Текст книги "Освенцим. Любовь, прошедшая сквозь ад. Реальная история"

К середине лета 1942 года среди эсэсовцев разнесся слух о том, что Циппи талантливый оформитель с отменным вкусом и безупречным вниманием к деталям – и при этом человек обязательный и надежный. С тех пор к маркировке униформы у нее добавились всяческие дополнительные работы – от вывесок и табличек с номерами кабинетов до разметки шкафчиков и ящиков с эсэсовскими документами^{314}314
  Ibid.


[Закрыть].

Всякий раз для получения нового задания Лангефельд вызывала Циппи в свой кабинет в здании администрации лагеря. И всякий раз Циппи приходилось перед этой немкой чуть ли не расстилаться. А что еще оставалось, если та была самой высокопоставленной особой женского пола в этом лагере?^{315}315
  Хелен Тихауэр, неопубликованные мемуары, 21.


[Закрыть]

«Заключенная 2286 по вашему приказанию прибыла и нижайше просит разрешения войти», – громко и четко докладывала Циппи из-за двери. Получив разрешение, Циппи полагалось тут же прошествовать внутрь и вытянуться перед Лангефельд в струнку на расстоянии трех метров: ровно такая санитарная дистанция между заключенными и офицерами СС обоих полов была там раз и навсегда установлена во избежание инфицирования последних какой-нибудь лагерной заразой^{316}316
  Материалы 1-го Франкфуртского процесса против администрации четырех концлагерей комплекса Аушвиц/Биркенау (4 Ks 2/63 Frankfurt am Main Bezirksgericht, 15.10.1964, p. 11).


[Закрыть].

После получения приказа Циппи полагалось унизиться повторно: «Заключенная 2286 нижайше просит разрешения удалиться и приступить к исполнению приказа». На этом формальности заканчивались, и Циппи отправлялась делать то, что ей было велено.

Теперь, на внутренних работах, Циппи более не приходилось выживать на одних лишь скудных калориях из водянистой похлебки, которую выдавали в полдень на работах по сносу, да еще иногда и с гребнями для волос и булавками, видимо для наваристости^{317}317
  Станислава Рацхвал (Stanisława Rachwał), показания от 25.07.1945, Chronicles of Terror, Witold Pilecki Institute of Solidarity and Valor (https://www. zapisyterroru. pl/dlibra/publication/3713/edition/3694/content).


[Закрыть]. Теперь она, можно сказать, пировала, имея краюху подплесневевшего хлеба и кружку таинственной чайно-кофейной горячей бурды. Голод и жажду эти подачки в полной мере не утоляли, но вопрос о выживании в самой его острой форме был снят.

Связями в лагере она к тому времени обзавелась, целенаправленно выискивая себе союзников по здравому смыслу как среди заключенных, так и среди охраны, где было немало втянутых в бездну Аушвица лишь по причине их податливости идеологической пропаганде. Циппи привлекали и коммунисты, и социалисты, и mischlings, как нацисты уничижительно называли полукровок. Тянуло ее и к медикам, как в юности. Тем более что теперь умение находить с ними общий язык стало залогом выживания.

Никто в Аушвице не мог себе позволить роскоши заболеть. Вот только у самой Циппи здоровье после травмы позвоночника в результате обрушения дымохода ей на спину так до конца и не восстановилось. Плюс к тому антисанитария и хроническое недоедание, помноженное на отсутствие витаминов в тех помоях, которые выдавались заключенным, делали болезни неизбежностью. Со временем у Циппи развились такие гнойные нарывы на деснах, языке и нёбе, что она и глотка воды сделать не могла от боли. Выручила подруга из бывших врачей, подобравшая ей спасительное снадобье. А когда у Циппи начались регулярные приступы малярийной лихорадки, на выручку пришла немка из «свидетелей Иеговы»^{318}318
  Станислава Рацхвал (Stanisława Rachwał), показания от 25.07.1945, Chronicles of Terror, Witold Pilecki Institute of Solidarity and Valor (https://www. zapisyterroru. pl/dlibra/publication/3713/edition/3694/content).


[Закрыть], поделившаяся с ней краденным из лагерной аптеки хинином.

Всякий раз при этом Циппи ухитрялась переносить болезни на ногах, не пропустив ни единого рабочего дня. Она проявляла немалую изобретательность по части изыскания способов скрывать свои недуги: к примеру, румянила щеки и подводила губы красным пигментом для маркировки роб узников, придавая себе здоровый и даже цветущий вид. Также они скооперировались с одной хасидкой родом из Словакии, как и Циппи. Та трудилась в лагерной конторе и часто получала «подношения натурой» от приятельниц, работавших в огородном хозяйстве, а именно – лук и чеснок. На пару с Циппи они делали бутерброды с маргарином и чесноком и/или луком. А когда им перепадали еще и сыр с колбасой, вступала в силу их договоренность о бартерном обмене: Циппи, не жаловавшая сыр, отдавала его хасидке, а та отплачивала ей колбасой^{319}319
  Хелен Тихауэр в интервью Джоан Рингельхайм, USHMM, 2000, и Петеру Гельману, 08.03.2021.


