Текст книги "Авантюристка"

Бедная женщина с легким недоумением посмотрела на меня. Ирен поспешно объяснила мое предназначение:

– Мисс, то есть мадемуазель Хаксли, наша лучшая подруга и незаменимый помощник. Мы считаем, что парижская полиция недооценивает серьезность дела, связанного с исчезновением вашей племянницы. Полагаю, вы можете поведать нам некие обстоятельства той ночи, которые доселе никому не доверили.

Женщина опустилась в кресло; мы тотчас окружили ее, с наслаждением повернувшись спинами к теплому камину. Годфри осторожно положил миссис Монпансье на колени маленького спаниеля. На протяжении всего рассказа она рассеянно гладила мохнатые уши питомца.

– Удивительно, как вам удалось столь глубоко вникнуть в ситуацию – ведь вы едва знакомы с нашей семьей, – начала она.

– Очевидно одно, – промолвила Ирен. – За Луизой постоянно присматривал дядя. Едва ли хоть одна парижанка захочет, чтобы столь непривлекательный человек, как Пьер, следовал за ней по пятам. Меня не покидает ощущение, что ваш муж боялся, будто Луизу могут похитить пираты. Конечно же, все это лишь наши предположения. Девочка поведала нам о таинственных письмах, что приходили вашему мужу. И еще кое о чем, но мы пообещали хранить это в секрете…

– Значит, вам все известно? – Мадам Монпансье резко подалась вперед, охваченная ужасом, и тут же в смятении откинулась на спинку кресла. – Вы рассказали об этом моему мужу?

– Нет. Кажется, ему все равно. Кроме того, он сам входит в число подозреваемых. В отличие от парижской полиции, мы не собираемся обвинять в убийстве первого, кто подвернется под руку.

– Но в чем его подозревают? – изумленно спросила я.

Конечно, у примадонны на все был готов ответ.

– В худшем случае – во враждебности, в лучшем – в безразличии по отношению к своим родным. Дом этот давно терпит нужду, Монпансье держит всю семью в ежовых рукавицах, а с тех пор, как начали приходить таинственные письма, он сделался еще более раздражительным. Или я ошибаюсь?

– Боюсь, муж мой всегда был довольно вспыльчив, – призналась тетя Онория. – Ничего удивительного, ведь он был старшим сыном в семье, которая распалась у него на глазах. Эдуард с большим неодобрением отнесся к женитьбе брата на модистке, хотя мне Марианна казалась доброй, милой девушкой. Презрение старшего брата вынудило Клода попытать счастья в Монте-Карло. Увы, там его ждал куда более серьезный удар.

– И смерть, – добавила Ирен. – Он ведь покончил жизнь самоубийством.

Мадам Монпансье не стала возражать примадонне и продолжила:

– Марианна умерла при вторых родах. Умер и младенец. Луизе в то время было всего лишь пять лет. Признаться, я удивилась решению Эдуарда удочерить девочку, но, увы, к тому времени стало совершенно очевидно, что я неспособна родить ему ребенка. – Онория опустила подбородок на светлую голову пса, и улыбка озарила ее усталое лицо: – Мне нравилось, что Луиза живет с нами. Она никогда не доставляла хлопот, одну лишь радость. Вот почему я заволновалась, когда Эдуард, едва девочка подросла, стал следить за каждым ее шагом. Нельзя же заставлять молодую девушку сидеть в старом пустом доме дни напролет, и тем более недопустимо посылать грубого слугу шпионить за ней!

– Сколько ей было лет?

– Всего двадцать, когда она… Ей исполнилось двадцать в минувшем апреле.

– Значит, стоило ей повзрослеть, как отношение вашего мужа резко изменилось.

– Раньше он был к ней равнодушен. А потом вдруг сделался злым, подозрительным, все время к ней придирался. Словно отец из какого-нибудь романа, живущий в страхе, что его дочь похитят. Хотя Эдуард всегда считал, что Луиза ему мешает. А меня отвлекает, как и Шушу.

– Вы хотите сказать, что он изменился ровно три года назад, лишь только начал получать письма?

Мадам Монпансье моргнула и задумалась над вопросом:

– Да, примерно тогда.

– Покажите мне одно из этих писем.

