Текст книги "Новый скандал в Богемии"

– Это имя тебе знакомо, Нелл? Неужели мои так называемые друзья строят совместные козни за моей спиной?

Я одарила подругу тем самым взглядом, которым она испепеляла меня всякий раз, когда я оказывалась слишком недогадливой:

– Аллегра, Ирен. Милая, очаровательная Аллегра, племянница Квентина. Она уже давно мечтает навестить меня во Франции. Годфри, это действительно идеальное решение!

– Спасибо, – ответил он мне и с улыбкой повернулся к Ирен. Это было не менее опасно, чем идти навстречу Медузе горгоне с одним карманным зеркальцем в руках. – Аллегра – чудная девушка.

– Девушка? Моя поездка связана с серьезными делами, а ты приставляешь ко мне незрелую барышню? Знать не желаю никакой Аллегры.

– Она идеально впишется в твои планы, – продолжал Годфри. – Ты сможешь говорить всем, что она твоя служанка или племянница.

– Я слишком молода, чтобы иметь племянницу, – свирепо возразила Ирен.

Я всем сердцем поддерживала Годфри и решила прийти ему на помощь:

– Будь у тебя сестра значительно старше тебя, ты вполне могла бы обзавестись и взрослой племянницей. Нет ли у тебя старшей сестры?

– Нет, и друзей у меня тоже нет, – многозначительно отрезала Ирен, с ненавистью посмотрев на меня. – Судя по всему, у бедняжки Аллегры Тёрнпенни тоже никого нет, иначе ее не отпустили бы в рискованное путешествие в мрачную Богемию.

– Но ее будет сопровождать самая опасная женщина в Европе, – парировал Годфри с ловкостью адвоката. Люцифер прыгнул и схватил клубок. – Вряд ли найдется место, где бедняжка Аллегра будет в большей безопасности, разве что в собственной спальне на Беркли-сквер.

Ирен задумалась.

– Это верно, – нехотя согласилась она, сделав последнюю затяжку и протянув Годфри сигарету, чтобы тот затушил ее. – Я могла бы представить ее младшей сестрой, своей юной протеже. Конечно, ее присутствие доставит мне неудобства, – она со значением посмотрела на мужа, – но я справлюсь.

Он засмеялся:

– Уверен, что у тебя все получится. Откровенно говоря, Аллегра сама неожиданно решила приехать. Вчера я получил от нее письмо. Она будет здесь в среду. Нелл напишет ее семье и убедит их, что Аллегра в надежных руках. Я подумал, что нам ничего не остается, кроме как взять ее с собой.

Ирен окончательно успокоилась и кивнула:

– Я не в восторге от мысли, что мне придется целых пять дней тащиться через всю Европу с незнакомкой. Но, по крайней мере, найдется с кем поговорить, пока я буду гадать, чем вы с Нелл занимаетесь в Богемии.

– И пока ты будешь гадать, чем занимаются в Богемии все остальные, не говоря уже о восставшем из мертвых Големе, – добавила я, следуя за ниткой в надежде отыскать свой клубок и налетев в итоге на злобный комок черной шерсти.

– Точно, – одновременно согласились Ирен и Годфри.

Она примостилась на подлокотнике его кресла, а он обнимал ее за талию: полная семейная гармония. Мне вспомнилась другая идиллическая картинка – на фотографии, которую так хотел заполучить король Богемии и которую Ирен теперь хранила в сейфе в одном из парижских банков. Как жаль, что моменты нежности не длятся вечно.

Глава двенадцатая
Уволиться или умереть

Боюсь, на следующий день я работала в доме Ворта совсем неохотно. И хотя Ирен пообещала, что займется сбором моих вещей, если я буду трудиться до самого отъезда, я не могла найти себе места.

Перед моими глазами на тонкой ткани мелькала игла, а в памяти неуклонно всплывали обрывки воспоминаний. Аллегра. Моя давняя, хоть и короткая, привязанность. Беркли-сквер. Ее дядя Квентин. Давным-давно я видела его молодым и беспечным. Когда я встретила Квентина снова, совсем недавно, он был изнуренным искателем приключений, только вернувшимся из мрачного Афганистана.