[Закрыть].

Но это было самое большое из того, на что она была способна. Грязная вода оставалась постоянным источником угрозы. У Циппи развился гастроэнтерит с кровавым поносом, вынуждавшим без конца бегать в уборную. Как-то раз некая заключенная в полосатой робе грубо спихнула ее с толчка. Циппи даже не поверила было, что подобное вообще возможно.

– Ты что творишь-то? – только и спросила Циппи.

– Я югославка, а ты жидовка, – ответила обидчица, усаживаясь на толчок. – Я в своем праве.

Циппи, скрежеща зубами, ретировалась. В который раз ей не оставалось ничего иного, кроме как с головой уйти в работу и, по возможности, даже носа оттуда не высовывать^{320}320
  Хелен Тихауэр, неопубликованные мемуары.


[Закрыть].

Циппи быстро поняла, что утренний развод – наиважнейшая административная задача в системе управления концлагерями СС. Другие заключенные были свято убеждены, что вся процедура построения, переклички и распределения по рабочим бригадам нужна исключительно ради издевательства над ними, но Циппи-то знала, что за всем этим стоит нечто бо́льшее. Конечно, утренние поверки предназначались прежде всего для учета наличного контингента и путей передвижения заключенных, – но помимо этого они нужны были эсэсовцам и для учета и контроля всевозможных ресурсов – обуви, одежды, посадочных мест на нарах и рациона питания, – и для планирования работ. Результатом поверок становилась своего рода приходно-расходная ведомость всего и вся, поняла Циппи, лежавшая в основе всей лагерной бухгалтерии, нацеленной на то, чтобы обеспечить отслеживаемую рабсилу минимумом еды и одежды на то время, пока она не приходит в негодность в результате работы на износ, после чего уничтожается^{321}321
  Ibid.


[Закрыть]. Циппи была права, поскольку в свете ежедневного притока новых и выбытия старых заключенных учет в целях планирования снабжения велся в системе концлагерей СС на посуточной основе^{322}322
  Tec, “Recapturing the Past”, in Matthäus, Jürgen (ed.), 40.


[Закрыть]. Вопрос, было ли превращение утренних поверок в пытку следствием их бездарной организации или самоцелью, так и оставался для Циппи открытым.

Катя, во всяком случае, искренне хотела такое положение вещей исправить – и теперь обладала достаточной властью для того, чтобы делать по этой части что-то реальное. Время от времени Циппи просила ее посодействовать переводу очередной дошедшей до полного изнеможения подруги из «поганого места» (особо опасной команды или барака) в более терпимое. Некоторые подразделения лагерного комплекса Аушвиц считались более безопасными, нежели основной лагерь. Когда кто-нибудь из подруг взывал к Циппи о помощи, та ненавязчиво спрашивала Катю, нельзя ли как-нибудь посодействовать переводу номера такого-то, к примеру, в Буды, небольшой сельскохозяйственный лагерь в нескольких километрах от основного. И Кате частенько удавалось это сделать путем нехитрых манипуляций с номерами заключенных в списках команд.

Понятно, что действовать при этом ей нужно было крайне осторожно. Иначе спасение одной узницы могло бы означать смертный приговор другой. Во избежание этого Катя наловчилась подставлять в списки назначений в «поганые места» номера покойных заключенных вместо тех, за кого просила Циппи. Но меру в подобных подтасовках она по-всякому вынуждена была соблюдать, дабы эсэсовцы ничего не заподозрили. Как бы высоко Катя ни поднялась в лагерной иерархии, она оставалась еврейкой из числа заключенных, и ее легко могли пустить дымом по ветру над фруктовыми садами^{323}323
  Хелен Тихауэр в интервью Джоан Рингельхайм, USHMM, 2000.


[Закрыть].

Циппи чувствовала себя хуже некуда. Не в первый раз, понятно. Но по времени болезнь пришлась как нельзя некстати.

Случилось это в августе 1942 года, и новый лагерь в Биркенау, на расчистке площадки под который Циппи едва не рассталась с жизнью, вдруг объявили готовым к приему узниц и приказали перевести туда из Аушвица I женский контингент. А дело было в том, что наконец прибыли заказанные Гёссом еще по весне сборные щитовые конюшни под бараки Аушвица II / Биркенау.

