Текст книги "Черная часовня"

Челюсти у меня непроизвольно сжались: я сразу же узнала голос. Нас принимал не кто иной, как тот господин с Бейкер-стрит.

Ирен медленно поднялась, будто услышала долгожданный вызов на сцену. Именно так она двигалась во время дуэли на рапирах с виконтом Д’Энрике в Монако. У меня мелькнула мысль, что оружие предстоящего поединка будет не таким грубым, но от этого не менее опасным.

– Благодарю вас, мистер Холмс, – сказала она. – Я уж думала, что не дождусь приглашения.

Глава восемнадцатая
Неаппетитное меню

Вы же знаете, что я думаю об этих печальных событиях, Уотсон. Потрошитель из Уайтчепела – скорее всего, просто разочарованный неудачник, который пытался привлечь к себе внимание.

Кэрол Нельсон Дуглас. Новый скандал в Богемии[50]50
  Пер. М. Орловой.


[Закрыть]

Хотя в своем воображении я уже успела населить комнату за спиной нашего хозяина людоедами и опиумными наркоманами, на деле это оказалась небольшая гостиная, посередине которой стоял квадратный стол, накрытый на три персоны.

На белоснежной скатерти был сервирован обманчиво простой, но при этом изобильный ланч, состоящий в основном из холодных закусок. К моему удовольствию, не было видно ни рубца, ни гусиной печенки, ни других так называемых деликатесов.

Было довольно странно разделить трапезу с Шерлоком Холмсом, но, полагаю, даже папа римский должен когда-то есть. Между тем Ирен не подозревала, о каких подробностях частной жизни мистера Холмса мне довелось узнать – в особенности о его специфических и опасных романтических представлениях, – когда я наткнулась на рукопись его друга, доктора Уотсона, который, по всей очевидности, воображал себя Босуэллом, а своего друга-сыщика – Джонсоном[51]51
  Джеймс Босуэлл (1740–1795) – шотландский писатель, автор воспоминаний «Жизнь Сэмюэла Джонсона» об английском литературном критике.


[Закрыть].

С тех самых пор как я прочла его откровения, мне пришлось взять на себя новую, тайную роль: живого щита между Ирен и этим странным господином, который был чрезмерно очарован ею. И хотя любой мужчина, встречавшийся с моей подругой хоть раз в жизни, неизбежно оказывался очарован, я была достаточно умна, чтобы понять, что мистер Шерлок Холмс – не чета остальным. А его предполагаемое пренебрежение к женщинам не облегчило мою тревогу ни на йоту. Ведь и Ирен не была обычной женщиной.

Если бы не его репутация человека, который с легкостью разгадывает самые сложные головоломки, я бы и не удостоила его повторным взглядом. К тому же обычно на улице он встречался мне то в каком-нибудь дурацком костюме для маскировки, то в шляпе, с тростью и с невыносимо самоуверенным видом. На мой вкус, мы пересекались с ним даже слишком часто. В первый раз я увидела его, когда он ворвался в офис Годфри в Темпле, засыпая меня вопросами, пока сам адвокат был в отъезде. Тогда мистеру Холмсу ничего не удалось из меня вытащить. Во второй раз я, загримированная подругой под старенькую служанку, открыла дверь Брайони-лодж перед сыщиком, его другом доктором и королем Богемии лишь для того, чтобы объявить: гнездышко опустело, а молодожены Нортоны упорхнули. В следующий раз я увидела этого господина, когда он прервал наш с Ирен завтрак на террасе «Отеля де Пари» в Монако, высокомерно посоветовав не связываться с делом, которое мы к тому времени практически раскрыли. Но, пожалуй, самая драматичная встреча с мистером Холмсом произошла в гримерной Ирен в Национальном театре Праги, когда детектив спас мою подругу от ядовитого прощального подарка коварной русской танцовщицы Татьяны. И конечно, не забудем тот случай, когда мы с примадонной, переодетые, пробрались в самое сердце Бейкер-стрит, – маскарад, после которого у меня в волосах появилось несколько седых прядей.

