Текст книги "Освенцим. Любовь, прошедшая сквозь ад. Реальная история"

Четырех девчонок сочли «невменяемыми» и вкололи им фенол, шептались другие. Есть такой смертельный яд быстрого действия. Несколько минут – и отмучились, бедолаги. Изнуренные жаждой и голодом женщины теперь с подозрением косились на скудные порции утреннего горячего пойла в своих жестянках: не чай, не кофе – а если отрава?^{261}261
  Магда Блау в интервью Линде Кузмак.


[Закрыть] Доверия не было теперь ни к чему. Куда угодно может быть подмешано что угодно. А вдруг жидкая обеденная похлебка с запахом тухлятины еще и приправлена бромом в таких дозах, что о месячных можно будет забыть до конца жизни?^{262}262
  Shelley (ed.), 1986, 25.


[Закрыть]

Как-то на ночь глядя Циппи, устав от неведения, отважилась обратиться с расспросами к бывалым капо из Равенсбрюка. Ее беглый немецкий явно произвел на них впечатление, и они охотно уделили ей толику внимания. «Что вам известно об этом месте, Аушвице?» – спросила она в лоб. И многие немки охотно высказались на этот счет. Кое-кто даже поделился с Циппи своими теплыми воспоминаниями о Равенсбрюке. То был дом отдыха на курорте по сравнению с этим Аушвицем, сказали они^{263}263
  Хелен Тихауэр в интервью Конраду Квиету, 04.06.2007.


[Закрыть].

Циппи и до капо интересовалась мнением всех подряд – от политических и «свидетелей Иеговы»[27]27
  «Свидетели Иеговы» – религиозная организация, признанная экстремистской и запрещенная в РФ.


[Закрыть] до «асоциальных» всех сортов. Она с детства отличалась любознательностью и пронесла ее через всю свою жизнь: имела разветвленную сеть знакомств за пределами словацкой еврейской общины, работала с немцами, дружила и с евреями, и с гоями. Культурные различия ее не смущали; напротив, она с радостью заводила разговоры со всеми, с кем только можно. Ведь связи, как она со временем все больше понимала, были дороже денег^{264}264
  Tec, “Recapturing the Past”, in Matthäus, Jürgen (ed.), 37.


[Закрыть].

Большинство женщин предпочитают объединяться в компании по общности языка и культуры, но эти из Равенсбрюка были явно иного склада, подумала Циппи. Они искали общества и дружбы других женщин и даже заводили романы друг с другом и ухаживали за приглянувшимися еврейками^{265}265
  Хелен Тихауэр в интервью Конраду Квиету, 04.06.2007.


[Закрыть].

Циппи понимала их желание найти себе пару. У нее самой жених по-прежнему в лучшем случае сидел в тюрьме где-то в Германии. Мечта выйти замуж и разделить свою жизнь с любимым развеивалась как дым. Воспоминаниями и мыслями о Тиборе тут, в лагере, себе не поможешь. И она целенаправленно занялась подбором себе новых друзей.

После утренней поверки женщин всякий раз раскидывали по разным Kommandos – командам, – под которыми у эсэсовцев понимались весьма крупные отряды рабочей силы. В эти минуты Циппи ощущала себя чем-то вроде дичи в обложенной охотниками стае. Охрана забирала их в случайном порядке и распределяла по работам: 500 женщин сюда, 600 туда. По вечерам начальники и бригадиры каждой команды отмечали для себя номера женщин, особо приглянувшихся им хорошей работой или по иным соображениям, чтобы на следующий день снова заполучить их в свое распоряжение^{266}266
  Хелен Тихауэр в интервью Джоан Рингельхайм, USHMM, 2000.


[Закрыть].

Выше всего у заключенных котировались работы в теплых помещениях, ниже всего – полевые работы, всегда сопряженные с риском для здоровья – от обморожения до солнечного удара в зависимости от времени года и прочих обстоятельств. За счастье почиталось получить наряд на кухню, склад униформы или уборку бараков, хотя там и приходилось выколупывать грязь из щелей остатками ногтей^{267}267
  Магда Блау в интервью Линде Кузмак.


[Закрыть]. Отдельные избранницы становились секретаршами при администрации, где упорядочивали горы бумаг, впечатывали на машинке личные номера в типовые свидетельства о смерти и выполняли за эсэсовцев прочую рутинную делопроизводственную работу. Ну и совсем особняком стояли редкие врачи и медсестры, пусть даже и недоучки: их принудительно прикомандировывали к лазарету[28]28
  Лазарет находился в отдельном аппендиксе за высокой кирпичной стеной с железными воротами в расположенном по левую руку двухэтажном блоке № 10 с глухими ставнями напротив стоящего по правую руку блока № 11 (штрафного изолятора), в подвале которого прошло первое испытание «Циклона Б», и расстрельной стенкой в глубине двора точно по центру (см.: https://kezling. ru/wp-media/poland_10_022. jpg и https://poznamka. ru/wp-content/uploads/2013/07/osw63. jpg; NB! Ссылки на сторонние адреса размещения фото этих объектов – следствие блокировки доступа из РФ к официальному сайту польского Государственного музея Аушвиц-Биркенау: https://www. auschwitz. org/).