Все это время Годфри смотрел на Ирен с неким любопытством и даже восхищением, однако сейчас, услышав ее просьбу, недоуменно вскинул брови. Я же церемониться не стала и возмущенно закатила глаза.

– Но это невозможно, мадам Нортон! – воскликнула Онория, впервые за сегодняшний вечер проявив храбрость, пусть и от испуга. – Злосчастные конверты вызывали у Эдуарда безудержный гнев. Стоило ему прочесть подобное письмо, как оно тотчас исчезало, и никто не решался упомянуть о нем в присутствии моего супруга.

– Но ведь вы ему не чужая. Должны же вы знать, где он их прячет.

– Увы. Письма я видела краем глаза, и только. Они и без того из раза в раз приносят нашей семье одни лишь страдания.

– Прошу вас, постарайтесь припомнить! – Ирен опустилась на колени. Траурная вуаль, кружева которой порхали перед ее лицом, словно увядшие лепестки черной розы, каштановые с рыжинкой волосы и несчастный взгляд придавали ей сходство с Марией Стюарт, павшей ниц пред королевой Елизаветой, моля о пощаде. – Может, он их сжег? Не верю, что во всем доме не нашлось ни одной женщины, будь то супруга или служанка, устоявшей перед соблазном проверить камин, после того как господин Монпансье получил очередное зловещее послание. Это же очевидно.

Мадам Монпансье вновь моргнула, словно очнувшись, выпрямилась и рассеянно протянула мне собаку. Мне ничего не оставалось, кроме как взять на руки вертлявого любимца Луизы, который оказался довольно увесистым. Неуемный пес принялся ловить языком ленточки моей шляпки, мешая мне сосредоточиться на происходящем.

– Нет, – промолвила тетя Луизы. Обеспокоенный взгляд ее красивых темно-голубых глаз озарился пониманием: – Нет! Если бы он их сжег, на каминной решетке осталась бы расплавленная черно-красная печать размером с… отпечаток лапы Шушу. – Она поежилась от нахлынувших воспоминаний. – Печать была похожа на сгусток черной крови. Стоило Эдуарду получить письмо, и дом наш на две недели лишался покоя. И этот тяжелый, странный запах… Нет, Эдуард не сжигал писем. Мы бы заметили.

– Может, он их закопал или бросил в пруд? Люди часто так поступают, заметая следы.

– Ирен! – прошипела я, потрясенная тем, что подруга столь необдуманно упомянула место, послужившее могилой несчастной Луизе.

– Не переживай, Нелл. Вероятность обнаружить Луизу Монпансье в пруду столь же мала, что и повстречать ее на Флит-стрит – хотя нет, там она как раз вполне может оказаться. Потому что она жива.

Мадам Монпансье побледнела:

– Боже, мадам Нортон! Вы…

– Не так уж глупа? Большое спасибо, мадам, – скромно поблагодарила Ирен. – Видите ли, ваш муж был совершенно прав. Смерть Луизы никому не поможет. Кроме нее самой! Вы тоже признали, что жизнь в доме дяди была девочке невыносима. Должно быть, страдания ее еще более усугубились после того, как она сбежала от Пьера, исчезла на несколько часов и вернулась домой в сопровождении двух незнакомых вам людей.

– Но в пруду нашли браслет… – начал было Годфри.

– …который она намеренно туда подбросила, дабы запутать следствие. Вот почему мадам Монпансье держит его у себя. Я сама видела это украшение на запястье Луизы. Будь это обычный браслет – скажем, бусины из коралла или слоновой кости, нанизанные на эластичный шнур, – он еще мог бы зацепиться за ветку затонувшей коряги и соскользнуть с запястья утонувшей. Но этот браслет закрывался на металлический замочек, такой сам не расстегнется. Я ведь не ошибаюсь, мадам?

Женщина молча покачала головой.

– Вам следовало сломать замочек, прежде чем бросать браслет в пруд.

– Он был ей слишком дорог, – прошептала мадам Монпансье.

– Но, – я нагнулась, чтобы поставить песика на пол, – если Луиза жива и ушла по собственной воле, почему вы не сообщите об этом полиции?

– Она защищает ее, не так ли, мадам Монпансье? – произнес Годфри. – И считает, что пусть лучше ее обвинят в убийстве, лишь бы только Луиза поскорее покинула дом дяди.