Теперь, в помещении и без шляпы, сыщик выглядел достаточно невзрачно: лет тридцати пяти, в расцвете сил, но покинувший пору молодости, высокий, худой, с чисто выбритым лицом, в котором не было ничего примечательного, кроме острого носа и пронзительных серых глаз. В общих чертах Шерлок Холмс и Годфри Нортон были бы похожи, если бы не мелкие детали, менявшие всю картину. Годфри был не только намного привлекательнее, но и намного приветливее сыщика-консультанта, хотя все трое – и Холмс, и Годфри, и Ирен – имели одну общую черту: на сторонний взгляд они очевидно обладали исключительной уверенностью в себе, как и все, кто привык бывать на публике. Я говорю «на сторонний взгляд», потому что тот, кто без смущения выступает на людях, часто может оказаться болезненно застенчивым в некоторых вопросах. Ирен была права по поводу «брони», которую многие надевают, чтобы скрыть свои истинные страхи и переживания.

Не без грусти подумав, что сама я никогда не обладала уверенностью в себе, я с огромным аппетитом, но не теряя достоинства, принялась за суп из артишоков и вареных крабов.

За трапезой мне не удалось удержаться, чтобы не прокомментировать изобилие на столе и не напомнить о вреде чревоугодия.

– Преследование обостряет аппетит, – сразу же нашелся мистер Холмс. – Возможно, потому, что оставляет так мало времени для его удовлетворения. Когда я иду по следу, то не могу есть совсем. – Он переключил свое внимание на Ирен: – Как вы поняли, что рабочий в приемной – это я?

– Я знала, что вы находитесь в Париже.

– И как вы узнали об этом?

– Если принц Уэльский пошел даже на то, чтобы среди ночи вызвать меня и Нелл из Нёйи в Париж, то он непременно должен был телеграфировать и в Лондон, чтобы попросить помощи у знаменитого Шерлока Холмса.

– Зачем? Я не занимался расследованием дел Потрошителя в Лондоне.

Ирен проигнорировала последнее замечание и стала со скромным видом очищать скорлупу с яйца, хотя каждый ее жест выражал скептицизм.

– Это правда, – кротко подтвердила я. – Газеты никогда не писали о его участии в расследовании. Ни разу.

Снисходительный взгляд подруги встретился с моим.

– Всего лишь недомолвка в официальной версии, и к тому же – ключ к реальной истории.

– То есть? – опередив меня, спросил мистер Холмс. Грубиян до мозга костей.

– О чем меньше всего пишут, то и правда, – заявила Ирен. – Я сужу по тому, как обычно ведут себя полиция и газеты, когда дело принимает серьезный оборот. Если даже вам каким-то образом удалось избежать участия в расследовании самых нашумевших убийств нашего времени, вряд ли вы сможете увильнуть, когда наследник престола вашей страны имел неосторожность оказаться на месте нового подобного убийства.

– Как Уотсон не раз утверждал, мадам Нортон, практически любую загадку можно разрешить при помощи простого здравого смысла, имеющегося у каждого человека.

– Вот уж не сочла бы здравый смысл распространенным явлением. Кстати, я надеюсь, что на цепочке ваших часов найдется достаточно места для су, который я дала вам вчера, хотя, конечно, это и менее достойная монета, чем золотой соверен, который вы получили от меня в день моего венчания.

– Ха! – Его то ли восторженный возглас, то ли смех прозвучал настолько резко, что я чуть не подавилась и была вынуждена сделать несколько больших глотков столового вина, которого ранее преисполнилась решимости избегать.

Детектив бросил салфетку на скатерть, хотя почти ничего не съел:

– Вы видите меня насквозь, мадам, как никто другой.

– О, ваша маскировка была великолепна, мой дорогой мистер Холмс, просто все дело в том, что я ждала вашего появления. Пусть и не так близко к нашему дому. Зачем вам понадобилось доехать до самого Нёйи?

– Однажды и вы, мадам, пришли к моему порогу, чтобы пожелать мне доброй ночи. Я лишь хотел вернуть долг, пожелав вам доброго утра.

– Хм-м-м… – Его слова не убедили Ирен.

Мистер Холмс вынул часы и показал нам цепочку. Золотой соверен сиял на ней, будто утреннее солнце. Рядом с ним холодной бронзовой луной отсвечивал потертый французский су.