[Закрыть], живым из которого мало кто выходил^{268}268
  Shelley (ed.), 1986, 13.


[Закрыть].

Но и работы под открытым небом были воистину смерти подобны. Гиммлер изначально замышлял лагерь как сельскохозяйственный, хотя Аушвиц был расположен на болотах в зоне подтопления водами Вислы и Солы. Так что основные работы для большинства женщин заключались в бесконечном рытье дренажных каналов. Грунт на болотах был плотный и неподатливый, а земляные работы каторжными: промокшие до нитки в грязной жиже женщины вынуждены были обсушиваться на продувном ветру^{269}269
  Dwork and van Pelt, 191.


[Закрыть]. В других командах женщин заставляли голыми руками выковыривать из илистой грязи и отскабливать дочиста кирпичи из руин зданий, разрушенных немецкими же бомбами перед захватом города. Добытые столь нехитрым при всей его трудоемкости способом кирпичи шли на возведение новых лагерных бараков. Горстка чумазых женщин, из последних сил ворочающих и таскающих кирпичи, своим видом очень веселила охрану. Еще одна команда занималась выравниванием и утрамбовкой тяжелыми ручными катками засохшей грязи грунтовых дорог Аушвица. Большинство женщин на подобных полевых и дорожных работах выдерживали не дольше месяца-другого, после чего отправлялись в лазарет или прямиком в крематорий^{270}270
  Shelley (ed.), 1986, 25.


[Закрыть].

Откомандированные на работу в подсобные хозяйства ухитрялись тайком выносить оттуда по мелочи всякие трофеи, вплоть до томатов в трусах. При этом надо отметить, что идея Гиммлера создать мощный агропромышленный комплекс с использованием рабского труда сработала: там достаточно быстро появились и птицефабрика, и рыбные хозяйства, и фруктовые сады, и цветочные оранжереи, и овощные теплицы^{271}271
  Piper and Swiebocka (eds.), 107.


[Закрыть]. Работниц, пойманных на попытке проноса в барак похищенной снеди, на первый раз подвергали порке, а в случае рецидива казнили. Нести, однако, продолжали. И притом, что голодали там все, пронесенные с риском для жизни в бараки гостинцы предназначались самым тяжелобольным.

Разнарядка в строительную команду считалась одним из худших вариантов. Формально за особо тяжелый труд причитался довесок к рациону в виде куска колбасы и кубика маргарина, а на деле этот специальный паек приходилось тут же отдавать бригадиру в обмен на лопаты, чтобы не рыть землю голыми руками. Погибнуть под рухнувшими на тебя строительными лесами или штабелем кирпичей было легче легкого. Статистику подобных несчастных случаев никто не вел, поскольку они почитались за норму^{272}272
  Wilma Steindling, “A Miracle Saved Me From the Gas at Auschwitz”, Wiener-HL, February 1958, Index Number: P. III. g. (France) No. 791.


[Закрыть]. Как раз строительная бригада из советских военнопленных и стала первым, что попалось на глаза Циппи по прибытии в эти места. Она пришла в ужас при виде ходячих скелетов с обритыми наголо черепами, которые были заняты делом особой важности – камень за камнем складывали стены блоков женского лагеря, куда вскоре переведут тех из прибывших вместе с Циппи, кому посчастливится до этого дожить, пусть и превратившись в такие же ходячие скелеты.

Несколько недель помыкавшись по всяческим Kommandos и в полной мере вкусив всех сомнительных прелестей работ в каждой из них, Циппи сочла за благо определиться с выбором меньшего из зол и добровольно записалась на постоянной основе в команду по расчистке лагеря и прилегающей территории от руин и завалов. Работы там хватало, поскольку лагерь, по сути, стоял среди разбомбленных развалин домов и хозяйственных построек, некогда принадлежавших местному польскому населению. При этом чуть ли не ежедневно отряд нес потери и возвращался в бараки в неполном составе. Вот Циппи и решила лично посмотреть, что там и как: точно ли на этих работах изо дня в день ее солагерниц заваливает насмерть? Или там есть какая-то лазейка, позволяющая под этим предлогом не возвращаться в бараки? Увы, на месте она быстро убедилась в том, что высокая смертность от травм – факт, а ее корневая причина, как водится, в полнейшей дезорганизации и хаосе. Теперь она была совершенно уверена, что могла бы кое-что предложить лагерному руководству по части повышения производительности труда заключенных и снятия с эсэсовской охраны обвинений в беспричинных зверских расправах. Когда ее новые знакомые из капо доложили об этом своей эсэсовской руководительнице, та ответила, что Циппи, по ее мнению, рехнулась^{273}273
  Хелен Тихауэр, неопубликованные мемуары, 12.


