Текст книги "Королевские милости"

Пророчество Рыбы

Глава 3
Куни Гару

Семь лет спустя

Дзуди, пятый месяц двадцать первого года Единых Сияющих Небес

О Дзуди рассказывали множество историй о Куни Гару.

Юноша был сыном простого фермера, мечтавшего, чтобы его дети стали успешными в этом мире, но Куни каким-то образом умудрялся раз за разом его разочаровывать.

В детстве Куни отличался поразительными способностями – еще до того как ему исполнилось пять, умел читать и писать триста логограмм. Мать Куни, Нарэ, каждый день возносила благодарность Кане и Рапе и без конца хвалила друзьям своего маленького мальчика, думая, что Куни станет образованным человеком и прославит семью. Отец Куни, Фесо, за большие деньги отправил сына в частную академию Тумо Лоинга, знаменитого ученого, который до Унификации служил при короле Кокру министром зерна. Однако Гару и его друг Рин Кода при каждом удобном случае прогуливали занятия и отправлялись на рыбалку. Когда Гару ловили, он красноречиво приносил извинения, всякий раз убеждая наставника Лоинга в том, что искренне раскаивается и усвоил урок, но проходило немного времени, и он снова вместе с Рином пускался в самые разные проделки, спорил с наставниками, ставил под сомнение трактовки классических произведений и указывал на их ошибки в рассуждениях, пока Лоинг не потерял терпение и не исключил его из академии – вместе с бедным Рином Кодой, который всегда следовал за Куни.

Это вполне устраивало Куни. Он любил выпить, поспорить и подраться, и очень скоро стал водить компанию с весьма сомнительными типами Дзуди: ворами, разбойниками, сборщиками налогов, солдатами Ксаны из гарнизона, девушками из домов индиго, богатыми молодыми людьми, которые целыми днями стояли на перекрестках и искали неприятностей на свою голову. До тех пор пока ты дышал и у тебя водились деньги, чтобы купить ему выпить, если ты любил грязные шутки и выходки, Куни Гару был твоим лучшим другом.

Семья Гару пыталась пристроить юношу на какую-нибудь выгодную работу, и Кадо, старший брат Куни, который рано показал деловую хватку и стал торговать женскими платьями, взял его к себе продавцом. Только Куни не оправдал ожиданий семьи: не желал выказывать уважение покупателям и не смеялся над их глупыми шутками, – а когда попытался нанять девушек из домов индиго в качестве моделей для лавки, Кадо ничего не оставалось, кроме как выгнать младшего брата вон.

– Это бы сразу увеличило продажи! – заявил Куни. – Ведь если мужчины увидят платья на своих любовницах, то обязательно захотят купить их для жен.

– Неужели тебе наплевать на репутацию своей семьи? – кричал Кадо, гоняясь за братом и размахивая мерной линейкой.

К тому времени, когда Куни исполнилось семнадцать, терпение отца лопнуло. Ленивый юноша каждый день возвращался пьяный и требовал, чтобы его накормили. Отец выгнал его из дому, предложив поискать место для ночлега, где он мог бы подумать, на что тратит свою жизнь, разбивая материнское сердце. Нарэ плакала и каждый день ходила в храм Каны и Рапы молиться, чтобы богини наставили сына на правильный путь.

Кадо Гару пожалел младшего брата и пустил в свой дом, однако его жена, Тете, не была столь же щедрой и старалась подать обед пораньше, задолго до того как Куни возвращался домой, а заслышав его шаги у порога, гремела пустыми кастрюлями, давая понять, что ничего не осталось.

Куни быстро понял намек, и хотя не был обидчивым – да и как иначе с такими друзьями, – его оскорбило, что жена брата считала его единственным человеком в семье, которого не следует кормить, и он ушел от Кадо.

Ему приходилось часто менять пристанище; он переходил от одного друга к другому, ночевал даже на полу.

Запах готовящихся пельменей и имбирного уксуса. Плеск наливаемого в стаканы теплого эля и холодного пива.

– …И тогда я сказал: «Но вашего мужа нет дома!» А она рассмеялась и ответила: «Вот почему тебе нужно зайти именно сейчас!»

– Куни Гару! – попыталась привлечь внимание юноши, который рассказывал истории, окруженный толпой слушателей, вдова Васу, хозяйка «Великолепной вазы».

– Да, моя госпожа? – Куни протянул длинную руку и, обняв женщину за плечи, запечатлел на ее щеке смачный поцелуй.