– Если бы я был способен перелететь Ла-Манш подобно чайке, вместо того чтобы тащиться по морю в Кале, а потом поездом в Париж, вам не пришлось бы осматривать жуткую сцену убийства в доме свиданий. – Он будто одновременно извинялся и выказывал пренебрежение нашими способностями.

– Однако мы видели то, что видели, – коротко возразила Ирен. – А вы?

Сыщик покачал головой:

– К моему прибытию служба безопасности уже очистила дом. Но это не важно. Они так натоптали в комнате, что никаких улик было уже не найти, хоть я и провел немало часов, ползая по ковру. Я нашел лишь несколько крошек, которые, к сожалению, не очень мне помогли.

Он пил вино с легкостью француза. Я добавила «алкоголик» к своему все удлиняющемуся списку холмсовских пороков. Это качество весьма уместно смотрелось рядом с «опиумным наркоманом».

– Значит, вам неинтересны наши наблюдения с места убийства? – не сдавалась Ирен.

– Уверен, вы заметили детали, которые обнаружил и я: что в доме столь ненадежной репутации необходимы точный расчет времени либо невероятная удача; что убийца обладал неким влиянием на жертв; что погибли они быстро и лишь после этого были расчленены, также быстро. Похоже на почерк Потрошителя из Уайтчепела, но при этом есть важные отличия. Второе убийство, возле Эйфелевой башни, по стилю больше напоминает Дерзкого Джеки[52]52
  Открытка Дерзкого Джеки – одно из посланий, полученных полицией Лондона в 1888 году якобы от Джека-потрошителя.


[Закрыть], но оба случая слишком отличаются от резни в Уайтчепеле, чтобы считать их продолжением серии, если это вообще была серия.

– Вы сомневаетесь, что резня в Уайтчепеле – работа Джека-потрошителя? – удивленно спросила я.

Пронзительный взгляд метнулся в мою сторону. О боже.

– А вы, видимо, в этом не сомневаетесь, мисс?..

– Хаксли.

– Машинистка из Темпла, – произнес мистер Холмс с удивлением, вспоминая о нашей первой, достаточно неприятной встрече. – Яростный сторожевой пес отсутствующего адвоката.

– Я рада служить сторожевым псом для моих друзей.

– Немудрено, что британцы выбрали своим талисманом бульдога, – пробормотал он, несколько смущенный моей прямотой. – Значит, вы убеждены в существовании Потрошителя?

– Разумеется, сэр. Любой человек, следящий за новостями…

– …читает слишком много газет и слишком многому верит. Уверяю вас, мисс Хаксли, я мог бы составить не менее дюжины убедительных дел, в каждом из которых фигурировал бы новый Джек-потрошитель, от дворника до премьер-министра.

– Почему вы сомневаетесь в существовании Потрошителя? – спросила Ирен.

Сверлящий взгляд детектива снова обратился к примадонне, и я с облегчением вздохнула, хотя и обещала себе сделать все возможное, чтобы защитить подругу от этого господина.

Она же встретила его взгляд с тем неопределенно-примирительным выражением лица, с которым она обычно выигрывает партию в шахматы или слушает объяснения постановщика оперы по поводу того, как она должна исполнить свою партию. Примадонна выглядела очень покладистой, но я знала, что внутри она упряма, как сам сатана.

– У меня есть правило: не пугать лошадей на улице и дам за обедом, – ответил мистер Холмс. – Но, раз вы настаиваете, давайте вспомним события восемьдесят восьмого года в бедном квартале Лондона. Вы, без сомнения, в курсе, что жертвами Потрошителя были женщины средних лет из самых низов. Любой знает их имена: Мэри Энн Николз, Энни Чэпмен, Элизабет Страйд, Кэтрин Эддоус и Мэри Джейн Келли. Они знамениты почти как жены Генриха Восьмого.

– И так же мертвы, – пробормотала Ирен будто про себя.

– Ха! Почему никто не написал оперу про эти события? Вы бы восхитительно сыграли любую из жен короля.

На секунду Ирен утратила хладнокровие:

– Какая блестящая идея, мистер Холмс!

– Тогда я надеюсь, что вы увлечетесь ею и предоставите расследование смертей несчастных женщин тому, кто привык иметь дело с самыми низменными человеческими страстями. Я раскрыл множество криминальных тайн и могу сказать одно: то, что сцена лишилась столь великолепного голоса, как ваш, – самое страшное из известных мне преступлений.

