Текст книги "Обратный отсчет"

12.00

Примечательно устройство второй и третьей ступеней. Это центральная труба из алюминий-магниевого сплава, по окружности которой установлены одиннадцать двигателей «Бэби-сержант». Внутри нее еще три «Бэби-сержанта» – это третья ступень. На верхушке третьей ступени находится четвертая: одна-единственная ракета, и на носу у нее – сам спутник.

Ровно в полдень начался обратный отсчет: 630 минут до запуска. Мыс Канаверал гудел от нетерпения.

Все ракетчики одинаковы: мечтают о полетах в космос, а сами создают по правительственным заказам оружие. Команда «Эксплорер» запустила уже множество ракет; теперь ракете предстояло преодолеть земное притяжение и выйти в безвоздушное пространство. Для большей части команды сегодняшний день обещал стать исполнением всех надежд. В том числе и для Элспет.

Ученые и технические специалисты размещались в двух ангарах, обозначенных буквами Д и Р. Стандартные самолетные ангары идеально подходили для ракетостроения: в центре большое свободное пространство, куда можно завезти ракету для осмотра и проверки, по бокам – двухэтажные крылья, где теперь располагались кабинеты и лаборатории.

Рабочее место Элспет находилось в ангаре Д. Ее стол и пишущая машинка стояли в кабинете Уилли Фредриксона, руководителя проекта и непосредственного начальника Элспет, которого, впрочем, почти никогда не было на месте. Работа Элспет состояла в том, чтобы уточнять график запуска спутника и доводить его до сведения сотрудников.

Легко сказать!.. График постоянно менялся. Запуск ракеты в космос был для Америки делом совершенно новым. Никаких проверенных планов или схем не существовало. То и дело возникали непредвиденные технические проблемы, и инженеры лезли из кожи вон, изобретая для них нестандартные решения.

Поэтому Элспет приходилось то и дело вносить в график изменения. А для этого постоянно контактировать со всеми членами команды, узнавать обо всех сбоях и задержках, помечать их в записной книжке, затем распечатывать, копировать на ксероксе и разносить новый график по рабочим местам. Требовалось бывать везде и знать почти обо всем. Если где-то возникала заминка, Элспет узнавала об этом первой – и одной из первых слышала, что проблема решена. На бумаге ее должность значилась секретарской, и платили ей соответственно: однако едва ли такую задачу смог бы выполнять человек без университетского образования.

Впрочем, против тяжелой работы и небольшой зарплаты Элспет не возражала. Ей нравилось занимать ключевое место, быть в эпицентре происходящего. Особенно если вспомнить, сколько ее бывших сокурсниц сейчас просто печатают под диктовку чиновников из госдепартамента!

Последнее обновление было готово: Элспет собрала листки с графиком в стопку и вышла за дверь. Сегодня она сбивалась с ног, и хорошо: постоянная беготня отвлекала от мыслей о Люке. Будь ее воля, она бы каждые пять минут звонила Энтони и спрашивала, нет ли новостей. Зачем? Если что-то случится, он сам ей позвонит. А пока лучше сосредоточиться на работе.

Путь ее лежал сначала в отдел прессы, где ответственные за связь с общественностью обзванивали доверенных журналистов, сообщая им, что запуск состоится сегодня вечером. Военные хотели, чтобы журналисты присутствовали при пуске ракеты и освещали их триумф. Однако до того, как ракета поднимется в воздух, информация не должна просочиться в прессу! Запуск уже не раз отменяли из-за разных технических накладок. А ракетчики знали по горькому опыту: любая пустячная заминка, стоит ей попасть в газеты, немедленно превращается в крушение всех надежд. Вот почему с крупнейшими новостными агентствами заключили сделку: они дают информацию о запуске лишь на условии, что информация эта попадет в печать, «когда загорится хвост» – иначе говоря, не прежде, чем заработают двигатели.

В отделе работали только мужчины – и некоторые из них проводили Элспет заинтересованными взглядами, когда она прошла через комнату и положила график на стол руководителю отдела. Ее стройная фигура и холодная скандинавская красота привлекали многих; однако было в ней что-то – быть может, решительно сжатые губы или опасный блеск зеленых глаз, – что внушало робость и не позволяло мужчинам называть ее «милочкой» или свистеть вслед.