Аллегра, этот милый ребенок, превратилась в молодую женщину, своей несдержанностью и шармом напоминавшую мне Ирен. А наш дорогой Годфри, будто мудрый царь Соломон в современном облачении, придумал, как сдержать дикий неуправляемый нрав своей жены, возложив на нее ответственность за Аллегру. Девочка оградит Ирен от ее прошлого и от нее самой, а Ирен защитит Аллегру и ее будущее, пусть обеим и придется подвергнуться риску. Если все, что барон Ротшильд говорил о Богемии, правда, то там никто не сможет чувствовать себя в безопасности, в особенности такая заблудшая овечка, как Аллегра Тёрнпенни.

Я перебирала драгоценные бусины дрожащими пальцами, чувствуя себя Спящей красавицей, которую прокляли сразу несколько злых фей-крестных. Ирен отправится в путь с Аллегрой, которая неизбежно наводит меня на мысли о Квентине. Мы с Годфри будем в чужой стране гоняться за призраками несчастной любви Ирен и короля Богемии. Да еще и Клотильда – как получилось, что эта бедная женщина стала действующим лицом нашей пьесы? И каким боком – да простит меня Господь – туда попал Голем?

– Мадемуазель Аксли! – Голос надо мной прогремел, будто гнев Господень, – впрочем, сомневаюсь, чтобы Господь снизошел до французского.

– Да?

– Вы отклонились от схемы! У вас что, совсем мозгов нет? Поглядите!

Я разгладила крохотную юбку, которую вышивала:

– Мне показалось, что если продолжить эту петлю влево, получится красивее.

Надзирательница потрясла у меня перед носом смятым эскизом:

– Схема! Нужно следовать за схемой! Не отклоняйтесь от нее! У нас здесь запрещено мечтать! Вот! Может быть, с новым эскизом у вас получится лучше!

Манекен Марии Федоровны исчез с моего стола. На его место со стуком водрузили другую маленькую изящную фигурку.

Я уставилась на корону темных волос с медным отливом, на стеклянные карие глаза, цветом напоминавшие лакричную тянучку, на безупречную горделивую осанку…

Тяжело дыша, я вскочила.

Передо мной была Ирен. Кукла Ирен.

– Последняя модель месье Ворта, – объявила мадам Галлатен. – Возможно, она вдохновит вас постараться.

Нет.

– Нет, – произнесла я. – Я не могу!

Я не могла тыкать иголкой в миниатюрную копию Ирен, сидя на жестком деревянном стуле, еще не остывшем после мертвой девушки. Просто не могла…

– Вы не можете? Или вы не хотите? Я не потерплю капризов работницы, даже если она приходится родственником Вортам. Мисс Аксли, куда вы направляетесь? Нельзя вот так взять и уйти!

Но я взяла и ушла. Навсегда. И мне сразу стало легче дышать.

***

Увидев меня дома в разгар дня, Ирен удивилась:

– Дорогая Нелл, почему ты вернулась? Ты такая бледная, да и вспотела вся. Вот, садись скорее. Ты дрожишь? У тебя лихорадка?

– Нет, вовсе нет. И совсем я не вспотела, – сказала я возмущенно. – Я бросила работу. Опять. – Точно так же я ушла из универмага Уитли несколько лет назад. Тогда мы впервые встретились с Ирен на улицах Лондона.

– О-о! Не беспокойся, – принялась утешать меня подруга. – Об этой глупой работе в доме Ворта не стоит жалеть.

– Разве? Но ведь ты сама настаивала на том, чтобы я пошла туда и разведала кое-что.

– Да, но это было до того, как Годфри закончил готовиться к поездке. Теперь нас ждет добыча покрупнее. Похоже, ты действительно разволновалась. Но беспокоиться не о чем, поверь. Я даже стерплю эту Аллегру Тёрнпенни, которую мне навязали. Но что же все-таки случилось у Ворта, раз ты так расстроена? Если они тебя обижали, я поговорю с ними.

Я села в кресло Годфри, а подруга все суетилась вокруг меня. Должна признаться, это было очень приятно.

– Вряд ли ты захочешь поставить под удар свои отношения с месье Вортом, – проворчала я.

– Помощь другу для меня дороже любых отношений. Так в чем дело?