Столь высокопарное объяснение показалось мне неприемлемым.

– Почему нельзя никому рассказать, что Луиза ушла? Почему кто-то непременно должен пострадать? Дяде безразлично, что станется с его племянницей. Тетя встает на ее защиту и готова от нее отказаться. Не понимаю.

– А дело вот в чем, – начала Ирен. – Да, дядя равнодушен к судьбе Луизы. Но не к письмам, которые, очевидно, с нею связаны. Девушка знает, что на свободе она в большей безопасности, чем рядом с дядей, хоть и не понимает причины. Уж лучше ему считать ее умершей.

Мадам Монпансье вновь заморгала:

– Но, мадам, вы же сказали, что вам все известно. Я подумала…

– Конечно, я знаю о татуировке. Мы все знаем, – мило улыбнулась Ирен.

– Но, мадам, месье, мадемуазель! – вознегодовала измученная женщина. – Не знаю я ни о каких татуировках! А таинственные письма вряд ли как-то связаны с Луизой. Ей пришлось выдумать эту историю ради того, чтобы сбежать с возлюбленным – молодым американским журналистом. Эдуард воспрепятствовал бы их союзу! Он хотел выдать ее замуж за какого-нибудь богача и пополнить семейную казну. Он и на мне женился по расчету, хотя мое приданое было не слишком роскошным. Вы же сказали, что знаете!

Ирен отшатнулась, утонув в своем черном наряде, словно траурный корабль под покинутым всеми ветрами парусом:

– Тайное бегство. Что ж, об этом я не подумала. Луиза не обмолвилась о возлюбленном ни словом. Но и я по натуре не романтик.

Годфри стоял у камина и тихо смеялся, прикрывая рот ладонью, дабы не выдать своего веселья. Никогда еще при мне он не вел себя столь невоспитанно. Впрочем, глядя на него, я и сама повеселела:

– Тайное бегство! Какая неожиданность! Думаю, месье Монпансье был бы потрясен, узнай он правду.

– Ни в коем случае! – испуганно вскричала мадам Монпансье. – Прошу, оставьте Луизу в покое. Если Эдуард узнает о том, что она воспротивилась его воле, боюсь, мне будет не под силу ее защитить! Все эти годы распутная жизнь брата приводила моего мужа в бешенство. По-моему, даже о самоубийстве Клода Эдуард сожалел только потому, что это лишило его возможности вымещать на нем свою злобу! Теперь же, когда Луиза…

– Мы никому ничего не скажем. Ни единого слова, – пообещала я. Кто-то же должен был взять на себя эту ответственность. – Приношу свои глубочайшие извинения за то, что вмешательство моих друзей, о котором они, кстати сказать, сожалеют, доставило вам столько хлопот. Доверьтесь Нортонам. Уверяю вас, они позаботятся о том, чтобы сие известие не дошло ни до вашего мужа, ни до месье ле Виллара. – Я повернулась к друзьям: – По правде говоря, из-за вашего любопытства мы перешли границы здравого смысла.

Ирен покусывала губы – то ли от стыда (если, конечно, ей было знакомо подобное чувство), то ли от смеха. Годфри помог супруге подняться с пола. Шушу не преминул воспользоваться небольшой перестановкой и вновь заявил свои права на колени мадам Монпансье.

– Благодарю, Нелл, – подруга окинула меня быстрым взглядом, – за столь трогательное извинение от моего имени. Я, однако же, убеждена, что в нем нет никакой необходимости. Кроме известия о возлюбленном Луизы, ситуация почти не изменилась, и факт остается фактом: месье Монпансье – опасный тип, он тайно следит за Луизой, что отнюдь не приносит ей пользы. Мадам Монпансье – храбрая женщина, защищающая племянницу ценой собственной репутации, но ее молчание может навредить Луизе куда больше, чем слова. Письма имеют некое ключевое значение, равно как и татуировки – и старые, и новые, – независимо от того, сколь зловещим тебе все это может показаться, дорогая моя Нелл.

Я была вынуждена кивнуть.