В лаборатории по разработке двигателей кипела работа. Пятеро ученых в рубашках с коротким рукавом стояли вокруг стола и озабоченно рассматривали плоский лист железа, почернелый и искореженный, словно побывавший в огне.

– Доброе утро, Элспет! – с сильным акцентом поздоровался руководитель группы, доктор Келлер. Как и многие здесь, он был немцем: попал в плен в конце войны и был переправлен в США для работы над американской ракетной программой.

Элспет протянула ему график.

– Что это у вас? – спросила она, кивнув в сторону стола.

– Лопасть двигателя.

Элспет знала, что в хвосте первой ступени ракеты вращаются лопасти.

– А что с ней?

– Эрозия под воздействием горючего, – объяснил Келлер. Голос его потеплел, и акцент усилился, как всегда, когда он говорил о любимом деле. – Эффект неизбежный, однако с обычным спиртовым топливом лопасти держатся достаточно долго, чтобы выполнить свою задачу. Сегодня мы попробовали новое топливо, гидин: у него дольше время горения и выше скорость истечения выхлопных газов – но и лопасти гидин буквально уничтожает… – Он с досадой развел руками. – Что поделать? У нас не было времени провести необходимые испытания!

– Мне нужно знать, не придется ли снова откладывать запуск.

Элспет чувствовала, что еще одной задержки просто не выдержит. Ожидание невыносимо!

– Именно это мы и пытаемся решить. – Келлер обвел взглядом коллег. – Думаю, наш ответ таков: попробуем не откладывать – и будь что будет!

Остальные мрачно кивнули.

Элспет вздохнула с облегчением.

– Я скрещу пальцы, чтобы все прошло гладко, – пообещала она и пошла к дверям.

– Мы тоже! – ответил Келлер, и его коллеги невесело засмеялись.

Элспет вышла наружу, под палящее солнце Флориды. Ангары возвышались на песчаной равнине, очищенной от растительности, что густо покрывала мыс Канаверал: карликовых пальм, падуболистных дубов и жесткой травы, которая может порезать ноги, если ходить по ней босиком. Элспет пересекла пыльную забетонированную площадку и, облегченно вздохнув, вошла в ангар Д. После прогулки по раскаленному бетону прохлада ангара напомнила ей дуновение свежего ветерка.

В центре телеметрии Элспет обнаружила Ханса Мюллера, которого все звали, на американский манер, Хэнком. Увидев девушку, он ткнул в нее пальцем и произнес:

– Сто тридцать пять!

Это была их излюбленная игра: один называл число, а другой должен был сообразить, что в нем необычного.

– Ну, это просто, – ответила она. – Берем первую цифру, складываем с квадратом второй, прибавляем куб третьей – и получаем искомое число: 1 + 3 в квадрате + 5 в кубе = 135.

– Ладно. А скажи-ка, с каким следующим по величине числом можно сделать то же самое?

На этот раз Элспет задумалась надолго.

– Сто семьдесят пять. 1 + 7 в квадрате + 5 в кубе = 175.

– Правильно! Получаешь приз! – Хэнк извлек из кармана и вручил ей монетку в десять центов.

– Даю тебе шанс отыграться, – предложила Элспет. – Сто тридцать шесть!

– Хм… – Он нахмурился. – Погоди-ка… Для начала суммируем кубы его цифр. 1 в кубе + 3 в кубе + 6 в кубе = 244. Теперь повторим операцию с цифрами полученного числа – и пожалуйста, искомое! 2 в кубе + 4 в кубе + 4 в кубе = 136.

Элспет отдала ему монетку и вместе с ней график.

Уже выходя, она заметила телеграмму, прикрепленную кнопкой к доске объявлений: «У МЕНЯ МАЛЕНЬКИЙ СПУТНИК УЖЕ ЕСТЬ – ДЕЛО ЗА ВАМИ!»

– От жены Штулингера, – пояснил Мюллер, перехватив взгляд Элспет. Штулингер был начальником отдела исследований. – На днях у нее родился малыш.

Элспет улыбнулась и вышла.

