Текст книги "Разоблачение"

– Но ведь ты…

– Он был идеально чистым. Если ты тронешь его еще раз, я буду вынужден требовать от Совета твоей замены.

Хотя Фиона недовольно поджала губы, она знала, что зашла слишком далеко, поэтому не стала перечислять еще добрую сотню моих грехов, которую насчитала за вчерашний день.

– Нам пора готовиться, – заключил я. – Мне понадобится полтора часа, как обычно. – Чувства подсказывали мне, что и сотни часов будет недостаточно, чтобы вернуть необходимое спокойствие и ясность мысли. Я оставил ее там, где она стояла, прижимавшую к себе белое платье и сверлящую меня взглядом.

Как и всегда, я час позанимался кьянаром, эта гимнастика помогала сконцентрировать мысли и привести тело в надлежащее состояние. В эту ночь первый раз за всю мою жизнь Смотрителя подумалось, что битва за Воротами может стать для меня облегчением.

К тому времени как Фиона, облаченная в безупречно белое широкое платье, требующееся по ритуалу, зашла за мной, я умылся, выпил почти всю воду из кувшина, надел синий плащ Смотрителя, подготовил оружие и прочел заклинание Иорета, чтобы оказаться между нашим обычным миром и тем, который создаст для меня Айф. Это заклинание, как правило, успокаивало, и, несмотря на свое состояние, я почувствовал себя способным сосредоточиться на предстоящей работе. Фиона подвела меня к храмовому огню, и, когда я кивнул, давая понять, что готов, она взяла меня за руки и создала одно из своих потрясающих заклятий.

Для любого, кто наблюдал бы эту сцену, все выглядело бы так, словно я исчез из храма, но я видел храм у себя за спиной: бледные контуры на фоне ярких звезд эззарианской ночи. А передо мной расстилался другой мир… скалы, земля, вода, воздух… и ожидающий рей-киррах, демон, который может появиться в любой из миллиона форм.

Когда я шагнул в серый призрачный прямоугольник, бывший Воротами Фионы, я не услышал слов ободрения и любви. Я моментально оказался внутри, за спиной тут же возникло антропоморфное существо размером с дом, у него было четыре руки и острые клыки. У меня не осталось времени подумать об Исанне, Фионе и вообще о чем бы то ни было. Я не успел рассмотреть ландшафт, не успел увидеть, где лучше сражаться с покрытым толстой кожей созданием, не успел ничего; я мог только уворачиваться от клыков и ускользать от готовых схватить меня рук. Моего дыхания хватило, чтобы выговорить половину полагающихся слов:

– Я Смотритель, направленный… Айфом… гонителем… демонов… изгнать тебя… из этого сосуда. Изыди! Не твой…

Он не удостоил меня ответом, а лишь еще яростней стал тянуться к моей голове.

«Выверни ему верхнюю левую руку, она уже повреждена. Если растянуть связки, он не сможет ей пользоваться. Преврати кинжал в короткий меч… но достаточно длинный, чтобы держаться на расстоянии от его клыков, пока твои ноги… Нет, не смей думать. Просто делай».

И я сражался. Неизвестно, сколько часов. Как только я переходил в наступление, он удирал, и мне приходилось выслеживать его в темной пустыне, пока он снова не появлялся. Здесь было ужасно холодно. Я терпеть не мог жаркие места, но в холодных было опаснее. Напряженные мышцы было легко растянуть, тело теряло чувствительность настолько, что удар или укус замечался слишком поздно. Чувства обманывали тебя. Я был уже весь в зеленой крови, въедавшейся в мою кожу и обжигающей, как ледяное пламя, рана на плече кровоточила. Потом меня начали подводить глаза.

