехал в дом к моей тете и поговорил с моим двоюродным братом.

– С твоим кузеном?

– Да. Дек дал ему деньги на дурь для обоих, – тяжело выдохнув, я запнулся. – Тетя позвонила мне. Она понятия не имела, что они задумали и куда поехали. Тетя знала, что Деклан – мой друг, и опасалась, как бы ее сын не втянул твоего брата во что-нибудь нехорошее. Ну а я сразу же догадался, что задумал Дек.

– А твой кузен?

– С ним было все в порядке… ну, в смысле, передоз ему не грозил. Позже я попытался разобраться, почему это случилось. Скорее всего, Дек после нескольких месяцев без наркотиков утратил способность выдерживать большие дозы. Мне пришлось долго помотаться, пока я нашел их в кладовке, в подвале дома. Дверь была заперта, пришлось выбивать.

Я на секунду отвлекся, вспоминая панику, охватившую меня, когда я понял, где они, и треск двери, по которой я изо всех сил бил ногой. А потом мной овладел страх, так как, увидев Дека, я в ту же секунду понял, что опоздал.

Молли резко поднялась на ноги. Вздрогнув, я посмотрел на нее. Меня удивляло, что девушка до сих пор не плачет.

– На сегодня достаточно, – просто заявила она.

Молли не на шутку рассердилась, и я не мог ее в этом винить.

– Извини, Молли.

Выражение ее лица немного смягчилось.

– Тебе не за что извиняться. Могу я тебе опять позвонить?

– Да, конечно.

Молли положила руку мне на плечо и слегка сжала. Вымученная улыбка застыла на ее губах.

– Спасибо, Лео.

Я наблюдал за тем, как она уходит. Мне показалось, что я заметил, как содрогается ее тело, но она почти сразу оправилась и теперь шла идеально ровной походкой. Голова высоко поднята.

Я долго ждал, прежде чем уйти из парка. Я сидел на скамье до тех пор, пока мои ягодицы не занемели. Действие обезболивающего закончилось, и мое раненое плечо начало болеть. Я думал о Деклане, о семье Торрингтонов и о тех жизненных уроках, которые мне преподала наша дружба. Главный урок гласил: не важно, где началась твоя дорога, куда идти, зависит исключительно от тебя.

Глава пятая
Молли

Июль 2015 года

Я проснулась до рассвета. Я столько ночей провела у постели Лео, что даже не знала, какой сегодня день. Как только я открыла глаза, практически сразу ощутила, насколько я обессилена. Каждая мышца моего тела болела. Не помню, чтобы когда-либо чувствовала себя настолько уставшей.

Шаркающей походкой я вышла в коридор, где стоял автомат для продажи кофе. В своем полусонном состоянии я даже не заметила, что Лео уже проснулся. Когда я вернулась в палату, он уже сидел на койке.

Я, ничего не замечая, подошла к креслу, попивая на ходу кофе, когда муж огорошил меня, тихо произнеся:

– Доброе утро, Молли.

Я едва не выронила стаканчик и принялась извиняться неизвестно за что.

– Привет. Извини. Я не думала, что ты уже проснулся… Я не принесла тебе кофе. Хочешь, я схожу?

– Нет, нет, спасибо, не надо, – оглядев палату, он нахмурился. – Где ты спишь?

– Мой отель – через квартал отсюда, – ответила я.

Я не соврала, но надеялась, что муж не заметит, как я ушла от ответа. Лео не сводил с меня глаз, и молчание вскоре стало неловким.

– Я просто не хотела оставлять тебя одного прошлой ночью на случай, если ты проснешься и не будешь знать, где находишься. Сегодня я буду спать в отеле.

– Надеюсь, у тебя тут есть хотя бы раскладушка, чтобы вздремнуть?

Меня немного успокоило то, что наметанный глаз Лео, никогда не упускающий мелочей, его и на этот раз не подвел. Он возвращается.

– Нет, из-за риска падений не разрешено, но это не страшно. Мне все равно не спится.