Уилли Фредриксона она нашла в коммуникационном центре вместе с двумя военными инженерами: они проверяли телетайпную связь с Пентагоном. Начальник Элспет был высоким худым человеком; лысина в венчике седеющих кудрей делала его похожим на средневекового монаха. Телетайп не работал, и Уилли явно нервничал, однако, приняв из рук Элспет листок с графиком, бросил на нее благодарный взгляд и проговорил:

– Элспет, вы просто сокровище!

Секунду спустя к нему подбежали двое: молодой офицер с картой погоды и ученый по фамилии Стимменс.

– У нас проблема! – воскликнул офицер, протянув Уилли карту. – Струйное течение сдвинулось к югу, скорость сто сорок шесть узлов в час.

У Элспет упало сердце. Струйным течением называют ветер высоко в стратосфере. Как правило, над мысом Канаверал струйных течений нет, но иногда ветер приходит сюда с соседних территорий. Слишком сильный ветер в стратосфере может сбить ракету с курса.

– Где оно сейчас? – спросил Уилли.

– Над всей Флоридой, – ответил офицер.

Уилли повернулся к Стимменсу.

– Нам же это ничем не грозит, верно?

– Как сказать, – протянул Стимменс. – Экспериментов, конечно, никто не проводил, но, по нашим прикидкам, ракета выдержит ветер до 120 узлов в час, не больше.

Уилли снова повернулся к офицеру.

– Каков прогноз на вечер?

– До ста семидесяти семи узлов. И никаких признаков, что течение вернется на север.

– Черт! – Уилли огорченно провел рукой по лысой макушке.

Элспет понимала, о чем он думает. Если ветер не стихнет, запуск придется отложить.

– Запустите метеозонд, – распорядился он. – В пять часов снова посмотрим прогноз и проведем совещание.

Элспет сделала пометку у себя в блокноте: «Узнать результаты совещания в 17.00» – и вышла, расстроенная. Хотя ее коллеги легко справлялись с самыми заковыристыми техническими задачками, перед капризами погоды они были бессильны.

На улице Элспет села за руль джипа и поехала к Стартовому комплексу 26.

Неасфальтированная дорога шла через лес; джип подпрыгивал на колдобинах. Один раз Элспет спугнула белохвостого оленя, пившего из придорожной канавы: при виде автомобиля он скрылся в чаще. В зарослях карликового дуба на мысе Канаверал кишела жизнь. Говорят, здесь водились даже пумы и аллигаторы; впрочем, Элспет пока ни тех ни других не видела.

Затормозив у блокгауза, она подняла взгляд на Стартовый комплекс 26Б, в трехстах ярдах отсюда.

Башня сервисного обслуживания, «обнимавшая» ракету с трех сторон, была переделана из буровой вышки и окрашена оранжевой противокоррозийной краской. Сбоку на башне располагался подъемник. В переплетении ядовито-оранжевых балок белели вытянутые очертания «Юпитера-Си». Несмотря на мужское имя и фаллическую форму ракеты, мужчины говорили о ней исключительно в женском роде, и Элспет тоже привыкла думать о ней как о женщине. Когда ракету только привезли сюда, верхние ее ступени скрывались от любопытных глаз под брезентовыми чехлами, словно под фатой; теперь чехлы исчезли, она стояла, готовая к взлету, и на блестящем белоснежном корпусе играло солнце.

Пусть ученые мало интересовались политикой, каждый знал, что на них устремлены сейчас взгляды всего человечества. Четыре месяца назад Советский Союз поразил мир, запустив в космос первый искусственный спутник Земли. Для всех стран, где еще шла борьба капитализма с коммунизмом, от Италии до Индии, от Латинской Америки до Африки и Индокитая, смысл этого был очевиден: коммунистическая наука неоспоримо лучшая! А два месяца спустя Советы запустили второй спутник, с собакой на борту.

Американцы были в ужасе. Сегодня собака – а завтра человек?!

Президент Эйзенхауэр пообещал отправить на орбиту первый американский спутник еще до конца года. В первую пятницу декабря, в 11.45, на глазах у мировой прессы ВМС США запустили ракету «Авангард». Ракета оторвалась от земли на несколько футов и взорвалась в воздухе, засыпав бетон раскаленными осколками. «У них СПУТНИК – у нас ШЛЁПНИК!» – так охарактеризовала провал одна известная газета.