– Однако соглашусь: мы не должны разглашать обстоятельства этого дела, – продолжила Ирен и обратилась к мадам Монпансье: – Позвольте нам защитить Луизу и разгадать тайну, преследующую вашу семью. В противном случае я умываю руки.

Слушая речь примадонны, мы все устремили на нее восхищенные взгляды. Меня вдруг охватило непреодолимое желание попросить прощения за то, что я столь поспешно извинилась от ее имени. Мадам Монпансье поникла над глупо оскалившимся Шушу, положив руку на сердце, словно тоже чувствовала себя виноватой:

– Я пыталась отговорить Луизу от необдуманных поступков, но не посмела просить ее остаться в доме. После своего возвращения она была просто не в себе.

– Если Луиза не сообщила мне о романе с американцем, – мягко промолвила Ирен, – то вам она ничего не сказала о том, как мы на самом деле познакомились. Годфри спас ей жизнь. Она пыталась утопиться в Сене после того, как кто-то похитил ее в Булонском лесу, оглушил и сделал татуировку на груди.

– Боже! Боже! – шептала женщина, в ужасе сжимая Шушу. – Я и не знала! Значит, она хотела покончить с собой, прямо как ее отец? Неужели Эдуард был прав? – Казалось, от переизбытка чувств она вот-вот задушит несчастную собаку.

(Должна отметить, что невольное богохульство мадам Монпансье, которое я вынуждена тут воспроизвести, заслуживало понимания ввиду серьезности ситуации. К тому же, в силу непонятных для меня причин, во французском языке имя Божье приобретает столь изысканное звучание, что не кажется упомянутым всуе: «Mon Dieu, mon Dieu»[28]28
  Боже (фр.).


[Закрыть]. При этом и в английском, и во французском языке обращение это всякий раз предшествует скорбной молитве к Всевышнему. Таковы тайны языка.)

– Теперь понятно, почему отчаяние едва не довело бедняжку до самоубийства, – пробормотала Ирен, расхаживая взад-вперед, словно это помогало ей строить свои рассуждения. – Очевидно, она не раз встречалась с возлюбленным в Булонском лесу. – Ирен одарила Годфри многозначительной улыбкой: – Многие влюбленные устраивают свидания в парках. Возьмем хотя бы Риджентс-парк в Лондоне. Луиза боялась, что после столь неприятного инцидента любимый ее отвергнет. Однако он оказался куда более чутким, чем она думала. Они встретились у пруда и сбежали, а слуги решили, что с Луизой была мадам Монпансье. Извольте сообщить нам имя возлюбленного вашей племянницы и место, куда упорхнули голубки.

Мне стало жаль несчастную женщину. На лице ее отразилось напряжение, которое ей пришлось терпеть, выслушивая расспросы полицейских и домочадцев. Теперь же она была вынуждена довериться незнакомке, да к тому же иностранке.

Наконец мадам Монпансье едва заметно пожала плечами:

– Какие еще могут быть причины у незнакомцев вроде вас помогать Луизе, кроме тех, что вы уже назвали? История с татуировкой очень беспокоит меня, ведь Луиза мне о ней ничего не сказала. Я помогла ей раздеться, когда она вернулась домой. Как же так случилось, что я ничего не заметила?

– Я дала Луизе баночку волшебного крема, с помощью которого ей удалось скрыть метку, – большим и указательным пальцами Ирен очертила в воздухе баночку.

– Похоже, у вас есть нечто большее, чем волшебный крем, о котором вы толкуете! – восхитилась женщина, утешаясь представившейся возможностью позволить кому-то другому взять на себя ответственность за Луизу.

– Прежде чем уйти, я сотворю еще одно чудо, мадам Монпансье, – промолвила Ирен. – Но для начала ответьте мне на три вопроса. Итак, я смогу найти решение, если вы сообщите мне следующее: как зовут жениха Луизы, куда они сбежали и где ваш муж может прятать таинственные письма.

Женщина выпрямилась, собралась с духом и сказала:

– Зовут его Калеб Уинтер. Родом из Бостона. Уехать они хотели, кажется, на Лазурный Берег, а старая библиотека, что на первом этаже, хранит немало секретов. Если письма не уничтожены, вы найдете их там. В библиотеку заходит один лишь Эдуард. В детстве Луиза часто там читала в ненастную погоду, но муж ужасно злился, когда в его вотчину входил кто-то кроме него, и малышке пришлось поискать более подходящее место.