Ложь была настолько смехотворной, что я устыдилась того, что смогла такое ляпнуть. Взглянув на Лео, я быстро отвернулась. Не нужно было уметь читать его мысли, чтобы понять: муж мне не поверил.

Немного помолчав, он произнес:

– Спасибо, Молли.

– Ты что-нибудь вспомнил?

– Пока нет, но вчера, заговаривая с кем-то в очередной раз, я то и дело наталкивался на очередные шокирующие откровения. Я чувствовал себя ужасно уставшим и едва поспевал за событиями. Сегодня я настороже, что очень помогает.

– Значит, ты смирился с тем, о чем я тебе вчера сказала?

– О том, что мы женаты? – рассмеявшись, произнес Лео. – Ну, я верю, что ты мне сказала правду. Для начала сойдет?

– Да, – согласилась я.

Я на самом деле почувствовала большое облегчение. Сегодня я была такой разбитой, что не была уверена в том, что смогу и дальше продолжать его переубеждать.

– Беда в том, что я не чувствую, будто бы что-то позабыл. У меня такое ощущение, будто я заснул, а когда проснулся, люди вокруг начали утверждать, что четыре года я где-то отсутствовал и теперь моя жизнь совершенно не похожа на прежнюю. Представления не имею, какие воспоминания должны ко мне вернуться, если я не осознаю, будто что-то забыл.

– Просто кошмар, – вырвалось у меня.

– Кошмар – мои ноги, – он посмотрел на койку, потом опять на меня. – Ты все время спала в кресле?

– Только последнюю ночь, после того, как ты пришел в себя.

– Ты, вероятно, очень хочешь вернуться домой.

– Люсьен растолстел так, что уже не помещается в доме, – вздохнув, сказала я.

Когда я перебралась к Лео, то автоматически усыновила обычного абрикосового цвета пуделя, которым мой муж со своей пожилой соседкой совместно владели.

Меня не удивило, что при упоминании собаки муж сразу же повеселел. Я не особо люблю собак, но Люсьена было трудно не полюбить.

– Я так понимаю, миссис Уилкинс о нем заботится. Она до сих пор живет в своем доме?

– Ну да. У нее все хорошо. Пару месяцев назад мы ели торт в связи с девяносто второй годовщиной со дня ее рождения. Сейчас к ней захаживает сиделка, чтобы помогать, наверх она почти не поднимается, но, как по мне, миссис Уилкинс в отличной форме. Только представь себя в таком возрасте! Правда, Люсьена она перекармливает. Я наняла человека, чтобы гулял с собакой по утрам и вечерам, но в прошлый раз, когда мы оба уехали, мне потребовалось полгода, чтобы Люсьен похудел до двадцати пяти килограммов.

– Минуточку! Ты хочешь сказать, что мы живем в моем доме в городе?

Вопрос был слишком сложным, чтобы подробно на нем сейчас останавливаться.

– Разумеется, да.

Его глаза расширились. В них блеснуло недоверие.

– Ничего похожего на «разумеется» я не вижу. Ты же Торрингтон! Я-то думал, что мы живем в каком-нибудь роскошном особняке, в неприлично престижном пригороде!

– Теперь я не Торрингтон, а Стефенс, – сухо напомнила я ему. – И да, мы богаты, но ты просто не захотел расстаться со своим драгоценным домом, когда мы поженились, поэтому мы кое о чем договорились, нашли компромисс, и я переехала.

– Что за компромисс?

Лео нахмурился, а я тихо рассмеялась.

– Не впадай в панику, Лео. Я знаю: ты любишь свой домик, и мы его не разрушили. Мы просто осовременили кухню и ванные комнаты. А еще дом перекрасили и заменили ковровое покрытие наверху.

– Ну, это все равно, если бы мы жили на том же самом месте, но в совершенно новом доме.

– Нет, тот же самый дом, даже планировка не изменена. Мы только внесли небольшие усовершенствования, – пожав плечами, я улыбнулась ему. – И конечно, мы обзавелись помощниками.