«Юпитер-Си» был для Америки последней надеждой. Если провалится и этот запуск, Соединенным Штатам придется выйти из космической гонки. И вопли коммунистической пропаганды станут тогда лишь самой меньшей из неприятностей. США придется перестраивать свою космическую отрасль; а это означает, что СССР окончательно обгонит американцев и надолго станет безраздельным хозяином космического пространства.

Судьба всего мира, думала Элспет, зависит от одной-единственной ракеты.

На пусковую площадку запрещалось въезжать машинам, кроме случаев крайней необходимости, – например, запрет не распространялся на грузовики с топливом. Поэтому Элспет оставила джип возле блокгауза и двинулась к башне пешком, вдоль кабеля, соединяющего командный пункт с пусковым. С задней стороны башни имелась длинная пристройка, наскоро собранная из стальных листов и выкрашенная все в тот же ядовито-оранжевый цвет. Элспет толкнула металлическую дверь и вошла.

Гарри Лейн, начальник сервисной башни, сидел в вертящемся кресле, сдвинув шляпу на затылок и водрузив ноги в тяжелых ботинках на стол, и изучал какой-то чертеж.

– Привет, Гарри! – весело поздоровалась Элспет.

Тот лишь что-то буркнул в ответ. Гарри Лейн считал, что женщинам на пусковой площадке не место, и не видел нужды это скрывать.

Элспет молча положила график на стальной стол и вышла. Теперь путь ее лежал в блокгауз – приземистое белое здание с толстыми зелеными стеклами в окнах-бойницах. Взрывостойкие двери были открыты, так что она вошла. Блокгауз состоял из трех помещений: машинного зала, протянувшегося на всю его длину, и двух комнат для персонала, соответствующих двум пусковым площадкам – А слева и Б справа. Элспет вошла в комнату для персонала Б.

Яркий солнечный свет, сочащийся сквозь зеленое стекло, придавал комнате вид аквариума. Перед окнами сидели за приборными досками ученые, все в рубашках с коротким рукавом. Словно в униформе, подумала Элспет. На голове у каждого были наушники и микрофон – связь с пусковой площадкой. Подняв глаза от приборной панели, каждый мог увидеть ракету в окно; а на случай, если этого окажется недостаточно, изображение выводилось на цветные телевизионные экраны над головами. У задней стены комнаты стоял вплотную друг к другу ряд самописцев, фиксирующих температуру, напряжение, давление в системе подачи топлива. В дальнем углу на табло отражался вес ракеты. В комнате царила напряженная сосредоточенность: ученые не разговаривали друг с другом, лишь бормотали что-то в микрофоны и работали за своими пультами, то подкручивая ручки, то щелкая выключателями, постоянно сверяясь с показателями на счетчиках и циферблатах. Вверху на больших часах шел обратный отсчет минут, оставшихся до старта: на глазах у Элспет цифра 600 со щелчком сменилась на 599.

Элспет положила расписание на стол и вышла из здания. По дороге к ангару мысли вновь обратились к Люку, и она подумала, что теперь у нее есть уважительная причина позвонить Энтони. Расскажет ему о струйном течении, а потом задаст вопрос.

Эта мысль ее приободрила: она торопливо вошла в ангар и поднялась по лестнице к себе на второй этаж. Набрала прямой номер Энтони. Он снял трубку после первого звонка.

– Сильные ветры в стратосфере, – сообщила Элспет. – Может случиться, что запуск отложат до завтра.

– Я и не знал, что так высоко тоже дует ветер!

– Его называют струйным течением. Пока еще ничего не решено, в пять часов будет новый прогноз погоды и совещание по результатам. Как Люк?

– Сообщи мне, что решили на совещании, хорошо?

– Конечно. А как Люк?

– Вот с Люком, боюсь, у нас проблема.

Сердце ее пропустило такт.

– Какая?

– Мы его упустили.

Элспет похолодела.

– Что?!

– Ему удалось уйти от моих людей.

– Боже правый! – проговорила Элспет. – Вот теперь мы точно в беде.