– В этой несносной мадам Галлатен, которая руководит в мастерской. Она не признает никакой фантазии в работе. Я самую малость изменила рисунок, даже сама не заметила. Но ведь у меня есть вкус, ты же знаешь, и я сама придумываю рисунки для вышивания, а она буквально вышла из себя, когда увидела мое нововведение.

– Вышла из себя? – возмутилась Ирен. – Чем она, по ее мнению, руководит? Пекарней, где все куски хлеба должны быть одинаковыми? Тебе нельзя выбрать более красивый узор? А мне нельзя спеть более интересную арию? Дорогая Нелл, не понимаю, о чем я думала, когда посылала тебя туда, к этим закостенелым людям. Месье Ворт непременно об этом узнает.

– Нет! – Я едва успела схватить подругу за руку, пока она не отправила кутюрье гневное письмо или не бросилась в город, чтобы поговорить с ним лично, а то и прихватив с собой хлыст, как ее кумир Сара Бернар. – Я не гожусь для таких мастерских, – призналась я. – К тому же я все время отвлекалась.

– Из-за чего?

Я не решалась ответить. И внезапно Ирен успокоилась и опустилась на подлокотник кресла, точно так же, как сидела рядом с Годфри прошлым вечером.

– Я думала… – Я старалась говорить спокойно, но голос дрожал. – О дорогой Аллегре.

Ирен сочувственно кивнула:

– О дорогой Аллегре и ее пропавшем дяде. А еще о том, как упрямо я настояла на поездке в Богемию, о короле, королеве и Годфри. Ох, Нелл, ты слишком волнуешься за нас. А ведь все мы не достойны такого преданного отношения.

– А еще… мне принесли новый манекен, Ирен. И это была ты!

– Я?

Я кивнула.

– Так, значит, месье Ворт все-таки выбрал меня моделью для городских показов? Я буду устанавливать стандарты красоты. Это прекрасные новости! – просияла Ирен.

– Нет! Вовсе нет. Я просто не могла поверить своим глазам: твоя фарфоровая копия, раскрашенная и наряженная, служит другим людям. И я вспомнила о Ротшильдах, а потом подумала о Големе: его создали против его желания, заставили ходить и выполнять приказы, после чего обрекли на вечный сон, чтобы он не подчинялся кому-нибудь другому. Неудивительно, что он теперь не знает покоя и злится на весь мир.

– Нелл, дорогая Нелл! Это только легенда. В реальной жизни среди чужих людей и внутри самих себя мы сталкиваемся с гораздо б́ольшими опасностями. Почему я на самом деле должна вернуться в Богемию, знаешь только ты одна. А если и не знаешь, то догадываешься. Не стоит принимать все так близко к сердцу. – Она взяла мои ледяные пальцы своей теплой рукой. – Я знаю, как тебе тяжело оттого, что Годфри не знает всей правды. Мой дорогой Годфри, он думает, что я не понимаю, насколько вся эта история с Богемией ему неприятна. Она невыносима для него, и все же он поедет туда ради меня, пусть даже я не скажу ему – не могу сказать, – почему мне так необходимо вернуться в Прагу. Забудь о глупостях, которые произошли в доме Ворта. Годфри прекрасно позаботится о тебе в Богемии, а ты должна будешь позаботиться о нем.

– Я? Позаботиться о Годфри?

– Ну конечно ты, глупышка, кто же еще! – Ирен сжала мне руку. – Я рассчитываю на тебя. Годфри там будет чувствовать себя потерянным, как ребенок в игрушечном городе, а ты хотя бы уже знаешь, что к чему и как в Праге обстоят дела. Мы будем направлять и защищать их: ты – Годфри, а я – Аллегру. Конечно, мы с тобой гораздо лучше справились бы вдвоем. Разве в наш предыдущий приезд в Богемию мы не обошли все хитроумные уловки короля? Разве мы не готовы еще к одной схватке? Я думаю, вполне.

– Ты правда так думаешь? – с надеждой спросила я.

– Конечно! – Ирен отпустила мою руку и хлопнула в ладоши, как бы подводя итог нашему разговору: – Что ж. Как ты любишь говорить, придется как следует постараться.

– Но если ты действительно стала новой «моделью для городских показов», как ты любишь говорить, не навредит ли тебе отъезд из Парижа?