Я выдернул кинжал из зияющего отверстия, выплеснувшего фонтанчик яда, и заметил блеск металла. На моих запястьях появились стальные обручи. Я оторвал руки от чудовища, но кандалы не исчезли…

«…Оковы раба… мои руки сейчас не мои. Это хрупкие ручки с нежной кожей… девичьи руки… и чудовище уже не несчастное проявление демона, а мужчина с тяжелой челюстью, его глаза похотливо пожирают меня, представляя все удовольствия, которые он получит. Он облизнул губы… и его язык потянулся к моему лицу…»

Я отпрянул от ярости и отвращения, стараясь отвлечься от видений, навязанных мне злобной душой. Но девичьи фигурки появлялись передо мной одна за другой, со всеми их страхами, болью, унижением и стыдом. Я переживал чувства всех этих девочек, сражаясь с монстром вслепую: видения заслоняли от меня клыки и конечности. Я сражался другими чувствами, мои руки и ноги двигались сами, помня очертания чудовища, я не позволял глазам обмануть меня. К тому моменту, когда я наконец всадил кинжал в самое сердце чудища, я был так потрясен страданиями этих детей, что совершил недопустимую ошибку.

Когда умирает физическое воплощение демона, рей-киррах освобождается. Смотритель должен застать демона в тот миг, когда он выходит из погибшего тела, заставить его замереть с помощью зеркала Латена, а потом предложить выбор: уйти или умереть. Но в тот день я не оставил ему выбора. Я убил, убил не по холодному размышлению, а убил злобно, убил так яростно, так неистово, что убил вместе с ним и его жертву.

Земля и небо вдруг слились в едином вихре. Клубок тьмы изредка загорался цветными огнями, я не понимал, где низ, где верх, где право и где лево. Я боролся лишь за собственное тело, не позволяя ему распасться на куски в этом хаосе. Потом увидел серые переливающиеся Ворота и рванулся к ним…

– Ты знаешь, что ты сделал? – Первое, что я услышал, вернувшись в мир, были обвинения Фионы. Айф не может видеть созданного ею ландшафта, он только чувствует его форму и ход битвы. Но смерть жертвы – вещь очевидная.

– Я ударил слишком сильно, – пояснил я, не оправдываясь. Смотритель не оправдывается за исход битвы даже перед таким же Смотрителем. Никто, кроме Смотрителя, не в состоянии понять, насколько сложна бывает битва. – Он не захотел бы уйти. – Я был уверен. Я был в той душе, я знал. Но я не хотел убивать его.

Я медленно поднялся на ноги, начиная осознавать, что у меня есть тело и чувства, а еще синяки и порезы. Я удостоверился, что покрывающая меня кровь была не моей. На каменном возвышении стояли глиняная чашка и кувшин, я наполнил чашку и выпил, потом снова наполнил ее и снова выпил и делал так, пока холодная свежая вода не иссякла. Я чувствовал себя так, будто по мне прошлось стадо обезумевших часту. Каждая косточка ныла, кожа натянулась и зудела под коркой засохшего яда.

– Что произошло? Объясни мне!

– Я не обязан объяснять. – Каждый вдох резал мои легкие острым железом.

Я очистил и убрал оружие, вымыл руки и лицо и принес из комнаты свою одежду.

– Ты же не уходишь? Ведь ты не исполнил песен, не вытер пол, не…

– Сделай это сама, если хочешь, я должен поспать.

– Это неслыханно! В законе говорится…

– Боги ночи! Фиона, я полночи сражался с чудовищем. Я едва держусь на ногах. Демон погиб. Жертва мертва. Вытирание пола и пение ничего не изменят.

Я вышел в лес, не оглядываясь. Моя злость заглушила воспоминания о битве и прогнала сонливость. Я не знал, когда снова смогу уснуть. И как смогу уснуть? Я не настолько глуп, чтобы считать, будто смогу сражаться, как и раньше, ни разу не совершив ошибки. Мы всегда рисковали, и мой старый учитель Галадон был уверен, что я знаю о ждущих меня неизбежных поражениях. Иногда жертвы погибали. Иногда сходили с ума. Иногда мы проигрывали сражение и предоставляли одержимых их судьбе. Я сделал все что мог и мог не винить себя.

Другое тревожило. Я потерял контроль над собой. Потому, что устал. Потому что был раздражен. Потому что жертва насиловала и продавала детей. А хуже всего было то, что демон знал, как использовать все это против меня.