Тем же летом по всему комплексу лагерей Аушвица бушевала эпидемия сразу и сыпного и брюшного тифа. Ничего удивительного при постоянном притоке и вшей, и блох с каждым новым эшелоном заключенных. Общие на сотни заключенных тесные сортиры окончательно превратились в смрадные гадюшники, а весь дерн и сухая листва вокруг бараков были давно расхватаны на замену туалетной бумаги.

По весне Циппи бодро проделывала путь до Биркенау и обратно ежедневно в строю и босиком. Теперь же, в разгар лета, она еле доволокла туда ноги в один конец. Главное, что ее заботило в пути, – не позволить охране заметить, что ее трясет озноб^{324}324
  Хелен Тихауэр в интервью Дэвиду Бодеру.


[Закрыть].

Обошлось. Но и на новом месте Циппи не полегчало. Хотя только что поставленные бараки-конюшни и были пока самыми чистыми во всем лагере, здоровья это ей ни чуточки не прибавило. Циппи день ото дня теряла вес и едва находила в себе силы слезть с нар и встать в строй при звуке гонга «подъем» в четыре утра. Она смутно помнит, как ей в таком состоянии удавалось добраться к месту работы и малевать там краской ровные полосы и наносить по трафарету цифры номеров заключенных на робы. Все душевные и телесные силы у нее уходили на то, чтобы совладать с дрожью в руках. Ошибок бы ей не простили. А в лазарет она сдаваться не желала. И не сдалась^{325}325
  Piper and Swiebocka (eds.), 81.


[Закрыть].

Вовсю ходили слухи о грядущей «радикальной дезинсекции»: всех больных из лазарета будут по мере поступления ежедневно переводить в два сельских домика – белый и красный, – официально переоборудованные в газовые камеры^{326}326
  Czech, 229.


[Закрыть]. Никаких доказательств у женщин не было, но слухи, что там массово травят газом, распространялись и свирепствовали подобно самому тифу^{327}327
  Хелен Тихауэр в интервью Джоан Рингельхайм, USHMM, 2000.


[Закрыть]. Действительно, в две эти буколические на вид усадебки можно было зараз втиснуть под две тысячи намеченных к ликвидации узников. Впрочем, гестаповский секретариат, отвечавший за оформление свидетельств о смерти, официально регистрировал смертность на уровне «всего лишь» 400–500 заключенных в сутки^{328}328
  Shelley (ed.), 1986, 12.


[Закрыть].

К отбору по прибытии, часто по весьма случайным признакам, все успели привыкнуть. Но теперь выборочную прочистку рядов заключенных могли учинить в любое время и в бараках, и в больничке, и на поверке. Застигнутых по месту работ в нетрудоспособном состоянии отправляли прямиком в сельский домик. Лагерные врачи, отринув последние воспоминания о клятве Гиппократа, практиковали искусственный отбор пациентов, лично вкалывая тяжело, по их мнению, больным смертельные дозы фенола прямо в сердце^{329}329
  Czech, 191–225.


[Закрыть]. Иногда сеть закидывали и пошире. Отчаявшиеся сдержать распространение заразы эсэсовцы приказали провести тотальную обработку всех блоков лагеря «Циклоном Б», в кои-то веки вернувшись к использованию этого мощнейшего инсектицида по его первоначальному прямому назначению. Главврач от греха подальше привился от тифа сам и убедил сделать то же самое все эсэсовское начальство.

Слухи о готовящейся «тотальной дезинсекции» оказались отнюдь не беспочвенными. В последнюю субботу августа всех больных заключенных Биркенау, включая находящихся на стадии выздоровления, согнали на лестницы и в коридоры. Для этого Blockältestes – старосты бараков из равенсбрюкских капо – выкликали их номера, а их несчастные обладательницы становились в ряд у стенки. Снаружи их поджидали грузовики. К концу той субботы в газовые камеры Биркенау было отправлено в общей сложности 746 заключенных^{330}330
  Ibid., 230–237.


[Закрыть]. Циппи не ошиблась, предпочтя утаивать свои проблемы со здоровьем от местных «медиков», помогших администрации отправить на смерть сотни пациентов. Всех «уличенных» в болезни теперь автоматически приговаривали к смерти; ей нужно и дальше держаться подальше от лазарета. Вот только чувствовала она себя все хуже и хуже.

Зато румянить щеки Циппи теперь было без надобности; лицо было раскрасневшимся от жара, и главным теперь было вовремя утирать с него пот, чтобы не заметили. По ночам во сне ее бил озноб, да настолько сильный, что это не ускользнуло от глаз ее Blockälteste. Раз Циппи так колотит, посчитала та, значит, она больна, а раз больна, то, возможно, и заразна, а брать на себя малейший риск там никто не хотел^{331}331
  Tec, “Recapturing the Past”, in Matthäus, Jürgen (ed.), 41.


[Закрыть].

