Текст книги "Мученицы монастыря Святой Магдалины"

Кен Бруэн
Мученицы монастыря Святой Магдалины

Посвящается Джону Кеннеди.

Друг мой, мне так тебя не хватает.

Пролог

Девушка стояла на коленях и терла пол. На ней был бесформенный, изношенный комбинезон. Белоснежный фартук свидетельствовал о том, что обычно она работала в прачечной. Уже три часа девушка пыталась сделать так, чтобы пол блестел. Она знала, что работа не будет считаться выполненной, пока в полу не начнет отражаться ее лицо. Ребенок, от которого ее заставили отказаться, оставил глубокую рану в ее душе, и это мешало ей молиться.

Внезапно у девушки закружилась голова. Девушка наклонилась и вытерла лоб тряпкой, заткнутой за отворот рукава. В этот момент она услышала звук шагов, стук каблуков по дощатому полу. К ней подошла монахиня. Голос напоминал удар хлыста.

– Кто разрешил тебе бросить работу, ленивая потаскушка?

Девушка по опыту знала, что отвечать не следует, но слегка приподняла голову, чтобы посмотреть, кто из монахинь подошел к ней. Свист тяжелых черных четок, рассекавших воздух, был настолько неожиданным, что она не успела пригнуть голову, и удар пришелся по лицу, распоров щеку и оставив вспухший след над глазом. Кровь полилась потоком, пачкая чистый пол. Монахиня снова взмахнула четками, приговаривая:

– Взгляни, что ты натворила с полом, грязная уличная девка.

Девушка закусила нижнюю губу и изо всех сил старалась сдержать слезы. Если монахини видели девушек плачущими, то просто стервенели. Она мысленно обратилась к Господу, который так давно ее оставил. Родственникам она пожаловаться не могла – их не было. А монахиня тем временем поднимала четки для третьего смертельного удара.

Декабрь месяц суровый. Пошли они в задницу, эти приготовления к празднику. Если вы одиноки, они только раздражают вас на каждом шагу. Открываешь записную книжку и видишь список друзей, которым ты когда-то посылал рождественские поздравительные открытки. Теперь они все умерли или исчезли. По телевизору рекламируют игрушки для детей, которых у тебя никогда не было. По радио передают баллады, когда-то любимые и внушавшие надежды.

Говорят, настоящее одиночество испытываешь на кухне, когда готовишь еду для себя одного. Всего по одному – одна чашка, один столовый прибор, одна тарелка и, возможно, одна вшивая идея. Поживите долго в одиночку, и у вас выработаются навязчивые привычки. Как только вы заканчиваете есть, тут же моете тарелку. Почему? Кто, черт возьми, будет недоволен? Пусть это дерьмо копится неделю – кому какое дело? Так нет же, вы так не можете. Эти сложившиеся ритуалы – все, что связывает вас с человеческой расой, и самое паскудное, что вы сами это прекрасно осознаете.

Слушайте, я за последние годы сменил несколько мест жительства. У меня была квартира на набережной канала, и там я был если не счастлив, то вполне доволен. Меня оттуда выгнали, и я переселился в гостиницу «Бейли», одну из немногих частных гостиниц в Голуэе. Затем, в связи с делом, которым я занимался, мой статус несколько вырос, и я переселился в дом в Хидден Вэлли. Там было здорово. Получил удовольствие. Каменные полы, открытый камин, морозильная камера, соседи, книги… в деревянном шкафу… все как у порядочного члена общества. Но я все потерял, совершив самую большую ошибку в моей пестрой карьере. До сих пор чувствую вину, мучаюсь угрызениями совести. Эти мертвецы, они толпой приходят ко мне во сне, смотрят с молчаливым укором, как я ворочаюсь в постели и постанываю в тщетной надежде улизнуть от них.

Поэтому я пью. Я уже прожил отведенный мне срок и теперь живу взаймы. Я должен был давным-давно откинуть копыта. Очень часто я жалею, что этого не произошло.

Первые две недели декабря я не пил. Готовился. Я понимал, что не сумею пережить это фиаско трезвым, поэтому временно изображал хорошее поведение. Еще одна иллюзия алкоголиков. Это вранье необходимо тебе почти так же, как выпивка. Ты цепляешься за него, как за молитву. Непрерывно идет дождь, мерзкий холод пробирает до костей. Между делом я всерьез пристрастился к кокаину, но нa данном этапе отказывался даже от него. В итоге меня трясло, плюс к дурному настроению, – по полной программе.

Я снова жил в гостинице «Бейли». Хотя гостиница расположена рядом с туристическим бюро, ее не просто найти, и она выжила, невзирая на все трудности. Хозяйка, вдова лет восьмидесяти с гаком, почему-то относилась ко мне хорошо и продолжала держать для меня номер, несмотря на мои бесконечные эскапады. Она почему-то считала, что когда-то я ей помог. Но если такое и в самом деле случилось, я забыл, когда это было и где. Мне нравилось, что она не перемывает мне косточки. Возможно, причина в том, что мы оба – экземпляры из Красной книги под названием «Старый Голуэй» и наше время сочтено. Когда нас не станет, гостиницу превратят в роскошные апартаменты, и какой-нибудь яппи станет попирать наши бренные останки.

Весь персонал гостиницы состоял преимущественно из Джанет, женщины такого же преклонного возраста, как и хозяйка. Она одновременно была уборщицей, горничной, подручной на кухне и самой религиозной женщиной из всех, когда-либо встреченных мною. Джанет считала, что я шишка, потому что читал много книг. Это старое ирландское поверье, которое, увы, обманывает все меньше и меньше людей. На стене в моей комнате висел календарь. На обложке было изображено святой сердце, и каждому дню соответствовали афоризмы, призванные поднимать ваш дух. Не могу сказать, что они преуспели с моим духом. Восемнадцатое число выделялось как маяк. Это был день рождения моего отца. И день, когда я снова начал пить. Когда я подношу стакан к губам, я знаю, что каждый глоток помогает мне прожить еще несколько нестерпимых часов. Я все хорошо продумал. Купил четыре бутылки черного «Бушмилла» и двадцать четыре банки «Гиннеса», каждая по пинте, и унцию кокаину. Я не шучу, это все для начала. Для Рождества в одиночестве совсем неплохая задумка. Пришел день, и я бросился в атаку. Продержался неделю, пока не случился обморок и я снова не оказался на больничной койке. Они там вовсе не были мне рады, даже объявили бойкот. Им не хотелось мною заниматься: они знали, что я снова пью. В середине января я вернулся в «Бейли», стараясь урезать количество выпивки, отказаться от кокаина, и в результате вляпался в депрессию похуже ада. Сидел на краю кровати и мысленно повторял строчки Энн Кеннеди.

 
Похоронные инструкции
 

Вот такие строчки:

 
Возможно, ты знаешь это место
Именно туда положили
Пепел Мэрилин
В бледный мраморный склеп
Напротив нашего фамильного.
 

Попробуй разберись.

Я не могу.

Есть в Бэлхэме паб специально для сумасшедших. Находится примерно в ста ярдах от игрового зала, что удобно. Даже у персонала крыша основательно набекрень. Когда мне больно, а такое случается часто, я иду туда и общаюсь. Там вы всегда встретите человека, который повидал ад изнутри. Вскоре после женитьбы я отправился туда, заказал пинту виски и принялся размышлять о своем будущем. Сидевший рядом со мной парень бросил в пинту пива таблетку растворимого аспирина.

Я воздержался от вопросов.

Он сказал:

– Тебе смерть как хочется спросить.

Я взглянул на него. На шее татуировка, в виде не то якоря, не то свастики. Шрам от левой брови до верхней губы. Как это часто случается, у него были добрые глаза. Разумеется, в них скрывалось безумие, но невозможно удержать эту мягкость, сохраняя трезвый рассудок. Я сказал:

– Если тебе самому хочется рассказать.

Нейтральная территория. Он подумал над моим ответом и проговорил:

– Помогает от похмелья.

– Точно.

Затем он очень-очень осторожно сдвинул стакан влево и крикнул бармену, чтобы тот принес тоник. После чего сказал:

– Вся хитрость в том, чтобы не выпить.

В тот самый день и еще пару других на мне было обручальное кольцо. Яркое, сияющее кольцо, в этом мире оно символизировало чужие края. Парень заметил сверкание:

– Вы женаты?

– Угу.

– Знаете, что в этом лучшее?

– Нет.

– Никто не может назвать вас геем.

Недавно я в очередной раз получил привычное письмо.

МИНИСТЕРСТВО ЮСТИЦИИ

До нашего сведения дошло, что Вы так и не вернули один предмет из выданного Вам обмундирования.

Напоминаем о статье 59347 Инструкции по обмундированию и оборудованию, с. 25. Данный предмет № 8234, форменная шинель, является собственностью государства. Мы надеемся на скорейшее возвращение данного предмета.

С уважением,

Б. Косгроув.

Я сделал то, что делал всегда.

Скомкал письмо и бросил через комнату. Я получал подобные письма с небольшими вариациями в течение многих лет. Где бы я ни жил, у канала, в «Бейли», в Лондоне или Хидден Вэлли, эти письма всегда меня находили.

Я служил в полиции. Если эти годы и не были самыми счастливыми, они, по крайней мере, были самыми разумными. Я учился в Темплморе и очень неплохо начинал, мог бы сделать карьеру. Сейчас трудно поверить, но тогда мне все это нравилось. Когда я в первый раз вышел в форме на улицу – пуговицы надраены, фуражка набекрень, в руке дубинка, – я действительно думал, что могу что-то изменить. Первое событие, заставившее меня очнуться, произошло примерно через месяц после начала службы. Я был на ночном дежурстве вместе с сержантом постарше. Мы получили вызов: домашняя разборка. Когда мы приехали, пьяный муж бродил по улице вокруг запертого дома. Сержант сказал:

– Если придется его арестовывать, стой сзади.

Я решил, что он сомневается в моей смелости. Когда мы начали разговаривать с пьяным, тот вошел в раж, принялся материться, и мы его предупредили. Он посоветовал нам пойти куда подальше. Сержант велел его арестовать и подмигнул мне. Исполненный юношеской бравады, я подошел к пьяному мужику, лицом к лицу, и тот облевал меня с головы до ног. Я до сих пор слышу, как ржал сержант. Последующие несколько лет выдались хорошими, пока я не стал брать на себя слишком много. Это не нравилось начальству, и меня выгнали. Я оставил себе шинель – она напоминала мне о единственном серьезном шансе, который дала мне жизнь.

Это одеяние было последней ниточкой, связывавшей меня с моей несостоявшейся карьерой. И доказательством того, что все это когда-то было.

Когда я работал над предыдущим делом, мне предоставили дом в Хидден Вэлли. Используя любимую фразу лондонцев, можно сказать, что я жил на широкую ногу. Все закончилось катастрофой. Я вернулся в гостиницу «Бейли». Когда смотришь на миссис Бейли, то кажется, что она видела еще знаменитостей 1916 года. У нее была та чистая, свежая кожа, которую запатентовали монашки. В глазах – смесь мудрости и озорства. Разве существует более удачное сочетание? Как-то она мне сказала:

– Здесь всегда для вас будет комната.

Может быть, это и не признак изобилия, но это редкое богатство. Мою старую комнату занял ушедший в отставку судья. Он тоже был из старожилов города, ничего иного ему и не требовалось, чтобы здесь поселиться. Мне отвели мансарду. Мне там понравилось. Окно в крыше давало иллюзию света. Имелось все необходимое:

душ

чайник

телефон

телевизор.

Разобрал я вещи очень быстро. Снова у меня было только то, без чего не обойтись:

старый костюм

кожаная куртка

предмет № 8234

три пары джинсов

ботинки «Бэлли»

кроссовки.

И разумеется, мои книги.

И музыка:

Джонни Дьюхан

«Каубой Джанкиз»

Джон Стюарт

Вэн Моррисон.

1

Я построил дом и обнаружил – почему я так удивился? – что Торо был прав.

Если человек строит сарай, этот сарай становится его тюрьмой.

Гэри Полсен. «Паломничество на колесах»

В конце января, в понедельник, со мной случился алкогольный припадок. Ничего особенного. Но я снова оказался в больнице. Доктор склонился надо мной и сказал:

– Мистер Тейлор, вы хотя бы имеете представление, что с вами произошло?

– Нет.

– Следующий приступ вас убьет.

– Я буду осторожен.

Эскулап взглянул на мою карту, покачал головой и заметил:

– Тут не в осторожности дело. Вам нельзя пить.

Этот случай нагнал на меня страху. Выйдя из больницы, я не стал пить. Но такое со мной бывало уже тысячу раз. Рано или поздно страх улетучивается или я решаю: «А пошло оно все!» – и напиваюсь. Я погружался во все более глубокую депрессию. Невероятно трудно стало подниматься с постели. Ночью неведомое беспокойство заставляло меня пробуждаться практически каждый час. От обезвоживания я заставлял себя слезать с кровати и принимать душ. Еда меня не интересовала, но я пытался. Спросил себя: «Зачем беспокоиться?» Сбрил бороду и ужаснулся, увидев в зеркале свои ввалившиеся щеки. Но, черт возьми, зубы были просто великолепны.

Когда я занимался последним делом, меня навестили два братца. Если бы они жили в Америке, то считались бы отребьем. Здесь же они были «холостяками». В смысле, они сами предпочли такую долю. Они ненавидели всех, особенно цыган, которых здесь обзывали тинкерами. Я на них работал, на тинкеров. Я вернулся с похорон под мухой, держа в руке пакет с чипсами, – настоящая ирландская нирвана, или, как бы сказали радетели языка, «Tir па nOg».[1]1
  Тирнаног – в ирландской мифологии страна вечной юности. – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть] Братцы засадили мне по зубам ломом. Долгие недели в кресле зубного врача – и у меня сияющая улыбка.

Я как-то слышал, что депрессию сравнивали с нахождением под толстым слоем мутной, дурно пахнущей воды, без всякой надежды вырваться на поверхность.

Очень верное сравнение.

Каждый следующий день был тоскливее, чем предыдущий. Наилучший момент наступал, когда я укладывался в постель и засыпал, прекращая сознательное существование. Если можно было чем-то утешиться, так это только мыслью о самоубийстве. Дерьмово, когда такая мысль – единственный луч света. Несколько месяцев назад я пьянствовал в кабаке на обочине Мерчантс-роуд. Меня туда привлекло ощущение опасности, которое, казалось, можно было пощупать. Русский матрос, застрявший на суше на восемь месяцев, продал мне пистолет «хеклер и кох» 32-го калибра. Клевая штучка. Я удивился, что он мне достался, причем очень дешево.

Часто ночами я держал пистолет в руке и думал: «Одно движение вверх – и нажать на спусковой крючок…»

Не могу сказать, почему я этого не сделал. Попытался вернуться к книгам. Всегда оставалась возможность почитать. Что бы ни случалось, я всегда мог почитать. Я больше не работал. Самыми надежными моими друзьями были:

Томас Мертон

Нелсон Алгрен

Уолтер Мэкен

Фрэнсис Томпсон.

Нет.

Я не мог читать.

Вернулся к писателю, который познакомил меня с мраком. Дерек Реймонд, основатель английского нуара, «черной» серии. Еще его звали Робин Кук Всю свою жизнь он был сродни криминалу, во всем увечным. Образование он получил в этом «очаге мужеложства», Итоне, что явилось, по его словам, «великолепной подготовкой к самому разнообразному злу». Движимый смертельной скукой, он перебрался сначала в Париж, поселившись в легендарном отеле «Бит», а затем в Нью-Йорк, в Истсайд. Первый из его пяти браков закончился катастрофой через шестьдесят пять дней.

Мой собственный брак повел себя аналогично. Еще четыре брака в мои планы не входят.

Реймонд писал:

Я понял, что дела обстоят скверно, когда я пришел домой, поставил пакет с продуктами на кухонный стол и ужасно закашлялся.

Ничего удивительного, что он мне нравится.

Он написал несколько книг и приобрел верных последователей. Его переводили, но денег это не принесло, только хорошие отклики. Реймонд на это плевал. Он писал:

Я наблюдал за такими людьми, как Кингсли Эмис, карабкавшимися вверх по эскалатору, тогда как эскалатор, идущий вниз, был в полном моем распоряжении.

Вот за что я люблю его больше всего.

Ему было уже почти пятьдесят, когда он начал писать серию романов, которую назвал «Фэктори». Совершенно беспросветные триллеры; главный герой мучился от личной трагедии и был одержим смертью людей, на которых абсолютно всем было наплевать. В этих книгах вы знакомитесь с Лондоном, впавшим в отчаяние. Городом, подверженным «злой психической погоде».

Кульминацией творчества Дерека Реймонда стала поразительная книга «Я была Дорой Суарез». В своем романе «В трауре» он писал:

Если бы не мучила меня вина, я не знал бы, где пролегает дорога в ад… она была моим утешением в течение пятидесяти лет безразличия к жалкому состоянию мира, ужасному путешествию через мою собственную вину и вину других.

Рак печени и алкоголь вывели его из игры в возрасте шестидесяти трех лет. Я расставил его книги вдоль стены, подобно ряду пуль, которые осталось только загнать в обойму. В последние годы Реймонд жил в маленькой спартанской квартирке в Уиллесдене.

Если бы я не горевал по нему тогда, я бы восполнил это упущение сейчас.

Я чувствовал его палец на спусковом крючке моего «хеклера и коха».

Когда я занимался своим последним делом, я прибегнул к помощи одного крутого мужика по имени Билл Касселл. Я попросил его организовать защиту молодой девушки, и он выполнил мою просьбу. Затем я еще глубже влез в долги, попросив его убрать убийцу. Дал Биллу кучу денег, но все равно он теперь в любой день имел право попросить меня об услуге. Если вы в долгу у такого человека, отказать ему вы не можете. И ужасно ждать и гадать, о чем же он попросит. Он тогда меня заранее предупредил, но я все равно согласился на сделку. Но помнил: он мужик суровый, даже полицейские обходят его стороной. Для него не существует периметров, нет линии, которой он бы не пересек, и вам остается лишь надеяться, что вы не тот человек, ради свидания с которым он пересекает эту линию. Билл позвонил вечером в воскресенье. Начал он со слов:

– Тебя нелегко найти.

– Ты умудрился.

Он хмыкнул:

– Угу.

– Как здоровье, Билл?

Какое может быть здоровье с раком печени? Но мне казалось, я должен спросить. Он ответил:

– Хреново.

– Мне жаль, Билл.

– Ты знаешь, зачем я звоню, Джек.

– Пора отдавать долги?

– Угадал.

– Что ты хочешь?

– Не телефонный разговор. Завтра в двенадцать в пабе «У Свини».

– Я не пью сейчас.

– Слышал. Это не займет много времени.

– Наверное, я должен этому радоваться.

– Чем богаты – тем и рады.

– Ладно, я буду.

– В двенадцать, Джек. Не опаздывай.

Клик.

Депрессия давила на меня, как цементный блок Я знал, что рано или поздно Билл позвонит, но сейчас я даже не мог толком взволноваться. Все дела с Биллом требовали сосредоточенности. Я заставил себя надеть пальто и пойти прогуляться. Хотя мне хотелось лишь свернуться где-нибудь в уголке и заплакать. Когда я проходил мимо конторки, меня окликнула миссис Бейли:

– Мистер Тейлор! Джек, пожалуйста.

Я знал, она никогда себе этого не позволит. Ее лицо выражало озабоченность.

– Все в порядке?

– Слегка простыл.

Мы немного помолчали. Потом она сказала:

– Вам бы не помешал тоник.

– Верно.

У миссис Бейли был такой вид, будто она могла еще много чего сказать, но она воздержалась, лишь заметила:

– Если я могу чем-то помочь…

– Спасибо.

Я направился к Эйр-сквер.

Там крутилось много народу, и все с фляжками с сидром и бутылками пива.

Выпивка,

выпивка,

выпивка.

Я отправился в паб «У Нестора». Джефф стоял за стойкой. У него был удивительно здоровый вид. Его подружка Кэти недавно родила ребенка, страдающего болезнью Дауна. Джефф сказал:

– Господи, Джек, где ты пропадал?

– Не высовывался.

– И у тебя все в порядке? А то ты выглядишь так, будто за тобой привидения гоняются.

– Привидения, говоришь? Я бросил курить, пить и баловаться кокаином. С чего бы мне хорошо выглядеть?

Он явно поразился:

– Даже не куришь… и кокаин… Ну, ты даешь, Джек.

Часовой, пребывавший с самого Рождества в полуобморочном состоянии, поднял голову, сказал: «Молодец» – и снова упал головой на стойку.

В те дни, когда я пил в баре «У Грогана», у стойки в разных ее концах всегда сидели два мужика, на которых были одинаковые грубые куртки, матерчатые кепки и штаны из синтетики. Я звал их часовыми. Перед каждым всегда стояла наполовину опорожненная кружка пива. Неважно, когда вы заходили, уровень пива всегда оставался одинаковым. Когда паб перешел в другие руки, у одного из часовых случился инфаркт, а второй переместился в паб «У Нестора». Джефф сказал:

– Тут молодой парень заходил, тебя искал.

– Молодой?

– Примерно лет двадцати пяти.

– Действительно молодой. И чего он хотел?

– Что-то насчет работы.

– Он назвался?

Джефф порылся в кипе газет, нашел ту, что была нужна, и прочитал:

– Терри Бойл.

– Что ты можешь о нем сказать?

– Ну… вежливый. Ах да, на нем был приличный костюм.

– И что из этого следует?

– Не знаю. Если он снова зайдет, его о чем-нибудь спросить?

– Ага, спроси, где он купил свой костюм.

Я вернулся в гостиницу, бормоча себе под нос: «Видишь? И совсем это нетрудно. Ты был в пабе, не пил, вел себя хорошо».

Уже улегшись в кровать, я задал себе вопрос: «Тебе от этого лучше?»

Ни хрена.