Ответ на каждый свой вопрос Ирен сопроводила кивком. Услышав имя Калеба Уинтера, моя подруга повеселела, словно его звучание напомнило ей о неповторимом образе ее родины. Упоминание о легендарном Лазурном Береге, что на Средиземном море, вызвало у Ирен довольную улыбку, словно примадонна предполагала, что туда они и поехали, и теперь ее догадка подтвердилась. А стоило Ирен узнать о том, что в доме есть настоящая святыня, куда не допускаются даже маленькие девочки, как в ее золотисто-карих глазах сверкнул огонек страсти – подруга вновь предвкушала приключения. Но сперва ей предстояло сотворить обещанное чудо.

Ирен облокотилась на камин и взглянула на Годфри. Вид у нее был столь же изнуренный, сколь в ту пору, когда мы провели пять бессонных ночей, спасаясь от агента короля Богемии. Я никогда не забуду, как она достала сигарету из кармана мужского костюма, сидя рядом со мной в поезде, отправлявшемся с вокзала Виктория. Стоило Годфри к ней присоединиться, как купе потонуло в клубах табачного дыма – ядовитых испарениях, что обволакивают воспоминания, словно туман, притупляющий остроконечные крыши лондонских домов. И дым, и туман вызывают у некоторых кашель и даже отвращение, но их, несомненно, окружает романтический ореол.

Годфри достал портсигар и учтиво протянул его Ирен. Затем взял сигарету для себя, и они прикурили от остатков длинной спички, что лежала в камине. Запрокинув голову, Ирен мечтательно вглядывалась в узоры струйки дыма, словно обращалась за советом к магическому шару.

– Сейчас я скажу вам, где спрятан браслет Луизы, – вдруг произнесла она.

Мадам Монпансье затаила дыхание и еще крепче прижала к себе собаку. Ирен нагнулась, погладила спаниеля по лоснящейся голове, зарылась пальцами в густую светлую шерсть на шее и извлекла яркое металлическое украшение.

– Как вы догадались? – Глаза женщины засияли, словно лиловый вьюнок в свете утренней зари, а лицо приобрело по-детски невинное и бесхитростное выражение. – Вы и впрямь волшебница! Луиза будет спасена! Теперь я верю!

– В этой комнате немало тайников, – с улыбкой молвила Ирен. – Но ни один из них не был столь дорог Луизе, как этот пес, и лишь он один ускользнул от внимания Эдуарда. В том-то и беда вашего дома, мадам: в нем никого не замечают, как не замечали Луизу, пока она, сама того не ведая, ввязалась в нечто уж слишком… захватывающее, чтобы оставаться в тени. Именно этим «нечто» мы и займемся, мадам. – Ирен бросила окурок в огонь. – Пусть Шушу по-прежнему носит золотой ошейник, а вам сейчас нужен отдых. Рядом с Луизой жених, а значит, пока ей ничего не угрожает. По крайней мере, теперь-то мы точно знаем, что перед нами – удивительная тайна, которую только предстоит разгадать.

Глава одиннадцатая
Похитители писем

Тем вечером не было дождя; в чистом небе сияла полная луна, прорезая тьму, словно жемчужина, вставленная в траурное кольцо из оникса.

– Фи, какая гадость! – Ирен раздвинула ситцевые шторы и нахмурилась, глядя на залитый лунным светом сад. – Терпеть не могу полнолуние.

На сей раз подруга снова облачилась в черное: на ней был мужской костюм изысканного покроя и черный берет, приглушавший рыжеватый отблеск ее каштановых волос. Годфри – к слову, тоже одетый в черное с головы до пят – поспешил заметить супруге:

– Ты не романтик, моя дорогая. – Он бросил взгляд на самодовольный восковой лик ночного светила. – Луна – это прекрасно! По крайней мере, мы не свалимся в пруд.

– Да, но она нас выдаст! Слуги тотчас догадаются о наших намерениях.

Пришел мой черед прочесть Нортонам небольшое наставление:

– Вы оба похожи на Люцифера, когда он ныряет в пруд за карпом: черные, хитрые, да к тому же с преступными намерениями.

