Текст книги "Обратный отсчет"

7.00

Стартовая площадка – это, по сути, огромный стальной стол на четырех ногах и с отверстием в середине, через которое проходит реактивная струя. Конический отражатель под «столом» гарантирует горизонтальное отклонение реактивной струи.

Энтони Кэрролл ехал по Конститьюшн-авеню на пятилетнем «Кадиллаке Эльдорадо», доставшемся ему от матери. Позаимствовал его год назад, чтобы добраться до Вашингтона из Вирджинии, где жил вместе с родителями, – и так и не собрался вернуть. Ничего, мама наверняка уже купила себе другую машину.

Он заехал на парковку возле Корпуса Кью в Алфавитном Ряду – длинной веренице мрачных, похожих на бараки строений, во время войны наспех выстроенных в парке неподалеку от Мемориала Линкольна. Хотя здания не радовали глаз, Энтони они нравились: ведь большую часть войны он провел здесь, в работе на Управление стратегических служб – организацию, из которой впоследствии выросло ЦРУ. Добрые старые деньки, когда секретные агенты могли творить что хотели – ну, почти, – и ни перед кем, кроме президента, не отчитывались.

Штат ЦРУ рос быстрее, чем у любой другой правительственной организации, и на том берегу Потомака, в Лэнгли, для него уже возводилась новая штаб-квартира стоимостью во много миллионов долларов. Когда ее достроят, знал Энтони, Алфавитный Ряд будет снесен.

Против переезда в Лэнгли Энтони боролся что есть сил – и не только потому, что с Алфавитным Рядом у него были связаны дорогие воспоминания. Сейчас ЦРУ занимало тридцать одно здание, и Энтони доказывал, что так должно быть и впредь. Пока разведывательное управление разбросано на целый квартал, иностранным разведкам трудно оценить его ресурсы и масштабы деятельности. Если же оно будет располагаться в одном-двух зданиях, чтобы понять, сколько людей там работает, достаточно будет разок проехать мимо.

Увы, этот спор Энтони проиграл. Большие шишки из правительства предпочитали держать ЦРУ под одной крышей – так легче было за ним присматривать. Энтони считал, что секретная служба – для отчаянных парней, настоящих сорвиголов. В годы войны так оно и было. Теперь же в его вотчине правили бал счетоводы и канцелярские крысы.

На парковке у Энтони было свое место, под табличкой: «Руководитель Службы технического обеспечения», однако сегодня он плюнул на правила и припарковался прямо возле крыльца. Подняв глаза на уродливое здание перед собой, он задумался о том, не будет ли его снос означать конец эпохи. Все чаще он проигрывает бюрократические битвы – хоть и по-прежнему остается в Управлении очень влиятельной фигурой. «Служба технического обеспечения» – не что иное, как эвфемизм для подразделения, занятого взломами, прослушиванием телефонов, испытанием запрещенных веществ, – словом, теми сторонами секретной службы, которые закон не одобряет. Неофициальное его название – «Департамент грязных трюков». Энтони занял свое положение отчасти благодаря военному послужному списку, отчасти – из-за нескольких удачных операций в годы холодной войны. Но времена изменились, и теперь многие хотят, чтобы ЦРУ в самом деле превратилось в то, чем воображают его обыватели: простое агентство по сбору информации!

Только через мой труп, думал Энтони.

Однако кругом враги. Чинуши, не любящие его за склонность говорить правду в глаза, слабые, некомпетентные агенты, обиженные на то, что он не дает им продвигаться по службе, канцелярские крысы, недовольные уже тем, что секретная служба занимается – вы только подумайте! – секретными операциями… Все только и ждут, когда он споткнется, чтобы накинуться на него и разорвать.

И сейчас он, как никогда, близок к провалу.

Входя в здание, Энтони отбросил все посторонние заботы и сосредоточился на главной проблеме. Доктор Клод Люкас, для друзей Люк. Самый опасный человек в Америке. Человек, поставивший под угрозу все, ради чего Энтони живет.

Большую часть ночи Энтони провел у себя в кабинете, домой вернулся только побриться и сменить рубашку. Неудивительно, что охранник в холле встретил его изумленным возгласом:

– Доброе утречко, мистер Кэрролл! Как, уже вернулись?

– Во сне мне явился ангел и сказал: «А ну-ка быстро за работу, бездельник!» Доброе утро.

Охранник рассмеялся.

– Сэр, вас ждет мистер Макселл.

Энтони нахмурился. Пит Макселл должен быть сейчас с Люком. Что-то пошло не так?

Он взбежал по лестнице.

Пит Макселл сидел в кресле напротив стола Энтони – все еще в тряпье бродяги, разводы грязи на лице частично скрывали родимое пятно. Увидев Энтони, Пит вскочил с испуганным видом.

– Что случилось?

– Люк заявил, что хочет побыть один.

Этого Энтони и ожидал.

– Кто за ним следит?

– Саймонс, Беттс на подхвате.

Энтони задумчиво кивнул. От одного агента Люк избавился; где гарантия, что он не сумеет избавиться и от остальных?

– А как его память?

– Вообще ничего не помнит.

Энтони снял пальто и сел за стол. Он догадывался, что с Люком без проблем не обойдется, и услышанное не застало его врасплох.

Он взглянул на своего собеседника. Пит – неплохой агент, толковый и внимательный. Правда, неопытный – но этот быстро проходящий недостаток с лихвой искупает его фанатичная преданность Энтони. Все молодые агенты знали, что Энтони лично организовал легендарное убийство – в сочельник 1942 года в Алжире его подчиненные ликвидировали одного из вишистских вождей, адмирала Дарлана[5]5
  Убийство адмирала Жана-Луи-Ксавье-Франсуа Дарлана (1881–1942), одного из лидеров вишистского режима во Франции – историческое событие. Дарлана застрелил в его штаб-квартире участник французского Сопротивления Фернан де ла Шапель, как считается, действовавший в одиночку. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Агентам ЦРУ убивать случалось не часто, так что на Энтони смотрели с некоторым трепетом. Но у Пита была и особая, личная, причина для преданности. Заполняя анкету при поступлении на службу, он написал, что никогда не имел проблем с полицией. Однако, как выяснил позже Энтони, это была ложь: еще студентом в Сан-Франциско Пит попался с проституткой и заплатил штраф. По правилам, его следовало уволить, – но Энтони не стал следовать правилам, и Пит был ему за это благодарен.

Теперь он сидел жалкий, пристыженный, чувствуя, что подвел обожаемого шефа.

– Не волнуйся, – отеческим тоном проговорил Энтони. – Просто расскажи, что произошло, и как можно подробнее.

На лице Пита отразились благодарность и облегчение.

– Проснулся он в панике. Поначалу ничего не соображал, кричал в голос: «Кто я?» и все такое. Я его успокоил… правда, при этом сделал ошибку. Назвал его Люком.

Энтони специально предупреждал Пита: не выдавать никакой информации.

– Ладно, ничего страшного. Все равно на самом деле его зовут по-другому.

– Потом он спросил, кто я, и я ответил: «Пит». Само собой выскочило. Я не думал, что говорю, хотел только, чтобы он успокоился и перестал орать, – погибая от стыда, продолжал Пит.

Однако Энтони только отмахнулся – все это не смертельные ошибки.

– Что дальше?

– Как мы и планировали, я повел его в благотворительную столовую. Но там он начал задавать вопросы – и очень неглупые. Спросил пастора, видел ли тот его раньше.

– Не стоит удивляться, – кивнул Энтони. – Во время войны он был нашим лучшим агентом. Память он потерял, но инстинкты и навыки остались при нем.

– Я старался отвлечь его от копания в прошлом, а он, кажется, это понял и сказал мне, что хочет побыть один.

– Ему удалось что-то узнать о себе? Может быть, произошло что-то такое, что могло бы натолкнуть его на истину?

– Нет. Хотя он читал статью в газете о космической программе, ничего в связи с ней не вспомнил.

– Кто-нибудь заметил в нем что-то необычное?

– Пастор удивился, что Люк сумел разгадать кроссворд. Бродяги чаще всего даже читать не умеют.

Да, сложная задачка мне досталась, подумал Энтони.

– Где Люк сейчас?

– Не знаю, сэр. Стив обещал позвонить, когда удастся.

– Как только позвонит, возвращайся туда и присоединяйся к нему. Что бы ни случилось, Люк не должен от нас ускользнуть.

– Хорошо, сэр.

В этот миг на столе у Энтони зазвонил белый телефон. Прямая линия. Он нахмурился: не так уж много людей знали этот номер.

Энтони снял трубку.

– Это я, – послышался в трубке голос Элспет. – Что случилось?

– Расслабься, – ответил он. – Все идет по плану.

7.30

Длина ракеты – 64 фута и 7 дюймов, вес – 64 тысячи фунтов. Однако большую часть ее составляет топливо. В самом спутнике всего лишь 2 фута 10 дюймов в длину, и весит он не больше 18 фунтов.

Люк шел по Восьмой улице на юг, а соглядатай следовал за ним.

Уже совсем рассвело, и в бледном свете дня Люк без труда различал в толпе на углах улиц или на автобусных остановках серую фетровую шляпу. Однако, когда он перешел Пенсильвания-авеню, шляпа исчезла из виду. Быть может, ему все-таки почудилось? Он проснулся в загадочном мире, где правдой может оказаться все, что угодно. Наверное, то, что за ним «хвост» – всего лишь фантазия. Впрочем, минуту спустя из булочной на другой стороне улицы вынырнул зеленый габардиновый плащ.

– Toi, encore! – пробормотал себе под нос Люк.

«Снова ты!» Почему, интересно, он сказал это по-французски?.. Неважно, сейчас есть более насущные задачи. Итак, за ним следят. Следят сразу двое, и вполне профессионально.

Если Габардин и Фетр – копы, значит, он преступник? Вчера в пьяном виде кого-нибудь убил? Возможно, они из КГБ или ЦРУ – хоть и маловероятно, чтобы бездомный бродяга оказался замешан в шпионаже. А может быть, все гораздо прозаичнее: много лет назад он бросил жену, теперь она решила развестись и наняла частных детективов, чтобы получить подтверждение тому, как он опустился (причем она-то в семье и говорила по-французски)?

Все варианты трудно было назвать привлекательными – и все же Люк чувствовал душевный подъем. Этим людям известно, кто он! Раз они за ним следят, значит, что-то о нем знают! Уж во всяком случае, знают больше, чем он сам.

Надо разбить эту парочку, а затем потолковать начистоту с тем, что помоложе.

Люк зашел в табачную лавку и купил пачку «Пэлл-Мэлл», расплатившись украденной мелочью. Когда он вышел, Габардин уже исчез, его место снова занял Фетр. Люк дошел до конца квартала и свернул за угол.

Здесь у тротуара стоял грузовичок с яркой эмблемой «Кока-колы»: водитель выгружал из кузова ящики с газировкой и заносил их в закусочную. Люк вышел на проезжую часть и спрятался за дальним бортом грузовика, расположившись так, чтобы видеть улицу, а самому не попадаться на глаза тем, кто сворачивает из-за угла.

Минуту спустя появился Фетр. Шел он быстро, озираясь по сторонам. Люк припал к земле и заполз под грузовик. Из-под машины ему были видны синие брюки и коричневые «оксфордские» ботинки преследователя.

Шпик ускорил шаг, не понимая, куда исчез его «объект». Потом развернулся и пошел назад. Скрылся в закусочной, минуту спустя снова оттуда вышел. Обошел вокруг грузовика, ничего не обнаружил и, вернувшись на тротуар, торопливо, почти бегом, бросился прочь.

Люк мысленно поздравил себя. Неизвестно где, однако ж научился играть в эти шпионские игры!.. Он выполз из-под грузовика со стороны капота и встал. Осторожно выглянул из-за крыла машины. Фетр торопливо удалялся.

Люк пересек тротуар и свернул за угол. У входа в магазин электроприборов уставился на проигрыватель ценой в восемьдесят баксов, достал пачку сигарет, извлек одну – и стал ждать, не сводя глаз с отражения улицы в стекле витрины.

Вскоре появился Габардин.

Он был высок, спортивного сложения и молод. Инстинкты Люка подсказали ему, что этот парень не слишком опытен.

Заметив Люка, он даже вздрогнул от неожиданности. Люк повернулся и посмотрел ему в глаза. Парень в зеленом плаще поспешно отвел взгляд и продолжил путь по краешку тротуара, явно стараясь избежать встречи, – что, впрочем, было вполне естественно, если вспомнить, что Люк выглядел как грязный бродяга.

Сунув в рот сигарету, Люк шагнул ему наперерез.

– Эй, огоньку не найдется?

Габардин застыл на месте, явно не понимая, что делать, и забегал глазами по сторонам.

– Найдется, отчего же нет, – ответил он нарочито небрежным тоном, извлек из кармана плаща коробок спичек и зажег одну.

Люк вынул изо рта сигарету и спросил:

– Ты ведь знаешь, кто я, верно?

На лице у парня отразился настоящий ужас. Чему бы ни учили его на занятиях по наружному наблюдению, – к тому, что «объект» устроит ему допрос, жизнь его явно не подготовила. Он воззрился на Люка, словно на привидение. Спичка догорела у него в руке; лишь тогда шпик уронил ее наземь и ответил:

– Не понимаю, о чем ты, приятель.

– Ты следишь за мной. Ты должен знать, кто я.

– Э-э… вы хотите мне что-то продать? – поинтересовался Габардин, по-прежнему делая вид, что ничего не понимает.

– А я похож на коммивояжера? Ну, давай, выкладывай!

– Я ни за кем не слежу!

– Ты уже час таскаешься за мной по пятам!

Молодой человек, как видно, принял решение.

– Вы сумасшедший, – твердо сказал он и попытался пройти мимо.

Люк преградил ему путь.

– Позвольте пройти! – проговорил Габардин.

Но Люк не собирался его отпускать. Он схватил шпика за отвороты габардинового плаща и приложил к витрине магазина с такой силой, что стекло задребезжало. Досада и гнев взяли над ним верх.

– Putain de merde![6]6
  Грубое французское ругательство. (Прим. пер.)


[Закрыть] – прорычал он.

Габардин был моложе Люка и, пожалуй, в лучшей форме, – однако не сопротивлялся.

– Убери от меня руки, черт побери! – потребовал он, стараясь сохранять спокойствие. – Я за тобой не слежу!

– Кто я? – закричал ему в лицо Люк. – Скажи мне, кто я!

– Мне-то откуда знать? – Он схватил Люка за запястья.

На миг Люк отпустил его – лишь для того, чтобы схватить за горло.

– Нет, ты мне скажешь, что здесь происходит!

Габардин потерял самообладание и вцепился в руки Люка, пытаясь оторвать их от своего горла. Когда это не удалось, принялся бить его под ребра. Первый удар вышел довольно чувствительным, и Люк поморщился – но не ослабил хватку и придвинулся ближе, так что следующим ударам уже не хватало размаха. Он вдавил большие пальцы в горло шпика, пережимая ему доступ воздуха. Габардин закашлялся, глаза его вылезли из орбит.

За спиной у Люка послышался обеспокоенный голос какого-то прохожего:

– Эй, что здесь происходит?

Внезапно Люк опомнился. Что он делает? Он едва не задушил этого парня! Неужели он убийца?

Хватка ослабела, и Габардин разжал его пальцы. Люк не сопротивлялся: он уронил руки, потрясенный и полный отвращения к себе.

Парень в зеленом плаще попятился.

– Больной ублюдок! – проговорил он, все еще со страхом в голосе и в глазах. – Ты меня чуть не убил!

– Мне нужна правда. И я знаю, что ты можешь сказать мне правду.

Габардин потер горло.

– Сукин сын! – продолжал он. – Псих долбанутый! Ничего я о тебе не знаю – и знать не хочу!

Люк ощутил, как закипает от гнева.

– Лжешь! – вскричал он, вновь протягивая руки, чтобы его схватить.

Человек в габардиновом плаще повернулся и бросился бежать.

Погнаться за ним?.. Люк заколебался. Предположим, догонит – и что дальше? Как заставить его сказать правду? Пытать?

В любом случае было уже слишком поздно. Трое прохожих, остановившихся посмотреть на потасовку, теперь пялились на Люка с почтительного расстояния. Оставалось лишь развернуться и пойти в другую сторону.

Люк чувствовал себя еще хуже прежнего: взрыв ярости оставил слабость и дрожь в теле, а его результаты – горькое разочарование. Он встретил двух людей, возможно, знающих, кто он такой, – и умудрился ровно ничего от них не узнать!

«Отличная работа, Люк! – сказал он себе. – Потрясающий успех!»

8.00

У ракеты «Юпитер-С» четыре ступени. Первая, самая крупная – модифицированная ступень баллистической ракеты «Редстоун», – не что иное, как невероятно мощный двигатель, которому предстоит поистине титаническая задача: освободить ракету из пут земного тяготения.

Доктор Билли Джозефсон снова опаздывала на работу.

Она разбудила маму, помогла ей встать, облачиться в стеганый халат и надеть слуховой аппарат, и усадила ее на кухне за чашкой кофе. Разбудила семилетнего сына Ларри, похвалила за то, что сегодня он не намочил постель, сказала: нет, принять душ нужно все равно. И вернулась на кухню.

Мама – маленькая, пухлая семидесятилетняя старушка, которую все звали просто Бекки-Ма – как обычно, включила радио на полную громкость. По радио Перри Комо распевал «Поймай упавшую звезду». Билли нарезала хлеб тонкими ломтиками и сунула их в тостер, затем поставила на стол масло и виноградный конфитюр для мамы. Для Ларри насыпала в тарелку кукурузных хлопьев, порезала сверху банан и залила молоком.

Торопливо сделав бутерброд с арахисовым маслом и джемом, положила его в коробочку для ланча – вместе с яблоком, шоколадным батончиком «Херши» и бутылочкой апельсинового сока. Сунула все это Ларри в ранец, добавив книгу для домашнего чтения и бейсбольную перчатку – подарок отца.

По радио музыка сменилась разговором: репортер брал интервью у туристов, съехавшихся на мыс Канаверал в надежде увидеть запуск первого американского спутника Земли.

Появился Ларри; шнурки не завязаны, рубашка застегнута криво. Билли помогла ему одеться как следует, усадила за стол, а сама принялась чистить вареные яйца.

Четверть девятого – а она уже чувствует себя загнанной лошадью! Билли любила и сына, и мать, но втайне тяготилась необходимостью постоянно о них заботиться.

По радио репортер теперь расспрашивал какого-то военного.

– Скажите, – спрашивал он, – не угрожает ли этим туристам опасность? Что, если ракета собьется с курса и рухнет прямо на побережье?

– Такой опасности нет, сэр, – отвечал его собеседник. – В каждую ракету встроен механизм самоликвидации. Если она отклонится от намеченного курса, мы взорвем ее прямо в воздухе.

– Как же вы ее взорвете, если она уже покинет землю?

– Взрывное устройство включается радиосигналом, подать который вправе лишь высокопоставленный сотрудник службы безопасности.

– Но это само по себе вызывает тревогу. Что, если ракета взорвется случайно, поймав какие-нибудь радиопомехи?

– Такое совершенно невозможно, сэр! Взрывное устройство реагирует лишь на сложный сигнал, нечто вроде кода. Ракеты стоят огромных денег, так что мы постарались исключить любой риск…

– Мама, – заговорил вдруг Ларри, – а мы сегодня на уроке труда будем делать ракеты! Можно мне взять с собой бутылку из-под йогурта?

– Нельзя, мы еще не допили.

– Ой! А что же мне взять? Мисс Пейдж велела обязательно принести какие-нибудь бутылочки или коробочки!

– Зачем?

– Ну для ракеты! Мисс Пейдж еще на прошлой неделе велела обязательно принести! – Рот у Ларри искривился, глаза наполнились слезами с той внезапностью, как это бывает у семилеток.

Билли вздохнула.

– Ларри, если бы ты мне об этом сказал на той неделе, я бы тебе сейчас выдала целую гору бутылок и коробок! Сколько раз повторять: не откладывай дела до последней минуты!

– Ну ма-а-ам! Что же мне делать?

– Ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Йогурт я перелью в чашку, и еще… какие банки и коробки тебе нужны?

– В форме ракеты!

Интересно, подумала Билли, когда учителя как бы между прочим просят детей принести на урок то, это и еще вон то – они представляют себе, какую работу задают и без того занятым матерям?

Она намазала маслом тосты, разложила их по тарелкам, добавила яйца – но вместо того, чтобы сесть вместе с родными за стол, бросилась искать что-нибудь «в форме ракеты». Итогом долгих поисков стала пустая упаковка из-под моющего средства – пожалуй, для ракеты сойдет, пластиковая бутылочка от жидкого мыла, картонная коробка из-под мороженого и жестяная баночка в форме сердечка из-под шоколадных конфет.

Почти со всех упаковок на нее смотрели рекламные портреты счастливых семей: очаровательная мать-домохозяйка, двое счастливых детишек и на заднем плане – благодушный папа с трубкой. Мало что так раздражало Билли, как этот стереотип. У нее самой такой семьи никогда не было. Отец, бедный портной из Далласа, погиб, когда Билли была еще ребенком, и Бекки-Ма одна, в беспросветной бедности, поднимала пятерых детей. А сама Билли развелась с мужем, когда Ларри было всего два года. И вокруг себя она видит множество одиноких матерей: вдовы, разведенные или те, кого в былые времена именовали «падшими женщинами»… Такие семьи не рисуют на обертках.

Она сложила все, что нашла, в пакет и вручила Ларри.

– Ух ты! – воскликнул мальчик. – Наверняка никто больше столько не принесет! Спасибо, мам!

Завтрак Билли безнадежно остыл – что ж, зато Ларри был доволен.

За окном послышался автомобильный гудок, и Билли бросила на себя торопливый взгляд в зеркало, вделанное в дверцу буфета. Безразмерный розовый свитер, темные кудри небрежно зачесаны назад, никакой косметики, если не считать забытую с вечера подводку для глаз… и все же, пожалуй, она еще вполне ничего.

Задняя дверь распахнулась, и на кухню влетел Рой Бродски, лучший друг Ларри. Мальчишки бросились навстречу друг другу так радостно, словно месяц не виделись. Любопытно, подумала Билли, что теперь Ларри дружит только с мальчиками. А ведь в детском саду мальчики и девочки играли вместе. Что за психологический механизм побуждает детей после пяти лет предпочитать общество своего пола?

Вслед за Роем вошел его отец Гарольд, симпатичный мужчина с добрыми карими глазами. Гарольд Бродски преподавал химию в университете Джорджа Вашингтона. Он был вдовцом: мать Роя погибла в аварии. Гарольд и Билли уже некоторое время встречались.

– Боже мой, ты сегодня великолепна! – воскликнул Гарольд, глядя на нее влюбленными глазами. Билли улыбнулась и подставила щеку для поцелуя.

Как и Ларри, Рой тащил с собой целый мешок банок, коробок и картонок.

– Тебе тоже пришлось опустошить половину упаковок на кухне? – с улыбкой спросила Билли у Гарольда.

– Да. И кукурузные хлопья, и шоколад, и плавленый сыр теперь разложены по тарелкам и прикрыты крышками. А у шести рулонов туалетной бумаги не хватает картонных вкладышей в середине.

– Вот черт, а мне и в голову не пришло! – воскликнула Билли.

Гарольд рассмеялся.

– Знаешь, я тут подумал… не хочешь сегодня поужинать у меня?

– Собираешься что-то приготовить? – удивилась Билли.

– Не совсем. Попрошу миссис Райли сделать запеканку, а вечером ее разогрею.

– Хорошо, – ответила Билли, немного удивленная.

До сих пор Гарольд не приглашал ее к себе. Обычно они ходили в кино, или на концерты классической музыки, или на вечеринки с коктейлями к другим университетским профессорам. Интересно, почему сегодня он решил пригласить ее в гости?

– Рой вечером идет на день рождения к своему двоюродному брату и останется там ночевать. Так что мы сможем спокойно поговорить.

– Ладно… – протянула Билли.

Спокойно поговорить, разумеется, можно и в ресторане. Видимо, у Гарольда есть иная причина пригласить ее к себе домой, когда Роя всю ночь не будет. Билли подняла на него глаза и встретилась с открытым, честным взглядом.

– Договорились! – ответила она.

– Отлично. Заеду за тобой около восьми. Пошли, ребята! – И Гарольд вывел мальчишек через заднюю дверь на улицу.

Ларри исчез за дверью, даже не сказав «до свиданья» – признак, по которому можно было понять, что у него все хорошо. Билли знала: если он становится очень вежливым или начинает липнуть к матери – это верный знак, что чем-то встревожен или заболевает.

– Хороший человек Гарольд, – заметила ее мать. – Лучше бы тебе выйти за него замуж поскорее, пока он не передумал!

– Он не передумает, мама.

– И все же не тяни. Знаешь, как говорится: от добра добра не ищут.

– От тебя ничего не скроешь, верно, ма? – улыбнулась Билли.

– Может быть, я и старуха, но из ума еще не выжила!

Билли убрала со стола и выкинула свой остывший завтрак в мусорное ведро. Торопливо заправила постели – свою, Ларри и мамину, бросила в корзину грязное белье. Показав корзину матери, сказала:

– Мама, видишь? Когда зайдет человек из прачечной, просто отдай ему все это. Договорились?

– Билли, – сказала вдруг ее мать, – а ведь у меня кончились таблетки от сердца!

– Вот черт! – Обычно Билли не ругалась при матери, но сегодня ее терпение было на исходе. – Мама, у меня очень много работы. Когда я еще должна бежать в аптеку?

– Но что же мне делать? Они кончились!

Больше всего раздражало Билли то, с какой скоростью ее мать переходила от роли проницательной, все понимающей родительницы к роли беспомощного ребенка.

– Почему ты не сказала мне вчера? Вчера я ходила за покупками, заодно зашла бы и в аптеку! Я не могу бегать по магазинам каждый день, я работаю!

На глазах у Бекки-Ма заблестели слезы – и Билли немедленно раскаялась в своей резкости.

– Прости, мама, – устало и виновато проговорила она.

В последнее время Бекки-Ма плакала из-за любой ерунды – совсем как Ларри. Пять лет назад, когда они поселились здесь втроем, мама очень помогала Билли с сыном, но теперь с трудом справлялась с ним даже пару часов. В самом деле, мелькнуло в голове у Билли, насколько же все станет проще, если они с Гарольдом поженятся!

Зазвонил телефон. Билли успокаивающе погладила мать по плечу и сняла трубку.

Звонил Берн Ротстен, ее бывший муж. После развода они остались друзьями: Берн заходил два-три раза в неделю, чтобы пообщаться с Ларри, и охотно выплачивал свою долю расходов на сына.

– Привет, Берн. Что-то ты рано поднялся!

– Да… Скажи, пожалуйста, Люк тебе не звонил?

Такого вопроса она совсем не ожидала.

– Люк Люкас? В последнее время? Нет, а что? Что-то случилось?

– Не знаю. Может быть.

Берна и Люка связывала многолетняя дружба-вражда. В молодости они вели бесконечные споры о политике, и порой казалось, что готовы вцепиться друг другу в глотки – однако и в колледже, и после, во время войны, оставались очень близки.

– Что стряслось? – спросила Билли.

– Он позвонил мне в понедельник. Я удивился – давненько ничего о нем не слышал.

– Я тоже. – Билли напрягла память. – Последний раз я его видела пару лет назад.

«Как давно!» – мелькнуло у нее в голове. Почему же она так легко отказалась от их старой дружбы? Слишком была занята. Дела, дела, дела… вот так и жизнь проходит мимо.

– А я получил от него письмо прошлым летом, – ответил Берн. – Он писал, что читает племяннику мои книги. – Берн стал детским писателем: его серия книг о приключениях шалопаев-близнецов имела большой успех. – И сам тоже над ними смеется. Очень теплое было письмо.

– Так зачем же он тебе позвонил?

– Сказал, что приезжает в Вашингтон и хочет со мной увидеться. Мол, кое-что произошло.

– Он объяснил, что именно?

– Нет. Сказал только: «Помнишь, чем мы занимались на войне? Вот это из той же оперы».

Билли нахмурилась, встревоженная. Во время войны Люк и Берн служили в разведке – работали за линией фронта, помогали французскому Сопротивлению. Но в 1946 году все это закончилось… или нет?

– Как ты думаешь, что он имел в виду?

– Ума не приложу. Он сказал, что, как только приедет в Вашингтон, мне позвонит. В понедельник вечером зарегистрировался в отеле «Карлтон». Сегодня среда, а он так и не позвонил. И вчера не ночевал у себя в номере.

– Откуда ты знаешь?

Берн нетерпеливо фыркнул.

– Билли, ты ведь тоже служила в разведке! Что бы ты сделала на моем месте?

– Наверное, заплатила бы пару баксов горничной за информацию.

– Вот именно. Его не было всю ночь, и он до сих пор не вернулся.

– Ну, может, просто… загулял?

– По-моему, весьма маловероятно.

Берн был прав. Люк отличался страстным темпераментом, но в сексе его привлекало не разнообразие, а сила чувств. Кому, как не Билли, об этом знать?

– Да, наверное, ты прав, – согласилась она.

– Позвони мне, если он вдруг появится, хорошо?

– Конечно.

– Увидимся.

– Пока.

Билли повесила трубку и медленно опустилась на табурет. Повседневные дела были забыты; она вспоминала Люка.