Вдове было за сорок, но старела она с достоинством. В отличие от многих других хозяек таверн, вдова Васу не пользовалась румянами и пудрой и в результате сохранила свежую кожу, так что выглядела моложе своих лет.

Васу ловко выскользнула из объятий юноши и отвела его в сторону, подмигнув смеющимся и улюлюкающим посетителям, которым понравилось представление, устроенное Куни, затем увлекла в свой кабинет за стойкой, где посадила на подушку с одной стороны письменного стола, а сама устроилась напротив, приняв позу «мипа рари» и придав лицу суровое выражение. Она собиралась поговорить о делах, а Куни Гару имел обыкновение менять тему всякий раз, когда кто-то что-то от него хотел.

– За последний месяц ты устроил три вечеринки в моей таверне, – сказала Васу. – А это много эля, пива, пельменей и жареных кальмаров. Все расходы записаны на твое имя. Твой долг стал больше, чем налог на мое заведение, и я считаю, что пришла пора хотя бы частично расплатиться.

Куни оперся спиной на подушку и вытянул ноги в измененное положение «такридо» – такую позу мужчина принимает, когда разговаривает со своей возлюбленной, – прищурился, ухмыльнулся и запел песенку, слова которой заставили Васу покраснеть.

– Прекрати, Куни. Я не шучу. Сборщики налогов преследуют меня уже несколько недель. Ты не можешь без конца пользоваться моей щедростью.

Куни Гару подобрал под себя ноги и, поменяв позу на «мипа рари», прищурился, но ухмылка с его лица исчезла. Вдова Васу вздрогнула, но твердо решила сохранять твердость, хотя и знала, что этот человек настоящий разбойник.

– Госпожа Васу, – заговорил Куни негромким и ровным голосом. – Как часто я захожу выпить в ваше заведение?

– Практически каждый день.

– А вы заметили, сколько к вам приходит посетителей в те дни, когда я здесь бываю, и сколько в те, когда меня нет?

Васу вздохнула. Это была козырная карта Куни, и она знала, что он ею воспользуется, поэтому пришлось признать:

– В те дни, когда ты здесь, дела идут получше.

– Получше? – Он выдохнул через нос и взглянул на Васу глазами, ставшими как блюдца, словно она нанесла ему ужасающую обиду.

Вдова Васу никак не могла решить, чего хочет больше: рассмеяться или швырнуть в безалаберного парня чем-нибудь тяжелым, – но в результате лишь покачала головой и, скрестив на груди руки, стала его слушать.

– Посмотри, сколько народу! Сейчас только середина дня, а у тебя уже полно клиентов, причем все платят деньги. Когда я прихожу, дела в твоем заведении идут не получше, как ты выразилась, а лучше не менее чем на пятьдесят процентов.

Это он, конечно, преувеличил, но Васу не могла не признать, что посетители сидели в таверне дольше и заказывали больше, когда был Куни. Весельчак и балагур, он рассказывал скабрезные анекдоты, делал вид, что знает все и обо всем, у него не было ни капли совести, однако создать настроение он умел и люди, находившиеся рядом, расслаблялись и получали удовольствие. Это был непристойный трубадур, рассказчик небылиц и превосходный организатор азартных игр в одном лице. Возможно, ее дела и не шли лучше на пятьдесят процентов, но на двадцать-тридцать наверняка. К тому же небольшая банда Куни заставляла наиболее опасных типов – таких, что способны устраивать драки и ломать мебель, – держаться подальше от ее таверны.

– Сестра, – между тем продолжал хитрец, включив все свое обаяние, – мы должны помогать друг другу. Мне нравится приходить в таверну со своими друзьями: мы прекрасно проводим здесь время и привлекаем новых клиентов, – но если ты не видишь этих преимуществ, я могу найти другое место.

Вдова Васу бросила на него испепеляющий взгляд, хотя уже поняла, что не в силах одержать победу в этом споре.

– Тогда тебе лучше рассказывать такие замечательные истории, чтобы императорские солдаты напивались у меня в стельку и полностью опустошали карманы. – Со вздохом она добавила: – И скажи что-нибудь хорошее о пельменях со свининой: мне нужно продать их сегодня.

– Но ты права: я слишком много тебе должен, – согласился Куни. – Когда я приду сюда в следующий раз, мой долг должен сократиться вдвое. Как думаешь, ты справишься?

Вдова неохотно кивнула, махнула рукой, отпуская Куни, вздохнула и начала списывать выпивку, которую его приятели продолжали поглощать у стойки.

Куни Гару вышел из «Великолепной вазы», слегка пошатываясь, хотя не был по-настоящему пьян. Его друзья еще работали, и он решил, что может убить время, прогуливаясь по главной рыночной улице Дзуди.

Город хоть и оставался по-прежнему маленьким, Унификация его существенно изменила. Наставник Лоинг с презрением рассказывал о переменах, жалея, что его ученики не могут оценить простые достоинства Дзуди времен его молодости. Однако Куни было не с чем сравнивать, и он сделал свои собственные выводы.

Император Мапидэрэ, стремясь заставить прежнюю аристократию Тиро отказаться от заговоров в своих владениях, лишил их реальной власти, оставив лишь пустые титулы, но ему и этого показалось мало. Император разделил семьи аристократов, вынудив их частично перебраться в отдаленные районы империи. К примеру, старшему сыну графа Кокру пришлось уехать на север – и забрать с собой слуг, любовниц, жен, поваров и стражу, – на остров Волчья Лапа, который находился на отдаленных территориях Гана, а некоторые ветви герцогского клана Гана отправились на Руи. Таким образом, даже если бы горячие молодые аристократы что-то и замыслили, им пришлось бы иметь дело с местной элитой, и едва ли население чужих земель поддержало бы их. Император проделал нечто подобное со многими сдавшимися солдатами и их семьями из Шести покоренных королевств Тиро.

Политика переселения вызывала неудовольствие аристократии, но в то же время улучшала жизнь обычных людей на островах Дара. Перебравшиеся на новые места аристократы не желали есть местные продукты и носить непривычную одежду, так что купцы путешествовали по всему Дара и привозили экзотические для местного населения товары, которые охотно покупали отправленные в ссылку аристократы, мечтавшие иметь хоть какое-то напоминание о прежней жизни. В результате они стали прививать местным жителям новый вкус, люди начинали узнавать больше об остальных королевствах, и теперь их интересовали другие миры.

Так Дзуди стал новой родиной для аристократов, выселенных со всего Дара, здесь появились новые обычаи, новые блюда, новые диалекты и слова, которые раньше никто не видел и не слышал на сонных рынках и в спокойных чайных домах.

«Если оценивать деятельность императора Мапидэрэ как администратора, – подумал Куни, – то за улучшение рынков Дзуди он заслужил самых высоких оценок». На улицах было полно торговцев, предлагавших самые разные товары со всего Дара: бамбуковые летательные аппараты с Аму – воздушные игрушки с вращающимися лопастями на конце шеста, которые можно было разогнать так сильно, что они взлетают в воздух точно стрекозы; бумажных человечков из Фачи, которые могли танцевать и подпрыгивать в воздух, как танцовщицы в вуалях на крошечной сцене, стоило потереть стеклянную палочку в потолке шелковой тканью; магические вычислители из Хаана – деревянные лабиринты с крошечными дверцами в каждой ветви, которые открывались и закрывались, когда по ним перекатывались шарики, и опытный счетовод мог их использовать, чтобы произвести сложение чисел; железные куклы из Римы – сложные механические люди и животные, способные самостоятельно ходить по наклонной плоскости, – и еще многое, многое другое.

Но больше всего Куни интересовала еда: он любил жареные кусочки баранины с островов Ксаны, в особенности с острыми приправами из Дасу; находил превосходной изысканную сырую рыбу, которую привозили купцы с Волчьей Лапы, – особенно хорошо она сочеталась с манговым ликером и острой горчицей из небольших поместий Фачи, находившихся в тени гор Шинанэ.

Его рот так обильно наполнился слюной, когда он проходил мимо прилавков, что несколько раз пришлось сглотнуть. В кармане имелась грандиозная сумма – два медяка, а этого не хватило бы даже на несколько ранеток с сахаром.

– Ну и ладно: мне давно пора начать следить за весом, – сказал он и печально похлопал себя по пивному животику: в последнее время слишком мало двигался и слишком много пил.

Куни вздохнул и уже хотел было покинуть рынок, чтобы отыскать тихое место, где можно было бы немного подремать, когда его внимание привлек громкий спор.

– Господин, пожалуйста, не забирайте его, – умоляла императорского солдата пожилая женщина, одетая как простая крестьянка Ксаны: множество кисточек с узелками и разноцветными геометрическими узорами, которые считались символами удачи и процветания (вот только те, кто их обычно носил, не могли похвастаться особым везением в жизни). – Ему всего пятнадцать, он мой младший сын, а старший уже работает в Мавзолее. По закону последний ребенок должен остаться со мной.

Кожа пожилой женщины и ее сына была бледнее, чем у большинства обитателей Кокру, но это еще ничего не значило. Хоть жители разных районов Дара и отличались друг от друга внешне, существовала постоянная миграция, заключались смешанные браки, а после Унификации процесс стал набирать силу. К тому же людей из разных королевств Тиро гораздо больше волновали культурные и языковые различия, чем внешние. Тем не менее одежда Ксаны и акцент показывали, что женщина родилась не в Кокру.

«Она оказалась далеко от дома, – подумал Куни. – Наверное, вдова солдата, оставившего ее в трудном положении после Унификации». После покушения на императора, совершенного семь лет назад при помощи воздушного змея, в Дзуди находился довольно большой гарнизон – людям императора так и не удалось поймать неудачливого убийцу, но они посадили в тюрьму и казнили многих горожан на основании сомнительных улик и продолжали править городом с особой жесткостью. Впрочем, чиновники императора применяли закон одинаково – к беднякам Ксаны относились так же, как к беднякам из других покоренных королевств.

– Я просил тебя предъявить свидетельства о рождении твоих сыновей, но у тебя их нет.

Солдат нетерпеливо оттолкнул умоляющие руки женщины. Судя по акценту, он и сам был из Ксаны. Расплывшееся тело – скорее чиновник, а не солдат. Он смотрел на юношу, который стоял рядом с пожилой женщиной, с холодной усмешкой, явно рассчитывая, что мальчишка решится на отчаянный поступок.

Куни хорошо знал таких типов. Вероятно, он каким-то образом уклонился от участия в войнах Унификации, а потом, как только объявили мир, при помощи взяток получил должность в армии Ксаны, чтобы стать администратором на одной из покоренных территорий. В его обязанности входило отыскивать здоровых молодых людей, чтобы те приняли участие в реализации многочисленных проектов императора. Он располагал некоторой властью и большими возможностями для надругательства над людьми. К тому же это была очень выгодная должность: семьи, которые не хотели, чтобы их сыновья уходили из дому, платили ему хорошие деньги.

– Я знавал многих хитрых женщин вроде тебя, – гнул свое чиновник. – Думаю, ты наврала насчет старшего сына, чтобы не вносить свою лепту в великое строительство достойного места для загробной жизни его императорского величества, нашего любимого императора Мапидэрэ, пусть он живет вечно.

– Пусть он живет вечно. Но я говорю вам правду, господин. Вы мудрый и храбрый, и я знаю, что вы сжалитесь надо мной, – попыталась польстить толстому чиновнику женщина.

– Жалость тебе не поможет, – отрезал толстяк. – Если ты не предъявишь документы…

– Документы остались в магистратуре, дома, на Руи…

– Но мы ведь не на Руи? И не перебивай меня. У тебя есть шанс: заплатить налог на Процветание, и тогда мы забудем об этих неприятных вещах. Но если не хочешь, я должен…

– Я хочу, господин! Но вы должны дать мне время: дела идут не лучшим образом, и мне нужно время…

– Я же сказал, чтобы ты меня не перебивала! – И неожиданно он ударил женщину по лицу.

Стоявший рядом с ней юноша бросился вперед, но пожилая женщина схватила сына за руку и попыталась встать между ним и чиновником.

– Пожалуйста, пожалуйста, простите моего глупого сына. Вы можете ударить меня еще раз за его несдержанность.

Чиновник рассмеялся и плюнул на женщину.

Ее лицо дрогнуло, и на нем появилось выражение невыразимой скорби. Куни сразу вспомнил лицо своей матери Нарэ и те времена, когда она ругала его за то, что он не желает жить достойно, и пьяный дурман мгновенно выветрился у него из головы.

– Каков налог на Процветание?

Куни неспешным шагом приблизился к троице, а другие пешеходы старались обходить их по широкой дуге, чтобы не привлекать внимание императорского чиновника, который, глядя на Куни Гару: пивной животик, обаятельная улыбка, все еще красное от выпивки лицо, несвежая мятая одежда, – решил, что ему ничто не угрожает.

– Двадцать пять серебряных монет. Но какое тебе до них дело? Или ты готов занять место этого парня?

Отец Куни, Фесо Гару, платил одному чиновнику за другим, и у Куни были документы, подтверждавшие, что он освобожден от трудовой повинности. Кроме того, он не боялся этого человека: будучи опытным уличным бойцом, не сомневался, что выйдет победителем, если дело дойдет до схватки, – но сейчас от него требовалась хитрость, а не сила.

– Я Фин Крукедори, – заявил Куни.

Семья Крукедори владела одним из крупнейших ювелирных магазинов в Дзуди, и Фин, старший сын, однажды пытался сдать Куни и его друзей стражникам за нарушение порядка, после того как Куни обыграл его в кости по высоким ставкам. Кроме того, отец Фина славился своей удивительной жадностью: он и медяка не потратил на благотворительность, – но его сын имел репутацию транжиры.

– И больше всего на свете я люблю деньги.

– Тогда тебе стоит их поберечь и не мешать тем, кто занимается делом.

Куни кивнул, как цыпленок, клюющий зерно:

– Мудрый совет, господин! – А затем беспомощно развел руки в стороны. – Но эта старая женщина – подруга повара соседа моей тещи. И если она ей расскажет, что произошло, та поведает эту историю своей соседке, а она – дочери, от которой ее узнает муж, который не захочет приготовить моего любимого угря с утиными яйцами…

Чиновник завертел головой, пытаясь понять, в чем смысл истории, ведущей в никуда.

– Прекрати бессмысленную болтовню! Ты собираешься за нее заплатить или нет?

– Да! Да! О, господин, уверяю вас: до тех пор, пока не попробуете тушеного угря, вы не познаете счастья. Он гладкий, точно нефрит, а утиные яйца!.. О…

Куни, продолжая тараторить, вверг чиновника Ксана в оцепенение, сделал незаметный знак официантке из таверны, находившейся на противоположной стороне улицы. Та прекрасно знала, кто такой Куни, и, постаравшись сохранять серьезность, протянула ему бумагу и кисточку.

– …Так сколько, вы сказали? Двадцать пять? А как насчет небольшой скидки? Ведь я познакомил вас с прелестями тушеного угря! Двадцать?…

Куни написал записку, в которой говорилось, что тому, кто принесет ее в дом Крукедори, должны выдать двадцать серебряных монет, потом эффектно поставил подпись, с восхищением посмотрел на подделку, обмакнул в чернильницу печать, которую носил для подобных случаев – она была настолько старой и истертой, что никто, даже при большом желании, не сумел бы прочитать ни единого слова, – и приложил к бумаге.

Закончив все эти манипуляции, Куни неохотно отдал бумагу чиновнику.

– Ну вот и все. Отправляйтесь в мой особняк и отдайте записку привратнику, когда у вас найдется свободное время, и вам сразу вынесут деньги.

– А почему бы нам, господин Крукедори, не пойти и не выпить вместе? – Теперь чиновник вежливо улыбался, потому что увидел написанную на бумаге сумму и решил, что глупый и богатый Фин Крукедори будет ему исключительно полезен. – Я всегда рад новым друзьям.

– Ну наконец-то! А то я уже устал ждать вашего предложения, – воскликнул Куни и радостно хлопнул имперского чиновника по плечу. – К сожалению, я сегодня не взял с собой наличные: честно говоря, собирался только прогуляться, но в следующий раз обязательно приглашу к себе и угощу тушеным угрем. Ну а сейчас не могли бы вы мне одолжить…

– Никаких проблем. Зачем еще нужны друзья?

Когда они уходили, Куни перехватил взгляд пожилой женщины, застывшей на месте с разинутым ртом и широко раскрытыми глазами. Подумав, что шок не позволил ей произнести слова благодарности, он вновь вспомнил мать и, сморгнув набежавшую слезу, улыбнулся женщине и снова повернулся к чиновнику, собираясь рассказать новый анекдот.

Тем временем сын потряс мать за плечо:

– Ма, пойдем домой. Нам нужно уехать из города, пока эта свинья не передумала.

Пожилая женщина, будто очнувшись ото сна, пробормотала вслед удаляющейся фигуре Куни Гару:

– Молодой человек, ты можешь вести себя как ленивый глупец, но я видела твое сердце: яркий цветок не расцветает во мраке.

Только слова ее не дошли до Куни – слишком далеко он находился, чтобы ее слышать.

Однако молодая женщина, чей паланкин остановился на обочине, чтобы носильщики сходили на постоялый двор и принесли ей освежающий напиток, услышала эти слова и, сдвинув занавеску на окне, успела увидеть всю сцену и даже слезы на глазах Куни.

Обдумав услышанное, она улыбнулась, поиграла огненно-рыжим локоном, и взгляд ее удлиненных глаз в форме изящного дирана, летающей рыбы с чешуей, подобной радуге, устремился вдаль. В молодом человеке, который пытался делать добро, всячески это скрывая, что-то было. Она хотела узнать его лучше.