Проклятый идиот! Что с тобой случилось? Совет держит лук наготове, а ты дал им стрелу.

Я остановился на вершине холма – еще одна проблема требовала разрешения. Куда пойти ночевать? Катрин примет меня, но теперь, когда я начал остывать, мне вспомнились ее утешительные слова, подслушанные Фионой. Еще несколько месяцев, и она завершит подготовку двух новых Смотрителей. Пока они не готовы, она должна оставаться моим наставником, а не просто другом, иначе на нее тоже падет подозрение. Именно поэтому Катрин просила меня проявлять осмотрительность. Быть осторожным. Слишком поздно, но я должен наконец оставить ее в покое. Нельзя взваливать не нее свои проблемы, пока она не будет уверена в нашей дальнейшей судьбе.

У меня были еще друзья… друзья, которые уже знают о ребенке и Исанне. Некоторые из них согласятся, что убийство захваченного демоном ребенка прежде всего убийство, и это убийство не решает проблемы. Другие притворятся, что ребенка не было. Но все они будут сочувствовать Исанне и мне. Никто из них не сможет ничего сделать. Я не вынесу ни жалости, ни притворства, поэтому единственное место, куда я могу пойти, – дом, точнее, то, что от него осталось.

Когда я пришел, лампа стояла на окне. Я подошел к открытой двери и швырнул лампу в поток, мерцающий под луной. Стекло разбилось о камни, масло выплеснулось, потом потекло вниз. Я стянул с себя вонючую, испачканную кровью чудовища одежду, нашел в сундуке одеяло и уселся в кресло перед холодным очагом.

ГЛАВА 3

Один год из всех лет, проведенных в рабстве, я служил некоему гнусному торговцу слоновой костью по имени Фурет. Отвратительно жестокий, сузейниец Фурет получал удовольствие от страданий других: он осквернял юных и невинных, заставляя их испытывать величайшие унижения, он доводил своих партнеров до разорения, так что они кончали жизнь самоубийством. Он продавал в рабство детей своих соперников и спал с их женами, он заменял одну юную любовницу другой, сообщая всем ее друзьям и родственникам, что он сделал с ней. Рабам, которых он ценил гораздо меньше любовниц и конкурентов, приходилось хуже всех.

Мне повезло, что я покинул дом Фурета с целыми руками и ногами. Кто-то может сказать, что я сам позаботился о своей удаче. Да, действительно, в один прекрасный день я расшатал прутья балконной решетки, у которой он обычно стоял, наблюдая, как его рабов забивают до смерти. Пришлось убедиться, что он выпил достаточно маразила за утренним чаем и ему придется облокотиться на перила. Поскольку его падение на решетку с заостренными прутьями прервало мое наказание, я решил, что не так уж плохо все устроил. Я не гордился тем, что убил его, но и не чувствовал за собой вины. То же самое было и теперь. Я не чувствовал вины за убийство одержимого работорговца.

Была еще одна причина, по которой я вспомнил о Фурете, проснувшись утром в кресле. Один раз я видел, как этот безумный сузейниец разрезал грудь живого человека и вырвал бьющееся сердце. Я видел лицо жертвы за миг до того, как она залилась кровью. Сейчас казалось, что мое лицо будет выглядеть так же, когда я посмотрю в глаза своей жене и назову ее убийцей. Как человек может жить без сердца?

И я решил не смотреть на нее. Утро было теплым, не было нужды разводить огонь. У нас служил тихий юноша Пим, который вел хозяйство и готовил, но в это утро его нигде не было видно, хотя я обнаружил стопку чистой одежды: рубашку, штаны, башмаки – и блюдо с хлебом, холодной курятиной и засахаренными вишнями, стоящее рядом с синим чайником. Я был голоден – ничего странного, ведь прошло уже много времени с момента последней трапезы, но не мог есть, пока не поговорю с Исанной. Я оделся в чистое и остался сидеть, где сидел, спиной к комнате, и, когда она наконец появилась, я не шелохнулся.

Порыв свежего утреннего ветра из раскрывшейся двери ясно дал мне понять, что это она. Я ни с чем не мог спутать сладостный запах ее кожи и похожий на запах летнего ливня аромат ее волос. Ее туфли были испачканы сырой землей. Я услышал, как они с мягким стуком упали на коврик, потом она сделала несколько шагов в мою сторону, но не дошла даже до середины комнаты.

– Верь мне, Сейонн.

То, о чем она просила меня, было слишком абсурдным.

– Как ты верила мне? – Я не сводил глаз с остывших углей в очаге. – Это ты позаботилась о третьей битве, чтобы я не возвращался, пока все не будет приведено в порядок?

– Два года назад я предупредила тебя, что ты женишься прежде всего на королеве Эззарии, а не просто на женщине, которая безумно любит тебя. Я сказала тебе, что настанет время, когда мне придется выбирать.

– И ты выбрала. – Я закрыл глаза, чтобы не замечать пустоты на том месте, где когда-то было мое сердце. – Если бы речь шла только обо мне, я не стал бы тебя винить. Но ты убила нашего сына, не дав мне даже попытаться спасти его. И теперь я не знаю, как смогу простить тебя.

Она долго стояла на одном месте, ничего не отвечая. Лишь маг сумел бы почувствовать ее присутствие в этой гробовой тишине. Только влюбленный услышал бы, как захлопнулись двери страстного сердца, счастья узнать которое удостаивались немногие. Потом дубовые половицы скрипнули, она ушла.

Я принялся за еду, уговаривая желудок не протестовать. Я не имел права на слабость. Ловцы искали демонов, это значит, что мне придется биться еще до наступления ночи. Я ел до тех пор, пока не смог без отвращения взглянуть на следующий кусок. Потом я вышел из дому. Фиона ждала на мосту. Я прошел мимо, словно ее не существовало.

Был почти полдень. Обычно я тратил час за занятия кьянаром, потом еще час бегал, а потом шел в дом, где Катрин занималась с учениками, оттачивать собственное, все еще восстанавливающееся мастерство. Катрин была исключительно хорошим наставником. Она росла, наблюдая занятия своего деда, и у нее было достаточно магических способностей и разума, чтобы применять то, чему она научилась от него. Хотя это было необычно – женщине преподавать Смотрителям, которыми всегда были мужчины, – она справлялась и достигла столь высокого положения, что ее избрали в Совет Наставников, пять мужчин и женщин которого наблюдали за подготовкой учеников, занимались подбором пар и допуском к войне тех, кто уже был готов.

Эззарийцы сильно отличались по своему укладу жизни от других народов Империи. Мы не торговали друг с другом, не соперничали ни в чем, это было обусловлено единой общей целью. Среди нас не было каст и рангов, за исключением тех, что проистекали из наших природных способностей. Все дети проходили испытание в пятилетнем возрасте. Те, в ком было особенно много мелидды, волшебной силы, начинали обучаться специально, чтобы занять место в бесконечной войне согласно своим дарованиям. Их освобождали от всех обязанностей, чтобы посвятить все время подготовке разума и тела, пройти суровое испытание и принять свое предназначение. В их жизни было много места для славы и чести, а еще там были опасности, смерть и ночные кошмары. Мы называли их валиддары, рожденные сильными. Одна из таких валиддаров, всегда женщина с необычайно развитыми способностями, избиралась королевой. Когда она достигала средних лет, с помощью самых близких друзей и советников выбирала себе кафидду, девушку, которую готовили принять ее обязанности.

Тех детей, чьи способности были скромнее, – эйлиддаров, рожденных способными, – готовили для другого: они охраняли границы, строили дома и храмы, сохраняли чистоту воды, оберегали поля от вредителей и дома от древоточцев, обучали детей и занимались ремеслами. Работу с чем-либо значительным, будь то кувшин, пряжка или разум ребенка, не доверяли тем, кто был вовсе лишен мелидцы: недостаток силы мог сказаться на результате и ввергнуть нас всех в беду.