Мне редко – да что там, ни разу! – не приходилось видеть, чтобы у Ирен не нашлось слов для ответа. Она молчала, и лишь глаза ее подозрительно блестели. Тогда решила заговорить я:

– Чтобы сохранить прекрасный голос, мистер Холмс, нужна постоянная практика, которая оставляет очень мало времени для нормальной жизни.

– «Нормальная» жизнь и правда встречается очень нечасто, мисс Хаксли, – резко ответил он. Казалось, он тоже внезапно утерял равновесие. – Разве что у вас и у доктора Уотсона, – добавил он печально, но при этом с некоторой завистью.

Я поспешила переменить тему разговора, который, казалось, тяготил всех троих:

– Не совсем поняла, что вы хотели сказать до этого, мистер Холмс. Убийства каждой из названных вами женщин были совершены недалеко друг от друга, в одной манере, в течение двух с половиной месяцев. Потом были послания, подписанные именем «Джек-потрошитель», где автор признавался в совершении преступлений. Он даже предупреждал о двух из своих убийств еще до того, как они произошли.

– Все верно. – Внимание сыщика снова вернулось ко мне и к теме кровавых преступлений, оставив в покое Ирен и ее оперную карьеру. – Вы на удивление хорошо информированы по этому делу, мисс Хаксли.

– Убийства гремели на весь мир. И притом… это все же были новости из дома, – добавила я неуверенно.

– В восемьдесят восьмом году поступали и другие новости из дома, на которые мир не обратил внимания. – Детектив оглядел стол, словно желая убедиться, что мы съели и выпили достаточно. После этого он поднял кисть правой руки, принявшись один за другим загибать пальцы, начиная с мизинца. – В феврале того года тридцативосьмилетняя вдова из Спиталфилдз была ранена в паховую область неизвестным мужчиной, вооруженным складным ножом.

В марте тридцатидевятилетняя женщина получила два удара в горло от неизвестного мужчины, также вооруженного складным ножом. В апреле на вдову сорока пяти лет из Спиталфилдз напал неизвестный мужчина. В августе тридцатидевятилетняя продавщица из того же района, которая торговала не только товаром, но и собой, была обнаружена в Уайтчепеле с тридцатью девятью ножевыми ранениями. А тридцать первого августа на Бакс-Роу в Уайтчепеле было найдено изуродованное тело Мэри Энн Николз. – Он загнул последний палец на руке и снова раскрыл ладонь, чтобы продолжить подсчет. – Дальше: Энни Чэпмен, Элизабет Страйд, Кэтрин Эддоус и Мэри Джейн Келли, список жертв так называемого Потрошителя. – Мизинец так и остался торчать кверху. – Мэри Джейн Келли похоронили двенадцатого ноября. А в декабре Роуз Миллет, которую все описывали как пьянчужку, была найдена мертвой, хотя и не изуродованной. Дело признали убийством.

Ирен встрепенулась:

– Вы хотите сказать, что в Лондоне совершались кошмарные преступления еще до появления Потрошителя и что они не остановятся после его исчезновения?

– В деле Джека-потрошителя примечательны не жертвы и даже не жестокость, с которой совершались убийства, но фурор, произведенный ими в обществе. Заверяю вас, что если бы вместо интересных дел я брался только за сенсационные, то появлялся бы в газетах каждые две недели с деталями новых злодеяний.

– Вы бы вообще предпочли отказаться от громких дел, если бы не страна и королева, – понимающе произнесла Ирен.

Наш визави вздохнул и посмотрел на нас обеих:

– Не будете ли вы возражать, если я закурю?

– Если вы не будете возражать против того, что закурю я, – ответила Ирен.

Я добавила «курильщик» к длинному списку грехов этого господина.

Мы переместились в аванзалу, где дым от сигарет моих собеседников терялся под потолком среди гипсовых херувимов, которые, должно быть, недоумевали, стоило ли подниматься на небеса, чтобы вдыхать испарения ада.

– Доктор Уотсон не во Франции, – заметила Ирен, одновременно с сыщиком пуская кверху струйку дыма.

Меня не обманешь: хоть дуэль и перенеслась в другое помещение, выпады не стали менее яростными. Впрочем, я чувствовала себя спокойнее, когда подруга сражалась с сыщиком, чем когда она соглашалась с ним.