И Blockälteste приказала Циппи перебираться в блок № 27 все того же Биркенау, стоящий чуть ли не на том самом месте, где Циппи пострадала на строительных работах. Там был устроен убогий временный изолятор для больных, которым не находилось места в переполненном к тому времени лазарете. Отправленных туда оставляли без какой бы то ни было медицинской помощи и лекарств, а также без воды и пищи. Циппи оказалась в одной компании с больными малярией, тифом и невесть какими еще инфекционными недугами^{332}332
  Хелен Тихауэр в интервью Дэвиду Бодеру.


[Закрыть]. Все они валялись вповалку на раскиданных по полу засаленных матрасах в ожидании смерти… или чуда^{333}333
  Tec, “Recapturing the Past”, in Matthäus, Jürgen (ed.), 41.


[Закрыть].

У Циппи раскалывалась голова, сводило судорогами мышцы, дыхание стало частым и прерывистым. Тут никакие связи были не в помощь. В то время как подруга Кати приносила ей в подарок сказочные угощения вплоть до бутербродов с икрой, сардин и сосисок, краденных из эсэсовской столовой, другая знакомая дала ей напиться грязной сырой воды, и в результате инфекция пошла по второму кругу^{334}334
  Хелен Тихауэр, неопубликованные мемуары, 20.


[Закрыть]. У Циппи начало двоиться в глазах, развилась глухота. Шестнадцать лет минуло с тех пор, как ее мать слегла с туберкулезом и была отправлена в горы, откуда не вернулась. Так ведь ее мать умерла в 29 лет, а она, Циппи, угасала теперь от сыпного тифа, будучи и того моложе – всего 24 лет от роду^{335}335
  Хелен Тихауэр в интервью Дэвиду Бодеру.


[Закрыть].

Через окошко этой, с позволения сказать, больнички Циппи видны были вереницы грузовиков, подъезжавших к настоящему лазарету и увозивших куда-то по пыльной дороге полные кузова больных женщин. Обратно грузовики возвращались со старой униформой с еще не споротыми номерными нашивками. Сомнений не оставалось: больных женщин планомерно отправляют в газовые камеры.

5 сентября из лазарета «выбрали» последних пациенток в количестве восьмисот^{336}336
  Czech, 233.


[Закрыть].

Следующим на очереди, само собой, был блок № 27.

До болезни Циппи поддерживала ниточку живой связи с внешним миром, получая письма от брата и выслушивая передаваемые шепотом рассказы вновь прибывших, пока она им рисовала опознавательные полосы на спине. У кого-то были новости о ходе войны. У кого-то – вести из ее родной Братиславы. Теперь же все каналы доступа к информации извне оказались обрублены.

И тем более ей неоткуда и не от кого было узнать, что, пока сама она мечется в горячечном тифозном бреду, ее жених Тибор Юст проходит последний круг своего собственного ада^{337}337
  Смертный приговор: Der Oberreichsanwalt beim Volksgerichtshof, Anklageschrift, Berlin, März 4, 1942.


[Закрыть].

15 сентября 1942 года, пока Циппи валялась без сознания на грязном полу блока № 27, за восемьсот километров оттуда Тибора вывели из камеры одной из крупнейших тюрем Германии – мюнхенской Штадельхайм. До недавних пор там содержали отбывающих небольшие сроки мелких преступников; даже Гитлер по молодости успел туда попасть на три месяца по хулиганке. Но в последнее время нацисты выбрали эту тюрьму местом приведения в исполнение смертных приговоров из-за наличия в самом ее центре изолированной от других помещений просторной камеры с толстыми глухими стенами без окон.

Туда пара конвоиров и препроводила Тибора, и если казнь его проходила по стандартной процедуре, применявшейся в отношении активистов Сопротивления, в чем едва ли есть основания сомневаться, то поставила его перед черным занавесом. Присутствующий в камере рейхспрокурор спросил у Тибора фамилию и имя, дабы удостовериться, что к месту приведения приговора в исполнение доставлен именно приговоренный. Тут же был поднят занавес, и глазам Тибора открылась гильотина. Конвоиры передали его с рук на руки помощнику палача, а палач привел гильотину в действие[31]31
  В протоколе № 8J 35/43 от 22.02.1943 о приведении в исполнение смертного приговора, вынесенного Гансу Шоллю (нем. Hans Fritz Scholl, 1918–1943) из подпольного кружка студентов Мюнхенского университета «Белая роза», занимавшегося антинацистской агитацией и пропагандой вплоть до провала на волне эйфории от разгрома вермахта под Сталинградом, на который ссылается автор, педантизм протоколиста подчеркивает пугающую рациональность организации и исполнения:
  «…Затем палач Райххарт произвел спуск лезвия, которое тут же отсекло голову осужденного от туловища. Тюремный врач констатировал факт смерти.
  Осужденный был спокоен и собран. Последними его словами были: “Да здравствует свобода”.
  Время от передачи палачу до спуска лезвия: 7 сек.
  Весь процесс с момента вывода из камеры прошел без иных инцидентов и занял 0 мин. 52 сек.
  После снятия с гильотины туловище и голова осужденного были помещены в готовый гроб и доставлены в штаб-квартиру полиции в Мюнхене для транспортировки на кладбище Перлахер…»


[Закрыть].