– Ерунда! А даже если и так, мне все равно. Кроме того, от разлуки любовь горячей. Но ты должна пообещать мне, Нелл, держать нос по ветру, чтобы Годфри не наделал глупостей. Я полагаюсь на тебя.

– Я буду следить за ним, словно от этого зависит моя жизнь! – поклялась я.

– Превосходно! – Ирен снова устроилась на своем месте с таким блаженством на лице, что напомнила мне Люцифера.

Вечером из Парижа вернулся Годфри. Он настолько изменился, что мы еле смогли его узнать. Мы мигом забыли все неприятности, которые произошли в доме Ворта, – и смерть девушки, и мое увольнение.

Ирен сидела в комнате для занятий музыкой. Она играла гаммы Казанове, а он следил за ней с большим интересом и повторял их грубым фальцетом, умудряясь при этом не фальшивить, что меня изрядно раздражало. У меня-то слуха не было вовсе.

Я погрузилась в свое вышивание. Зная, что Годфри вернется с минуты на минуту, я и глаз не подняла, когда на пороге показалась темная фигура. Однако даже боковым зрением я уловила нечто новое и тут же взглянула на Ирен – так моряки смотрят на флюгер, почувствовав, что ветер изменился.

Ирен беспечно глянула через плечо, улыбаясь и напевая какую-то мелодию без слов. И вдруг замерла с открытым ртом и поднятыми над клавиатурой руками.

Годфри всегда казался мне очень представительным. Но сейчас я словно увидела его через только что вымытое окно. Каждая деталь в его облике была четкой, яркой, неуловимо свежей.

Ирен резко уронила руки на клавиши. Прозвучавший диссонансный аккорд вызвал пронзительный вопль Казановы.

– Годфри! Что ты с собой сделал? – воскликнула Ирен.

– Ничего такого. Разве что работал особенно много последние две недели, – невинно ответил он.

Ирен повернулась ко мне, словно в поисках поддержки:

– Разве он не выглядит красивее, чем обычно, Нелл?

Прежде чем я успела ответить, в коридоре послышался страшный грохот. В комнату, будто шар для крокета, с завываниями влетел Люцифер. Нечто вроде мертвого тела тяжело свалилось на пол в холле. Послышались французские ругательства, а за ними еще один глухой звук удара. Мы с Ирен вскочили.

– Не о чем беспокоиться. – Годфри выглянул в коридор, крикнул «merci» и отпустил нашего верного помощника Андре, после чего повернулся и одарил нас радостной улыбкой: – Просто я кое-что привез для поездки в Прагу.

– Ага, так это чемоданы? – просияла Ирен и поспешила к двери. – И судя по звуку, их немало. Что ты мне купил?

– Ничего, – ответил Годфри. – Это все для меня.

– Для тебя?

– Нельзя же отправиться в Прагу в качестве представителя Ротшильдов, будучи одетым как простой судебный секретарь.

– Понятно. – Ирен осмотрела мужа с ног до головы, пощупала лацкан его костюма и вынесла вердикт: – Прекрасный кашемировый сюртук темно-серого цвета. С шелковой подкладкой и – боже правый! – с наружной отстрочкой по швам, чтобы ткань не морщила на талии. Жилет из атласной парчи, да еще – ты только представь, Нелл, – с перламутровыми пуговицами! – Она провела пальцами по борту жилета, словно представляя доказательства присяжным. – Шерстяные брюки в тонкую черную и белую полоску и ботинки с острыми носами. Бог ты мой, да ты просто денди. Можно даже сказать, вылитый донжуан!

– Годфри не донжуан! – горячо вступилась я за него. Молодым городским хлыщам, которых так называли, далеко было до манер настоящих денди вроде Оскара Уайльда, они оставались обычными сердцеедами, пристававшими к молоденьким девушкам. – Он выглядит как дипломат, – с гордостью добавила я.

Но с Ирен было сложно спорить.

– Как самый модный и самый привлекательный дипломат на свете!

Она ходила вокруг Годфри, исследуя каждую деталь его одежды. Но это его совершенно не трогало.

– Да будет тебе, Ирен, – произнесла я. – В том, как Годфри одет, я не вижу ничего необычного. Я даже отмечала в своем дневнике, что мужские костюмы все одинаковые. Хотя Годфри, конечно, всегда казался мне особенным.

– Ах, Нелл, – вздохнула Ирен. – Ты так же хорошо разбираешься в мужских нарядах, как наш мангуст Мессалина в зонтиках от солнца. В костюме моего дорогого супруга произошли поразительные перемены. И в крое, и в стиле, и в цене.

Годфри засмеялся:

– Признаюсь, что в цене перемены действительно есть. Но мне их навязали.

– И кто же? – поинтересовалась Ирен.

– Барон Ротшильд.

– А кто сшил твою новую прекрасную одежду? Портной барона Ротшильда?

Годфри пожал плечами:

– Не стану скрывать, что так и есть.

– Между прочим, Ирен, – заметила я, – раз уж ты пользуешься расположением лучших кутюрье мира, не вижу причин, по которым Годфри не может прибегнуть к услугам портного барона.

– Вот именно, Нелл! – воскликнул Годфри, исчезая в дверном проеме. – Я привез кое-что и для тебя, – послышалось из коридора.

– Для Нелл? – крикнула ему вслед Ирен.

Годфри вернулся в комнату и помахал коробкой, обернутой в блестящую бумагу.

– Для Нелл, – подтвердил он и направился в мою сторону.

Я подошла к столику, где лежали мои ножницы. Годфри остановился передо мной, с тревогой ожидая моей реакции, будто принес мне гостинец на Рождество.

– Ну зачем это, я не ждала никаких подарков, – пробормотала я, разрезав прелестную золотую ленту и разворачивая розовую бумагу.

– Чепуха! – возразила Ирен. – Ты же так редко их получаешь!

Я открыла коробку и развернула упаковку. Блеснуло что-то серебряное.

– Связка ключей! – Я вспомнила, как несколько месяцев назад мы нашли такую же в сундучке отца Годфри.

– А вот и нет! – Ирен подошла к нам, чтобы посмотреть: – Это цепочка на пояс для украшений и всяких полезных мелочей, шатлен.

– Шатлен? Он, наверное, стоит, как половина Гайд-парка! – пробормотала я в ужасе.

Годфри опустился на одно колено, чтобы продемонстрировать нам вещицу во всей красе:

– Это совершенно уникальный экземпляр, Нелл. Каждую деталь сделали специально для тебя. Видишь, здесь есть маленькие ножнички, и ты всегда сможешь разрезать любые узлы, будь то нитки для вышивки или сложные головоломки, которые встретятся нам в наших авантюрах. А вот крохотный автоматический карандаш: грифель выдвигается поворотом корпуса. А рядом ключ от несессера Ирен, в котором спрятан пояс Тиффани. Я посчитал, что будет разумным сделать запасной ключ, и у тебя он будет в надежных руках.

– А это что?

– Увеличительное стекло, чтобы распутывать нитки и шифры.

– А здесь… наперсток! Как замечательно придумано, слов нет! И футляр для иголок. И нюхательные соли. И крохотный пузырек для духов – в чужих странах всегда так странно пахнет, духи там пригодятся, Годфри! А это… маленький нож? Он ведь здесь не для тех же целей, для которых Ирен носит с собой пистолет?

– Это перочинный нож, Нелл. Им можно точить карандаши, чтобы твои записи всегда были аккуратными. Ты ведь будешь очень много писать, и точить карандаши придется постоянно.

– О, как восхитительно! Спасибо, Годфри. А для чего нужна эта прекрасная серебряная цепочка?

– Ее можно носить на шее или обернуть вокруг талии, если на платье не будет пояса, к которому ее можно прикрепить. Очень ловко придумано, – объяснила Ирен.

Каждый раз, когда моя подруга видела редкую и красивую вещь, ей мало было просто любоваться, ей хотелось заполучить такую же. Но ее желание было невинным, как у ребенка, который тянется к яркой погремушке, и поэтому эту ее черту нельзя было назвать недостатком.

Годфри улыбнулся, глядя на жену:

– Если ты будешь хорошо себя вести в Богемии, когда мы вернемся, я закажу шатлен специально для тебя.

– Я всегда хорошо себя веду, – возмутилась Ирен, – и не нужно предлагать мне взяток.

– Но, насколько мне известно, раньше ты их брала, – поддел Годфри, показывая на ключик от ее шкатулки.

– Только от незнакомцев, – пробормотала Ирен.

Он засмеялся, вскочил на ноги и поднял жену. Они стояли почти в обнимку.

Моя подруга заговорила с нежным лукавством:

– Придется изучить содержимое твоего чемодана и удостовериться, что ты тайком не принес в наше скромное жилище других экзотических вещиц.

– Изучай все, что захочешь. Не одежда красит человека, – ответил Годфри.

– Возможно, но некоторых, на мою беду, она все-таки красит.

Я подумала, что обсуждать новый наряд Годфри слишком скучно и пошло. При этом никого почему-то не волновало, произведет ли мой гардероб впечатление на богемских придворных или на их сообщников по пути в Прагу.

Пока я размышляла о том, что в здравом уме и благоразумии есть свои преимущества, Ирен и Годфри медленно поднялись вверх по лестнице, воркуя и держась за руки. Я надеялась, что они спустятся к ужину, и какое-то время ждала их. Но Софи все равно не торопилась подавать к столу кулинарные экзерсисы своей тетушки, ведь французы могут употреблять еду совершенно холодной.

Я вздохнула и оставила мысль об ужине. Но прежде чем взять в руки вязальный крючок и нитки, я примерила блестящую серебряную цепочку, экипированную загадочными звенящими предметами, и попробовала, хорошо ли режет серебряный перочинный нож. Он оказался очень острым.

Глава тринадцатая
На пути в Богемию

Поезд с вокзала Гар-дю-Нор был готов к отправке. В одном из купе первого класса разместилась весьма диковинная парочка авантюристов. Это были мы с Годфри. У меня под дорожным плащом прятался шатлен, Годфри держал в руке новую шикарную ротанговую трость с янтарной рукояткой в виде головы дракона.

Рядом со мной стоял несессер Ирен с потайным отделением. Годфри настоял на том, чтобы бриллианты ехали с нами, а не с Ирен и Аллегрой. Услышав о его решении, моя подруга закатила глаза, но ничего не сказала. Мысль о том, что украшения будут храниться у мужчины, пусть даже ее собственного мужа, не придавала ей уверенности. Подозреваю, что гораздо больше она доверяла своему револьверу. Однако Годфри обладал здравым смыслом, и она относилась к этому с уважением. К тому же, хоть никто и не говорил об этом вслух, меня вряд ли можно было принять за женщину, которая прячет в своем багаже бриллианты. По правде говоря, не была я похожа и на тех дам, кто носит с собой целый арсенал косметических принадлежностей, хотя даже такие серые мышки, как я, пользуются духами и пудрой для лица.

Через окно мы видели, как Ирен машет нам на прощание перчаткой. Из-за клубящегося пара ее силуэт казался нечетким и таинственным.

Позади нее смутно вырисовывалась сердитое лицо Андре, лицо настоящего француза – длинное и непривлекательное. Он должен был отвезти Ирен домой, где в последний раз перед своим долгим путешествием на восток она сможет оставаться в безопасности.

– Все это очень напоминает мне нашу недавнюю поездку в Англию, – сказала я своему попутчику.

Он неотрывно смотрел в окно, провожая глазами жену, хотя поезд уже тронулся и Ирен скрылась за пеленой пара. Несмотря на ультрамодный наряд Годфри, рядом с ним я чувствовала себя по-домашнему уютно, как с родным братом. Мы с Годфри так долго работали вместе, что никакие внешние перемены не могли помешать нашей дружбе.

– Думаю, нынешняя миссия закончится не так трагично, – сказал он, намекая на последнюю схватку Квентина Стенхоупа с полковником Себастьяном Мораном, единственным свидетелем которой я стала.

Мне вспомнилась та ужасная ночь, когда мы неслись в карете очертя голову. Погоня закончилась на мосту, и мужчины дрались насмерть, несмотря на мои мольбы, а потом оба упали в стремительные ледяные воды Темзы. Однако у нас были основания полагать, что один из них не погиб, и я от души надеялась, что выжил тот, кому я отдала свое сердце.

– К тому же нам не придется плыть, – заверил меня Годфри. – Разве что пересечем какую-нибудь реку.

– Ох, только не напоминай мне о Ла-Манше! И кто только придумал называть его Английским каналом – ни от чего английского меня бы не тошнило.

– Мне обещали, что это путешествие будет спокойным, но утомительным.

– Если не сказать хуже. Я проделала его дважды: в Богемию, а потом обратно, – напомнила я и улыбнулась: – Но теперь меня сопровождает отважный спутник и за мной никто не гонится.

– Беспокоиться не стоит в любом случае, – многозначительно заявил Годфри, а потом повернул янтарную ручку трости, и из нее показалось стальное лезвие.

– Твоя трость – это кинжал?

– В некотором роде.

– Прости меня, Годфри, но разве ты разбираешься в кинжалах? – с сомнением спросила я.

– Теперь лучше, чем две недели назад.

Ответ Годфри поставил меня в тупик. Поезд грузно пробирался через окрестности Парижа. Над нами нависало небо, такое же серое, как глаза моего спутника.

– Ты воспользовался услугами кого-то из друзей барона? – осенило меня.

– Как же ты проницательна, Нелл! Проще говоря, oui[13]13
  Да (фр.).


[Закрыть]!

– О, перестань говорить на этом отвратительном языке! По крайней мере, со мной. Когда мы наедине, нам совершенно не обязательно мучиться с этими скользкими звуками, от которых язык заплетается в такой узел, что даже мои новые ножницы не помогут. Поверь мне, в Богемии мы услышим слова гораздо более непонятные и труднопроизносимые.

Годфри лихо покрутил трость между ладоней, и лезвие исчезло, как будто красноватая голова дракона резко втянула струю дыма.

– Мне уже просто не терпится наконец увидеть это маленькое старинное королевство, Нелл, – признался он. – В конце концов, оно сыграло важную роль в жизни Ирен. Сначала я боялся ехать в Прагу из-за привидений, что ее населяют, и тех призраков, что преследуют Ирен. Но теперь я жду не дождусь встречи с ними. Тебе не кажется странным мое стремление?

– Нет, Годфри. Ты совершенно прав. Мужчина должен знать, чем его жена жила в прошлом и как она проводит время сейчас. В Богемии Ирен похоронила оперную карьеру и глупые мечты о том, чтобы стать королевой. А ведь Вилли, этот самовлюбленный, надоедливый, испорченный наглец, действительно боготворил ее.

– Я знаю. – Годфри свирепо повернул рукоятку трости. – И в отличие от меня он видел, как Ирен исполняет главные роли на сцене. Наверное, она была прекрасной оперной дивой. А королева из нее получилась бы еще лучше.

– Сейчас она гораздо счастливее, – заверила его я. – Может быть, Ирен не признает этого, но ей никогда не нравилось быть чьим-то капризом, чьей-то прихотью. Дирижер в театре или наследный принц при дворе – не важно.

– Ты так считаешь, Нелл? Мне показалось, что последние несколько недель Ирен особенно стремится вернуться в Богемию. Она бы наверняка нашла повод, даже не подвернись такой удобный предлог, как задание барона Ротшильда. Не знаю, в чем причина. Впрочем, если дело касается моей жены, можно строить догадки до тошноты, и все равно не узнаешь правды.

– Ты боишься короля Богемии даже больше, чем Шерлока Холмса! – озарило меня.

Годфри печально улыбнулся:

– Шерлок Холмс просто эксцентрик, оригинал. Не будь таким, не стал бы самым знаменитым детективом в истории. Думаю, у нас с ним похожее воспитание, мы оба выходцы из среднего класса. Но, несмотря на его выдающиеся способности и на то, что он покорил Ирен, ты упоминала, что личные качества Холмса не особенно впечатляют. А тебе я верю, как самому себе. Но король… Даже ты лепечешь с благоговением о его высоком росте, его золотых волосах, его проклятой горделивой осанке! Он представляется мне героем вагнеровской оперы, завоевавшим сердце красавицы. – Годфри уставился под ноги и с силой воткнул свою трость в доски пола. – Боюсь, что я похож на Давида, который борется с Голиафом.

– Значит, ты не до конца понимаешь, как сильно Ирен разочаровалась в короле, когда показалось его настоящее лицо. Не припомню, чтобы видела ее такой потрясенной. Она была словно в оцепенении, и только злость вывела ее из этого страшного состояния. Лишь благодаря тому, что Ирен как следует разозлилась, мы сумели сбежать из Богемии целыми и невредимыми.

– Обратная сторона злости – страсть, – возразил Годфри.

– Откуда же мне знать, – протянула я.

– У страсти всегда есть изнанка, она обманчива и недолговечна, – размышлял Годфри. – Если она взаимна, это лучшая вещь на свете. Но нет ничего страшнее неудовлетворенной страсти, будь то любовь или ненависть.

– Откуда же мне знать, – повторила я, в глубине души почувствовав, что мне неприятно признаваться в своем неведении.

Годфри рассеянно смотрел в окно, задумавшись о Богемии. Его лицо казалось спокойным, но я чувствовала, насколько он напряжен. Мне пришло в голову, что вооруженный тростью английский адвокат, полный решимости выступить против деспотичных аристократов Богемии, действительно похож на Давида, который нападает на размахивающего палицей великана Голиафа с галстучной булавкой в руках.

***

Я уже писала о том, как много прелестных видов открывается взору, когда едешь поездом через Бельгию и Австрию. Любитель подобного чтения может обратиться к путеводителям, их нынче не счесть.

Сейчас я с удовольствием показывала Годфри пейзажи в окне и в особенности похвально отзывалась о ровно, будто по струнке, выстроившихся вдоль железной дороги телеграфных столбах (во Франции они так кренились в разные стороны, что напоминали подвыпившие зубочистки). Но у нас обоих на сердце лежала тяжесть, поэтому не получалось расслабиться и просто наслаждаться этой длинной экскурсией.

Иногда нам приходилось останавливаться на ночь в привокзальном отеле. И я была очень рада, что меня сопровождает Годфри: он бегло говорил по-французски, и это выручало нас там, где не знали английского.

В прошлый раз, во время спасения Ирен, я была слишком расстроена и измотана долгим переездом, так что почти не обратила внимания, в каких условиях ночевала по дороге. Теперь же я подмечала все детали. Матрасы на здешних допотопных кроватях громоздились так высоко, что не помешала бы лестница, чтобы взобраться на них. И пусть я не собиралась становиться принцессой, но не могла отделаться от ощущения, что матрасы буквально набиты горошинами. Или лучше сказать – блохами? Так или иначе, я была очень благодарна своему целомудренному ночному одеянию: платью, которое закрывало меня от подбородка до кончиков пальцев, и плотному чепцу.

Ванные комнаты были общими, из-за чего между мужчинами и женщинами, да и просто между незнакомыми людьми часто возникали неловкие ситуации. Лишенная возможности как следует помыться, уже на второй день нашего путешествия я стала задумываться, с какой стати мы с Годфри должны мчаться в такую даль. Неужели только ради того, чтобы разрешить сомнения какого-то банкира и утолить ненасытное любопытство Ирен, которая безжалостно встряхивает нас, будто мы игральные кости в деревянной коробке?

Еда в отелях тоже оставляла желать лучшего – разве что вам по вкусу суп с комками и неизвестным содержимым, жесткая телятина, облепленная сальными хлебными крошками, и неизменное ванильное мороженое, украшенное вафелькой, которая по вкусу больше напоминает картон. Очевидно, немцы и французы решили посоревноваться, чья стряпня хуже.

Этого странного джентльмена я заметила во время очередного скучного ужина в одном из отелей. Кажется, дело происходило в Кёльне, или, может быть, во Франкфурте, или даже в Нюрнберге – из окон поезда все города на одно лицо.

– Годфри, тот джентльмен за столиком у окна весь вечер на нас смотрит, – прошипела я своему спутнику.

Он как бы случайно уронил салфетку и незаметно обернулся, чтобы посмотреть на того, о ком я говорила. Маневр был так ловко проделан, что Ирен наверняка принялась бы аплодировать от восторга (увы, у меня такой возможности не было).

– Самый обычный человек, – заверил меня Годфри, придвигая обратно стул и с аппетитом набрасываясь на шницель. Только мужчины могут получать удовольствие от столь посредственной еды.