[Закрыть].

Так или иначе, в составе той команды Циппи занималась довершением разборки на кирпичи всей довоенной застройки территории Биркенау, начатой силами советских военнопленных до их ликвидации^{274}274
  Хелен Тихауэр в интервью Дэвиду Бодеру.


[Закрыть]. Недолго оставалось ждать того дня, когда Биркенау затмит головной лагерь как по размерам, так и по творящимся там ужасам.

Пока же Циппи бесстрашно вставала впереди всей бригады, крушившей кирпичные стены руин тараном. Главным тут было сразу отпрыгнуть, чтобы не быть погребенными под обломками. Вот они и научились работать слаженно, а главное – быстро. Так и эсэсовцы были довольны, и жертв среди женщин-заключенных убавилось.

Само собой разумеется, что в столь шатких условиях так долго продолжаться не могло. Циппи испытывала судьбу почти два месяца, пока не поняла с острой ясностью, что пора уносить ноги из этой команды, покуда цела. И зачем только она туда напросилась?..^{275}275
  Хелен Тихауэр, неопубликованные мемуары, 12.


[Закрыть]

Катя Зингер просто-таки кипела от негодования из-за несправедливости: с какой стати ее сюда упекли?! Она не еврейка и никогда в жизни себя к этому народу не относила!

Но Циппи ей быстро втолковала, что нельзя в их ситуации кипятиться. Посеешь ветер, пожнешь бурю. И Катя, вняв подруге, приучила себя к тихому смирению.

Подружились они еще в пересыльном лагере на бывшем заводе боеприпасов у станции Патронка. И с тех пор друг к другу прикипели, хотя зрелище на пару являли собой странное: приземистая кареглазая крошка Циппи, безостановочно рыщущая и озирающаяся в оценке обстановки, и высокая, статная и вальяжная синеокая Катя с неистребимыми следами былой красоты на лице даже без снятой под ноль белой гривы. Катя еще и поэтому продолжала стоять на своем: какая из нее еврейка, если она голубоглазая блондинка? И в семье у нее никто не только к правоверным себя не относил, но даже и в синагогу в жизни не заглядывал. И сама она с евреями общалась лишь постольку, поскольку жила с ними по соседству, в той же мере, что и с немцами, и со словаками, без устали втолковывала она всем, кто имел уши и желание ее выслушивать.

Вскоре по прибытии в лагерь Катя вроде бы признала в одном из эсэсовцев человека из своей прошлой жизни. За вычетом фуражки с черепом, мундира и сапог это был точь-в-точь ее преподаватель немецкого из Оломоуцкой академии бизнеса, где она училась на бухгалтера, пока не началось все это. Если так, то это был Катин шанс, поскольку с тем преподавателем отношения у нее были хорошие, причем чисто по-человечески^{276}276
  Свидетельские показания Катерины Зингер по уголовному делу покойного проф. Карла Клауберга (Carl Clauberg), Weiner Library Archives, Index Number: P. III. h (Auschwitz) No. 881, June 4, 1957.


[Закрыть]. Терять ей было нечего, и Катя решилась к нему обратиться. Просто подошла и поздоровалась на ломаном немецком, во владении которым за ненадобностью продвинулась в свое время немногим дальше базового уровня.

И с ходу получила в ответ звонкую пощечину. Как эта нелюдь смеет лезть к арийцу?!

Но сразу же после этого ариец вдруг признал в Кате свою бывшую студентку, только без волос и бровей^{277}277
  Cernyak-Spatz and Shatzky, “Record-Keeping”.


[Закрыть].

– Катарина? – изумился он, уставившись в ее красивое и бледное, с красным следом от отвешенной пощечины лицо.

Она кивнула.

Вот, собственно, и весь разговор. Бывшего преподавателя вскоре отправили на фронт, где он погиб, но в лагере напоследок успел замолвить словечко за Катю перед товарищами по СС, объяснив, что не слишком-то целесообразно пускать в расход дипломированного бухгалтера^{278}278
  Хелен Тихауэр в интервью Джоан Рингельхайм, USHMM, 2000.


[Закрыть]. Дефицитная профессия вкупе с арийской внешностью заставили эсэсовскую администрацию лагеря обратить на Катю внимание, поскольку им нужно было начинать привносить пресловутый немецкий порядок в хаос, изо дня в день творившийся на плацу при перекличках и формировании рабочих команд. А Катя, хотя ей и было всего 22 года (по документам, по крайней мере), и голос имела властный, и организаторскими способностями была наделена^{279}279
  Cernyak-Spatz and Shatzky, “Record-Keeping”.