1941

В Бостон Люк вернулся на рассвете. Припарковал старенький «Форд», проскользнул в общежитие Кембриджа через заднюю дверь и взбежал по лестнице к себе в спальню. Энтони спал сном младенца. Люк торопливо умылся и в трусах и майке рухнул на постель.

И, кажется, уже секунду спустя Энтони тормошил его, приговаривая:

– Давай просыпайся!

Люк с трудом разлепил глаза. Сразу обдала холодом мысль: случилось что-то плохое. Но что, он не помнил.

– Который час? – пробормотал он.

– Уже час дня, и внизу тебя ждет Элспет.

Упоминание имени Элспет пробудило память: сразу, в мельчайших подробностях, вспомнилось все, что произошло вчера. Так вот что за беда с ним стряслась! Он ее больше не любит.

– О Боже!

– Давай-ка одевайся и иди вниз, не заставляй даму ждать.

Да. Он больше не любит Элспет, потому что влюбился в Билли Джозефсон, девушку своего лучшего друга. И принес несчастье всем четверым. Что же теперь делать?!

– Черт! – пробормотал Люк, поднимаясь с кровати.

Даже под холодным душем, стоило закрыть глаза – и перед мысленным взором возникала Билли: нежная кожа, смеющийся алый рот, пристальный взгляд огромных темных глаз… Натянув фланелевые брюки, свитер и теннисные туфли, Люк поспешил вниз.

Элспет ожидала его в холле – единственной части общежития, куда допускались женщины, не считая особых Дамских дней. Холл был просторным, с камином и удобными мягкими креслами. Элспет, в голубом шерстяном платье и широкополой шляпе, выглядела сногсшибательно – как всегда. Еще вчера мысль о том, что эта красавица – его девушка, заставила бы сердце Люка радостно подпрыгнуть; но сегодня, зная, что она так нарядилась ради встречи с ним, он только почувствовал себя еще большим негодяем.

Увидев Люка, Элспет рассмеялась.

– Ты похож на маленького мальчика, который никак не может проснуться!

Люк поцеловал ее в щеку и тяжело опустился в кресло.

– Поездка в Ньюпорт оказалась длиннее, чем я думал.

– Ты, как видно, забыл, что обещал сегодня со мной пообедать! – игриво заметила она.

Люк взглянул на нее. Так хороша, так сияет радостью жизни… и ему придется разрушить ее счастье. Еще вчера он говорил, что не знает, что такое любовь – а теперь знал точно: любовь – совсем не то, что он чувствует к Элспет. Но как ей сказать?.. Сердце ныло от горя и стыда.

Однако сейчас надо было что-то ответить.

– Знаешь, может быть, отменим обед? Я еще даже не брился.

Тень беспокойства скользнула по прекрасному лицу Элспет. Люк понял: она догадалась, что что-то не так. Впрочем, ее ответ прозвучал, как всегда, беззаботно.

– Разумеется. Рыцарям в сверкающих доспехах тоже нужно отдыхать!

Он пообещал себе, что непременно поговорит с ней начистоту, все объяснит сегодня же… только позже.

– Прости, что заставил тебя зря нарядиться, – покаянно пробормотал Люк.

– Почему же зря? Ведь я все-таки тебя увидела. Да и твоим соседям мой наряд понравился. – Она встала. – Ладно, схожу к профессору Дерхэму – они с миссис Дерхэм сегодня устраивают «толкучку». – На жаргоне студенток Рэдклиффа так именовался прием гостей.

Люк встал и помог ей надеть пальто.

– Увидимся позже.

«Сегодня же ей признаюсь, – мысленно повторил он. – Тянуть нельзя».

– Отлично! Зайди за мной часов в шесть.

Элспет послала ему воздушный поцелуй и вышла, высоко подняв голову. Невозможно было догадаться, что она лишь притворяется веселой и беззаботной.

Люк побрел к себе в комнату, где Энтони читал воскресную газету.

– Я кофе сварил.

– Спасибо. – Люк налил себе кофе.

– Я у тебя в огромном долгу, – продолжал Энтони. – Прошлой ночью ты просто спас и меня, и Билли.

– Ты бы поступил так же. – Сделав несколько глотков обжигающего кофе, Люк почувствовал себя немного лучше. – Что ж, кажется, мы выпутались. Тебе никто ничего не говорил сегодня утром?