Питомец, о котором шла речь, лежал у меня в ногах, играя с клубком ниток, из которых я собиралась связать что-нибудь полезное и красивое для нашего дома.

– Мы просто обязаны найти загадочные письма. – Ирен подняла черную кожаную сумочку. Из нее донеслось позвякивание, словно кто-то прятал там фамильное серебро; на самом же деле звенели отмычки.

– Но мы же не станем их красть, – рассудительно сказал Годфри.

– Уж будьте любезны! – воскликнула я. – Иначе состав преступления будет налицо.

– Да и незачем. У нас ведь есть бумага и ручка. И спички, да, Годфри? – взволнованно спросила Ирен.

Годфри похлопал по оттопыренному боковому карману, о содержимом которого я и подумать боялась. Нет, вряд ли там лежал жуткий револьвер подруги – хотя я его уже давно не видела. Он, кстати, тоже был черным, под стать скорбному тону сего опасного предприятия.

– Спички! – объявил Годфри.

– Вы ведь, конечно, не станете там курить, попирая законы Франции, не говоря уже о законах гостеприимства? – осведомилась я.

– Спичками мы зажжем нашу маленькую луну, Нелл. – Ирен достала из сумки фонарь, да с таким шумом, что я недовольно поморщилась, и подруга убрала его обратно чуть более осторожно. – Надо соблюдать тишину.

– Разумеется, постараемся не шуметь. – Годфри приподнял ботинок, демонстрируя резиновую подошву, призванную заглушить шаги.

– Надеюсь, вы не оставите следов, как это делает Люцифер, побывав в угольном погребе, – поддела я. Вязала я так быстро, что наш пушистый любимец принялся скакать, отчаянно пытаясь поймать клубок.

– Не жди нас, Нелл, – посоветовала Ирен, натягивая черные перчатки.

– Я и не собираюсь. – С этими словами я поднялась и удалилась в гостиную, где, примостившись на насесте, разглагольствовал Казанова.

Лишь изредка мне удавалось побаловать себя свободным вечером, и я решила не упускать возможности попотчевать попугая своим французским и изучить его произношение. Ведь, откровенно говоря, мне не очень хотелось заниматься подобными вещами в присутствии друзей.

Я не стала провожать моих очаровательных взломщиков, но не утерпела и, притушив свет, выглянула в окно. В лунном свете их черные плечи отливали серебром. Нортоны сели в карету и отправились в мрачную обитель Монпансье.

Развернувшись, я увидела сцену, от которой у меня замерло сердце: Люцифер подкрадывался к клетке Казановы, помахивая хвостом в предвкушении запретного плода.

– Не смей, негодник! Прочь! Оставь в покое моего учителя!

Я достала из буфета виноградину и протянула попугаю. Старый хитрец прильнул к прутьям клетки и задрал клюв, смерив меня подозрительным взглядом круглых и блестящих, будто бусины, глаз.

– Птичка-птичка! – чопорно позвала я. – Pairlay-vhoo franzay?[29]29
  Вы говорите по-французски? (искаж. фр.)


[Закрыть]

Попугай вытянул взъерошенную шею. Чешуйчатый желтоватый клюв схватил подачку – да так проворно, что я едва успела отдернуть пальцы. Казанова перевернулся вниз головой на насесте, который, образно выражаясь, по-прежнему хранил следы хронических потопов, несмотря на ежедневные труды Софи.

Попугай перекинул виноградину из клюва в когти, посмотрел на меня и подозрительно склонил голову – ни дать ни взять Долговязый Джон Сильвер из романа Стивенсона, мысленно прикидывающий размер гроба для капитана «Испаньолы»!

– Ну уж нет, гадкая птица, – предупредила я, – пощады не жди! Дали тебе сокровище – изволь изъясняться по-французски! Ну! Pairlay![30]30
  Говори! (искаж. фр.)


[Закрыть]

Казанова принялся выводить французские трели – сальные, но на чистом парижском выговоре, – к большому неудовольствию Люцифера. Я покорно транскрибировала все, что приходило в голову попугаю.

В тот вечер я легла рано, дабы подчеркнуть свое равнодушие к мероприятию друзей, но сон не шел. Лишь после того как часы пробили два, с лужайки донесся цокот копыт, и не ранее чем через час мои скрупулезные преступники заперли коней в конюшне и по-разбойничьи прокрались в дом.