Тениддары, рожденные служить, те, у кого не было никаких способностей к волшебному, выполняли то, что им назначалось: охотились, выращивали овощи, разводили птицу. Но все мы были обязаны ограждать неизвестный нам большой мир от вторжения демонов. Даже тот, кто возил на поля удобрения, знал, что его труд тоже ценен и необходим.

Но это не значило, что в нашем мире не существовало зависти и соперничества. Результаты испытания детей, те, что определяли их способности, а значит, и их судьбу, значили многое для всех семей и часто служили предметом горячих споров. Многие тениддары, такие как мой отец, имели способности и склонности к другим занятиям, но отсутствие мелидды заставляло их заниматься только тем, что было назначено. Не все были способны, как мой отец, находить удовольствие и красоту в закрепленном за ними занятии, обычно это была работа на полях. На самом деле мой отец хотел быть учителем, и мне до сих пор жаль тех детей, кто не смог приобщиться к его мудрости и доброте. Однако по-настоящему печалиться по этому поводу я начал только с момента моего возвращения. А Фиона старательно записала мое мнение по этому поводу в свою тетрадь.

Катрин была прекрасным педагогом, и она великолепно справлялась и без моей помощи, но, когда ее ученики шагнут за Ворота, никакое знание не будет лишним. Общение с опытным товарищем в добавление к видениям, создаваемым Катрин, было очень полезно для будущих Смотрителей.

Но я совершенно не годился для обучения молодых людей ритуалам. Все годы в Дерзи я скучал по порядку, разумности и красоте эззарианской жизни. А когда снова погрузился в нее, сразу стал замечать слабые места, где ритуалы подменяли здравый смысл, а традиции прославляли самих себя. Я имел наглость предложить, чтобы наших молодых людей вывозили в мир для расширения их кругозора. Меня тут же с презрением изругали за эту идею, словно я предложил им научиться мыться, валяясь в грязи. Несмотря на то что смысл жизни эззарийцев состоял в спасении других людей, они практически не общались с этими другими, жившими за пределами наших лесистых холмов. Другие люди несли с собой порочность.

– Сейонн! – Катрин удивилась, увидев меня входящим под белокаменные своды. – Что ты здесь делаешь?

Яркое солнце лилось сквозь высокие открытые окна, оставляя узкие светлые полоски на пыльном полу, где девять учеников, возраста от восьми до двадцати лет, упражнялись в различных искусствах. Некоторые бились на мечах или выполняли акробатические упражнения, другие неподвижно сидели, закрыв глаза и скрестив ноги. Все они были слишком юны.

– То, что я здесь делаю, так мне кажется. А где я, по-твоему, должен быть?

– Я просто подумала…

– Этим утром никто не звал нас, и Фиона заявила, что использование мелидды для починки подгнившей опоры моста рядом с нашим домом есть непозволительная роскошь. Поэтому, чтобы не рисковать и не впадать в подобную испорченность, я пришел сюда. Возможно, восьмичасовая тренировка и десяток лучших учеников оградят меня от нечистоты. – Я улыбнулся, но она не поддержала меня.

– Нам необходимо поговорить, друг мой, после того как мы отпустим мальчиков. – Она вежливо кивнула Фионе, которая пришла сюда вслед за мной и уселась теперь на полу, чтобы наблюдать и слушать.

Двое крепких юношей совершали странные движения в одном из углов комнаты, задернутом серебристой пеленой света. Заключенные внутри небольшого пространства, они двигались в волоске друг от друга, совершая энергичные движения и, судя по всему, не подозревая о существовании товарища. Тегир и Дрик, два лучших ученика Катрин, были глубоко погружены в созданный ею мир. Они были твердо убеждены, что сражаются с демонами, выслеживают хищников, то появляющихся, то исчезающих на фоне безумного пейзажа. Судя по всему, они сражались уже не один час. Утро было нежарким и сырым, а их тела и лица заливал пот, хотя в их воображении это наверняка был не пот, а кровь из страшных ран, нанесенных противником. Пока мы стояли наблюдая, один из юношей, Дрик, выронил меч, схватился руками за живот и упал на колени, содрогаясь в агонии.

Трое мальчиков перестали упражняться с мечом. Катрин тут же велела им продолжать, обещая, что иначе они никогда не продвинутся так далеко, как Дрик. Потом она похлопала меня по спине:

– Идем вытаскивать его. Надо его убедить, что все не так плохо, как ему кажется. Его иллюзия была гораздо сложнее, чем у Тегира. Того, кстати, тоже пора спустить на землю.

Тегир, светловолосый высокий юноша, сжимал в руке овальное зеркало, подобие зеркала Латена. Похоже, он сломил своего невидимого врага, поскольку держал зеркало, словно показывая демону его отражение, а его нож был готов прикончить противника в случае неповиновения. Пока я возвращал к реальности Дрика, давая ему возможность осознать, что он не залил чужие земли потоками своей крови, Катрин остановилась у завесы из света и протянула к ней руку, отчего серебряное полотно сложилось, оставляя в воздухе светящийся след.

– Бринидда! – закричал Тегир, потом подался назад, завалился набок и выронил зеркало.

Он начал беспорядочно махать руками, отбиваясь от врага, который, как оказалось, не был повержен до конца. Необходимо убедиться, что физическое воплощение демона мертво, прежде чем приступать к самому рей-кирраху. Это всегда сложно усвоить. А Катрин не собиралась потакать мальчишке. Он назвал имя своего Айфа, ошибка настолько серьезная, что она, возможно, заставит его продлить обучение на несколько месяцев. Имена ведут к душе. Демоны используют все возможные уловки, чтобы узнать имена Айфов и Смотрителей.

Дрик молча поклонился мне. Для него было немыслимо разговаривать во время учения. Он все еще вздрагивал всем телом – возможно, от облегчения, что его испытание оказалось всего лишь иллюзией, возможно, от страха, что его признают плохим бойцом и он никогда не сможет извлечь пользы из своих тяжелых уроков. Следующие два часа я заставил его повторить для меня все его движения во время боя, чтобы мы вместе могли увидеть его ошибки. Потом мы упражнялись, пока все необходимые поправки не запечатлелись в его мозгу и мышцах на всю оставшуюся жизнь.

Во время занятий я случайно заметил, что Катрин и Фиона разговаривают с высокой представительной седовласой женщиной. Талар… Каждый раз, когда я видел преподавательницу Фионы, главную в Совете Наставников, меня охватывали дурные предчувствия и беспокойство. Это она установила за мной унизительную слежку, уверенная, что меня уличат в испорченности, ведь я смею не соглашаться с ней. Слежка длилась уже год, и впереди оставалось еще шесть месяцев.

Исанна могла бы в любой момент прекратить это. Моя жена была королевой, избранной править землями и народом, как Вердон правит всеми лесами на земле. Но она решила, что так будет лучше.

– Пусть они увидят. Пусть успокоятся. Если я велю прекратить наблюдение, Талар заявит, что мы что-то скрываем, и ты так и не освободишься от подозрений.

В этот день появление седовласого Айфа раздражало меня больше обычного. Талар стояла, опираясь на прогулочную трость из ясеня, ту самую, что я видел у себя дома, когда моего сына обрекли на смерть. Разумеется, самоназначенный ангел-хранитель эззарийцев обязан был присутствовать и убедиться, что все сделано как следует.

Я работал с Дриком и другими старшими учениками почти до вечера, пока они совсем не выдохлись. Потом, заставив их начать сначала, я сразился с каждым из них и стал чувствовать себя так же, как и они. Наверное, ребята поймут, что нельзя останавливаться. Нельзя, если хочешь остаться в живых.

В последние месяцы битв стало больше, они становились все труднее и яростнее. Мы ожидали этого. Попытки Повелителя Демонов захватить мир через Александра меняли наше представление о рей-киррахах. Раньше они стремились к захвату конкретного человека. Сейчас уже гораздо лучше знали привычки людей и их слабости и ставили себе иные цели. Я пытался убедить Исанну, что нам необходимо больше знать о происходящих в мире делах, иначе мы снова пропустим момент, когда они попытаются подчинить человечество. Хотя у меня не было доказательств существования нового заговора, я видел по своим сражениям, что что-то изменилось. Демоны стали хитрее, злее, подлее и преподносили все новые сюрпризы, как тот, вчерашний, который ждал меня сразу за Воротами. Ждал. Он знал обо мне.

– Еще раз, – произнес я, когда Тегир опустился на грязный пол, отказываясь выполнять начатую нами новую серию движений. – Ты говоришь, что можешь преодолеть худшие из воплощений демонов. Но не думай, что они покажут тебе все, на что они способны, пока ты свеж и бодр. – Когда они начали выполнять упражнение, я создал для них чудовище, с которым сражался вчера, показав им тот ужас, что сопровождал меня в битве. Я заставил их смотреть и показал, как можно превратить злость в силу и выносливость. Это был тот урок, который мне самому было необходимо повторить.

– Что это за мерзость? – спросила Фиона, разглядывая чудовище, тающее в лучах солнца. Потом она посмотрела мне в лицо. – Это вчерашний?

– Это то, чего здесь нет, – ответил я. Дрик, потрясенный увиденным, попросил разрешения задать вопрос:

– Госпожа Талар говорит, что, если слишком много думать о жертве, это может ослабить Смотрителя. Это поэтому вы вчера не выиграли сражения?

Обычно я проводил с юношами каждый день не меньше часа. Они были скромны и застенчивы и благоговели передо мной. Я всегда с удовольствием делился с ними тем, что могло сделать их сильнее в будущем. Но в этот раз я не смог вынести пристальных взглядов темных глаз и обращенных ко мне лиц, одухотворенных мелиддой…

Я сказал Катрин, что подожду ее на улице, пока она раздает своим подопечным ужин. Когда она вышла, я сидел под деревом на сырой земле, глядя, как рыба играет в пруду. Деревья стояли совсем близко к воде, юные нежные листочки светились в солнечных лучах. Фиона вышла и уселась на ступеньках дома, достаточно далеко, если принимать в расчет нормальный человеческий слух. Но я точно знал, что она способна уловить шорох насекомого на расстоянии трех лиг.

– Как успехи Дрика? – Катрин стояла рядом со мной, скрестив руки на груди.

– Дай ему завтра такое же задание и увидишь, – ответил я, вертя в пальцах головку клевера. – Он быстро схватывает. К тому же ты его подгоняешь.

– У нас мало времени. Я поднял голову:

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду то, что ты устал. Ты не можешь сражаться каждый день. В эти последние годы ты провел больше времени за Воротами, чем в настоящем мире. Ты не можешь нести на себе всю тяжесть войны.

– Я могу делать то, что необходимо. Дай им время нормально подготовиться.

Я хотел, чтобы она села рядом со мной, позволила мне положить голову ей на плечо и зарыдать. Но она продолжала стоять, пристально глядя на меня сверху.

– Тебе необходимо сделать передышку, Сейонн. Несколько недель. Месяц. Ты погибнешь, если не отдохнешь. Или случится что-нибудь похуже.

– Значит, ты слышала о том, что произошло вчера.

– Разумеется, слышала. Я твой наставник. Ты сам должен был рассказать мне.

Я мог бы оправдаться тем, что была глубокая ночь или что я должен был поговорить со своей женой, убийцей, но я честно признался, что даже не вспомнил о необходимости срочно сообщать своему наставнику о совершенной мной серьезной ошибке. Среди массы правил, касающихся сражений, было одно, с которым я соглашался целиком и полностью. Несмотря на большой соблазн оставить все происшедшее внутри себя, лучше было с кем-нибудь поделиться, рассказать все шаг за шагом, проанализировать без эмоций и чувства вины, глядя вперед, несмотря на то что событие уже произошло. Это очищало. Делало тебя честнее. Заставляло понять.