– Нет, как не было его и Уайтчепеле. Я не мог позволить ему участвовать в деле, где люди с его образованием и профессией вызывали подозрения. Вся эта болтовня о том, что Потрошитель имеет медицинские навыки…

– Разве это не так?

– То была работа не хирурга, а мясника, мадам. Хотя даже мясник придерживается определенных правил разделки туш. Но вы будете поражены, узнав, скольких уважаемых и добропорядочных людей подозревали в тех убийствах.

– Возможно, – сказала я, – хотя все подозреваемые, о которых писали в газетах, были из низших слоев общества.

– Козлы отпущения, – возразила Ирен. – Значит, и великие мира сего не были застрахованы от подозрений, хотя события происходили в бедном квартале?

– Великие мира сего, бывает, опускаются ниже простых людей. – Мистер Холмс затянулся и нетерпеливо покачал головой. – Это чрезвычайно грязное дело, дамы. Я не могу обсуждать его с вами во всех подробностях. Вам повезло, что у вас есть другие занятия, кроме отвратительных эксцессов сумасшедших убийц.

– Тогда с какой же целью вы пригласили нас… если, конечно, не считать удовольствие от ланча и вашего общества? – Голос Ирен был мягче шелка, но я знала, что за ним скрывается отточенное лезвие бритвы.

– С целью сообщить, что его королевское высочество благодарен вам за преданность. И поскольку теперь я здесь, в ваших услугах более не нуждаются. Что дела подобного рода не предназначены для дам. Что я держу расследование под контролем и вы можете быть свободны и заниматься более приятными вещами. Что ваш принц ценит, с какой смелостью вы брали на себя неприятные поручения. И что вы можете возвращаться к размеренной жизни, избавленной от жестокости и убийств.

– Благодарю вас. – Ирен поднялась, затушив сигарету в хрустальной пепельнице. – Я признательна вам за то, что вы указали мне мое место. Желаю удачи в охоте за новым убийцей, не-потрошителем, и я рада, что дала вам тогда монету в один су, – пусть это будет мой, хоть и скромный, вклад в дело поимки преступника.

О боже! Этот господин мнил себя признанным мастером разгадывать кровавые загадки, но даже не догадывался о том, как опасна ярость униженной женщины. Уж если Ирен Адлер использовала слово «скромный» применительно к себе… он и глазом моргнуть не успеет, как она его обставит!

– Благодарю вас, и прощайте. – Надменный господин встал и поклонился нам обеим.

Я полностью разделяла возмущение подруги. Мы не напрашивались на это дело, и нам действительно пришлось увидеть много такого, чего женщинам видеть не полагается, и никакие королевские благодарности не сотрут эти ужасы из нашей памяти.

Ирен направилась к выходу, но перед самой дверью остановилась, позволяя хозяину открыть ее для нас.

Он на секунду заколебался. Казалось, сейчас он схватит руку Ирен и запечатлеет на ней поцелуй.

Но он не сделал этого, и мы направились вниз по коридору. Лишь оказавшись вне поля зрения мистера Холмса, мы обе глубоко вздохнули.

– Какая поразительная беседа, Нелл, – глубоким голосом произнесла примадонна. – По крайней мере, мы узнали от мистера Холмса намного больше, чем он от нас.

– Неужели?

– Разумеется.

– Так или иначе, нам дали от ворот поворот. Было бы намного приличнее, вырази нам принц свою благодарность лично.

– О, это не принц отправил нас в отставку, – желчно откликнулась Ирен.

К своему удовлетворению, я услышала нотки ярости в ее голосе, но все же уточнила:

– Не принц?

– И не Ротшильды.

– Барон тоже никак не объявился, – признала я.

– Вот и нас не должно быть видно.

– Мы возвращаемся домой в Нёйи?

– Конечно. Чтобы собраться для переезда в один из отелей Парижа.

– Мы переезжаем в Париж? – Я была не на шутку встревожена. – Но зачем?

– Если Джек-потрошитель в Париже, значит, и мы должны быть здесь.

– Но Шерлок Холмс только что заявил, что Джека-потрошителя не существует.

– Шерлоку Холмсу скоро будет преподан урок. Джеком-потрошителем. И мной.