– Ни слова.

– А Билли потрясающая девушка, – вырвалось у Люка. Хоть он и чувствовал, что заводить разговор о Билли опасно, но удержаться не мог.

– Она просто прелесть, правда? – Лицо Энтони осветилось гордостью, и Люк невольно вздрогнул. А его друг, ничего не замечая, продолжал: – Знаешь, я ведь уже давно ходил вокруг нее, облизывался и говорил себе: «Ну давай же, не трусь, пригласи ее куда-нибудь!» Но почему-то был уверен, что она никуда со мной не пойдет. Наверное, потому, что она такая маленькая, хрупкая, хорошенькая – что ей делать рядом с медведем вроде меня? А когда наконец решился, и она согласилась… Господи, я ушам своим поверить не мог!

Люк с трудом выдавил улыбку; на душе у него было мерзко, как никогда. Уводить девушку у друга – всегда подлость; но если друг от нее в таком восторге…

Люк невольно застонал.

– Что с тобой? – спросил Энтони.

Люк решил сказать ему правду – наполовину.

– Я больше не люблю Элспет. Чувствую, что нам пора расстаться.

У Энтони вытянулось лицо.

– Как же так? Вы были идеальной парой!

– Сам не знаю. И чувствую себя последней сволочью.

– Ну, не казни себя, такое случается. Вы ведь не женаты, даже не обручены…

– Официально – нет.

Энтони поднял брови.

– Ты что, сделал ей предложение?

– Нет.

– Значит, не обручены – ни официально, ни неофициально.

– Но мы говорили о том, сколько у нас будет детей.

– Это еще ничего не значит!

– Да, наверное, ты прав… И все же я подлец.

В этот миг раздался стук в дверь. На пороге стоял немолодой человек, которого Люк никогда прежде не видел.

– Мистер Люкас и мистер Кэрролл, я полагаю? – надменно поинтересовался он.

По сочетанию потрепанного пиджака с высокомерными манерами – типичный клерк из деканата.

Энтони вскочил.

– Да. А вы, должно быть, доктор Вагинус, знаменитый гинеколог!.. Слава богу, вы пришли!

Однако Люк не засмеялся. В руках у незнакомца он заметил два белых конверта – и с тяжелым чувством понял, что это.

– Я помощник проректора по работе со студентами. Проректор просил меня передать эти записки вам лично в руки. – С этими словами клерк вручил студентам конверты и удалился.

– Вот черт! – проговорил Энтони, когда за ним закрылась дверь. – Черт! Черт! – простонал он, разрывая конверт.

Люк открыл свой конверт и прочел короткую записку:

Уважаемый мистер Люкас!

Будьте так любезны зайти ко мне в кабинет сегодня в три часа дня для беседы.

Искренне ваш,

Питер Райдер, проректор по работе со студентами

Такая записка предвещала лишь одно – большие неприятности. Значит, кто-то все-таки донес проректору, что видел у них в комнате девушку! Теперь скорее всего Энтони исключат.

Взглянув на Энтони, Люк даже немного испугался. Он никогда не видел своего энергичного, непоколебимо жизнерадостного друга таким бледным, подавленным, едва не дрожащим от страха.

– Я не могу вернуться домой, – прошептал Энтони.

О своих родителях он почти не рассказывал; по обрывочным упоминаниям у Люка создались смутные образы тирана-отца и страдалицы-матери. Теперь он понял: возможно, все гораздо хуже, чем он себе представлял. Лицо друга было таким, словно перед ним открылась дверь в ад.

Послышался стук в дверь, и вошел Джефф Пиджон, добродушный толстяк из комнаты напротив.

– Что это? Кажется, я только что видел клерка из ректората?

– Ты чертовски прав, – помахал запиской Люк.

– Надо же! Ребята, я никому не говорил, что застал у вас девушку!

– Кто же нас выдал? – проговорил Энтони. – Единственный стукач в Хаусе – Дженкинс… – Пол Дженкинс, чрезвычайно религиозный молодой человек, считал своим священным долгом исправлять гарвардские нравы при помощи доносов. – Но ведь он уехал на выходные!

– Нет, не уехал, – ответил Пиджон. – У него в последний момент изменились планы.

