Текст книги "Бумажный зверинец (сборник)"

Ему приходилось действовать совершенно самостоятельно. И это по-настоящему волновало его.

– Как ты узнала обо всем, что Тилли с нами делает?

– Я выросла в Китае, – ответила Дженни, заправляя непослушную прядь волос за ухо. Не понимая толком почему, Сай любовался этим жестом. – В то время правительство контролировало все, что ты делал в сети, и ничуть это не скрывало. Ты должен был научиться сохранять здравый ум в самых безвыходных ситуациях, читать между строк, говорить так, чтобы тебя никто не подслушал.

– Думаю, что мы должны быть просто счастливы, что родились здесь.

– Нет, – и она улыбнулась, к его недоумению. Со временем он понял, что она предпочитала придерживаться противоположного мнения, спорить с ним. И ему это нравилось. – Ты вырос, веря в свою свободу, и это застило тебе глаза, поэтому ты не видел, как вы на самом деле несвободны. Вы как лягушки в медленно вскипающем котелке.

– А много ли таких, как ты?

– Нет, очень трудно жить вне системы. Я перестала общаться со своими старыми друзьями. Мне тяжело знакомиться с людьми, потому что они очень много времени проводят в Центиллионе и «Делимся-со-всеми». Время от времени я могу пообщаться с ними через фиктивный профиль, но никогда не стану частью их жизни. Иногда я переживаю, правильно ли живу.

– Правильно, – сказал Сай, и хотя рядом не было Тилли с ее советами, он взял Дженни за руку. Дженни не отпрянула.

– Никогда не считала, что ты в моем вкусе, – сказала она.

Сердце Сая окаменело.

– Но кто же мыслит в категориях «вкуса», кроме как Тилли? – спросила она поспешно, улыбнулась и притянула его к себе.

* * *

Наконец этот день настал. Рашгор пришел к Чапману Сингху для подготовки показаний. Целый день он проводил совещание с юристами компании в одном из конференц-залов.

Сай посидел на своем рабочем месте, потом постоял, потом снова посидел. Он очень нервничал, пытаясь найти способ незаметно доставить содержимое флэшки до адресата.

Наверное, он мог бы выдать себя за специалиста технической поддержки, который пришел, чтобы экстренно отсканировать систему?

Наверное, он мог бы принести ему обед и хитроумно подключить флэшку?

Наверное, он мог бы включить пожарную тревогу в надежде, что Рашгор забудет в паническом бегстве свой ноутбук?

Все эти идеи казались просто смехотворными.

– Эй, – партнер, сидевший вместе с Сингхом целый день в конференц-зале, внезапно оказался у рабочего места Сая. – У Рашгора разрядился телефон. У тебя здесь есть кабель для подзарядки?

Сай уставился на него, ошеломленный такой удачей.

Партнер помахал телефоном перед глазами Сая.

– Конечно! – сказал Сай. – Сейчас же принесу.

– Спасибо! – Партнер вернулся в конференц-зал.

Сай не мог в это поверить. Подвернулся очень удобный случай. Он подключил флэшку к кабелю подзарядки, а с другой стороны подключил удлинитель. Это смотрелось несколько странно, как будто тонкий питон проглотил крысу.

Но внезапно щемящее чувство появилось в нижней части живота, так что он едва не выругался вслух: он забыл выключить веб-камеру над компьютером – глаза Тилли, прежде чем подготовить кабель. Если Тилли спросит о странном кабеле, который он носил с собой, то невозможно будет никак это объяснить, а потом все его усилия по запутыванию Тилли и сокрытию правды окажутся тщетными.

Однако уже ничего не оставалось делать, кроме как идти до конца. Когда он покинул свое рабочее место, казалось, что сердце сейчас выпрыгнет из груди.

Он вышел в коридор и поспешил к конференц-залу.

Гарнитура все так же молчала.

Он открыл дверь. Рашгор был слишком занят, так что даже не отрывал взгляд от своего компьютера. Он взял кабель у Сая и подключил один конец к своему компьютеру, а другой – к телефону.

Тилли все молчала.

* * *

Сай проснулся под… а что еще могло играть? – «Мы чемпионы» группы Queen.

Прошлая ночь, когда они пили и радовались с Дженни и ее друзьями, обрывками всплывала в памяти, однако он помнил, как пришел домой и сказал Тилли, прежде чем заснуть: «У нас все получилось! Мы победили!»

Да, если бы Тилли только знала, что мы праздновали.

Музыка сначала притихла, потом и вовсе остановилась.

Сай лениво потянулся, повернулся на бок и встретился взглядом с четырьмя дородными, очень серьезными мужчинами.

– Тилли, звони в полицию!

– Боюсь, это невозможно, Сай.

– Как же так, почему нет?

– Эти люди пришли сюда, чтобы помочь тебе. Доверься мне, Сай. Ты ведь знаешь, что я лучше знаю, что тебе нужно.

* * *

Когда эти странные люди появились в его квартире, Сай представил себе подвалы с пыточными камерами, дома для душевнобольных, безликих охранников, прогуливающихся снаружи темных камер. Он и не предполагал, что будет сидеть за столом напротив Кристиана Ринни, основателя и исполнительного председателя Центиллиона, за кружкой белого чая.

– Ты подошел очень близко, – сказал Ринн. Ему было около сорока лет, он выглядел здоровым и полным сил.

Сай подумал: Наверное, так выглядит мужская версия Тилли.

Тот улыбнулся:

– Ближе, чем кто-либо еще.

– Что же нас выдало? – спросила Дженни.

Она сидела слева от Сая, и Сай взял ее за руку. Они переплели пальцы, пытаясь придать мужества друг другу.

– Его телефон, когда он первый раз пришел к тебе.

– Это невозможно. Я экранировала его. Вы не могли ничего записать.

– Но ты оставила его на столе, где включился акселерометр. Он определял и записывал вибрации стола, когда ты печатала. Нажатие каждой клавиши на клавиатуре имеет свои характерные особенности, поэтому можно реконструировать набранный текст исключительно по последовательности вибраций. Это старая технология, которую мы разработали для борьбы с террористами и наркоторговцами.

Дженни тихо все проклинала, а Сай понял, что до этих самых пор он так и не поверил до конца в причины паранойи Дженни.

– Но потом я даже не приносил свой телефон.

– Да, но нам он уже не был нужен. После того, как Тилли определила, что печатает Дженни, были задействованы нужные алгоритмы, и мы выделили ресурсы, чтобы наблюдать за вами. Мы припарковали автомобиль для отслеживания пробок в одном квартале от вас и направили лазерный луч на окно Дженни. Этого было достаточно, чтобы записывать ваши разговоры по вибрации стекла.

– Вы очень страшный человек, мистер Ринн, – сказал Сай. – И очень подлый.

Ринн оставил этот выпад без внимания.

– Думаю, что ты изменишь свое мнение в конце нашей беседы. Центиллион не единственная компания, которая следила за вами.

Пальцы Дженни стиснули ладонь Сая:

– Отпустите его. Я вам нужна, а он совсем ничего не знает.

Ринн покачал головой и виновато улыбнулся:

– Сай, а ты хоть понимаешь, что Дженни переехала в соседнюю с тобой квартиру за неделю до того, как мы наняли Чапмана Сингха представлять нас в суде против соцсети «Делимся-со-всеми»?

Сай не понимал, к чему клонит Ринн, но чувствовал, что ему не понравится то, что он сейчас узнает. Он хотел попросить Ринна заткнуться, но попридержал язык.

– А… Тебя съедает любопытство? Ты не можешь сопротивляться прелести получения новой информации. Если это возможно, ты всегда хочешь узнать что-то новое; это наши врожденные, «прошитые» в нас свойства. И точно по тому же принципу работает Центиллион.

– Не верь ничему, что он говорит, – прошептала Дженни.

– Ты, наверное, удивишься, если я скажу, что еще у пяти других помощников юристов в твоей фирме в то же самое время появились новые соседи? Тебя, наверное, удивит, что все эти новые соседи поклялись уничтожить Центиллион, как и твоя Дженни? Тилли очень хорошо улавливает характерные признаки.

Сердце Сая забилось быстрее. Он повернулся к Дженни.

– Это правда? Ты с самого начала планировала использовать меня? Ты познакомилась со мной, чтобы я помог заразить систему вирусом?

Дженни отвернулась.

– Они знали, что совершенно невозможно взломать наши системы снаружи, поэтому должны были тайно провести сюда троянского коня. Тебя использовали, Сай. Она со своими друзьями направляла тебя в нужное русло, водила за нос, заставляла делать те вещи, в которых обвиняла нас.

– Это не так, – сказала Дженни. – Сай, послушай, сначала, может, все так и начиналось. Но жизнь полна сюрпризов. Ты поразил меня, и это замечательно.

Сай отпустил руку Дженни и повернулся к Ринну.

– Возможно, они действительно использовали меня. Но они правы. Вы превратили мир в паноптикум, и все люди в нем – всего лишь послушные куклы, которых вы наклоняете сначала в эту сторону, потом в ту с единственной целью: заработать как можно больше денег.

– Ты ведь сам заметил, что мы удовлетворяем желания, это базовый двигатель любой коммерции.

– Но вы также удовлетворяете все темные человеческие страсти. – Он опять вспомнил заброшенные дома вдоль дороги, изрешеченные трещинами тротуары.

– Мы раскрываем только ту тьму, которая уже есть в людских душах, – сказал Ринн. – Дженни, видимо, не сказала тебе, сколько мы поймали распространителей детской порнографии, сколько спланированных убийств мы остановили и сколько выявили наркокартелей и террористов. Не говоря уже о диктаторах и авторитарных правителях, которых мы свергли, фильтруя их пропаганду и значительно усиливая голоса их оппонентов.

– Довольно этого лживого благородства, – сказала Дженни. – После свержения правительств вы и другие западные компании приходили в эти страны и зарабатывали деньги. Вы всего лишь пропагандисты иного рода: сделаем мир одноэтажным, превратим его в копию мещанской Америки, забитой до отказа супермаркетами.

– Легко быть циником, – заметил Ринн, – но я горжусь тем, что мы создали. Если для того, чтобы сделать мир лучше, необходим культурный империализм, то мы с радостью будем определять и компоновать доступную всему миру информацию, чтобы облагородить человечество.

– Почему бы вам просто не преподносить информацию нейтрально? Почему бы не вернуться к обычной поисковой системе? Зачем следить, зачем фильтровать? К чему все эти манипуляции? – спросил Сай.

– Нет никакого нейтрального преподнесения информации. Если кто-то спросит у Тилли имя кандидата, должна ли Тилли открыть официальный сайт кандидата или сайт с его критикой? Если кто-нибудь спросит Тилли о Тяньаньмэне, должна ли Тилли рассказывать о сотнях лет истории, связанной с этим местом, или просто рассказать о 4 июле 1989 года? Кнопка «Я доверяю тебе» – это очень тяжелая ответственность, к которой мы подходим максимально серьезно.

Центиллион занимается упорядочиванием информации, а это требует принятия решений, определения направлений и характеризуется врожденным субъективизмом. Что важно для тебя, что кажется тебе правдивым, совершенно не волнует других людей и не является правдой для них. Это зависит от суждений и рейтинга. Чтобы находить то, что имеет для тебя хоть какое-то значение, мы должны все о тебе знать. Это, в свою очередь, совершенно невозможно без тщательной фильтрации и обработки, того, что ты назвал манипулированием.

– Вы так говорите, будто по-другому нельзя.

– По-другому действительно нельзя. Думаешь, что уничтожение Центиллиона освободит тебя, что бы эта «свобода» ни значила. А я спрошу тебя, можешь ли ты рассказать о требованиях к организации нового бизнеса в штате Нью-Йорк?

Сай открыл рот и понял, что инстинктивно пытается обратиться за помощью Тилли. Он не стал ничего говорить.

– Какой номер телефона у твоей матери?

Сай захотел достать свой телефон, но остановил себя.

– Ну скажи мне тогда, что произошло вчера в мире? Какую книгу ты купил и с удовольствием прочитал три года назад? Когда стал встречаться со своей последней подругой?

Сай ничего не сказал.

– Видишь? Без Тилли ты не можешь делать свою работу, не можешь вспомнить ничего в своей жизни, не можешь даже позвонить матери. Теперь мы раса киборгов. Уже давно мы начали переносить свое сознание в электронную реальность, и теперь просто невозможно заставить нас вернуться обратно в рамки нашего собственного разума. Наши электронные копии, которые ты хотел уничтожить, действительно являются нами.

А так как уже невозможно стало жить без наших электронных дополнений, то в случае уничтожения Центиллиона на его месте тотчас же возникнет аналогичная система на замену. Уже слишком поздно; джинн покинул бутылку. Черчилль сказал, что сначала мы придаем форму нашим знаниям, а затем наши здания придают форму нам. Мы создали компьютеры, чтобы они помогали нам думать, а теперь компьютеры думают за нас.

– Так что вам от нас надо? – спросила Дженни. – Мы не остановимся в нашей борьбе.

– Я хочу, чтобы вы просто начали работать на Центиллион.

Сай и Дженни переглянулись:

– Что?

– Нам нужны люди, которые видят предложения Тилли насквозь, которые могут определить, в чем она несовершенна. Несмотря на все наши достижения с искусственным интеллектом и глубоким анализом данных, мы так до сих пор и не смогли разработать идеальный алгоритм. Вы увидели ее недостатки, поэтому сможете лучше всех понять, где Тилли чего-то не хватает, а где она действительно перегибает палку. Это идеальное соответствие. Вы сделаете ее лучше, более совершенной, чтобы Тилли лучше справлялась со своими обязанностями.

– С чего это вдруг мы будем помогать вам? – спросила Дженни. – Почему вы считаете, что мы станем помогать вам управлять людскими жизнями через компьютер?

– Потому что, насколько бы ни был плохим Центиллион по вашему мнению, то, что придет ему на смену, будет гораздо хуже. Я сделал облагораживание человечества стратегией нашей компании, и это не было простым рекламным трюком, пусть даже вам и не по душе путь, который я выбрал.

– Если мы не справимся, кто нас заменит? «Делимся-со-всеми»? Китайская компания?

Дженни отвернулась.

– Именно поэтому мы сделали все возможное, чтобы получить исчерпывающие данные, необходимые для противодействия конкурентам, а также всем благомыслящим, но наивным людям вроде вас, которые хотят уничтожить достижения Центиллиона.

– А что, если мы откажемся сотрудничать с вами и расскажем всему миру о том, что вы натворили?

– Никто вам не поверит. Что бы вы ни сказали, что бы вы ни написали, никто никогда это не прочитает и не услышит. Это в наших возможностях. Что касается Интернета, то если это не найдено Центиллионом, то этого не существует.

Сай знал, что он говорит правду.

– Вы думали, что Центиллион – это только алгоритм, компьютер. Но теперь вы знаете, что он создан людьми, такими, как я или вы. Вы рассказали мне, что я сделал не так. Разве вы не хотите быть частью нашей команды, чтобы сделать мир лучше? Перед лицом неминуемого единственный путь выживания – это адаптироваться.

* * *

Сай закрыл за собой входную дверь. Камера проследила за его местоположением.

– Дженни придет завтра на ужин? – спросила Тилли.

– Может быть.

– Тебе нужно как-то повлиять на нее, чтобы она начала делиться информацией. Это значительно упростит планирование.

– Не рассчитывай на это, Тилли.

– Ты устал, – сказала Тили. – Давай я закажу горячего органического сидра, а потом ты пойдешь спать?

Это было бы просто здорово.

– Нет, – сказал Тай. – Думаю, что я немного почитаю в кровати.

– Конечно! Хочешь, я предложу тебе книгу?

– На самом деле я бы хотел просто поспать. Но сначала установи будильник на песню Синатры «Мои правила».

– Необычный выбор, учитывая твой вкус. Это просто эксперимент, или ты хочешь, чтобы я включила эту композицию в последующие музыкальные рекомендации?

– Пока просто эксперимент. Спокойной ночи, Тилли. Отключись, пожалуйста.

Камера зажужжала, провожая Сая до кровати, а затем выключилась.

Но красный индикатор продолжал медленно мигать в темноте.

Доброй охоты

Ночь. Половинка луны. Редкое уханье филина.

Купца, его жену и всех слуг попросили уйти. Большой дом пребывал в пугающей тишине.

Мы с отцом скрылись за учительским камнем во внутреннем дворе. Через его многочисленные отверстия я видел окно спальни купеческого сына.

– О, Сяо-Юн, моя милая Сяо-Юн…

Стоны юноши, метавшегося в бреду, вызывали только жалость. Полубезумный, он был привязан к кровати, так что не мог причинить себе вреда, однако отец оставил окно открытым, чтобы его жалобные крики как можно дальше разносились легким ветерком, шелестевшим над рисовыми полями.

– Думаешь, она действительно придет? – прошептал я. Сегодня мне исполнилось тринадцать лет, и это была моя первая охота.

– Придет, – ответил отец. – Хули-цзин не выносит плача мужчины, которого она приворожила.

– Как влюбленные бабочки не могут оторваться друг от друга? – Я думал о народной опере, которая проезжала через нашу деревню прошлой осенью.

– Не совсем, – ответил отец. Однако казалось, что он не может объяснить, почему. – Просто знай, что это не одно и то же.

Я кивнул головой, ничего не поняв. Однако не мог выбросить из головы пришедших за помощью к моему отцу купца и его жену.

– Какой стыд! – бормотал купец. – Ему ведь еще не исполнилось девятнадцати. Как он мог прочитать столько мудрых книг и все равно попасть под чары этого существа?

– Нет ничего постыдного для тех, кто был очарован красотой и хитростью хули-цзин, – ответил отец. – Даже величайший мудрец Вонг-Лай провел однажды три ночи рядом с одной из них, а потом стал первым на императорских экзаменах. Твоему сыну попросту нужна помощь.

– Ты должен его спасти, – сказала жена купца, кланяясь, как цыпленок, клюющий рис. – Если об этом узнают, сваты даже не взглянут на моего сына.

Хули-цзин была демоном в женском обличье, демоном, который крал сердца. Я вздрогнул, волнуясь, хватит ли у меня смелости столкнуться с ним лицом к лицу.

Отец положил теплую руку мне на плечо, и это несколько успокоило меня. Он держал в руке «Хвост ласточки» – меч, который был выкован нашим предком генералом Лао-Ипом тринадцать поколений назад. На меч были наложены сотни благословений Дао, и он уже вдоволь напился крови бесчисленных демонов.

Облако на мгновение закрыло луну, погрузив весь мир во тьму.

Когда луна вновь показалась, я чуть не вскрикнул.

Там, во дворе, стояла самая прекрасная госпожа, которую я когда-либо видел.

Она была одета в белое шелковое платье со свободными рукавами и широким серебристым поясом. Ее лицо было бледным как снег, а волосы, черные как уголь, спускались ниже талии. Мне казалось, что она словно сошла с портретов прекрасных дам династии Тань, что развешивали актеры вокруг своей сцены.

Она медленно повернулась, осматривая окрестности. Ее глаза блестели в свете луны, как два глубоких, искрящихся при дневном свете озера.

Я поразился тому, сколько печали было в этом лице. Я пожалел ее и сделал бы все, что только в моих силах, чтобы вернуть улыбку на ее божественное лицо.

Легкое прикосновение отца к тыльной стороне моей шеи вывело меня из этого очарования. Он предупреждал меня о силе хули-цзин. Мое лицо горело, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Я отвел глаза, чтобы не смотреть на лицо демона, и следил только за его положением.

Слуги купца с собаками каждую ночь патрулировали внутренний двор, чтобы она не приближалась к своей жертве. Но сейчас внутренний двор был пуст. Она все не двигалась, сомневалась, видимо, предчувствуя ловушку.

– Сяо-Юн! Ты пришла за мной? – Голос купеческого сына в бреду становился все громче.

Госпожа повернулась и пошла, нет, скорее поплыла, настолько плавными были ее движения, к двери в спальню.

Отец выпрыгнул из-за камня и понесся на нее, держа «Хвост ласточки» наготове.

Она отклонилась в сторону, словно глаза были у нее на затылке. Отец не смог остановится и с глухим ударом вонзил меч в толстую деревянную дверь. Он дернул, но не смог сразу же освободить оружие.

Госпожа посмотрела на него, повернулась и направилась к калитке, ведущей во внутренний двор.

– Лян, почему ты стоишь! – закричал отец. – Она уходит!

Я побежал к ней, увлекая за собой глиняный кувшин, наполненный собачьей мочой. Моя работа заключалась в том, чтобы облить ее этой мочой, после чего она уже не сможет стать лисицей и ускользнуть.

Она повернулась ко мне и улыбнулась:

– Ты такой храбрый мальчик!

Я погрузился в аромат цветущего под весенним дождем жасмина. Ее голос был как сладкое холодное варенье из лотоса, и я бы слушал ее вечно. Позабытый глиняный горшок болтался на моей руке.

– Давай! – вскрикнул отец и вытащил наконец свой меч.

Волнуясь, я прикусил губу. Как я могу стать охотником за демонами, если меня так просто соблазнить? Я снял крышку и выплеснул горшок в сторону ее отдаляющейся фигуры, однако бредовая мысль, что я не должен запачкать ее белоснежное платье, смутила меня, мои руки задрожали, и я не смог как следует прицелиться. На нее попала лишь незначительная часть собачьей мочи.

Но этого оказалось достаточно. Она завыла, и от этого звука, похожего на дикий, почти волчий вой, мои волосы встали дыбом. Она повернулась и зарычала, показав два ряда острых белых зубов, и я отпрянул.

Я застал ее прямо посреди перехода. Поэтому ее лицо было наполовину женским, наполовину лисьим – безволосая морда и приподнятые треугольные уши, которые злобно дергались. Ее руки превратились в когтистые лапы, которыми она потянулась ко мне.

Больше она не могла говорить, однако ее глаза откровенно передавали все ее злобные мысли.

Отец подбежал, замахнувшись мечом для смертельного удара. Хули-цзин повернулась и ринулась к калитке, с треском сломав ее, после чего исчезла в проеме.

Отец поспешил за ней, даже не оглянувшись на меня. Сгорая от стыда, я бросился за ним.

* * *

Хули-цзин быстро неслась по полям, и казалось, ее серебристый хвост оставлял за ней искрящийся след. Однако ее неполностью преобразовавшееся тело сохранило женскую осанку, поэтому она не могла бежать так же споро, как если бы опиралась на все четыре лапы.

Мы с отцом увидели, как она юркнула в заброшенный храм примерно в одном ли от деревни.

– Обойди храм, – сказал отец, пытаясь перевести дух. – Я же войду через главный вход. Если она попытается уйти через заднюю дверь, ты знаешь, что делать.

Стена задней части храма наполовину обрушилась и уже вовсю заросла бурьяном. Когда я достиг цели, то уловил движение, словно белую вспышку, среди обломков.

Пытаясь искупить свою вину в глазах отца, я переборол страх и бесстрашно ринулся за ней. Через несколько быстрых поворотов я загнал тварь в угол одной из монашеских келий.

Я уже готовился вылить на нее оставшуюся собачью мочу, когда понял, что животное было гораздо меньше той хули-цзин, которую мы преследовали. Это была маленькая белая лисичка размером со щенка.

Я поставил глиняный горшок на землю и бросился на нее.

Лиса нырнула под меня. Она была на удивление сильна для такого маленького зверька. Я пытался удержать ее, прижимая к полу. Пока мы бились, мех, в который я вцепился пальцами, становился гладким, как кожа, а ее тело удлинялось и росло. Теперь мне нужно было наваливаться всем своим весом, чтобы прижать ее к земле.

Внезапно я понял, что мои руки с силой удерживали нагое тело молодой девушки примерно моего возраста.

Я крикнул и отпрянул. Девушка медленно поднялась, взяла шелковое платье из-за вороха соломы, надела его и высокомерно посмотрела на меня.

Из главного зала, расположенного на некотором расстоянии, раздался низкий рык, а затем тяжелый удар мечом о дерево. Снова рык и бранные слова отца.

Девушка и я глядели друг на друга. Она была еще прекраснее, чем оперная певица, о которой я не переставал думать весь прошлый год.

– Зачем ты преследуешь нас? – спросила она. – Мы ничего вам не сделали.

– Твоя мать приворожила купеческого сына, – ответил я. – Мы обязаны его спасти.

– Приворожила? Это он не мог оставить ее в покое.

Я не нашелся с ответом и спросил:

– Что все это значит?

– Однажды ночью около месяца назад сын купца наткнулся на мою мать, пойманную в капкан у курятника. Чтобы спастись, ей пришлось принять вид человека, и как только он ее увидел, то сразу потерял голову. Ей нужна была свобода, но не хотелось иметь с ним ничего общего. Однако как только человек влюбляется в хули-цзин, она не может терпеть его страдания, как бы далеко он ни находился. Его плач и стенания тревожили ее, поэтому ей приходилось посещать его каждую ночь, чтобы только он замолчал.

– Мой отец рассказывал совершенно другое. Она приманивает невинных всезнаек и высасывает из них жизнь, чтобы восполнить свои злые магические чары! Посмотри, как болен сын купца!

– Он болен, потому что бесполезный врач дал ему яд, который якобы поможет ему позабыть о моей матери. Моя мать помогала ему выжить, приходя к нему каждую ночь. И прекрати использовать слово приманивает. Мужчина может влюбиться в хули-цзин, как и в любую простую женщину.

Я не знал, что ответить, поэтому сказал первое, что пришло в голову:

– Я уверен, что это не одно и то же.

Она ухмыльнулась:

– Не одно и то же? Я видела, как ты смотрел на меня до того, как я оделась.

Я покраснел:

– Бесстыжий демон!

Я поднял глиняный горшок. Она стояла, не шелохнувшись, на ее лице играла легкая насмешка. Постояв, я опустил горшок на землю.

Борьба в главном зале становилась все громче, и внезапно раздался громкий удар, за ним победный крик моего отца и долгий, пронзительный крик женщины.

С лица девушки исчезла насмешка, пропала ярость во взгляде, она была потрясена. В глазах погасли живые искры, они вдруг стали казаться мертвыми.

В зале кряхтел отец. Вопль внезапно оборвался.

– Лян! Лян! Все конечно. Ты где?

Слезы катились по лицу девушки.

– Обыщи храм, – продолжал кричать мой отец. – Здесь могут быть ее щенки. Их тоже нужно уничтожить.

Девушка напряглась.

– Лян, ты что-то нашел? – Голос приближался.

– Ничего, – сказал я, поймав ее взгляд. – Я ничего не нашел.

Она повернулась и тихо выбежала из кельи. Через мгновение я увидел, как белая лисичка перепрыгнула через проем в стене и скрылась в ночи.

* * *

Наступил Цинмин, День поминовения усопших. Мы с отцом пошли убрать могилу матери, принести еды и питья, чтобы облегчить ей загробную жизнь.

– Я хотел бы побыть с ней наедине, – сказал я отцу. Он кивнул головой и пошел домой.

Я шепотом извинился пред матерью, упаковал цыпленка, которого мы ей принесли, а затем прошел три ли до другой стороны холма, к заброшенному храму.

Ян стояла на коленях в главном зале рядом с тем местом, где пять лет назад мой отец убил ее мать. Ее волосы были убраны назад в пучок, как у молодых женщин, прошедших цзицзили, церемонию, означавшую, что она больше не девочка.

Мы встречались каждый Цинмин, каждый Сяньин, каждый Юлан, каждый Новый год, то есть всегда, когда семьям положено собираться вместе.

– Я принес тебе вот это, – сказал я и передал ей приготовленного на пару цыпленка.

– Спасибо. – Она аккуратно оторвала ногу и изящно надкусила ее. Ян объяснила мне, что хули-цзин стремятся жить рядом с деревнями, так как им интересны все стороны человеческой жизни: беседы, прекрасные одежды, поэзия, история и, порою, любовь достойного, доброго мужчины.

Но хули-цзин оставались охотниками, ощущавшими полную свободу в своем лисьем обличье. После того, что случилось с ее матерью, Ян сторонилась всех курятников, но не могла позабыть вкуса куриного мяса.

– Как охота? – спросил я.

– Неважно, – ответила она. – Несколько столетних саламандр и шестипалых кроликов. Похоже, я никогда не наедаюсь. – Она откусила еще кусок цыпленка, прожевала и проглотила. – Превращения также проходят с трудом.

– Трудно сохранять эту форму?

– Нет. – Она положила остатки цыпленка на землю и прошептала молитву своей матери. – Становится труднее возвращаться к моей истинной форме, которая позволяет охотиться. Иногда я совсем не могу это сделать. А как твоя охота?

– Тоже неважно. Осталось совсем мало духов змей и злых призраков, не то, что несколько лет назад. Даже количество призраков самоубийц, стремящихся завершить незаконченные на этом свете дела, резко пошло на спад. А последний настоящий живой труп мы вообще видели много месяцев назад. Отец очень волнуется из-за денег.

А с хули-цзин мы не встречались уже несколько лет. Возможно, Ян успела их предупредить. Хотя, если честно, я с облегчением думал об этом. Я вовсе не желал говорить отцу, что я был в чем-либо не прав. Он очень сильно раздражался и нервничал, так как терял уважение крестьян, ведь его знания и умения уже не были востребованы так, как раньше.

– А ты не думал, что и с живыми трупами вы также не правы? – спросила она. – Совсем как со мной или с моей матерью?

Она рассмеялась, увидев выражение на моем лице:

– Шучу!

То, что мы общались с Ян, было очень странным. Она ведь совсем не мой друг. Я воспринимал ее как существо, к которому волей-неволей притягиваешься, потому что вместе вы точно знаете, что мир оказался совсем не таким, каким представлялся по рассказам старших.

Она смотрела на кусочки цыпленка, оставленные для своей матери.

– Мне кажется, что магия уходит из здешних мест.

Я подозревал, что все в этом мире пошло не так, но не хотел заявлять об этом слишком громко, ведь мои слова могли воплотить мысли в жизнь.

– А что, ты думаешь, стало тому причиной?

Вместо ответа Ян навострила уши и начала внимательно прислушиваться. Затем она вскочила, взяла мою руку и потащила меня за собой, пока мы не оказались за статуей Будды в главном зале.

– Что…

Она поднесла палец к моим губам. Находясь совсем рядом с ней, я наконец почувствовал ее запах. Он был похож на запах ее матери: цветочный, сладкий, яркий, словно полевое разнотравье под жаркими лучами летнего солнца. Я чувствовал, что мое лицо наливается кровью от близости ее теплого тела.

Через мгновение я услышал, что в храме ходят несколько человек, пытаясь найти выход. Я медленно выглянул из-за Будды, чтобы рассмотреть их.

Был жаркий день, и люди искали спасения от полуденного солнца. Двое опустили на землю камышовый паланкин, в котором сидел человек с желтыми кудрявыми волосами и очень бледной кожей. Другие люди в группе несли штативы, уровни, бронзовые трубки и открытые сумки, полные всяческого оборудования.

– Почтеннейший мистер Томпсон! – человек, наряженный как мандарин, подошел к иностранцу. Он постоянно кланялся и улыбался, качая головой туда-сюда, потому напоминал мне собаку, молящую о снисхождении после крепкого пинка. – Отдохните и выпейте немного холодного чаю. Очень тяжело работать людям в тот день, когда нужно навещать могилы предков, когда нужно выделить немного времени на молитвы, чтобы не прогневать духов и богов. Но я обещаю, что завтра мы будем усердно работать и завершим съемку вовремя.

– Проблема с вами, китайцами, – это ваши дурацкие суеверия, – сказал иностранец. У него был странный акцент, но я хорошо его понимал. – Помните, железная дорога Гонконг – Тяньцзинь является приоритетом для Великобритании. Если к закату мы не достигнем деревни Ботоу, то я урежу всем вам жалованье.