– Это был чертовски тяжелый и несчастливый день, Катрин.

– Приходи ко мне завтра утром, мы все обсудим.

Я склонил перед ней голову, как это обычно делал ученик перед учителем. Смотритель всегда остается учеником, пока не погибнет или не перестанет сражаться.

– А теперь иди домой. – Она быстро коснулась моей головы и отправилась отрывать своих мальчишек от тарелок и чашек и возвращать их к работе, на этот раз с книгами и перьями. Наставники всей Эззарии делали это изо дня в день, чтобы их подопечные были готовы сражаться. Ловцы уже и так не сообщали о половине случаев, когда требовалась наша помощь.

Я так и не попал домой этой ночью. Гонец перехватил меня на мосту:

– Мастер Смотритель! Вас требуют…

Я махнул рукой Фионе, чтобы не заставлять и без того задыхающегося от быстрого бега вестника повторять новость и ей. Моя ищейка редко отставала от меня больше чем на десять шагов.

За следующие десять дней мы с Фионой провели двенадцать битв. В коротких промежутках между ними мы не выходили из храма. У Фионы не было возможности читать мне нотации о промахах, допущенных мной при подготовке, – сразу после битвы мы оба падали на одеяла. Нам принесли мягкие перины, хотя для таких усталых людей, какими мы были, хватило бы и твердого камня. Катрин приносила нам пищу и вино. Она, кажется, догадывалась, что, если нам придется выбирать между сном или походом за едой, мы предпочтем сон. Дважды она приходила убедиться, что мы еще не находимся на грани истощения.

– Вы знаете, что можете отказаться от битвы, – сказала она как-то вечером, когда мы вместе сидели на ступенях храма, глядя на стаю резвящихся среди деревьев воробьев. – Никто не осудит вас.

– Последним был дерзийский барон, спаливший три деревни и собственный дом с запертыми в нем женой и детьми. А еще был капитан корабля, который покинул тонущее судно, оставив на нем прикованных к веслам рабов. Кому из них мы могли бы отказать?

– А Фиона? Она ведь еще так молода! – Вышеупомянутая юная особа покосилась на нас со своего места возле огня. Это была ее расплата за вечное подслушивание.

– С ней все в порядке, – ответил я, глядя на зажаренную птичью ножку в моей руке. Я пытался решить, стоит ли она того, чтобы тратить оставшиеся силы и подносить ее ко рту. – Но лучше тебе спросить ее лично. Она не допускает, что слабости могут быть у меня.

– А ты – что они могут быть у нее? – Я посмотрел на Катрин и хмыкнул:

– Не в этой жизни.

Она никак не ответила на мою попытку пошутить, вместо этого повторила то, что уже недавно говорила: – Ты должен немного передохнуть, Сейонн.

– Я буду осторожен, – возразил я. – Но я не утверждаю, что стану работать над этим. Чем меньше времени на размышления, тем быстрее я забуду.

Воробьи серым облачком взмыли с дерева, сделали круг и приземлились на те же самые ветки, которые только что покинули.

В девяти из этих двенадцати случаев демоны предпочли оставить сосуд и вернуться живыми в свое промерзшее насквозь царство. В двух случаях я вынужден был убивать. Одну битву я проиграл, вторую за один день. Не стоило и пытаться, но это был как раз тот случай, когда безумие жертвы превзошло все мыслимые масштабы, – и я не мог отказаться. Фиона согласилась со мной, и я сказал себе, что она уже достаточно взрослая, чтобы здраво оценивать свои возможности. Но я был все-таки главным и знал, что она не откажется творить заклинание, если я решу драться. А мне не следовало позволять ей работать.

Я шагнул из Ворот в абсолютную тьму и холод – признак истощенного Айфа, что всегда очень опасно. Свет, Айф! Но тьма не рассеялась, а я не мог жертвовать сосредоточенностью, необходимой для моих остальных чувств. Я должен был двигаться. Найти достаточно света для того, что я должен был сделать. Бежать. Лететь…