– Тогда, лопни мои глаза, это он! – воскликнул Энтони. – Вот сукин сын! Да я его придушу собственными руками!

Если Энтони исключат, подумал вдруг Люк, Билли станет свободна. И тут же устыдился такой эгоистической мысли: о чем он только думает, когда рушится жизнь лучшего друга! А в следующий миг ему пришло в голову, что Билли тоже может оказаться в беде.

– Интересно, – проговорил он, – получили ли такие же записочки Элспет и Билли?

– А они-то почему? – спросил Энтони.

– Возможно, Дженкинс знает, как зовут наших девушек – он же вечно вынюхивает и собирает сплетни.

– Если знает – не сомневайтесь, настучит и на них! – вставил Пиджон. – Такой уж это человек.

– Элспет ничего не грозит, – размышлял вслух Люк. – Ее здесь не было, и никто не сможет доказать обратного. А вот Билли могут исключить…

– Да плевать на Билли! – взревел Энтони. – Мне-то что теперь делать?!

Люк изумленно взглянул на друга. Ведь это Энтони втянул Билли в неприятности – значит, о ней должен сейчас беспокоиться больше, чем о самом себе!.. Зато сейчас у Люка появился предлог увидеться с Билли.

– Вот что, – проговорил он, подавляя чувство вины, – схожу-ка я в общежитие к девушкам и узнаю, вернулась ли Билли из Ньюпорта.

– Правда? – спросил Энтони. – Спасибо!

Пиджон ушел. Энтони присел на кровать и мрачно закурил, пока Люк торопливо брился и переодевался в новые фланелевые брюки, голубую рубашку и любимый серый твидовый пиджак.

В два часа пополудни он подошел к четырем кирпичным корпусам, расположенным прямоугольником: здесь находилось женское общежитие. Во внутреннем дворе, засаженном деревьями, гуляли парочками влюбленные студенты. Именно здесь, с горечью вспомнил Люк, он впервые поцеловал Элспет – в конце их первого свидания, субботним вечером, за пять минут до полуночи. Люк презирал парней, которые меняют девушек как перчатки, такое отношение к женщине казалось ему пошлым и низким, а теперь именно так поступал он сам.

Сотрудница общежития открыла ему дверь и ввела в холл. Люк попросил позвать Билли. Женщина села за стол, взяла рупор вроде тех, какими пользуются на кораблях, и громко объявила:

– Посетитель к мисс Джозефсон!

Через пару минут в холл спустилась Билли. Сегодня на ней был серо-голубой кашемировый свитер и плиссированная юбка. Люку она показалась еще прекраснее, чем вчера, но вид у нее был расстроенный, и он с трудом подавил желание заключить ее в объятия и утешить. Ее, как оказалось, тоже вызвали к проректору к трем часам. Такую же записку клерк оставил и для Элспет.

Билли провела Люка в курительную – комнату, где девушкам разрешалось принимать посетителей-мужчин.

– Что же мне теперь делать? – спрашивала она, чуть не плача, и при виде огромных горестных глаз у Люка разрывалось сердце.

Хотел бы он заверить ее, что все будет хорошо, что он ее спасет!.. Увы, Люк сам не понимал, как выпутаться из этой истории.

– Энтони может сказать, что с ним в комнате была какая-то другая девушка, – но тогда ему придется назвать эту девушку, а может быть, и привести к проректору.

– Как я объясню маме?!

– Вот что я подумал: может, Энтони заплатит какой-нибудь женщине… ну, знаешь, уличной женщине… и та подтвердит, что это была она?

– Никто не поверит, – покачала головой Билли.

– Ну да… Еще и Дженкинс заявит, что видел другую… Это Дженкинс на вас настучал.

– Вот и конец моей научной карьере, – с горькой улыбкой проговорила Билли. – Вернусь в Даллас и пойду в секретарши к какому-нибудь нефтянику в ковбойских сапогах.

Трудно поверить, что какие-нибудь сутки назад Люк был вполне доволен жизнью!

Вдруг в комнату вбежали две девушки в шляпках и пальто. Лица их раскраснелись от волнения.

– Слышали новость? – спросила одна из них.

Люк молча покачал головой. Его сейчас не интересовали никакие новости.

