Текст книги "Обратный отсчет"

1941

Машина мчалась по шоссе 138, что разрезает Массачусетс и бежит на юг, к Род-Айленду. Облака рассеялись, и дорогу ярко освещала полная луна. Обогревателя в стареньком «Форде» не было: Билли подняла воротник пальто, укуталась шарфом и натянула перчатки; ноги у нее совсем закоченели. Хотя, пожалуй, стоило померзнуть ради того, чтобы провести два часа в машине рядом с Люком Люкасом – пусть он и не ее парень. Красивые мужчины, с которыми Билли приходилось иметь дело до сих пор, раздражали ее смешной и утомительной самовлюбленностью; но этот красавчик, как видно, исключение из правила.

Иные гарвардские студенты рядом с привлекательными женщинами нервничают: не вынимают сигареты изо рта, или начинают прихлебывать из фляжки, или беспрерывно приглаживают волосы и поправляют галстук. Иное дело Люк: он уверенно вел машину, держался спокойно и непринужденно поддерживал беседу. Шоссе в этот поздний час было почти пустым, так что он нередко отводил взгляд от дороги и смотрел на свою собеседницу.

Сперва они говорили о войне в Европе. Как раз сегодня утром во дворе Рэдклиффа прошли студенческие дебаты: сторонники вторжения страстно доказывали, что Америка должна вступить в войну, сторонники изоляции с тем же пылом защищали противоположную точку зрения. Обе стороны развернули плакаты и раздавали листовки с изложением своих взглядов. Послушать их собралась целая толпа – мужчины и женщины, студенты и преподаватели. Спор не был отвлеченным – все понимали, что студенты Гарварда, попав на фронт, скорее всего погибнут там первыми.

– У меня в Париже есть родственники, – говорил Люк. – Я хотел бы, чтобы мы высадили туда войска и им помогли. У меня с немцами личные счеты.

– У меня тоже – я ведь еврейка, – ответила Билли. – Но, чем отправлять американцев умирать в Европу, я бы лучше открыла страну для беженцев. Лучше спасать людей, чем убивать!

– Вот и Энтони так говорит.

Билли поджала губы, вспомнив сегодняшнее происшествие.

– Не могу тебе передать, как я зла на Энтони! – призналась она. – Почему он не мог нормально обо всем договориться и убедиться, что его друзья будут дома?

Она ждала, что Люк ей посочувствует, однако тот ее разочаровал.

– По мне, оба вы были не слишком осторожны, – заметил он с несомненной ноткой упрека в голосе.

Билли почувствовала себя задетой, но проглотила резкий ответ, просившийся на язык, – в конце концов, она у Люка в долгу.

– Ты защищаешь своего друга, и это правильно. И все равно он обязан был подумать о моей репутации!

– Да, но и ты тоже.

Такая резкость удивила Билли. До сих пор Люк был с ней безукоризненно любезен.

– Ты так говоришь, словно это моя вина!

– Ничьей вины здесь нет, вам просто не повезло, – ответил он. – Тем не менее Энтони поставил тебя в такое положение, что любое неудачное стечение обстоятельств может сильно тебе навредить.

– Уж это точно!

– А ты ему позволила.

Билли закусила губу. Неодобрение Люка ее расстроило: сама не понимая, почему, она очень хотела, чтобы этот парень не думал о ней дурно.

– Как бы там ни было, – решительно сказала она, – больше я такой глупости не сделаю! Ни с кем!

– В сущности, Энтони отличный парень. Умница. Правда, немного эксцентричный.

– Когда на него смотришь, сразу хочется начать о нем заботиться – причесать, выгладить ему рубашку и сварить куриный бульон.

Люк рассмеялся, а потом спросил:

– Можно задать тебе личный вопрос?

– Попробуй.

На миг он встретился с ней взглядом.

– Ты его любишь?

Хотя вопрос был неожиданный, Билли нравились мужчины, способные ее удивить, так что она ответила честно:

– Нет. Он мне очень нравится, мне с ним легко и приятно, но я его не люблю. – И тут же подумала о девушке Люка – Элспет, признанной первой красавице Рэдклиффа: высокой и стройной, с длинными золотисто-рыжими волосами, красивой холодной нордической красотой. – А ты? Ты любишь Элспет?

– Вряд ли я вообще понимаю, что такое любовь, – ответил Люк, не отводя взгляда от дороги.

– Уклончивый ответ.

– Верно. – Он бросил на нее задумчивый взгляд – и, как видно, решив, что с ней можно быть откровенным, продолжил: – Если честно, то это очень похоже на любовь. Ни одна девушка в прошлом не нравилась мне так, как она. Но, понимаешь… я еще не уверен, что это настоящее.

Билли ощутила укол вины.

– Вряд ли Энтони с Элспет понравилось бы, как мы здесь их обсуждаем, – заметила она.

Люк смущенно кашлянул и сменил тему.

– Чертовски не повезло, что вас застукали в Хаусе!

– Надеюсь, это не выйдет наружу. Ведь Энтони могут исключить!

– И не его одного. Тебе тоже достанется.

Об этом Билли старалась не думать.

– Вроде бы они не поняли, кто я. Я слышала, как один из них сказал что-то про «шлюху».

Люк бросил на нее удивленный взгляд – и Билли сообразила, что Элспет, должно быть, не употребляет при нем слов вроде «шлюха». И ей не стоило.

– Пожалуй, по заслугам, – добавила она. – В конце концов, меня застали среди ночи в мужском общежитии!

– Вряд ли это оправдывает грязную брань, – заметил Люк.

И снова его слова прозвучали как обвинение не только тому незнакомому студенту, но и ей самой. А он колючий парень, Люк, подумала Билли. С ним нелегко, он ее злит… но этим ей и нравится. Она вдруг почувствовала, что в машине не так уж холодно, и сняла перчатки.

– А как насчет тебя? Читаешь мораль нам с Энтони – а сам-то чем лучше? Не боишься скомпрометировать Элспет тем, что катаешь ее на машине до поздней ночи?

К ее удивлению, Люк добродушно рассмеялся.

– Ты права, я рассуждаю как ханжа. Сегодня вечером все мы отличились!

– Уж это точно! – Она вздрогнула. – Не знаю, что буду делать, если меня выгонят.

– Ничего, доучишься где-нибудь еще.

Она покачала головой.

– Я на государственной стипендии. Отец умер, у матери нет ни гроша. И если меня исключат за нарушение этики, второй раз стипендию я не получу… А что тебя так удивляет?

– Ну… откровенно сказать, по одежде ты вовсе не похожа на бедную сиротку!

– Это я на Левенвортовский грант принарядилась, – объяснила Билли, польщенная тем, что он заметил ее наряд.

– Ого! – Получить Левенвортовский грант было недосягаемой мечтой для многих отличников. – Да ты, должно быть, просто гений!

– Ну уж не знаю, – протянула Билли, польщенная нескрываемым уважением в его голосе. – Гений вряд ли попал бы в такую историю, как я сегодня.

– С другой стороны, вылететь из колледжа – еще не самое страшное. Некоторые умнейшие люди бросают учебу, а потом становятся миллионерами.

– Нет, для меня это будет конец света. Я не хочу зарабатывать миллионы, моя цель – возвращать больным здоровье.

– Собираешься стать врачом?

– Психологом. Хочу понять, как работает человеческий ум.

– Зачем?

– Меня завораживает мышление. Таинственный, невероятно сложный процесс. Как мы думаем? Откуда берется логика? Как нам удается воображать то, чего нет перед глазами?.. Ты знаешь, что животным это недоступно? А память? Знаешь, что у рыб нет памяти?

Люк кивнул.

– А почему практически каждый из нас способен узнать музыкальную октаву? – продолжил он. – Две ноты, частота одной вдвое больше, чем у другой – откуда это известно нашему мозгу?

– Так тебе тоже это интересно! – воскликнула она, обрадовавшись тому, что Люк разделяет ее увлечение.

– От чего умер твой отец? – спросил он вдруг.

Билли тяжело сглотнула; к горлу вдруг подступили слезы. Вот так всегда: случайное слово об отце – и вдруг из ниоткуда появляется острое горе, хватает за горло, почти лишает дара речи.

– Ох, прости! – поспешно добавил Люк. – Я не хотел тебя расстраивать!

– Ничего-ничего, – выдавила она. Сделала глубокий вдох. – Он сошел с ума. И однажды воскресным утром отправился купаться на реку Тринити. А ведь всю жизнь ненавидел воду и даже не умел плавать! Я полагаю, он хотел умереть. Коронер тоже так думал, но присяжные сжалились над нами и вынесли вердикт о несчастном случае, чтобы мы могли получить страховку. Страховка составляла сто долларов, и на нее мы прожили целый год. – Билли снова глубоко вздохнула. – Давай поговорим о чем-нибудь другом. Расскажи мне о математике.

– Ладно. – Люк помолчал. – Математика, пожалуй, в своем роде не менее увлекательна, чем психология. Возьмем, например, число «пи». Почему соотношение длины окружности с ее диаметром всегда равно 3,14? Не шесть, не два с половиной? Кто так решил – и зачем?

– Ты говорил, что хочешь заниматься космическими исследованиями?

– Да. Если люди сумеют выйти в космос, это будет самое грандиозное приключение в истории человечества.

– А я хочу составить карту человеческого разума, – ответила Билли, постепенно успокаиваясь. – Похоже, у нас много общего – у обоих большие планы на будущее!

Люк рассмеялся, затем притормозил.

– Впереди перекресток.

Билли включила фонарик и посмотрела на карту, разложенную на коленях.

– Нам направо, – сказала она.

Они уже подъезжали к Ньюпорту. Время пролетело незаметно, и Билли даже пожалела о том, что путешествие подходит к концу.

– Не представляю, что я скажу кузену, – заметила Билли.

– А что он за человек?

– Голубой.

– «Голубой»? В каком смысле?

– В прямом. Он гомосексуалист.

– А… понятно, – пробормотал Люк, бросив на нее изумленный взгляд.

– Что, я опять тебя шокировала? – поинтересовалась Билли. Она предпочитала говорить прямо обо всем, о сексе в том числе, и терпеть не могла мужчин, ждущих, что при упоминании секса женщина будет краснеть, опускать глазки и бормотать какую-нибудь невнятицу.

– Выражаясь твоими словами – «уж это точно!» – широко улыбнулся Люк.

Билли рассмеялась, приятно согретая тем, что он заметил и оценил ее любимую техасскую фразу.

– Впереди на дороге развилка, – сообщил Люк.

Билли снова сверилась с картой.

– Что-то не вижу. Посмотри сам.

Он остановил машину и склонился над картой, освещенной фонариком. Протянув руку, повернул карту к себе, – и его теплое прикосновение согрело холодную ладонь Билли.

– Мы, наверное, здесь, – произнес он, указывая на карту.

Но вместо того, чтобы проследить взглядом за его рукой, Билли вдруг обнаружила, что не может оторвать глаз от лица Люка, полускрытого глубокими тенями, освещенного лишь луной и боковым отсветом фонарика. Его непослушные кудри растрепались и упали на лицо, почти закрыв левый глаз. Миг спустя он почувствовал ее взгляд и встретился с ней глазами. Не думая, что делает, Билли, подняв руку, тыльной стороной мизинца погладила его по щеке. Он изумленно уставился на нее – и в его глазах она разглядела смятение и желание.

– Куда же нам ехать? – тихо спросила она.

Он резко отодвинулся и завел мотор.

– Нам… – Голос изменил ему; он прокашлялся и договорил: – Нам сейчас налево.

«Что я делаю? – смятенно думала Билли. – Люк весь вечер обхаживал самую красивую девушку в Рэдклиффе. А я встречаюсь с его лучшим другом. Что я, черт побери, вытворяю?!»

Пусть ее чувства к Энтони не были особенно сильны, даже до сегодняшнего происшествия, – все же она с ним встречается. А значит, не имеет права заигрывать с его соседом по комнате.

– Зачем ты это сделала? – сердито спросил Люк.

– Не знаю, – честно ответила она. – Я не хотела, само собой вышло. Люк, нельзя ли помедленнее?

Вместо ответа он только прибавил скорость.

– Я этого не хочу! – прорычал он сквозь зубы, явно обращаясь к самому себе.

У нее вдруг перехватило дыхание.

– Чего не хочешь?

– Неважно.

В воздухе чувствовался солоноватый запах моря; до дома кузена Билли было совсем недалеко, она уже узнавала знакомые места.

– Сейчас снова налево, – предупредила Билли. – И, пожалуйста, притормози, иначе мы пропустим поворот!

Люк притормозил и съехал на раскисшую гравийную дорогу.

Билли мечтала об одном: поскорее добраться до места, выйти из машины и покончить с этим невыносимым напряжением. И все же… какая-то часть ее души страстно желала, чтобы это путешествие рядом с Люком никогда не кончалось.

– Вот мы и приехали, – сказала она.

Они остановились у симпатичного одноэтажного коттеджа с резным деревянным карнизом и фонарем над входом. Фары «Форда» выхватили из темноты сидящую на подоконнике кошку; со спокойным презрением смотрела она на людей и их глупые человеческие страсти.

– Зайдешь? – спросила Билли. – Дэнни сварит кофе, чтобы тебе не заснуть на обратном пути.

– Нет, спасибо, – ответил Люк. – Подожду, пока ты войдешь в дом, и поеду.

– Ты очень меня выручил. Я не заслужила такой доброты, – проговорила она, протягивая ему руку.

– Так мы друзья? – спросил он, сжав ее ладонь в своей.

Она подняла его руку к своему лицу, поцеловала, прижала к щеке и закрыла глаза. Секунду спустя послышался тихий стон. Открыв глаза, Билли увидела, что Люк смотрит на нее, как завороженный. Затем он положил руку ей на затылок и привлек к себе. Их губы встретились. Нежный поцелуй, теплое дыхание – и сильные пальцы Люка, ласково перебирающие ее волосы… Она схватила его за отвороты грубого твидового пальто и притянула к себе. «Если сейчас он схватит меня в охапку и увезет куда угодно, я не стану сопротивляться!» Эта мысль зажгла ее желанием. Исполненная такого страстного влечения, какого никогда прежде не ощущала, Билли слегка прикусила его нижнюю губу…

И в этот миг послышался голос Дэнни:

– Кто там?

Билли поспешно отстранилась. В доме вспыхнул свет, на порог вышел Дэнни в пурпурном шелковом халате.

Билли снова повернулась к Люку.

– Чтобы влюбиться в тебя, мне хватило двадцати минут, – прошептала она. – Но нет, друзьями мы вряд ли станем.

Еще одно долгое мгновение смотрела она на него – и видела в его глазах то же смятение чувств, что ощущала в своем сердце. Затем отвернулась, сделала глубокий вдох и вышла из машины.

– Билли! – воскликнул Дэнни. – Боже правый, что ты здесь делаешь? Что случилось?

Перебежав через двор, она рухнула в его объятия.

– О Дэнни, – простонала она, – я… я люблю его… но у него есть другая!

Дэнни сочувственно похлопал ее по спине.

– Ох, милая, – проговорил он, – как я тебя понимаю!

За спиной взревел мотор. Билли обернулась, чтобы помахать Люку на прощание, – и увидела его лицо. На щеках его в свете луны блестели слезы.

Машина развернулась и исчезла во тьме.

8.30

На конической вершине ракеты «Редстоун» находится странное сооружение – нечто вроде огромной птичьей клетки со ступенчатой крышей и с флагштоком, торчащим из центра. В этой секции, около тринадцати футов высотой, расположены вторая, третья и четвертая ступени ракеты – и сам спутник.

Никогда еще секретные службы в Америке не достигали такого могущества, как в январе 1958 года.

Директор ЦРУ Аллан Даллес приходился родным братом Джону Фостеру Даллесу, госсекретарю правительства Эйзенхауэра – а это означало, что у руководства ЦРУ была прямая связь с Белым домом. Но это лишь половина объяснения.

Вместе с Даллесом работали четыре его заместителя, однако настоящей властью обладал лишь один из них – руководитель планово-оперативного отдела. Именно этот отдел, известный также под зловещей аббревиатурой СС – секретная служба, планировал операции, правда о которых никогда не должна была выйти на свет. Например, как произошли государственные перевороты в некоторых странах, чьи предыдущие правительства слишком явно склонялись на сторону СССР.

Белый дом был глубоко впечатлен этими переворотами, почти бескровными и совсем не затратными – особенно в сравнении с недавним опытом Кореи, где США развязали настоящую войну, стоившую немало денег и жизней. Вот почему парни из секретной службы пользовались в правительственных кругах огромным влиянием. Что же до широкой публики – она и не подозревала об их существовании, искренне полагая, что левые правительства в Иране и Гватемале свергли собственные антикоммунистические силы этих стран.

В состав планово-оперативного отдела входила служба технического обеспечения – подразделение, возглавляемое Энтони Кэрроллом. Сам Кэрролл служил в ЦРУ с самого его основания в 1947 году. Он всегда хотел работать в Вашингтоне – не случайно в Гарварде он специализировался по государственному управлению, – а во время войны пошел в УСС и там быстро обратил на себя внимание. В начале пятидесятых направленный в Берлин Энтони прорыл там тоннель с американской стороны в советскую зону, подключился к советской телефонной сети и полгода – пока его не засекли – прослушивал переговоры КГБ. В результате ЦРУ получило гору бесценной информации. Это была, пожалуй, самая успешная операция эпохи холодной войны, и после нее карьера Энтони стремительно взлетела вверх.

Теоретически служба технического обеспечения представляла собой учебное подразделение. Где-то в глубинке Виргинии располагалась принадлежащая ей старая ферма, на которой новобранцы проходили тренировки: учились проникать в дома, не оставляя следов, устанавливать подслушивающую аппаратуру, использовать коды и невидимые чернила, шантажировать дипломатов, выпытывать информацию. Однако эта «учеба» была и прикрытием для всевозможных тайных операций в США. По закону, на территории родной страны ЦРУ действовать запрещалось, – мелкое неудобство, с точки зрения сотрудников СТО. Все, что делал Энтони – от прослушивания телефонов профсоюзных боссов до испытания «сыворотки правды» на заключенных, – он с легкостью представлял начальству в виде итогов тренировочных операций.

Не была исключением и слежка за Люком.

Шесть опытных агентов собрались в кабинете Энтони – просторной комнате, обставленной по-военному скудно: небольшой письменный стол, стальной сейф для документов, круглый стол и стулья вокруг него. В новых апартаментах ЦРУ в Лэнгли наверняка будет избыток мягких кресел и панелей красного дерева, – но на своей территории Энтони предпочитал спартанскую обстановку.

Пока Пит Макселл раздавал коллегам распечатанные фотографии Люка и описание его костюма, сам Энтони вводил агентов в курс дела.

– Наш сегодняшний объект – госслужащий среднего ранга, с высоким допуском секретности. У него случилось что-то вроде нервного срыва. В понедельник он прилетел сюда из Парижа, остановился в «Карлтоне», во вторник запил. Ночь провел неизвестно где, а сегодня утром появился в столовой для бездомных. Риск утечки секретных данных здесь очевиден.

Один из агентов, рыжий Ред Райфенберг, поднял руку.

– У меня вопрос.

– Слушаю.

– Почему бы нам просто не задержать его и не выяснить, что с ним стряслось?

– Хороший вопрос. Разумеется, рано или поздно мы так и сделаем.

В этот миг дверь кабинета отворилась, и на пороге показался Карл Хобарт – полный лысый мужчина в очках, руководитель отдела специализированных служб, который, помимо службы технического обеспечения, включал в себя отделы кодирования и шифрования. Теоретически – непосредственный начальник Энтони.

Энтони застонал про себя и мысленно взмолился о том, чтобы чертов Хобарт не лез в его дела – хотя бы сегодня!

– Прежде чем объект окажется у нас в руках, – продолжал он, – мы должны проверить, где он, чем занимается, контактирует ли с кем-либо, и если да, то с кем. Мы ведь не знаем, что происходит. Может быть, он просто поссорился с женой. А может быть, сливает другой стороне секретную информацию – либо по идеологическим причинам, либо потому, что они его чем-то шантажируют, и ушел в запой, не выдержав напряжения. Если он замешан в государственной измене, до задержания мы должны получить всю возможную информацию.

– О чем речь? – прервал его Хобарт.

Энтони неторопливо повернулся к нему.

– Небольшое учебное задание. Организуем слежку за подозреваемым дипломатом.

– Передайте это дело ФБР, – отрезал Хобарт.

Войну Хобарт провел в разведке ВВС. По его понятиям, разведка должна была выполнять одну-единственную задачу: выяснять, где враг и чем он занят. Ветеранов УСС он презирал за «грязные трюки». Раскол проходил по самому центру управления. Ветераны, пришедшие сюда из УСС, были по натуре свободными корсарами: они делали все, что считали нужным, не задумываясь рисковали головой и терпеть не могли следовать правилам или держаться в рамках оговоренного бюджета. За эту безалаберность бюрократы их ненавидели. Энтони же был корсаром из корсаров – отчаянный сорвиголова, из тех, кому даже убийство сходит с рук.

– С какой стати? – холодно поинтересовался Энтони.

– Вы прекрасно знаете: ловить коммунистических шпионов на территории США – работа ФБР, а не наша.

– Нам необходимо проследить связи подозреваемого. Такое дело, если правильно к нему подойти, может открыть уйму информации. А ФБР это не интересует, у них одна забота – разрекламировать себя, отправив очередного «красного» на электрический стул!

– И все же таков закон.

– Мы с вами оба знаем, что это дерьмо собачье, а не закон.

– Тем не менее…

Как бы ни ненавидели друг друга разные «партии» в ЦРУ, все они разделяли неприязнь к ФБР и его директору, самовлюбленному Дж. Эдгару Гуверу.

– Вспомните, когда ФБР в последний раз делилось с нами информацией? – стараясь сохранять хладнокровие, мягко поинтересовался Энтони.

– Никогда, – ответил Хобарт. – Но в любом случае сегодня у меня для вас другое поручение.

Энтони почувствовал, что закипает. Что этот жирный ублюдок о себе вообразил? Считает себя вправе давать ему «поручения»?!

– О чем речь?

– Белый Дом запросил у нас доклад: что делать с переворотом на Кубе[7]7
  Речь идет о победе коммунистического «Движения 26 июля», возглавляемого Фиделем Кастро, над режимом диктатора Батисты. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Совещание по этому вопросу начнется через несколько часов. Мне нужно ваше мнение и мнения самых опытных ваших людей.

– Хотите, чтобы я вам рассказал биографию Фиделя Кастро?

– Разумеется, нет! О Кастро я и так все знаю. Мне нужны практические предложения: как нам поступить в этой ситуации.

– Почему бы не сказать прямо: как нам уничтожить Кастро и его шайку?! – ответил Энтони, который терпеть не мог хождений вокруг да около.

– Ну… может быть.

– А что еще, интересно, мы можем с ними сделать? – язвительно усмехнулся Энтони. – Отправить в воскресную школу?

– Это уж Белому дому решать. Наша задача – предложить варианты. Поэтому мне хотелось бы вас выслушать.

Энтони пытался сохранить внешнее хладнокровие. Сегодня у него попросту нет на это времени! Да и люди ему нужны все, а опытные – особенно.

– Посмотрим, что я смогу сделать, – ответил он, надеясь, что Хобарт удовлетворится таким расплывчатым обещанием.

Надеялся он зря.

– У меня в конференц-зале, со всеми самыми опытными вашими агентами, в десять часов – и не опаздывать! – приказным тоном объявил Хобарт и пошел к двери.

Энтони принял решение.

– Нет, – ответил он.

Хобарт резко повернулся к нему.

– Это не просьба, – сообщил он. – Это приказ.

– Читайте по губам, – предложил Энтони и, когда Хобарт недоуменно воззрился ему в лицо, громко и отчетливо, старательно артикулируя каждый звук, произнес: – Пошел на хрен!

Кто-то из агентов фыркнул. Лысая макушка Хобарта побагровела.

– Ну… – пропыхтел он. – Ну… погодите, Кэрролл! Вам это с рук не сойдет!

И вылетел за дверь, с треском захлопнув ее за собой.

Все в комнате дружно расхохотались.

– Вернемся к работе, – предложил Энтони. – Сейчас за нашим объектом наблюдают Саймонс и Беттс. Как только они выйдут на связь, Ред Райфенберг и Экки Горвиц их заменят. Будем следить четырьмя сменами по шесть часов каждая, плюс дежурные на телефоне. Пока все.

Агенты толпой вышли за дверь, однако Пит Макселл задержался. Он уже побрился и переоделся в обычный деловой костюм с модным узким галстуком: в таком виде родимое пятно у него на щеке и неровные зубы бросались в глаза, словно разбитые окна в новом доме. Быть может, из-за своей непривлекательной внешности Пит был застенчив и необщителен, зато немногим своим друзьям по-настоящему предан. Сейчас он с тревогой спросил Энтони:

– Это не опасно для вас – так разговаривать с Хобартом?

– Он никчемный болван.

– И еще наш босс.

– Я не допущу, чтобы он сорвал мне важную операцию.

– Вы солгали. Ему не составит труда выяснить, что Люк – вовсе не дипломат из Парижа.

– Тогда сочиню другую историю, – пожал плечами Энтони.

Пит посмотрел на него с сомнением, но кивнул и двинулся к дверям.

– Вообще-то ты прав, – остановил его на пороге Энтони. – Я рискую, и чертовски сильно. Если что-то пойдет не так, Хобарт не упустит возможности откусить мне голову!

– Так я и думал.

– Значит, наша задача – чтобы все прошло, как задумано.

Пит вышел. Оставшись один, Кэрролл несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Кабинетные «войны» и подковерные интриги его бесили… К сожалению, от людей вроде Хобарта нигде не спрячешься.

Он не сводил глаз с телефона – и действительно, не прошло и пяти минут, как телефон зазвонил. Энтони снял трубку.

– Кэрролл слушает.

– Опять ты изводишь старину Хобарта! – раздался в трубке хриплый прокуренный голос человека, который большую часть жизни наслаждался всеми возможными дурными привычками.

– Утро доброе, Джордж! – ответил Энтони. Джордж Купермен, заместитель директора ЦРУ и глава оперативного отдела, был непосредственным начальником Хобарта и боевым товарищем Энтони в годы войны. – Пусть не путается у меня под ногами!

– Ну-ну, хватит дерзить начальству! – почти ласково проговорил Купермен. – Зайди-ка ко мне.

– Уже иду.

Энтони повесил трубку. Открыв ящик письменного стола, достал оттуда толстую папку с бумагами, накинул пальто и отправился к Купермену – в соседний Корпус Пи.

Джордж Купермен был высоким костлявым человеком лет пятидесяти, хотя изрытое морщинами лицо делало его старше. Он сидел, закинув ноги на стол, с неизменной сигаретой во рту; перед ним дымилась на столе огромная кружка кофе. Он читал московскую газету «Правда»: в Принстоне Купермен специализировался по русской литературе и отлично знал русский язык.

– Ну почему ты не можешь быть с этим жирным ублюдком хоть немного повежливее? – проговорил он, откладывая газету и не вынимая сигареты изо рта. – Нелегко, понимаю, но хоть ради меня постарайся!

– Хобарт сам виноват, – ответил Энтони, садясь. – Пора бы уже усвоить, что я его оскорбляю только в одном случае – когда он открывает рот.

– Ну и какую отговорку ты придумал на этот раз?

Энтони молча положил на стол папку. Купермен раскрыл ее и некоторое время вглядывался в ксерокопированные бумаги.

– Чертежи, – проговорил он. – Судя по всему, чертежи ракеты. И что?

– Это сверхсекретные материалы. Найдены у объекта слежки. Он шпион, Джордж.

– И ты решил не говорить этого Хобарту.

– Я хочу проследить за этим парнем, пока он не раскроет нам всю сеть, а затем использовать его для дезинформации. А Хобарт передаст дело в ФБР; они просто схватят парня, потащат в тюрьму – и прости-прощай вся сеть его контактов.

– Черт, ты прав! И все же очень хотелось бы увидеть тебя на совещании. Я там председательствую. Сделаем так: приходи один, твои ребята пусть работают, а если случится что-то срочное, всегда сможешь уйти.

– Спасибо, Джордж.

– И послушай: ты сегодня вытер ноги о Хобарта на глазах чуть ли не у всего своего отдела, так?

– В общем, да.

– Так вот: в следующий раз, когда захочешь послать его куда подальше, сначала пригласи его выйти. Договорились?

И Купермен снова уткнулся в «Правду». Энтони собрал чертежи и двинулся к дверям. Уже у дверей начальник его окликнул:

– И постарайся, черт побери, чтобы с этой слежкой дело выгорело! Если к оскорблению босса добавится провал операции, я уже не смогу прикрыть тебе задницу!

Энтони молча вышел.

Он не стал сразу возвращаться к себе, а прошел вдоль обреченных корпусов ЦРУ, заполняющих пространство между Конститьюшн-авеню и набережной пруда, мимо парковки и вышел через задние ворота в парк.

Энтони шел по аллее, обсаженной английскими вязами, с наслаждением вдыхая свежий морозный воздух, смягченный близостью моря. Утро выдалось нелегкое, но в целом все идет по плану. Главное – что никто из его коллег так и не узнал правду.

Он дошел до конца аллеи и остановился примерно посредине между Мемориалом Линкольна и памятником Вашингтону. «Это вы во всем виноваты, – думал Энтони, обращаясь к двум великим президентам. – Вы внушили людям, что они могут стать свободными, зажгли их этой мечтой. Теперь я сражаюсь за ваши идеалы. Давно уже не верю в свою правоту, не уверен, что у меня вообще остались какие-то принципы… Должно быть, я просто слишком упрям, чтобы сдаться. Быть может, и вы чувствовали себя так же?»

Мертвые президенты не давали ответа; и, немного подышав воздухом, Энтони вернулся в Корпус Кью.

У себя в кабинете он обнаружил Пита вместе с парой агентов, следивших за Люком: Саймонс – в синем пальто, Беттс – в зеленом габардиновом плаще. Однако здесь же сидели и Райфенберг и Горвиц, которые должны были их сменить.

– Какого дьявола вы здесь делаете? – проговорил Энтони, охваченный внезапной тревогой. – Кто следит за Люком?

Саймонс потупился, сжимая в руках серую фетровую шляпу.

– Н-никто, – пробормотал он.

– Что?! – взревел Энтони. – Что случилось, мать вашу? Отвечайте, недоумки!

После короткого тяжелого молчания заговорил Пит.

– Мы… – Он тяжело сглотнул. – Мы его упустили.