[Закрыть].

Вероятно, лично Йоханна Лангефельд, начальница женского лагеря, сочла появление Кати чуть ли не божьим даром. Ведь ей самой, как выяснилось, организаторских навыков, в отличие от пламенной веры в дело Гитлера, остро недоставало. Эта статная брюнетка и ярая поборница порядка и дисциплины прибыла из Равенсбрюка в марте по личному запросу Гиммлера вместе с отобранными ею надсмотрщицами и капо^{280}280
  Höss, 149; Helm, Ravensbruck, 180–181.


[Закрыть]. Вот только в людях она, похоже, разбиралась плоховато, и эти самые женщины теперь ее не просто подводили, а занимались чуть ли не подрывной деятельностью: плели интриги у нее за спиной с эсэсовцами, крутили романы с заключенными обоих полов, протаскивали контрабандой в лагерь вещи, украшения, еду. Некоторые еще и питали особую склонность к садизму и позволяли себе невесть что по отношению к заключенным. В частности, эсэсовка Марго Дрексель, отвечавшая за проведение поверок, славилась страстью пускать в ход резиновую дубинку по малейшему поводу и даже без повода. И все равно организация этой процедуры у нее хромала на обе ноги, и на построение и перекличку всякий раз уходили часы. Вот на эту-то роль Катя подошла бы куда лучше.

Как Циппи и подозревала, их Blockälteste, отвечавшая за перекличку, читать не умела и была только рада получить грамотную подручную. Катю назначили Stubendienst, старостой второго этажа, сделав тем самым ответственной за половину барака^{281}281
  Cernyak-Spatz and Shatzky, “Record-Keeping”.


[Закрыть].

Катя попросила Циппи помочь ей наладить взаимопонимание с узницами-еврейками и стать ее помощницей по проведению поверок в обмен на избавление от адских работ в ее жуткой команде по разборке завалов. Циппи отказалась, отговорившись нежеланием брать на себя ответственность за других. На самом же деле ей претила сама мысль о том, что придется строить других заключенных и повышать на них голос. Циппи же видела капо в деле и боялась, что именно на эту роль Катя ее и приглашает. Не настолько же у нее была безвыходная ситуация, чтобы идти в пособницы к собственным тюремщикам. Пока что, по крайней мере^{282}282
  Хелен Тихауэр в интервью Джоан Рингельхайм, USHMM, 2000.


[Закрыть].

Гёсс планировал заполнить новый женский лагерь Биркенау на 125 000 человек под завязку как можно скорее. Но к маю 1942 года на весь Аушвиц все еще приходилось всего лишь 14 624 заключенных обоих полов, да и вторая очередь была далека от готовности^{283}283
  Czech, 161.


[Закрыть]. Очень многое оставалось несделанным.

Каждое утро с первыми проблесками зари Циппи с командой, чаще использовавшейся теперь на строительных работах, строем и под конвоем с овчарками отправлялись за три километра из Аушвица I в Аушвиц II / Биркенау. При этом идти к месту работ зэчкам приходилось босиком с обувью наперевес во избежание лишнего износа. Таков был приказ^{284}284
  Хелен Тихауэр в интервью Джоан Рингельхайм.


[Закрыть]. Нацисты, надо полагать, заботились не столько о сохранности грошовых деревянных сабо, сколько о том, чтобы причинить женщинам дополнительную боль. По прибытии на объект, впрочем, обуться позволялось^{285}285
  Tichauer, Erwin R., 70.


[Закрыть].

Рабочий день в Биркенау длился одиннадцать часов^{286}286
  Czech,151.


[Закрыть]. Трудиться заставляли без отдыха и голыми руками как при сносе старых отселенных домов, так и при возведении на их месте новых бараков. И таскать тяжеленные камни и ворочать их приходилось голыми руками^{287}287
  Dwork and Van Pelt, 272.


[Закрыть]. Немцы-надсмотрщики, часто верховые, с кожаными плетьми наготове, следили за тем, чтобы никто не отлынивал^{288}288
  Garliński, Fighting Auschwitz.


[Закрыть].

Огорченный медленным ходом работ Гёсс решил все-таки подстраховаться от срыва сроков сдачи объекта Аушвиц II / Биркенау и приказал доставить на стройплощадку 253 комплекта для быстрого возведения щитовых домов. Щиты изначально были заказаны для конюшен, но ничто не мешало за один рабочий день соорудить из них и бараки-времянки. Вот только еще одна проблема со сроками у коменданта Аушвица вышла из-за того, что сами щиты должны были прибыть лишь ближе к лету 1942 года^{289}289
  Dwork and Jan Van Pelt, 272.


[Закрыть]. До этого женщинам предстояло еще почти три месяца передвигаться босиком и гнуть спину на разборке домов на камни и возведении из них бараков по старому плану.

В то время как Гёсса поджимали сроки, а СС в целом плановые показатели, скучающие охранники не находили себе лучшей забавы, чем всячески изгаляться над заключенными в ущерб производительности труда. В частности, приказывали одним забираться на верхотуру не до конца разбомбленных зданий и швырять оттуда кирпичи прямо на тех, кто внизу. Результатом стали массовые травмы вплоть до смертельных^{290}290
  Магда Блау в интервью Линде Кузмак.


[Закрыть]. Зато эсэсовцы повеселились вволю.

Погода тоже не способствовала – весенняя распутица усугубилась обложными дождями, и деревянные сабо-колодки стали увязать в липкой грязи болотистой почвы Биркенау. Чем их оттуда выуживать, рискуя получить за это кожаными плетьми по спине, заключенные продолжали работать босиком, ранили и без того стертые в кровь ступни и заносили в раны инфекцию либо простужались и получали воспаление легких. Дальше путь был один – в лазарет, а оттуда в крематорий. Циппи все нарадоваться не могла, как ей изначально подфартило выбрать в дорогу и сохранить при себе неубиваемые ботинки.

После долгого и мучительного рабочего дня женщинам приходилось терпеть еще и безумный марш-бросок обратно в лагерь, чтобы воспользоваться наконец, с позволения сказать, санузлом. Но и там – без шуток – регулярно фиксировались случаи провалов в отверстия с бесследным исчезновением в выгребных ямах под барачными сортирами. Очумевшие от жажды и голода женщины реально теряли сознание или равновесие – и проваливались в черные смрадные дыры. Недосчитывались же их лишь на поверке перед отбоем. И тогда на весь лагерь включались сирены и разносились угрозы: «Пропавшие, если будут найдены живыми, подвергнутся дисциплинарному взысканию»^{291}291
  Хелен Тихауэр в интервью Джоан Рингельхайм, USHMM, 2000.


[Закрыть].

Смерть стала обыденностью. Заключенные утром ковыляют, едва волоча ноги, на работу, а вечером возвращаются по шконкам не в полном составе? Значит, судьба такая. Расстреливают опять кого-то у стенки? И это не новость. Но поддерживать друг друга узницы все-таки пытались из последних сил, вплоть до буквального сокрытия физической немощи заболевших на построениях и разводах; вытягивали их на подставленных плечах и руках до последнего. До постановки массовых отравлений газом на поток было еще далеко, а узницы уже массово гибли – от болезней и голода, расстрелов и побоев.

Циппи рано усвоила, что в этой жизни о тебе судят не только по одежке, но еще и по внешности как таковой. Здесь же обе эти истины стали наиважнейшими. Ради выживания ей нужно было выглядеть, во-первых, здоровой, а во-вторых, красивой, насколько это возможно в лагерных условиях. Поэтому всякий раз, как ей удавалось разжиться маргарином, она использовала его в качестве крема для лица, втирая жир огрубевшими подушечками опухших пальцев в морщинистую кожу век под впавшими глазами, в потускневшую линию некогда пухлых губ, в окоем остатков некогда пышной шевелюры. Она еще и ногти шлифовала по ночам о грубые камни. И даже раздобыла где-то обломок гребня и осколок зеркала для приведения лица в наилучший вид^{292}292
  Ibid.


[Закрыть]. Но, сколько она ни старалась, слова немки-капо, бросившей ей походя «du hässlicher Jude»[29]29
  «Ты уродина жидовская» (нем.).


[Закрыть], восприняла близко к сердцу^{293}293
  Хелен Тихауэр, неопубликованные мемуары, 108.


[Закрыть].

Лагерь исподволь брал свое, обкладывая попавших в него со всех сторон.

Однажды в июне 1942 года, через три месяца после прибытия в Аушвиц, Циппи занималась сносом кирпичного дома. Она налегала и тянула на себя, расшатывая стену, а потом отпрыгивала, чтобы не попасть под обрушивающиеся обломки. Методика эта у нее была отработана, – вот только на этот раз она поскользнулась и упала.

Сначала на нее обрушился град мелкого щебня. Затем прилетели камни покрупнее. А напоследок, едва она успела сгруппироваться, массивный обломок дымохода рухнул ей прямо на спину, и Циппи на какое-то время потеряла сознание.

Старший надсмотрщик-эсэсовец все это видел. Циппи была ценной рабочей лошадкой, и терять ее было бы транжирством. Он вытащил побитое тело из-под груды строительного мусора и перенес пострадавшую на стог сена. Порывшись в сумке, нашел пару порошков аспирина.

Все тело адски ломило; но Циппи кое-как встала на ноги, заставила себя распрямиться и, приволакивая ногу, потащилась вслед за охранником в лазарет. Дождавшись очереди на медосмотр, Циппи предстала перед еврейкой из заключенных, бывшей студенткой меда. Та, недолго думая, отхлестала ее ладонью по щекам, приводя в чувство, и после такой терапии строго-настрого прописала идти в свой барак и больше к лазарету близко не подходить^{294}294
  Ibid., 19.


[Закрыть].

Через считаные недели всех пациенток лазарета начнут отправлять прямиком в газовую камеру. Только тогда Циппи проникнется неизбывной благодарностью к грубо отвадившей ее от лазарета докторше^{295}295
  Ibid., 13.


[Закрыть]. Пока же она лишь досадовала из-за того, что ей не только не дали там хотя бы чуть-чуть отлежаться, но еще и добавили.

Покинув лазарет с разбитой спиной и кровоподтеками от камней на лице, Циппи знала, что нужно срочно найти работу внутри лагеря. Ведь на утренних поверках охрана живо вычисляет нетрудоспособных и, соответственно, подлежащих уничтожению по внешнему виду. И Циппи ее обширные и приметные травмы ничего хорошего в этом свете не сулили.

От Катиного предложения она так или иначе отказалась; теперь нужно было изыскивать иные варианты. По дороге обратно к баракам щеки все еще жгло от пощечин докторши. Доковыляв туда, Циппи разыскала Еву Вайгль, немку, с которой успела подружиться. Еву отправили в лагерь за какую-то политическую крамолу и, как даму образованную, определили там на административную должность, вполне позволявшую влиять на распределение рядовых зэчек по видам работ^{296}296
  Хелен Тихауэр в интервью Джоан Рингельхайм, USHMM, 2000.


[Закрыть].

Циппи рассказала Еве о случившемся все как есть. На стройплощадку ей теперь путь заказан из-за травм, сказала Циппи, а работать с Катей разводящей она не хочет, так как крики и понукания не в ее характере. Она вообще-то художник-оформитель и вполне могла бы рисовать какие-нибудь вывески и указатели и здесь, объяснила Циппи.

– Это же моя профессия, – с надеждой сказала Циппи Еве. – Не получится ли у тебя мне с этим как-нибудь помочь?^{297}297
  Хелен Тихауэр в неопубликованном интервью Петеру Гельману (Peter Hellman), 11.11.2019.


[Закрыть]

Выяснилось, что на воле у Евы когда-то был роман с художником-оформителем, и в профессии этой она толк понимала. Раз такое дело, то, конечно же, она выправит для Циппи статус verfügbar (освобожденной) от работ на внешних объектах.

– Просто сиди дома, и все, – сказала Ева Циппи. – Не выходи на построение и развод, а если старшая спросит, какого черта ты осталась в бараке и не явилась на поверку, прямо отвечай, что это я, Ева, тебя попросила остаться дома и выполнить для меня кое-какую работу.

Затея была рискованная. Ведь за неявку на развод вполне могли отправить в расход. Но терять Циппи было нечего, настолько у нее ломило кости и спину, да и вставать в строй с разбитым лицом было не менее рискованно, чем вовсе не вставать.

Циппи двое суток отлеживалась на нарах, восстанавливаясь и набираясь сил. И каким-то образом ей это с рук сошло. Так ей было даровано главное – жизнь^{298}298
  Хелен Тихауэр в интервью Джоан Рингельхайм, USHMM, 2000.


[Закрыть].

На третий день к ней подошел дежурный офицер и поинтересовался, умеет ли она работать с красками, в частности разводить их олифой и наносить на ткань, и, получив утвердительный ответ, объявил Циппи, что отныне именно этим ей и приказано заниматься. Причем приказ, по его словам, исходил от самого шуцхафтлагерфюрера Ганса Аумайера, первого заместителя Гёсса^{299}299
  Хелен Тихауэр в интервью Петеру Гельману, 2010.


[Закрыть].

Стало быть, прошел-таки у Евы обещанный номер. Оказывается, у СС иссякли запасы обмундирования, оставшегося от первой массовой волны советских военнопленных, и теперь нужно было как-то решать проблему с одеждой для новых партий заключенных, да так, чтобы их по-прежнему можно было издали отличить как от гражданских, так и от охраны, дабы свести к минимуму вероятность успешного побега. Циппи было поручено наносить жирные красные полосы на спину обращаемых после санобработки в тюремные робы платьев вновь поступающих заключенных. СС, дабы не нарушать принцип строго раздельного содержания мужского и женского контингентов, нуждались в женщине с опытом работы с масляной краской на всех этапах, от разведения сухого пигмента олифой до нанесения на окрашиваемые поверхности и, в идеале, сушки. Отличная работа для Циппи!^{300}300
  Хелен Тихауэр в интервью Джоан Рингельхайм, USHMM, 2000.