– Ну-у-у? – Я встретила их на лестнице, одетая в пеньюар и со светильником в руке. В эту минуту я казалась себе старомодным отпрыском призрака Марли и леди Макбет. – Надеюсь, в доме Монпансье вы вели себя учтивее. Между прочим, кое-кто нарушил мой крепкий сон!

Воспитывая непослушных детей и заблудших взрослых, порой не грех и приврать, дабы упрочить в них чувство вины. Этому правилу меня уже давно научила жизнь.

– Какая жалость. – Похоже, Годфри разгадал мою уловку. – Должно быть, тебе очень хочется спать, и ты вряд ли сможешь выслушать наш длинный рассказ.

– Боюсь, этой ночью мне уже не до сна, – вздохнула я. – Вы тут шумите, что есть мочи, а гадкая птица горланит ночь напролет.

Подруга сняла берет и встряхнула волосами:

– Ох, Нелл, если б ты только знала, как нам тебя не хватало. Пока ты спала, я тщетно пыталась скопировать почерк пьяного моряка.

– Так вы нашли загадочные письма! – Сгорая от любопытства, я стремглав бросилась вниз и проследовала за негодниками в гостиную.

Годфри посветил фонарем на кучу бумаг, которую Ирен вывалила на покрытый шалью стол. Я с интересом вытащила один из листков: в ту пору, когда я работала машинисткой, бумажная работа стала моей слабостью.

– Сплошная неразбериха, – посетовала я.

– Видела бы ты оригинал! – резко возразила подруга. – Я, знаешь ли, не привыкла писать при свете трясущегося фонаря, склонившись над этажеркой и прислушиваясь к каждому шороху!

– А… а это что такое? – поинтересовалась я, уставившись на сетку пересекающихся линий.

– Эскиз печати.

– Люцифер – и тот лучше нарисует.

– Лучше бы к Монпансье отправился он, – промолвил Годфри. – Шпингалеты совсем старые и ржавые – насилу открыли! Жуткий Пьер каждые сорок пять минут делает обход дома, а до верхних полок можно добраться только по стремянке, которая скрипит похлеще ручки насоса!

– Какой ужас. – Я села за стол, достала пенсне, столь кстати оказавшееся в кармане, и водрузила его на переносицу. – Может, при свете дня мне и удастся разобрать твои каракули. Со временем. Но печать – это просто головоломка какая-то!

– Я тоже так думала, – сказала Ирен, – пока не поняла, что кто-то намеренно сделал ее неразборчивой. В этом весь фокус. На конвертах стоит несколько печатей, одна поверх другой. И, кажется… Так! Где же остальные наброски?

Годфри достал свернутые в трубочки эскизы из выдвижного ящика стола, куда Ирен их кинула, и протянул супруге.

– Где вы их нашли? – спросила я, пока Ирен разглаживала бумаги на столе, словно обращалась за советом к планшетке для спиритических сеансов.

– На верхней полке самого дальнего стеллажа библиотеки, – ответил Годфри. – Там был тайник с фальшивой панелью. Нам пришлось снять две другие полки вместе со всеми книгами, прежде чем мы до него добрались. Бесшумно. В считанные минуты.

– Ах, вот как! Как же вам удалось отыскать нужную полку?

– Я ни при чем. Скажи спасибо Ирен. – Он кивком указал на супругу; каштановые волосы почти полностью закрывали ей лицо. – Пусть она сама объяснит, как ей это удалось. По-моему, ее внимание привлекла книга с рецептами прованской кухни, что стояла на верхней полке.

– Естественно! – воскликнула я. – Кто поставит поваренную книгу на верхнюю полку? Тот, кто не желает, чтобы ее трогали. Ни одна порядочная хозяйка так не поступит – только мужчина, который задумал скрыть свой тайник от посторонних глаз, но даже не удосужился посмотреть, за какой книгой его прячет.

– Понятно, – неуверенно проговорил Годфри. Порой мужская логика спотыкается о подобные мелочи.

Ирен по очереди поднесла наброски к свету. И тотчас просияла:

– Да! Этот повернем вот так, а этот передвинем сюда… Поняла! Где эскиз печати?