Я сразу же поняла, что Лео подумал, будто бы я наняла слуг. Хотя мне было немного стыдно играть с ним, я не могла не испытывать мимолетное удовольствие, заранее предугадывая его реакцию. Несколько месяцев осторожных переговоров понадобилось, чтобы спланировать нашу совместную жизнь в доме на две семьи с общей стеной. Я прекрасно знала все его слабые места.

– Господи! Только не слуги!

Лео пришел в ужас, а я улыбнулась.

– Мы не построили домик для прислуги во дворе, не наняли слуг. В доме всего-то шесть комнат. Что слугам там делать? Раз в неделю к нам приходит уборщица, и самое главное, мы обзавелись посудомойкой.

Кухня до перепланировки была очень маленькой, не кухня, а всего лишь кухонька. Его глаза сузились при упоминании о посудомойке. Муж правильно понял, что без существенной перепланировки поместить посудомоечную машину в кухню никак нельзя было.

– Как тебе удалось втиснуть туда посудомойку?

– Сам скоро увидишь, – ответила я. – Не волнуйся. Ты уже однажды пережил перепланировку, уверена, переживешь как-нибудь еще раз.

– Ты все еще работаешь на…

Он запнулся, а я отрицательно покачала головой.

– Нет, я больше не работаю на отца.

– Это из-за меня? Из-за нас?

Я сделала паузу, прежде чем ответить. У меня не было другого выбора, когда отец узнал о Лео и обо мне, но дело не только в этом. Я ушла еще и потому, что работа в издательстве завела меня в омут постоянного ожидания отцовского одобрения за счет моего собственного счастья. Мои отношения с Лео послужили лишь поводом к моему бегству, но без них я, не исключено, до сих пор бы работала в «Торрингтон Медиа», загнанная в ловушку жизни, которая никогда не была по-настоящему моей жизнью. Да, Лео послужил лишь катализатором для обретения мной свободы.

Тогда мне казалось, что в том, как любовь к Лео изменила мой мир, есть что-то поистине мистическое, но теперь, оглядываясь назад, я разрываюсь между чувством благодарности за то, что мне удалось избавиться от прежней моей жизни, и недовольством из-за того, что меня обманули, не дали ступить в будущее, которое я сама планировала. Лео и я начали путешествие вместе, но муж очень скоро стал работать в одиночку, предоставив мне возможность самой искать свой путь. Я рада тому, что случилось, я благодарна Лео, но в то же самое время даже этот поток мыслей, проносящихся сейчас в моей голове, оставлял после себя зудящее чувство разочарования. Когда-то я думала, что ухожу из «Торрингтон Медиа» ради того, чтобы вместе с Лео строить общее будущее. Мне даже в голову не приходило, что нас может ждать впереди неудача. Я думала, что моя любовь преодолеет все…

– Я ушла потому, что так захотела, – наконец произнесла я. – После смерти Дека эта работа сама свалилась мне на голову. Ко времени, когда мы с тобой сошлись, мне уже хотелось со всем этим разделаться, только я не знала, как именно. Сейчас я возглавляю благотворительную организацию. Это больше мне подходит.

За дверью послышался скрип тележки, на которой развозили еду. Я слышала, как заурчало в животе у Лео, когда он подумал о пище. Его преисполненный надежды взгляд остановился на двери. Когда тележка, которую толкала женщина, проехала мимо и не вернулась, муж тяжело вздохнул.

– Если мне скажут, что, кроме яблочного пюре, я ничего не получу, я расплачусь.

– Ты никогда не плачешь.

– Если ты знаешь меня так хорошо, как тебе кажется, мои слова должны подсказать тебе, насколько сильно мне сейчас нужна настоящая пища.

Уголок его рта пополз вверх. Я заметила, как улыбка блеснула и в его глазах. Ох уж эта очаровательная улыбка Лео! Хотя я давно ее не видела, иммунитетом против нее я так и не обзавелась.

– Подожди минутку. Я спрошу, нельзя ли принести тебе что-нибудь существенное. Договорились? Если они разрешат, я принесу тебе что-нибудь вкусненькое. Больничная пища просто ужасна.

Я вернулась спустя две минуты. В руках – поднос, а на лице – победная улыбка.

– Они сказали, что я должна не сводить с тебя глаз, как ястреб на охоте, но разрешили попробовать твердую пищу, если ты хочешь, – с оттенком иронии в голосе сообщила я.

– Спасибо, – ответил мне муж.

Его взгляд блуждал по моему лицу, пока я возилась с подносом. Внезапно я ощутила легкое смущение. Пока я отрывала упаковку с чем-то, внешне похожим на джем, прядь волос упала мне на лицо. Плечом я неуклюже пыталась убрать прядь, но непослушные волосы вновь возвращались на лицо. Тогда Лео, секунду поколебавшись, протянул руку и заправил волосы мне за ухо.

Мной овладели одновременно миллион чувств. В этом его жесте была нежность, которая ушла из наших отношений так давно, что я уже успела позабыть, какая она. От переизбытка чувств я едва не потеряла сознание. Уж слишком чудесным было это прикосновение! Где-то глубоко в моем сердце чувства заметались, словно безумные. Наше взаимное притяжение всегда было очень сильным, оставаясь таким даже после того, как вся наша совместная жизнь пошла прахом. Эта сторона нашего брака осталась незыблемой, впрочем, к моим чувствам примешивалась и печаль. Я понимала, что как только память вернется к Лео, от прежней его нежности ничего не останется, так как наш брак потерпел полное фиаско. Мне хотелось избежать этого, защитить себя от душевной боли, которая неизбежно вернется, но я не желала ставить Лео в двусмысленное положение. Вместо этого я почти застенчиво улыбнулась мужу и подвинула к нему поднос.

– Я тебя смутил? – поинтересовался Лео. – Мне показалось, что этот знак внимания был вполне естественным.

– Ничего-ничего, – поспешно замотала я головой. – Я просто подумала, что для тебя это все должно казаться новым, словно ты познакомился со мной только вчера.

Пожав плечами, Лео задумчиво посмотрел на меня.

– Мне показалось, что я проделывал это уже миллион раз до этого, пусть даже я никак не могу этого вспомнить. Правда, странно?

Когда мы познакомились, я стриглась под пикси[4]4
  «Под эльфа» – короткая, почти мужская стрижка с неровной линией и выступающими прядями.


[Закрыть]. Впоследствии Лео признался, что эта прическа ужасно мне не идет. С ней у меня был, прямо скажем, грубоватый вид. Жесткий имидж был необходим мне, когда я пыталась утвердиться в деловом мире. Я помнила приподнятые в удивлении брови членов совета директоров, когда я впервые появилась на заседании в своем цветастом платье и с распущенными волосами, достигающими мне до талии. Я быстро научилась создавать вокруг себя ауру властности и безжалостности, полностью изменила свой образ, но так и не смогла всем этим проникнуться.

Когда я наконец уволилась, то передала свою деловую одежду благотворительной организации и отращивала волосы весь первый год нашей совместной жизни. Лео часто заправлял пряди мне за уши. Иногда муж становился напротив меня, заправляя по прядке за каждое ухо, а затем игриво целовал их, доводя прическу до прежнего беспорядка. Покраснев от воспоминаний, я отступила от койки. Лео, слава богу, отвлекся на поднос с едой.

– Что за великолепное пиршество, – ухмыльнулся он.

«Трапеза» состояла из сухого пшеничного тоста, джема, крепкого кофе и каких-то не поддающихся определению вареных фруктов с йогуртом.

– Помни: кусай понемногу, жуй осторожно, глотай медленно.

Брови Лео удивленно приподнялись. Он поднял вверх руки, словно сдавался.

– Я уверена, что ты знаешь, как есть. Я просто повторяю то, что сказала мне медсестра.