[Закрыть]

Ева сопроводила Циппи в прачечную, где Аумайер как раз разъяснял здешние правила только что доставленной партии француженок. «Вопросы есть?» Обезумевших и от дороги, и оттого, что их выстроили тут обнаженными, женщин интересовало одно: правда ли все то, что они успели услышать от других узниц? Циппи с любопытством наблюдала, как Аумайер бойко врет на ломаном французском перед строем голых дам и ни капли не краснеет. А ведь эти бедолаги и впрямь без понятия, куда угодили, подумалось ей^{301}301
  Хелен Тихауэр, неопубликованные мемуары, 15.


[Закрыть]. Затем, обернувшись к Циппи, он коротко поинтересовался, что именно ей понадобится для смешивания красок. Циппи молча вручила ему загодя подготовленный ею список кистей, растворителей и осушителей – и была отпущена восвояси до их поступления^{302}302
  Хелен Тихауэр в интервью Петеру Гельману, 2010.


[Закрыть].

Впрочем, грузовик с бочками заказанной ею олифы и прочей химии, мешками сухих красок и полными коробками всяческих кистей прибыл к Bekleidungskamme, одежному складу, на следующее же утро, – и Циппи приступила к работе: смешивала краски, по одной вытягивала накопившиеся на складе платья, по большей части весьма ветхие. Но вскоре выяснилось, что ей при всей расторопности на требуемые темпы производительности не выйти. Эшелоны с узницами прибывали ежедневно, и все эти толпы нужно наряжать в маркированные опознавательной полосой робы сразу же. Циппи с ее красильным хозяйством перевели со склада одежды в сауну, как в Аушвице для краткости называли между собой банно-прачечный комплекс, где проводилась санитарно-дезинфекционная обработка заключенных и одежды и где вновь прибывших обряжали в униформу. У наци не было времени дожидаться высыхания полос на робах перед отправкой женщин на работу, и Циппи велели малевать полосы прямо на надетых на узницах платьях перед их конвоированием^{303}303
  Хелен Тихауэр, неопубликованные мемуары, 15, 21.


[Закрыть].

Поступившие в лагерь заключенные по одной представали перед Циппи в зоне приема. Обряд инициации со всеми унижениями дезинфекции ими к тому времени был уже пройден, цивильные платья сданы на хранение, а взамен выданы обноски, оставшиеся после предыдущих заключенных. Они поворачивались к Циппи спиной, и она наносила поверх их одежды строго вертикальную полосу шириной 2 см от шеи до подола^{304}304
  Kwiet, “Designing Survival”, in Matthäus, Jürgen (ed.), 17.


[Закрыть]. Поначалу она делала это по линейке, но быстро набила руку и стала обходиться без нее. Нанеся полосу, Циппи вручала каждой лоскут ткани с идентификационным номером и показывала, куда именно его положено нашить^{305}305
  Хелен Тихауэр в интервью Дэвиду Бодеру.


[Закрыть].

И они шли дальше по конвейеру, оболваненные под ноль, лишенные имен, со свежими кроваво-красными полосами на спинах и только что присвоенными порядковыми номерами, число знаков в которых все возрастало^{306}306
  Хелен Тихауэр в интервью Джоан Рингельхайм, USHMM, 2000.


[Закрыть].

К июню 1942 года, когда происходили описываемые события, то есть всего через три месяца после прибытия в Аушвиц самой Циппи, приток заключенных в лагерь вырос в среднем до сотен человек в сутки, варьируясь в пределах от нескольких человек по этапу до эшелонов с тысячей с лишним узников. Зачастую с одного поезда сгружали вперемешку мужчин и женщин, тягловых лошадей и припасы. Высокую пропускную способность теперь обеспечивали две бесперебойно работающие газовые камеры^{307}307
  Czech, 191.


[Закрыть].

– Juden raus schnell! Schneller! Schneller![30]30
  Евреи, живо на выход! Быстрее, быстрее! (нем.)


[Закрыть] – подгоняли узников эсэсовцы, приспустив с поводков натасканных на людей доберман-пинчеров, заменивших прежних овчарок. В свободной от поводка руке у каждого было оружие по собственному выбору: у кого автомат или винтовка с примкнутым штыком, у кого хлыст или дубинка. Всем этим они шпыняли мужчин, женщин и детей, распределяя их по колоннам.