В Биркенау, в блоке № 27, бились в агонии, задыхаясь и харкая кровью, женщины и девушки.

В Мюнхене, в застенке тюрьмы Штадельхайм, обезглавили Тибора, жениха и будущее Циппи^{338}338
  См. Протокол приведения в исполнение смертного приговора несколькими месяцами позже в той же тюрьме Гансу Шоллю: https://whiterosehistory. com/1943/02/22/hans-scholls-execution/.


[Закрыть].

В Биркенау Циппи продолжила цепляться за жизнь с удвоенной силой.

Глава 8
«С нами Бог»

Давида Вишню доставили в лагерь сравнительно быстро. Грязь и смрадную духоту битком набитого этапируемыми вагона-скотовоза ему пришлось терпеть лишь пару суток. Затем деревянную створку двери его отсека откатили в сторону, и из проема на музыкальный слух Давида обрушилась канонада отрывистых команд:

– Raus, Juden Schweine![32]32
  Выметайтесь, свиньи жидовские! (нем.)


[Закрыть]

Затем в поле его зрения попали немецкие овчарки – здоровые, мускулистые, злобные зверюги с высунутыми шершавыми розовыми языками и уставленными на эшелон вновь прибывших недобрыми глазами. Дело было в декабре 1942 года, по самой холодной зимней погоде в здешних местах. Мокрый снег устлал землю, покрыл дороги непролазной слякотью, облепил деревья и бараки. Лагерь в Биркенау проработал к тому времени менее полугода, но успел превратиться в отлаженную машину смерти.

Эсэсовцы заливались лаем приказов. Престарелым и больным, женщинам и детям сразу же командовали марш налево, к грузовикам с эмблемами Красного Креста. Остальных, понурых мужчин с безвольно повисшими руками, отряжали направо. На долю секунды Давиду пришла мысль прибиться к детям и уйти налево. В конце-то концов, ему было всего шестнадцать лет. Вдруг детям тут будет какая-то поблажка? Хотя, вероятнее всего, не будет.

Но, когда очередь дошла до него, времени на колебания и сомнения не оставалось. Взгляд Давида упал на ровный ряд безупречно черных сапог эсэсовцев. И он сам решил: ему направо, к мужчинам. Если кто спросит, ему восемнадцать. Документов на него тут никаких нет, да никто и не станет докапываться до его прошлого.

И он встал в общую колонну из 580 мужчин. Детство для него кончилось вместе с бар-мицвой и последовавшим на следующий же день началом осады Варшавы. А уж после того, как узнал мать по пальто в штабеле трупов, он точно не мальчик. Да от какой из этих дат отсчет ни веди, его ложь была оправданна. Ну, приписал себе Давид два года, зато пошел направо, а не налево вместе с теми 920 несчастными, чьи тела вскоре были развеяны дымом по багрово-серому небу над Аушвицем, добавив ему пепельной ауры^{339}339
  Czech, 285.


[Закрыть].

Давид встал в очередь на обривание головы и стрижку ногтей. Еще перед санобработкой он скинул одежду в общую кучу, чтобы в жизни ее больше не увидеть. Голые мужчины ежились и дрожали от холода, покрываясь гусиной кожей.

Высоченный костлявый офицер СС придирчиво осмотрел обнаженное тело Давида на предмет сыпи, нависнув над ним всем торсом. Пока он был этим занят, Давид прочел надпись на медной пряжке его ремня: «Gott mit uns» – «С нами Бог»[33]33
  Сам этот факт свидетельствует о том, что Давида осматривал офицер либо солдат вермахта, а не СС, поскольку отличительной особенностью эсэсовского обмундирования была ременная пряжка с другим девизом: «Meine Ehre heißt Treue!» («Моя честь – верность!»)


[Закрыть]. Давид едва удержался от смеха в голос. Да быть такого не может! Именно эта провокация придала Давиду решимости превозмочь все, что они тут ему уготовили^{340}340
  Давид Вишня в интервью Брэду Зарлину, USHMM (аудиозапись 4, 45:20).


[Закрыть].