– Что еще стряслось? – мрачно поинтересовалась Билли.

– Война!

– Что? – нахмурился Люк.

– На нас напали японцы! – подтвердила вторая девушка. – Они бомбили Гавайи!

– Гавайи? Какого черта? Что там на Гавайях?.. – пробормотал Люк, с трудом отвлекаясь от собственных переживаний.

– На улице все только об этом и говорят! Даже машины останавливаются!

Билли подняла глаза на Люка.

– Мне страшно, – прошептала она.

Люк молча сжал ее руку.

Вбежали еще две девушки – и у них на устах была та же новость. Кто-то принес со второго этажа радио: все замерли в напряженном молчании, ожидая, пока заработает приемник. Наконец послышался голос диктора:

– Из Перл-Харбора сообщают, что линкор «Аризона» полностью уничтожен бомбами, а линкор «Оклахома» затонул. По сообщениям с военных аэродромов Форт-Айленд, Уилер-Филд и Хикам-Филд, более сотни самолетов ВВС США уничтожены на земле. Потери американцев оцениваются по меньшей мере в две тысячи убитых и еще тысячу раненых…

– Две тысячи убитых! – вскричал, сжимая кулаки, Люк. Его охватила ярость.

В курительную, оживленно разговаривая между собой, вошли еще несколько девушек; на них шикнули и велели замолчать. Диктор продолжал:

– Япония напала на США без объявления войны, в семь пятьдесят пять по местному времени и двенадцать пятьдесят пять по стандартному восточному времени.

– Война? – тихо промолвила Билли.

– Еще какая! – прорычал Люк. Он понимал, что нерационально и жестоко ненавидеть целый народ, но ничего не мог с собой поделать. – За такое я бы всю Японию стер с лица земли!

Билли сжала его руку.

– Пожалуйста, Люк, не уходи на войну! – проговорила она со слезами на глазах. – Я не хочу, чтобы тебя… чтобы ты пострадал!

Люку казалось, что сердце его готово разорваться.

– Как я рад слышать от тебя такие слова! Странно – все вокруг рушится, а я счастлив!.. – Он взглянул на часы. – Однако война или не война, а нам пора в ректорат…

И вдруг замолчал, пораженный новой мыслью.

– Что? – спросила Билли. – Что такое?

– Кажется, я знаю, как вам с Энтони остаться в Гарварде!

– Как?

– Дай мне подумать.

Элспет нервничала, хоть и уверяла себя, что беспокоиться не о чем. Да, она вчера явилась в общежитие позже положенного – но ее-то не поймали! Нет, ни ей, ни Люку ничего не грозит. Кто в беде, так это Энтони и Билли. Билли Элспет почти не знала, зато с Энтони дружила и теперь переживала за него – как бы не отчислили.

Все четверо встретились перед кабинетом проректора.

– У меня есть план… – начал Люк, однако договорить не успел: дверь кабинета распахнулась, и их пригласили войти. Люк торопливо шепнул: – Говорить буду я!

В кабинете их встретил сам проректор, Питер Райдер – чопорный старомодный человек в строгой черной двойке и серых брюках в полоску. На шее у него красовался безупречно завязанный галстук-бабочка, ботинки сияли, густо набриолиненные волосы, казалось, были нарисованы черной краской на черепе. Рядом с ним сидела Айрис Рейфорд, седовласая старая дева, отвечавшая за нравственность студенток Рэдклиффа.

Студенты расселись полукругом, словно на семинаре. Проректор закурил.

– Что ж, молодые люди, – начал он, – надеюсь, вы будете джентльменами и скажете мне правду. Что произошло этой ночью в вашей комнате?

Вместо ответа Энтони, как видно, решив перейти в наступление, задал свой вопрос.

– А где Дженкинс? – резко спросил он. – Это ведь он на нас донес?

– Никого, кроме вас четверых, я не приглашал, – ответил проректор.

– Мы вправе встретиться лицом к лицу со своим обвинителем!

– Мистер Кэрролл, у нас здесь не суд, – с раздражением ответил проректор. – Дисциплинарное разбирательство, если понадобится, пройдет установленным порядком, а сейчас мы с мисс Рейфорд хотим установить факты.