Отбор пригодных к труду из числа прибывших на ж.-д. платформу Аушвиц. На заднем плане видны вагоны-скотовозы, в которых доставили этих узников, включая евреев с оккупированных восточноевропейских земель

Нацистам требовались крепкие заключенные для тяжелых работ. «Селекционный отбор» начинался сразу же по прибытии состава с новой партией. Прямо на платформе производилась беспощадная сортировка ничего не подозревающих и спотыкающихся после изматывающей дороги узников на потенциально годных к труду и однозначно идущих в расход. Мужчине за пятьдесят с изнеженными руками и субтильным телосложением сразу же командовали налево. И грудного ребенка из рук крепкой на вид матери тут же вырывали и всучивали кому-нибудь из отправленных туда же. А мать вместе с прочими внешне годными к труду отгоняли на правую сторону, откуда затем вели в Аушвиц. Отбракованных – пожилых, увечных, беременных – затем рассаживали по грузовикам, часто со знаками Красного Креста. И куда их на этих машинах отправляют, никто не говорил, хотя понятно, что единственное, на что им оставалось надеяться, так это на скорое воссоединение с усопшими ближними^{308}308
  Михаэль Фогель в интервью Линде Кузмак, 14.07.89, USHMM.


[Закрыть].

Шел четвертый месяц пребывания Циппи в Аушвице. Она была там одной из самых опытных заключенных. И теперь со своего нового места она со странным чувством видела лучи беспочвенной надежды, еще не успевшие угаснуть, в наивных глазах части новеньких, хотя в зоне регистрации и преобладали более уместные горестные и скорбные взоры. Как-то раз при ней одна женщина до последнего цеплялась за единственную фотографию своих убиенных детей и с воем умоляла эсэсовца не отбирать последнюю память о них^{309}309
  Джилл Марго в интервью Тесии Гринберг, 06.06.1991 (аудиозапись 2, 36:36), USHMM.


[Закрыть]. Напрасно она это, подумала Циппи. Ей ли было не знать, что тут нужно быть тише воды и терпеливо выживать час за часом.

Мать-еврейка с четырьмя малолетними детьми, включая грудного, бредет в газовую камеру по результатам «селекционного отбора»

Чем больше народу прибывало в Аушвиц, тем больше эсэсовцы заботились о сокрытии истинных дьявольских функций лагеря. Им не нужно было ни паники среди заключенных, ни вмешательства извне. И в СС придумали напоказ занять заключенных посадкой деревьев по всему периметру под зычные приказы охраны. Пирамидальные тополя и березы вокруг бараков – это ли не идиллия? Особенно им пришлись по душе тополя: растут быстро, ветви тянутся ввысь впритирку к стволам и надежно закрывают обзор извне. Березы же лучше приживаются в сырых и холодных низинах, в том числе и на сильно закисленной болотистой почве. Главным предназначением этих лесополос было, конечно, окутывание зеленой завесой лагерных орудий убийства^{310}310
  http://auschwitz. org/en/museum/news/the-death-of-silent-witnesses-to-history,466. html.


[Закрыть].

Камуфляж работал отменно. Посторонние даже не догадывались, что в реальности творится в застенках Аушвица. Да и на территории лагеря большинство было не вполне в курсе происходящего. Хотя смутные догадки мучили всех заключенных.

Тысячи советских военнопленных канули в никуда. Циппи лично слышала по прибытии, что в каменных блоках содержат 40 000 заключенных. Теперь их там числилось 32 000. Стало быть, не менее восьми тысяч истребили. Не могли же они просто исчезнуть в никуда?^{311}311
  Хелен Тихауэр в интервью Дэвиду Бодеру.


[Закрыть] На самом деле это была очень заниженная оценка^{312}312
  По официальным документам, в Аушвиц в период с 20.05.1940 по 31.01.1942 поступило в общей сложности 32 285 польских и советских военнопленных. Из них пятеро бежали, 76 были освобождены, 1755 погибли (без расшифровки причин) и 10 184 были переведены в другие лагеря. Судьба еще 20 565 узников из числа военнопленных и поныне остается покрытой мраком тайны, хотя едва ли многие из этих «неучтенных» выжили. См. Czech, “Origins of Camp”, in Piper and Swiebocka (eds.), 31.


[Закрыть].

Поодаль среди вишен, яблонь и груш виднелся второй фермерский дом, превращенный тем летом в газовую камеру под официальным названием «бункер II»^{313}313
  Piper and Swiebocka (eds.), 168.


[Закрыть].

Наружу подобная информация не просачивалась. Связь с волей ограничивалась для узников открытками, написанными под присмотром охранников. Циппи регулярно писала Сэму, по-прежнему сидевшему в братиславской тюрьме, и он ей изредка отвечал. Тибор для нее тоже оставался в мысленных списках живых, только писать ему было некуда. Может, он теперь в трудовом лагере, а может, как и ее брат Сэм, за решеткой, среди политических. Может, его там бьют и пытают? Или он сбежал? Никакого смысла гадать не было. И Циппи всецело сосредоточилась на том, чтобы красные линии на робах у нее выходили прямыми и ровными.