Вместе с формой Давиду выдали и новое обозначение его личности, вытатуировав прямо на левом предплечье: 83526. Давид сунул ноги в казенные деревяные штиблеты. Ему, в отличие от некоторых, посчастливилось получить пару из левого и правого башмаков, а не из двух левых или двух правых. Однако кожа у него на ногах была слишком нежной для столь грубой обуви. Он еще долго сбивал щиколотки в кровь, прежде чем мозоли загрубели и ступни утратили чувствительность.

В ставшем для него отныне домом блоке № 15 Давид делил верхние нары и одеяло еще с четырьмя узниками. По ночам он кое-как устраивался там под самым потолком между бритыми головами и голыми ногами мужчин. Давида все не оставляли мысли о двух его нью-йоркских тетушках – Хелен и Розе, – обитавших теперь будто в другой вселенной.

Под завывания ветра Давид шептал свою еженощную мантру – адрес тети Хелен и тети Розы: 750 Grand Concourse, Bronx, New York; 723 Gates Avenue, Brooklyn, New York.

Вот только слова эти, некогда означавшие реальную возможность, все более переходили в разряд несбыточных фантазий^{341}341
  Давид Вишня в интервью Йозефу Тольцу, USHMM.


[Закрыть].

Утро за утром повторялось одно и то же.

Давид просыпался от гвалта команд и трелей свистков. Сползая с нар, важно было не заехать ногой в лицо соседям по шконке. Укладываться на них вчетвером удобнее всего было валетом, но коварной издержкой такого расклада была полная кутерьма по сигналу к подъему, все еще в кромешной темноте, да еще и после практически бессонной ночи.

Большинство быстро приноравливались выскакивать на построение в пять шеренг без малейшей заминки. Но каждое утро в бараке неизбежно оказывались новенькие, все еще не усвоившие правила утренней переклички и путавшиеся у остальных под ногами в предрассветной мгле. Некоторые оказывались слишком больны, чтобы слезть с нар. Тех, кто опаздывал или навлекал на себя внимание необычным поведением, равно как и особо пронырливых, норовивших незаметно проскользнуть сначала в уборную, били дубинками или травили собаками. Иногда и пристреливали на месте, давая волю варварским инстинктам. В случае побегов, а они происходили чуть ли не еженедельно, отсутствие беглецов выявлялось именно на утренних поверках. Ловили их обычно через считаные дни, а то и часы. По водворении обратно в лагерь бежавших ждали истязания и последующая публичная казнь, поле чего их трупы оставляли сутками болтаться на виселице в назидание остальным заключенным^{342}342
  Czech, 288.


[Закрыть].

На утренних поверках мужчин вынуждали часами кряду переминаться, стоя на месте и любуясь идущими из ртов клубами пара. Солнечный свет в зимнем Аушвице был чем-то ускользающим и трудноуловимым, так что глаза узников свыкались с темнотой. Они, как могли, разминали ладони, а вот ступни в деревяшках на заснеженном плацу мерзли нещадно, – и все поддерживали друг друга, как только могли. Кожу обжигало холодом, но пошевелиться Давид не осмеливался. Вокруг него гибли люди. Замерзали прямо в строю и опадали наземь костлявыми куклами^{343}343
  Давид Вишня в интервью Йозефу Тольцу, USHMM.


[Закрыть].

Когда выкликали его номер, Давид исправно рявкал: «Hier!»[34]34
  «Здесь!» (нем.)


[Закрыть] – и мерз дальше до конца Appell, переклички. После этого все разбирались по командам и отправлялись исполнять трудовую повинность перед великой Германией.

То, на какие именно работы тебя отправляли, было делом случая, если не подключить связи. Одна команда целыми днями валила деревья и заготавливала дрова для печей крематориев при газовых камерах в ближайшем лесу. Другая вот уже два месяца как трудилась по соседству с основным лагерем в подразделении Аушвиц III / Моновиц на химзаводе концерна IG Farben, выпускавшем синтетический каучук и топливо как для военных нужд Германии, так и для коммерческого сбыта. В принципе, этот концерн не гнушался ничем, если вспомнить, что он же производил и «Циклон Б», которым массово травили узников, включая, вероятно, и родню привлеченных теперь на завод в качестве дешевой рабочей силы узников. Вольнонаемные рабочие, впрочем, быстро прониклись сочувствием к трудящимся с ними бок о бок зэкам и стали щедро делиться с ними хлебом и похлебкой из своего рациона и приносить им тайком из дому теплые вещи, хотя прекрасно отдавали себе отчет, что, будучи пойманными за руку на подобной благотворительности, рискуют лишиться не только работы, но и жизни^{344}344
  Pilecki, kindle.


[Закрыть].

Но менее всех посчастливилось тем из выживших до поры заключенным, кого отправили добывать уголь в старых и подтопленных шахтах. Эти бедолаги вынуждены были по щиколотку в воде, под ледяным душем со сводов пробираться в забои, часто ползком через кротовины штолен высотой чуть более полуметра, обдирая спины и животы об породу. От угольной пыли спирало дыхание; питьевой воды, чтобы смягчить жжение в горле, не было. За восьмичасовую смену почиталось за счастье раз-другой выбраться на подземный горизонт со сводами повыше, где можно привстать на четвереньки или даже присесть отдохнуть, пригнув голову и поджав ноги под себя. Болезни в промозглой сырости шахт прорастали через человеческое тело как грибы, и срок отпущенной жизни становился крайне короток даже по меркам Аушвица. Просто одни погибали быстрой смертью под внезапными обрушениями и завалами, а другие им, не иначе, втайне завидовали, будучи вынужденными еще какое-то время сносить побои не только от надсмотрщиков наверху, но и от груд угля и породы, раз за разом сыплющихся им на затылки в забоях без всякого предупреждения^{345}345
  Tichauer, Erwin R., 30.


[Закрыть].

В первое же его утро в Аушвице Давида отправили к обширному рву посреди лагеря в составе Leichenkommando, то есть «трупной команды». Смысл работы заключался в том, чтобы вытаскивать из сырой и грязной траншеи накопившиеся там за сутки тела с целью их «подобающей» утилизации. За считаные месяцы до этого он при виде полы материного пальто и застывшей отцовской руки в груде трупов в ужасе пустился в бега. Теперь бежать было некуда: кругом надзиратели с дубинками, ружьями и собаками, а по всему периметру – бдительная стража на вышках.

Часть трупов была с дырками от пуль, но далеко не все. В среднем в ту пору отчаянные попытки побега предпринимали 20–25 заключенных в сутки; из них часть успевала опрометью долететь до ограды под током и погибнуть от разряда. Менее расторопные до ограды не добирались и погибали от пуль с вышек по периметру.

Давиду, как молодому и пока еще крепкому, первым делом поручили своло́чь ко рву по заснеженному полю свежие трупы от периметра лагеря. Он с этим управился в одиночку. На последующей погрузке тел в телеги многим приходилось работать в парах, настолько они успели ослабеть физически на лагерной бурде. После того как территория была очищена от трупов, работа Давида была сделана. Тогда он думал, что телеги с трупами отвозят куда подальше к местам массовых захоронений. Кто-то рассказывал страшилки, что трупы просто сваливают в прилегающие реки и сплавляют вниз по течению. Лишь потом он узнал, что на самом деле их сжигают в открытых ямах, избавляясь тем самым от лишних улик^{346}346
  Давид Вишня в интервью Йозефу Тольцу, USHMM.


[Закрыть]. Кремацией под открытым небом занималась другая команда, и делалось это действительно по берегам Солы и Вислы, куда сбрасывался испепеленный человеческий прах. Говорят, что ниже по течению воды этих рек в ту пору сделались пепельно-серыми.

В то время как трупы, на уборке которых с территории лагеря был занят Давид, не только не скрывали, но грузили на телеги и вывозили невесть куда чуть ли не демонстративно, дабы другим заключенным было неповадно пускаться в бега, умерщвление узников сотнями одновременно в газовых камерах в СС предпочитали не афишировать. Для соблюдения относительной секретности утилизацией трупов отравленных «Циклоном Б» занималась так называемая зондеркоманда, то есть «особая бригада», составленная из заключенных, прошедших специальный отбор^{347}347
  Yad Vashem, https://www. yadvashem. org/odot_pdf/microsoft%20word%20-%206031. pdf.


[Закрыть]. Это была последняя бригада на конвейере массового уничтожения заключенных, которое велось нацистами воистину в промышленных масштабах, – и последние свидетели преступления против человечности столь чудовищного, что даже нацисты предпочитали его утаивать от мира.

К прибытию в Аушвиц Давида технологический процесс был отработан до совершенства: офицеры СС лично приглашали и препровождали жертв «в душевые на санобработку», как они лгали им, дабы не сеять панику^{348}348
  Piper and Swiebocka (eds.), 167.


[Закрыть]. И уловка срабатывала. Подавляющее большинство заключенных на нее велось просто потому, что им хотелось верить в лучшее. И, проходя через сосновый лес, тянущийся по периметру Биркенау, они видели впереди в прогалинах между деревьями кирпичный фермерский домик – белый либо красный. Оба стояли совсем неподалеку от лагерных бараков, но никто из узников их раньше не видел за густым сосняком. Внутри домиков и впрямь оказывались душевые с трубами и распылителями по стенам. Камуфляж – великое дело! И эсэсовцы в нем толк знали.

Заключенным выдавали полотенца. Одежду они оставляли в шкафчиках в раздевалке при входе^{349}349
  Генрик Мандельбаум (Henryk Mandelbaum), показания от 25.09.1946, Chronicles of Terror, Witold Pilecki Institute of Solidarity and Valor (https://www. zapisyterroru. pl/dlibra/publication/4024/edition/4001/content).


[Закрыть]. Иногда туда запускали еще и собак в усугубление пытки. Те рвались с поводков, рычали и так и норовили укусить. Под таким давлением узники сами в панике спешили поскорее забиться в законопаченную душевую. Убедившись, что все внутри, надсмотрщики оттаскивали собак и запирали наглухо двустворчатые двери, вколотив снаружи доски между ручками-скобами^{350}350
  Gradowski, 125.


[Закрыть].

Йозеф Менгеле, печально известный врач-экспериментатор над узниками, лично прибывал на санитарной машине с банками «Циклона Б» и командовал ассистенту: «Scheinmetz, mach da fertig»[35]35
  «Шайнмец, за дело» (нем.).


[Закрыть], – и Шайнмец, надев противогаз, вскрывал при помощи ножа с молотком банки с гранулами, выделявшие при контакте с кислородом ядовитый газ, высыпал их содержимое через специальное окошко внутрь «душевой» – и плотно это окошко за собой затворял^{351}351
  Шлама Драгон (Szlama Dragon), показания от 10–11.05.45, Chronicles of Terror, Witold Pilecki Institute of Solidarity and Valor (https://zapisyterroru. pl/dlibra/publication/3782/edition/3763/content).


[Закрыть].

После того как заключенные из очередной партии погибали от удушья, газовую камеру проветривали и запускали туда зондеркоманду – выносить трупы. Бывало и такое, что некоторые из жертв не доживали до отравления газом, а оказывались затоптанными в толчее, которую эсэсовцы создавали в этих камерах смерти, забивая их узниками под завязку^{352}352
  Якуб Вольман (Jakub Wolman), показания от 13–14.04.1945, Chronicles of Terror, Witold Pilecki Institute of Solidarity and Valor (https://www. zapisyterroru. pl/dlibra/publication/3757/edition/3738/content).


[Закрыть].

Sonderkommando – особая бригада заключенных – содержалась отдельно от всех в подвале блока № 11, он же «блок смертников», куда отправляли пойманных при попытке к бегству^{353}353
  Piper and Swiebocka (eds.), 169.


[Закрыть]. После завершения постройки ославивших Аушвиц на весь мир крематориев эти «теневые избранники» будут переведены туда. Членам зондеркоманды полагались всяческие привилегии – от цивильной одежды вместо роб до двойных порций питания. Неудивительно, что лагерная администрация так пеклась о поддержании физических сил этого весьма специфического контингента, ведь именно им была поручена самая тяжкая и весьма щекотливая работа, а именно – очистка газовых камер^{354}354
  Gradowski, 9.


[Закрыть].

Первым делом зондеркоманда в противогазах выволакивала трупы во двор. Затем под присмотром СС дантисты, а иногда и сами члены зондеркоманды, склонившись над синюшными лицами, вырывали из набухших десен золотые зубы, не брезгуя даже коронками. Все добытое золото шло затем на переплавку и пополнение казны СС. Но им задумываться об этом было некогда – их дело было отволочь трупы к яме, где их сожгут, попутно сдирая с них все ценное. Через какое-то время они же собирали из этих ям обугленный прах с осколками костей – черепных, берцовых, реберных – и все это просто грузили в фуры, а затем сплавляли вниз по Соле и Висле. Заключительным звеном в технологической цепи их работы была тщательная влажная уборка газовой камеры: полы и стены отдраивались до блеска. Долго бедолаги из зондеркоманды на своей адской работенке не мучились, ибо слишком много знали, в свете чего эсэсовская администрация постановила ежеквартально проводить ротацию личного состава этой спецбригады чистильщиков. Технологически ротация заключалась в «отправке в расход» старого состава зондеркоманды ее новым составом^{355}355
  Шлама Драгон (Szlama Dragon), показания от 10–11.05.1945, Chronicles of Terror, Witold Pilecki Institute of Solidarity and Valor (https://zapisyterroru. pl/dlibra/publication/3782/edition/3763/content).


[Закрыть].

По понятиям исковерканного мира Биркенау, Давиду «повезло» оказаться в команде уборщиков трупов с территории. Работу свою он быстро поставил на автомат. Нельзя было задумываться над смыслом того, чем он занимался, дабы не свихнуться. Нужно функционировать исправно ради выживания – час за часом, день за днем. И Давид держался, повторяя про себя, как мантру, адрес: 750 Grand Concourse, Bronx, New York, 723 Gates Avenue, Brooklyn, New York^{356}356
  Давид Вишня в интервью Брэду Зарлину, USHMM (аудиозапись 4, 40:52).


[Закрыть].