Лео откусил от тоста и принялся медленно, задумчиво разжевывать пищу. Он проглотил кусочек – и на его лице появилось выражение облегчения, когда еда добралась до его желудка. Когда Лео снова обратил на меня внимание, я уже опять сидела на стуле рядом с его койкой и попивала отвратительный больничный кофе.

– Как долго мы женаты?

Я глянула на Лео. Стоит ли сейчас ему об этом говорить? Муж снова занялся содержимым подноса. Мне не хотелось его отвлекать. Надо спросить у Крейга Уокера, можно ли Лео сейчас расстраивать правдой. Лучше обождать. Я решила не развивать тему.

– В декабре исполнится три года.

– А какой день?

– Поверь мне: ты никогда не запомнишь такой мелочи.

Я попыталась пошутить, но лично мне смешно не было, и голос меня выдал.

Лео вздрогнул.

– Все равно скажи. Может, в этом году я постараюсь запомнить.

– Третье декабря.

Он пытался шутить, но я не хотела ему улыбаться. Это вина Лео, что дата нашей свадьбы – больная тема для меня. Я вспомнила прежние две наши годовщины, которые провела дома в одиночестве. В первый год я почти упивалась собственной жертвенностью, позволяя мужу сосредоточиться на его работе. Через год ничего, помимо злости, я не ощущала: Лео не удосужился даже позвонить мне.

– Понятно, – произнес Лео, явно что-то задумав. – Третье декабря, значит. Насколько я знаю, есть определенная традиция, связанная с подарками на годовщину. Три года… Бумага… стекло или…

– Понятия не имею. Первый год ты был в Ираке, а второй – в Сирии. Если ты на самом деле решил мне что-нибудь подарить, покупай сразу три подарка. Это, возможно, компенсирует две прошедшие годовщины.

Я видела слайд-шоу различных чувств на его лице. Сначала Лео нахмурился, потом я заметила любопытство и сосредоточенность. Теперь он выглядел несколько рассеянным, но я знала, о чем он думает. Сейчас Лео думает, что же такого случилось в Ираке и Сирии, что он решил туда отправиться, какие репортажи с места событий он написал. Лео думает, как скоро он сможет все вспомнить, чтобы вернуться к работе.

Я не хотела на него сердиться, но моментально вышла из себя. Травмирована его голова или нет, но мне хотелось его ударить и накричать на него, выгнать взашей из палаты. Я постаралась успокоиться, но бездумно смяла в руке бумажный стаканчик из-под кофе, произведя куда больший шум, чем можно было бы предположить. Лео метнул взгляд в мою сторону. В его глазах застыл немой вопрос. Я ощутила нервное напряжение от макушки до кончиков пальцев.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – произнесла я.

Голос мой дрожал. Лео молча смотрел на меня.

– Я рассказываю тебе о годовщинах нашей свадьбы, которые ты пропустил потому, что был на задании, а ты в это время думаешь, над чем ты тогда работал. Ты только что очнулся после комы, ты не можешь двигать собственными ногами, ничего не помнишь о том, как жил три недели назад, но при этом уже думаешь о том, когда вернешься к работе. Я права?

После недолгого молчания Лео тихо произнес:

– И притом ты все еще рядом.

Выражение растерянности скользнуло по его лицу, когда он смотрел на меня.

– Я, должно быть, самый большой счастливчик на всей планете.

Взгляд мой ничего не выражал. Мы спорили и ссорились из-за его работы так часто, что я давным-давно сбилась со счета. Признаться, мне это порядком надоело. Я была разбита и подавлена. Все мои надежды на совместное будущее рассыпались в прах, и все из-за этого камня преткновения, а также из-за злости, с которой каждый стоял на своем. Но сейчас, не помня обо всех прежних ссорах, не зная их сценария, Лео не понимал, о чем вообще говорить. Ему полагалось доказывать, как важна его работа, а мне возражать, что я – важнее. Мы должны распалиться и начать кричать друг на друга. Горечь и раздражение, разрастаясь до чудовищных размеров, должны были затопить собой все остальные наши чувства.