Взяв листок из рук Годфри, Ирен так близко поднесла его к свече, что я испугалась, как бы не начался пожар.

– Все именно так, как я предполагала! – воскликнула моя подруга. – В печати слились три буквы, наколотые на груди столь непохожих друг на друга людей!

– Странно, – признала я.

– Это еще не все. Взгляни! Здесь есть и другая буква. Думаю – даже уверена, – что это «N».

– Что все это значит? – спросил Годфри, словно допрашивал свидетеля.

Ирен глубоко вздохнула и откинулась на спинку стула:

– Не знаю. Очевидно, кроме двух моряков и юной француженки, мы имеем дело еще с одним человеком, а может, и не одним.

– Что было сказано в письмах? – осведомилась я.

– Много всего.

Тайна татуировок так увлекла примадонну, что Годфри пришлось продолжить за нее:

– Я прочел их, пока Ирен делала пометки в блокноте. Довольно странные послания, даже зловещие. В самых ранних говорилось о «плачевной и скоропостижной» кончине Клода Монпансье и об одном деле, в котором будет фигурировать ближайшая родственница Клода, то есть Луиза. Хотя девушка еще не достигла совершеннолетия, автор письма требовал от Эдуарда устроить им тайную встречу.

Я смотрела на Годфри с недоумением.

– Теперь понятно, почему дядя так странно себя вел, – промолвила Ирен. – Разве станет порядочный человек просить о свидании с юной беззащитной девушкой без присмотра ее опекуна?

– Да он, похоже, настоящий герой, – заметила я.

Годфри пожал плечами и продолжил:

– Со временем просьбы становились все более и более настойчивыми. Автор утверждал, что все это делается исключительно на благо Луизы. Он постоянно говорил о какой-то тайне, в которую посвящены многие люди. Эдуард требовал разъяснений, но автор писем назвал его запросы неуместными. Судя по всему, Монпансье должен был передать некоторые сведения ближайшей родственнице умершего, не вдаваясь в подробности.

– Письма были написаны на французском языке?

– Причем некоторые – на вполне литературном французском, хотя далеко не все, – ответила Ирен. – Многие принадлежали перу разных авторов и были отправлены со всех уголков земного шара. Некоторые шли целый месяц! С каждым разом тон их становился все настойчивее. Последнее письмо пришло за месяц до того, как Луизу похитили в лесу.

– Кажется, это какой-то заговор. Как в «Острове сокровищ»!

– Пожалуй, что так, Нелл. – Годфри закурил и прислонился к окну. – Боюсь, немало несчастных замешано в этих коварных интригах. Не позволяя отправителям писем встретиться с Луизой, дядя Эдуард нарушил чей-то давний уговор, в который его не посвящали. Не думаю, что эти люди желают Луизе зла.

– Но нападение! И татуировка! – воскликнула я.

– Не забывай: мы, по всей видимости, имеем дело с моряками, – напомнила Ирен, – ведь письма приходили из разных частей света. Таким, как они, ничего не стоит без зазрения совести нанести татуировку на грудь благовоспитанной девушки. Полагаю, заговорщики стремились выполнить некое обещание, данное ее отцу. Любопытно, что они предпримут, узнав о смерти Луизы.

– Рискну предположить, что заговорщики будут действовать так же, как поступает нотариус в случае непредвиденной кончины наследника, – сказал Годфри. – Обратятся к ближайшему родственнику.

– К дяде Эдуарду! – воскликнула Ирен и резко выпрямилась. – Он, конечно же, догадался, что дело нечисто. Иначе зачем ему прятать зловещие письма? Ведь он и Луизе их не показывал.

– Должно быть, он надеялся, что заговорщики в конце концов расскажут ему правду, – произнес Годфри. – И рассчитывал на свою долю.

– Теперь же, полагая, что Луиза умерла… – начала было я.

– Он примется осаждать их письмами. Ради собственной выгоды, разумеется. – Ирен искала в наших взглядах одобрение.

– Что же они все-таки задумали? – недоумевала я. – И какое отношение к зловещим посланиям имеют татуировки?

Ирен сгребла бумаги в кучу и поднялась, прихватив со стола свечу: