Текст книги "Розовое дерево"

– Если вы постараетесь, я уверена, так и будет, – Миллисент гордо повернулась и не спеша направилась к своему крыльцу.

Когда она поднималась по ступенькам, то ничего не видела перед собой из-за застилавших глаза слез. Этот человек был просто невыносим! Груб! Она не могла больше вспомнить других слов, чтобы охарактеризовать его. В этот момент Миллисент пожалела, что ее воспитали настоящей леди и она не может сейчас найти подходящего крепкого словца – как раз для такого рода людей.

Она с силой хлопнула дверью и почти бегом поднялась по лестнице наверх, в любимое убежище, в свою комнату. Там она взглянула в зеркало и ужаснулась своему виду. С замиранием сердца она оторопело смотрела на свое отражение. Волосы растрепались после борьбы с Адмиралом в луже и свисали сосульками прямо на лицо. Край нижней юбки, вывоженный в грязи, оторвался и волочился за ней, как хвост. Лицо было в пятнах грязи, а одежда в нескольких местах порвана. К юбке прицепились клочки от кустарника; а на коже шеи, рук, лба лежал слой пыли.

В ярости Милли даже ни на минуту не подумала, как она выглядит. И все это время она учила Джонатана Лоуренса, как подобает выглядеть леди! Неудивительно, что он так буйно хохотал. На нее, действительно, нельзя было смотреть без смеха. Она только удивлялась, почему во время их «беседы» он уже не смеялся. Наверное, ни один человек при взгляде на нее не мог оставаться серьезным. Она вспомнила, как описывала неряшливый вид Бетси, а сейчас она сама выглядела как оборванка! На щеках у нее выступили два алых пятна, и она, приложив к ним ладони, закрыла глаза.

Гнев постепенно стихал, оставляя место крепнущей уверенности, что она вела себя, как последняя идиотка.

Ну что заставило ее гнаться за этой собакой? Самое постыдное было, когда она ухватилась за край бельевой веревки, упала в грязь и волочилась по земле, не выпуская из рук конца веревки!

И все это время Джонатан Лоуренс наблюдал за ней! Он, должно быть, посчитал ее законченной дурой. И вдобавок ко всему, она потом еще учила его, как воспитывать дочь! То, что она говорила, конечно, было верно. Он действительно был безответственным и растил бедного ребенка, как сироту. Но он сам же сказал, что это не ее дело. Если она и могла проявить по отношению к девочке обычную христианскую заботу, то вряд ли должна была позволять себе, нарушив все приличия, кричать на ее отца как обычная надоедливая жена. А что она говорила!.. Такие слова не должны срываться с губ леди. Но что хуже всего, она еще упомянула, в каком виде Лоуренс работал в саду. Настоящая леди никогда не будет говорить такие вещи!

О, Боже, что же она наделала? Она, наверное приобрела в лице соседа заклятого врага на всю жизнь. Миллисент зажмурила вдруг враз увлажнившиеся глаза, и слезы потекли по ее щекам. Она никогда больше не столкнется с мистером Лоуренсом. Он должен просто презирать ее после всего, что случилось.

Она разрыдалась.

Глава VI

На следующий день, как раз во время обеда, кто-то постучал в дверь дома Миллисент. Когда она открыла, с удивлением увидела Бетси. Рядом с ней на полу стояла корзина чистого белья, а в руках она держала букет маргариток. Адмирала не было видно.

– Мисс Хэйз? – неуверенно начала Бетси, как будто бы вообще не была знакома с Миллисент. Она нерешительно протянула цветы соседке. – Это вам. Я нарвала их сама… возле своего дома, – быстро добавила она.

– Ну что ж, спасибо, Бетси.

– Я пришла попросить извинения за вчерашнее. Адмирал не специально это сделал, просто он еще щенок. Папа говорит, что мы должны его лучше обучать. Я… я думаю, мы сможем.

Глядя на виноватое лицо девочки, Милли почувствовала себя неуютно. Со стыдом она вспомнила собственное вчерашнее поведение.

– Мне следовало бы получше смотреть за ним в держать его подальше от вашего белья, – Бетси смущенно подняла на нее глаза. – Вы простите меня?

– Конечно же! Мне нужно извиниться перед тобой. Боюсь, я вчера вышла из себя и наговорила много вещей, которых не надо было произносить.

Бетси подняла все еще хмурое, но уже заметно начинающее светлеть личико, и сказала:

– Папа будто сошел с ума после разговора с вами. Он сказал, что многие вещи, которые он говорил мне раньше, я должна теперь забыть.

– О-о? – в животе у Миллисент что-то опустилось. Бетси кивнула на корзину.

– Я сама стирала. Миссис Рафферти только немного помогала мне. Я не могла отжать простыни. И еще она их погладила. Она не позволила брать мне утюг.

– Ты молодец! – Миллисент становилось еще неудобнее. – Тебе не надо было этого делать. Сейчас ояи выглядят даже лучше, чем до того, как Адмирал напал на них.

– Папа сказал, что я должна сделать это, – наивно призналась девочка. – Он подумал, что это вас немного смягчит.

– Правда? – Она на мгновение сжала губы, но потом не могла не улыбнуться непосредственности девочки. – Думаю, он оказался прав. Большое спасибо за стирку!

Миллисент наклонилась за корзиной и внесла ее за порог. Они стояли, настороженно глядя друг на друга. Потом Бетси опустила глаза и начала ковырять носком ботинка землю. Наконец, она сдавленно спросила:

– Мисс Хэйз, вы ненавидете меня?

– Что? Нет! – слова девочки, произнесенные так мягко и неуверенно, проникли в самое сердце Миллисент. – Конечно же, нет!

– Честно? – Бетси выпрямилась, посмотрела на нее и прямо сказала:

– Папа говорит, вы хотите, чтобы я оставила вас в покое.

Чувство вины совсем подавило Милли.

– Ну, я…. честно говоря, я не привыкла, что рядом дети. Возможно, я слишком… погорячилась. – Миллисент поколебалась минуту и потом доброжелательно предложила:

– Может, ты войдешь и выпьешь молока с кексами? Бетси уставилась на нее:

– Вы правда приглашаете меня?

– Конечно.

– Честное слово? Тогда с удовольствием!

Миллисент просто терялась, слыша такие выражения.

– Хорошо. Тогда пойдем на кухню и посмотрим, что у нас там есть.

Бетси следовала за Милли по коридору, ведущему в кухню. Дверь в комнату Алана была приоткрыта, девочка, заглянув туда, увидела его, сидящего в своем инвалидном кресле у окна с книгой в руках. Бетси остановилась.

– Привет, – поздоровалась она и направилась в его комнату. Миллисент, удивленно взглянув на нее, открыла рот. О, Боже, Алан ненавидит посетителей; она могла вообразить, каково ему будет с этим бестактным ребенком!

– Бетси, кухня в другой стороне, – сказала она, пытаясь увести ее. Но та даже не обратила на нее внимания. Она зачарованно смотрела на Алана и его коляску. Алан оторвался от книги и ошарашенно уставился на нее.

– Вы брат мисс Хэйз? – с любопытством спросила Бетси.

– Да.

– А почему ваш стул на колесах?

– Бетси, – твердо сказала Миллисент. – Мы собирались на кухню за кексами, ты забыла? Прости, Алан.

Бетси взглянула на нее:

– Но я не понимаю, почему он на колесах? – Она заулыбалась и повернулась к Алану. – Вы можете на нем ездить?

Алан заморгал, и на минуту Миллисент показалось, что он сейчас скажет что-нибудь грубое или просто отвернется. Но он прямо сказал:

– Да, я на нем езжу.

– Ей-богу! – Бетси, сбросив с плеча руку Милли, прошла в глубину комнаты.

– Я никогда такого не видела. А он быстро ездит?

Миллисент шла следом за ней, недоумевая, почему она поступила так необдуманно, пригласив девочку в дом. Могла бы догадаться, что та увидит Алана и засыплет его бесконечными вопросами. Но, к изумлению Милли, Алан улыбнулся:

– Нет. Боюсь, мне никогда не удавалось двигаться на нем очень быстро.

– А можно, я буду иногда кататься на нем? – Но не успел Алан ответить, как взгляд девочки упал на коллекцию солдатиков. Алан положил макет на стол, расставив там миниатюрных солдатиков, орудия, лошадей.

Бетси подскочила к столу.

– О, глядите-ка! Целая армия! Две армии! И деревья, и земля, и все-все остальное! – Она оглядела полки с книгами и коллекциями Алана.

– О, у тебя много игрушек!

Миллисент, зная, как чувствителен брат ко всему, что касается его положения, вся внутренне сжалась. Алан приподнял брови и засмеялся.

– Да, я думаю, ты права. У меня действительно много игрушек.

Бетси повернулась к нему, озабоченно нахмурившись:

– Но почему ты играешь с игрушками? Разве ты уже не вырос?

– В некотором смысле.

– Не понимаю…

Алан замялся, и Миллисент быстро сказала:

– Я тебе объясню. Почему бы нам не оставить Алана одного, чтобы он смог почитать? Нам нужно дойти, наконец, до кухни и взять эти кексы.

Бетси переводила взгляд с Алана на его сестру и казалась неудовлетворенной.

– Ладно, – послушно согласилась она и вышла в коридор. На пороге комнаты она обернулась и, обратившись к Алану, сказала:

– Могу я иногда приходить поиграть с вами? Мы могли бы поиграть в войну с вашими солдатиками…

– Думаю, да, – медленно произнес Алан. – Да. Почему бы тебе и в самом деле не навестить меня еще раз?

Бетси вся светилась:

– О-о, хорошо!

Миллисент настойчиво подтолкнула Бетси и повела ее перед собой по коридору. Когда они, наконец, пришли в кухню, Милли наклонилась к девочке и сказала ей на ухо:

– Ты не должна беспокоить Алана.

– Почему? Что с ним?

– Несколько лет назад с ним произошел несчастный случай, и теперь он не может ходить.

Бетси уставилась на нее широко раскрытыми глазами, усиленно соображая.

– Так вот почему у него этот забавный стул?

– Да. Так он может переезжать из комнаты в комнату или выезжать на крыльцо.

– А могу я когда-нибудь его повозить? Это будет весело…

– Не знаю. Алан любит быть один. Он… он не привык к компаниям, особенно к детям.

Лицо Бетси помрачнело.

– Вы имеете в виду, что в действительности он не хочет, чтобы я пришла к нему в гости?

– Я не уверена. – Слова ее брата удивили Миллисент; он обычно не любил, когда рядом были люди, особенно незнакомые! Но он, кажется, нашел Бетси забавной, а не назойливой.

– Он часто устает, и еще он… немного стесняется.

– О-о…

На кухне Миллисент достала из стенного шкафчика вазочку и поставила на стол. Бетси заглянула в нее и увидела, что та доверху наполнена печеньем и пряниками. Она радостно схватила того и другого и уселась за стол. Милли налила ей стакан молока и села напротив.

– М-мм. Как вкусно! Они намного лучше тех, что делает миссис Рафферти!

Миллисент не смогла сдержать улыбку:

– Правда? Спасибо! Я сама их пекла.

– Честно? А вы знаете, как делать все такое?

– Что «все такое»?

– Ну, готовить и все остальное: шить, гладить и тому подобное.

– Да, я знаю, как делать все это. Она помолчала, а потом любопытство пересилило, и она спросила:

– А разве тебя не учат этому?

– Не-а… – Бетси отрицательно помотала головой. – Миссис Рафферти говорит, что у нее не хватает времени и терпения обучать такую трещотку. Это значит – меня.

– В самом деле? – слова этой женщины не понравились Миллисент. Казалось недостойным так называть девочку вместо того, чтобы заниматься с ней. Конечно, это выражение подходило Бетси, но вряд ли ребенок виноват, что ни у кого не было времени научить его полезным вещам и хорошим манерам.

Естественно, отец Бетси мог жениться еще раз; именно мать должна все рассказать и показать девочке. Уже не в первый раз Миллнсент задумалась, что могло случиться с ее матерью. Она не смела спросить Бетси – не из-за того, что это выглядело просто невежливо: она боялась вызвать у девочки неприятные воспоминания.

На какое-то мгновение Миллисент в голову пришла мысль взять Бетси под свою опеку. Она не сомневалась, что могла бы изменить ее поведение и научить не только быть настоящей леди, но и выполнять кое-какую женскую работу. Конечно, это было бы нелегко. Очевидно, Бетси было позволено бегать целыми днями без всяких определенных целей, просто так. Однако Миллисент была уверена, что справилась бы. Но это означает, что она должна была бы большую часть своего времени посвящать девочке, стать нянькой. Все равно Бетси уже сейчас вертится вокруг Миллисент слишком часто и подолгу, задавая вопросы и так далее. По крайней мере, из их общения будет хоть какой-то толк.

Она представила себе Бетси через несколько недель, проведенных под ее неусыпным надзором. Она станет спокойной, с хорошими манерами, и главное, подобающе одетой. Может быть, она завяжет ей банты, перевязав ими пару аккуратных косичек; наденет приличные носочки, чистые туфельки и отутюженное, накрахмаленное, нормальной длины платьице. Бетси будет говорить «пожалуйста», «спасибо» и «да, мэм» и научится не смотреть таким пустым, откровенно-любопытным взглядом, каким она сейчас разглядывала ее. Миллисент слегка улыбнулась нарисованному ею образу. Вести станет привлекательной девочкой, если ее привести в порядок. Отец Бетси будет удивлен; он, без сомнения, искренне поблагодарит Миллисент и извинится за ужасные вещи, которые наговорил ей.

И вот здесь настроение Миллисент резко изменилось. Она ясно поняла, что не сможет заниматься с Бетси. Отец девочки презирал ее, и ему будет неприятно узнать, что Милли чему-то обучает его дочь.

Милли даже подозревала, что он сочтет это вмешательством в их жизнь. Кроме того, он был прав, когда говорил, что поведение Бетси ее не касается. Миллисент ничего не связывало с Бетси Лоуренс и ее отцом. Единственное, чего она добьется – что он еще раз обвинит ее во вмешательстве не в свое дело.

Нет, лучше будет оставить все, как есть. Пусть они сами выпутываются. В конце концов, ей даже спокойнее, если не будет лишних забот и хлопот.

– Что случилось с вашим братом? – невинно спросила Бетси; ее мозг переваривал новую информарцию.

Миллисент растерялась. Прошло довольно долгое время с тех пор, как ей нужно было говорить об этом. В самом начале боль была такой нестерпимой, а вина такой глубокой, что соболезнования соседей и постоянные причитания матери Миллисент просто уже не могла выносить. С тех пор она делала все возможное, чтобы избегать этой темы. А так как каждый в Эмметсвилле знал, что случилось с Аланом, то причины этой трагедии годами не обсуждались.

Теперь же, услышав прямой наивно-детский вопрос, она почувствовала, как что-то сжалось в груди. Она сложила ладони и глубоко вздохнула.

– Он упал с телеги. Мы ехали на самом верху воза с сеном; нас было несколько человек. – На минуту Миллисент еще раз увидела четырнадцатилетнего Алана, высокого и ловкого, который дразнил девчонок и шутил с ребятами. Как все могло бы быть по-другому, должно было быть по-другому, если бы не то мгновение… Если бы не та нелепая ошибка судьбы…

В эту минуту она вновь почувствовала боль; она отвернулась и сказала почти зло:

– Он делал то, что было не положено. Он вел себя неразумно: становился на борт телеги и раскачивался из стороны в сторону, разбрасывая сено. А потом он сорвался. Заднее колесо переехало ему ноги.

Бетси вскрикнула:

– О, нет!

Миллисент встала, взяла вазочку и поставила в шкафчик. Она не смотрела на Бетси.

Девочка некоторое время сидела молча. Потом она вздохнула:

– Боже мой…

– Все говорили ему, чтобы он не вставал, – горько сказала Миллисент. – Ну почему бы ему тогда не послушаться? Если бы он только был немножко поосторожней… Если бы я… – она резко оборвала фразу и отвернулась. – Ну что же, все это давно позади. Нет смысла говорить, что могло бы быть, если бы не…

Бетси вздохнула:

– Это несправедливо!

– Да, несправедливо, – Миллисент почувствовала себя очень старой, какой-то закостеневшей в своем горе. Но потом усилием воли заставила себя вернуться в настоявшее. – Единственное, что мы можем сделать – это принимать все, как есть. – Она попыталась улыбнуться, но безуспешно. – Правильно?

– Наверное…

– Конечно, правильно, – она вложила в эти слова всю свою надежду. – В конце концов, посмотри на Алана. Он смирился с несчастьем и научился хить с ним.

– Что вы имеете в виду?

Миллисент открыла рот, чтобы ответить, но вдруг замерла. Что она имеет в виду? Она сказала это об Алане, но внезапно, после вопроса девочки, почти разуверилась в своих словах, до того не вызывающих сомнений. Научился ли Алан жить с этой трагедией? И в самом деле, мог ли человек смириться с тем, что перевернет всю его жизнь, прикует неподвижного мальчика к замкнутой комнате, практически к постели на всю оставшуюся жизнь?

Милли нахмурилась:

– Я… Алан мужественно переносит это. Он редко жалуется. Он знает, что его жизнь больше не изменится, и он не теряет времени на то, чтобы плакать.

Бетси допила молоко и поставила на стол стакан, облизав белую полоску над верхней губой.

– Я думаю, что я бы плакала, – честно призналась она. – А вы?

– Может быть… закрывшись в своей комнате. Но вряд ли можно ставить себя на место человека, попавшего в беду. Леди не должна показывать своих чувств.

Сказав это, Миллисент вспомнила, как она проявила гнев вчера, прямо во дворе Бетси, и отвела взгляд, не в силах встретиться с широкими честными детскими глазами. Поколебавшись, она все же сказала:

– Едва ли я вчера показала достойный пример поведения настоящей леди. Это было скверно. Я не должна была терять самообладания. Обычно я так не делаю… – Что такого было в Лоуренсах: отце, дочери, собаке – что вытаскивало на свет худшие стороны ее натуры?

– Все верно. Я всегда всех вывожу из терпения. Миллисент удивленно подняла брови:

– Не похоже, чтобы ты говорила об этом с сожалением.

Бетси пожала плечами.

– Папа говорит, что он тоже всегда раздражает людей.

Миллисент не удержалась от улыбки. Этому она охотно поверила. Джонатан Лоуренс пощекотал нервы не только ей; за короткий период работы в качестве издателя ему удалось нарушить спокойствие многих людей. Среди них был и Джонас Уатсон, возможно, самый богатый человек в Эмметсвилле, владелец нескольких ужасных домов в прибрежном районе, которые он взял в аренду, и которые «Сэнтинел» назвал «позором города» из-за их состояния. Она сама была согласна с Лоуренсом в отношении мистера Уатсона, у которого, как она считала, напрочь отсутствовало христианское милосердие, и ужаснулась, читая, что ее церковь, благодаря чьей-то воле, теперь стала собственностью лорда, так как была расположена в том же районе. Однако, Миллисент знала, что большинство людей считали статьи Джонатана просто попыткой чужака посеять недовольство в городе.

– Папа говорит, что если человек проживет свой век, никого не раздражая, значит, он не хил по-настоящему, – серьезно продолжала девочка. – Он говорит, что некоторые из нас рождены быть оводами.

Миллисент моргала, слушая эту нетипичную для большинства философию, столь отличную и от ее собственной.

– Я думаю, это, наверное, больше подходит мужчинам, чем леди или маленькой девочке. – Увидев уже назревающий вопрос в глазах Бетси, она быстро продолжила. – Так как мы покончили с печеньем и кексами, наверное, пришла пора прощаться. Уверена, что мы мешаем Иде, да и я должна вернуться к своей работе.

Когда они поднялись, Бетси с надеждой взглянула в сторону комнаты Алана, но Миллисент, твердо взяв ее за руку, вывела через другую дверь, ведущую к заднему крыльцу. Бетси повернулась и взглянула на нее.

– Мне понравилось болтать с вами, – сказала она с обезоруживающей откровенностью. – Можно, я буду иногда приходить?

– Конечно.

На лице Бетси заиграла улыбка, и Миллисент поняла, что она у девочки такая же очаровательная, с ямочками на щеках, как и у ее отца, только в уменьшенном, как бы «женском», варианте. Миллисент, глядя на прыгающую по ступенькам девочку, подумала, что бедняжке придется прожить всю жизнь со своими шокирующими окружающих манерами. Менее чем за минуту девочке удалось допустить три грубые ошибки: она не поблагодарила Милли за угощение; она вообще не попрощалась; и она напрямик стала напрашиваться на новое приглашение. Миллисент вздохнула и покачала головой. Ну, что она могла сделать для девочки? Милли внезапно поймала себя на этих мыслях. Как глупо! Здесь она вообще ничего не могла поделать. При чем здесь она и Бетси Лоуренс?

Вечером, после ужина, Миллисент вышла посидеть на крыльце. За это время мистер и миссис Холмс прошествовали по улице, кивнув ей и обменявшись несколькими фразами; прошел мимо мальчик, толкая перед собой обруч; в сторону дома Андерсонов проехала, подпрыгивая на кочках, повозка. Посидеть на крылечке было любимым вечерним времяпровождением в Эмметсвилле. Можно понаблюдать за тем, что происходило вокруг, и частенько кто-нибудь останавливался поболтать.

Однако вот уж кого не ожидала увидеть Миллисент, так Джонатана Лоуренса. Еще меньше она ожидала, что он придет к ней с целью поговорить. Но именно так и было.

Она в замешательстве смотрела, как он вышел из дома и направился через ее сад прямо к ней. Он легко перешагнул через заборчик, разделявший их дворы. Когда он подошел к крыльцу, Милли выпрямилась и напряглась.

– Мистер Лоуренс…

– Добрый вечер, мисс Хэйз, – его глаза опять веселились. – Пожалуйста, не убегайте в дом! Я пришел не сражаться с вами.

Брови Миллисент поднялись, лицо приняло несколько высокомерное выражение, которое появлялось всякий раз, когда она не знала, как себя вести.

– Я и не собиралась убегать, мистер Лоуренс. Наверно, вы будете разочарованы, но знайте, что я едва ли боюсь вас!

Его улыбка стала еще шире.

– Меня это не разочарует. Честно говоря, наоборот: мне это приятно. – Он замолчал, потом спросил: – Не собираетесь предложить мне сесть или мы будем стоять, как две статуи?

– Пожалуйста, присядьте. – Миллисент села сама и указала на маленький стульчик, который стоял в нескольких шагах от нее.

Но Джонатан поднялся по ступенькам, и теперь возвышался над ней, Милли не понравилось, что он стоит так близко и, кроме того, ей приходится поднимать голову, чтобы смотреть ему в лицо. Это давало Лоуренсу несомненное преимущество. Но она уже не могла снова встать.

– Вы здесь с какой-то определенной целью, мистер Лоуренс? – спросила она, решив, что должна сама взять ситуацию под контроль и направить разговор в нужное русло.

– Да. Я пришел извиниться. – Он усмехнулся, заметив, как она изумилась. – Знаете ли, невежливо изображать удивление, когда человек собирается сделать доброе дело.

– Я… ну, это достаточно неожиданно…

– Иногда я выхожу из себя, особенно, когда что-то касается моей дочери. Боюсь, я вчера был груб. Я сказал некоторые дурные вещи, которые не имел право говорить. Извините меня. В том, что Адмирал испортил ваше белье, конечно, была наша вина. И хотя все было довольно… хм… забавно со стороны, уверен, что вам так не показалось. Очевидно, Бетси и Адмирал принесли вам много неприятностей, и за это я тоже хочу извиниться.

Под влиянием его искренних слов воинственное настроение Миллисент растаяло.

– Я тоже говорила в пылу гнева, вела себя грубо и слишком критично. Уверена, что Бетси – очаровательный ребенок. – Она вовремя спохватилась и не успела добавить, что Адмирал – очаровательная собака.

– Спасибо, – улыбнулся Джонатан, и последние остатки гнева исчезли из ее сердца. В конце концов, с ним было приятно поговорить. Она не могла обвинить его в том, что он потерял самообладание. А если вспомнить, как она сама вела себя…

– Вы не должны винить Бетси, – продолжал он. – Я растил ее… э-э… без необходимых условий.

Миллисент подумала, что это, действительно, все объясняло.

– Ее мать умерла пять лет назад, и с тех пор я ращу ее один. Я всегда разговаривал с ней, как со взрослой, как с равной. Я никогда не доверял женщинам, которые обращаются с детьми, как с низшими существами. Возможно, это я приучил ее быть слишком откровенной и независимой в словах и в поведении, потому что хочу видеть ее такой.

Миллнсент несколько ошарашено смотрела на него. Естественно, все услышанное было так не похоже на традиционные представления о мужчинах… Она читала о женщинах (конечно, янки), которые поддерживали других, были самостоятельны, как мужчины, но никогда до конца не верила этому. Она больше склонялась к мнению тетушки Ораделли, которая очень уверенно говорила: «Женщины не хуже мужчин!.. Какая чепуха! Мы лучше, и это очевидао. Брг знал, что он делает, когда доверил растить детей женщинам. И кто из них пожелает голосовать и быть присяжным? Сама идея – и то звучит смешно».

И хотя Миллисент, конечно, не могла принять эту идею, все же она почувствовала какую-то теплоту к Джонатану Лоуренсу, осознав, как трогательно он заботится о дочке, ни на минуту, казалось, не жалея, что у него не сын.

– Но, – начала Миллисет, тщательно подбирая слова, – разве это запрещает женщине быть повежливее или вести себя, как леди?

Джонатан вздохнул:

– Да, вы правы. Мужчине трудно одаому растить дочь.

– Безусловно.

– Спасибо за понимание. Я боялся, что в вашем лице приобрел врага на всю жизнь.

Миллисент было трудно поверить, что Джонатая Лоуреис очень-то беспокоился, станет она его врагом или нет. Если у него и были такие опасения, то он просто не хотел терять еще одного читателя своей газеты. Так или иначе, было приятно думать, что он искал с ней примирения.

– Нет, конечно, нет! Я сама вряд ли вела себя, подобающим образом.

– Почему бы нам не списать все на жару? – очаровательно улыбнулся он. – Для мая слишком знойно.

– Да, это вполне серьезная причина. – Было невозможно не улыбнуться в ответ. И она вновь испытала то непонятное, но уже знакомое ощущение в животе и в груди.

– Ну что ж, мне нужно идти, – сказал он. – Пойду укладывать Бетси спать. Спасибо.

– Спокойной ночи! – Миллисент в знак прощения и даже дружбы протянула руку. Но вместо того, чтобы нажать ее, он, удивив Милли, нагнулся и очень галантно слегка коснулся руки губами. Этот жест был изящным и даже несколько экстравагантным, и, сделай это любой другой, Милли было бы приятно и весело. Но поцелуй Джонатана словно пронзил ее. По телу пробежала дрожь и возбуждение, и возникло какое-то особенно нежное чувство к склонившемуся мужчине. Милли сдержала удивленный вздох. Она надеялась, что Джонатан не заметил, как внезапно задрожала ее рука.

Лоуренс выпрямился улыбнулся ей:

– Доброй ночи!

Он спустился с крыльца, направился через сад и легко перепрыгнул через низенький заборчик. Миллисент смотрела на удаляющегося мужчину. Она уже сама не могла разобраться ни в своих чувствах, ни в мыслях.

Миллисент влетела по лестнице наверх, думая о визите Лоуренса и пытаясь понять свои ощущения. Это был тот самый человек, который вчера вел себя грубо и невоспитанно, и он же сегодня осознал свои ошибки и пришел извиниться. Он любил дочь. Его улыбка, наверное, могла очаровать даже птиц на деревьях. Судя по публикациям, появлявшимся в «Сэнтинел», это был талантливый и принципиальный журналист. Он не боялся выступить против богатого или влиятельного человека, если считал, что тот неправ. Он умел отстаивать собственное мнение, а Миллисент всегда уважала это в людях.

Она подошла к окну занавесить шторы и задержалась на несколько минут, мечтательно глядя в ночь.

В соседнем доме на втором этаже в комнате горел свет. Милли стало интересно, был ли это рабочий кабинет Джонатана. Он мог быть сейчас там и готовить статьи для очередного номера.

Она зашторила окна и подошла к кровати, медленно расстегивая и снимая платье. Она хорошо сделала, что дала ему возможность извиниться. Можно было бы заново начать их соседские отношения. Милли решила, что завтра приготовит десерт и отнесет Лоуренсам, и даже улыбнулась, – так понравилась ей эта мысль.

Она кинула одежду на стул, не расправив и не повесив аккуратно, как обычно делала. Раздевшись, она бросилась на кровать. Закинув руки за голову, она лежала, глядя в потолок, и с легкой улыбкой на губах думала о завтрашнем дне.

Большую часть следующего дня Милли готовила свой фирменный шоколадный торт. Когда она все закончила, платье, руки и лицо, как обычно, были испачканы кремом и шоколадом. Следовало переодеться перед тем, как отнести соседям торт, поэтому она поднялась наверх и, перерыв весь гардероб, остановилась на одном из своих старых платьев. Оно было чуточку старомодным, голубого цвета, и когда-то очень нравилось Милли. Надев его и посмотрев в зеркало, она улыбнулась. Платье подходило к ее голубым глазам, подумала она, и Лоуренсы не заметят, что оно немного старомодно – так же, как не подумают, что женщине в ее возрасте не следует надевать платье такого «молодого» цвета.

Вглядевшись в свое отражение, Миллисент увидела, что даже на волосах были капли крема. Ей ничего не оставалось, как распустить волосы и расчесать их. Когда она попыталась уложить их снова, то вспомнила, как причесывается кузина Сьюзан: на затылке она укладывает волосы в виде переплетенной корзиночки, а по бокам спереди оставляет локоны. Милли подумала, что ей это пошло бы. Когда она была помоложе, то часто завивала волосы. А если ее кузина – ровесница позволяет себе носить такую прическу, то, несомненно, это не будет неприемлемо и для Миллисент.

В течение следующего часа она экспериментировала со свомми волосами, закрепляя прическу многочисленными шпильками, заливая лаком и равномерно расправляя волосы вокруг лица. Она с удовольствием заметила, что результат был превосходным. Она медленно поворачивалась перед зеркалом, оценивая свой новый облик, и удовлетворенно отметила, что все еще была хорошенькой. Может, уже не такой очаровательной, как несколько лет назад, но еще и не высохла, как старая карга.

Милли взглянула на комод, на верху которого стояла деревянная шкатулка. Что-то заставило ее подойти к комоду и снять ее. Шкатулка была небольшой, длиной всего восемь-девять дюймов, высотой – четыре-пять.

Она была сделана из розового дерева – изящная вещица, коричневая с рыжеватым оттенком. Родители подарили ее Милли на пятнадцатилетие, и она привыкла хранить ее, как воспоминание о юности. Но уже несколько лет шкатулка стояла на высоком комоде, и Милли не прикасалась к ней. Казалось, что будет очень больно вновь увидеть то, что лежит внутри; это были частички прекрасного времени, когда с Аланом еще не случилось несчастье.

Миллисент подержала шкатулку в руках, пальцами поглаживая изящно вырезанную поверхность розового дерева. Старая боль не возвращалась. Медленно, не без колебаний, она приоткрыла крышку. Сверху лежала малиновая лента, поблекшая от времени. Миллисент хорошо ее помнила. Этой лентой была перевязана коробка шоколадных конфет, которую Джимми Сандерс подарил ей на восемнадцатилетие. Она улыбнулась, вспомнив серьезное лицо Джимми, дарившего ей конфеты; кончики ушей у него покраснели, как всегда, когда он смущался. Джимми был таким милым; он нравился ей больше других кавалеров. Потом его женила на себе Анабета Мак-Крей пять или шесть лет назад, и сейчас у них трое детей, все мальчики.

Милли прясела на кровать, начала выкладывать из шкатулки все по порядку и раскладывать перед собой. Там были изящные фигурки из слоновой кости и белый веер. Она очень любила именно этот веер, брала его на все балы. Под ними лежало несколько приглашений: некоторые написаны небрежным, некоторые изящным почерком; кое-где просто стояла лишь подпись, как например «Денис Е. Хаскел», или одно только имя «Алекс Д. Б.». Дрожащими пальцами она провела по этим написанным именам, словно они имели какую-то тайну и смысл, который можно было почувствовать.