Глава девятнадцатая
Передвижной праздник

Париж – самый изменчивый из городов. И в то же самое время – один из самых затворнических: качество, проявляющееся только со временем.

Розамонд Бернье

Как и Сара Бернар, Ирен была привычна к масштабным театральным постановкам с труппами в сотни человек и неисчислимым количеством костюмов и декораций, которые могли быть собраны и перевезены на новое место в течение считаных дней. На самом деле, я считаю, оперная примадонна, в качестве которой Ирен подвизалась несколько коротких блистательных лет, приспособлена к Геркулесовым подвигам даже лучше актрисы. В конце концов, именно оперным певицам приходится исполнять роли, таская на себе костюм весом в сорок, а то и шестьдесят фунтов[53]53
  1 фунт – 0,454 кг.


[Закрыть], да еще и заливаться при этом соловьем. Другими словами, и актрисы, и оперные певицы привыкли передвигать горы вместе со всеми населяющими их мелкими людишками.

Поэтому такое простое мероприятие, как переселение двух женщин из деревни в самое сердце Парижа за один день, было для Ирен сущим пустяком. Она находилась в одном из тех настроений, когда возражать ей бесполезно. Легче было бы свернуть с намеченного пути Брунгильду[54]54
  Валькирия, героиня скандинавского эпоса.


[Закрыть], чем Ирен. Возможно, Годфри удалось бы повлиять на супругу, но писать ему не было времени, да и он, скорее всего, еще не доехал до Праги.

На первый взгляд могло показаться, что Ирен с такой силой жаждет незамедлительных действий из-за своего эгоцентризма. Но за годы, проведенные рядом с ней, а также из опыта наблюдения за требовательными условиями мира сцены, я поняла, что это совсем не так. Ведущий актер или оперная дива – это двигатель, от которого зависит любое грандиозное предприятие по воплощению фантазии в искусстве. Ответственность за работу всей труппы, а также за то, чтобы достойно исполнить произведения великих мастеров, падает именно на исполнителя. Только уверенный в себе, мужественный и глубоко преданный своему делу человек осмелится ступить на сцену, когда столько поставлено на кон. Неуверенность и колебания – верная смерть на сцене. Как только занавес поднимается, спрятаться уже негде.

Так было с Ирен и в обычной жизни. После ее вынужденной отставки, в которой Шерлок Холмс неумышленно сыграл известную роль, распространив слух о смерти примадонны, сценой для нее стал весь мир, где она могла ежедневно исполнять разные роли: драматурга, дирижера, ведущей актрисы, костюмера, суфлера, рабочего сцены и, случалось, даже уборщицы. Только теперь она применяла свои усилия и таланты для постановки драм, развертывающихся на страницах газет и в судах. Она стала ведущей актрисой трагедии преступлений и наказаний.

И как у всех ведущих актрис, у моей подруги были свои странности. Слава богу, она не спала в походном гробу, как поступала Сара Бернар. Но Ирен привыкла путешествовать на манер труппы Шекспировского театра в одном лице, таская за собой невероятное количество костюмов. После того как мы заселились в отель, Андре пришлось совершить несколько поездок в Нёйи, чтобы привезти весь наш багаж. (Софи, конечно, дулась на нас за то, что мы бросили ее, но на самом деле была рада на несколько дней остаться в доме одна.)

Должна признать, что предвкушение интересного и, возможно, опасного путешествия заставило трепетать сердце даже такого домоседа, как я. Все равно что приехать на премьеру новой загадочной пьесы, не зная даже, чего ожидать: трагедии или водевиля. Или всего понемногу. Хотя воспитание и наклонности не позволяли мне терять голову, своенравное сердце билось быстрее всякий раз, когда я следовала за Ирен в том или ином ее приключении.

Деревенька Нёйи находится всего в нескольких милях от Елисейских Полей, излюбленного места променада, куда весь Париж – легендарный tout Paris – выбирается на прогулку: себя показать и людей посмотреть. По дороге к гостинице Ирен наконец объяснилась:

– Я ценю твою готовность совершать действия, которые тебе, должно быть, неприятны, Нелл, – сказала она. – Нельзя терять ни минуты. Шерлок Холмс, безусловно, умен, но совершенно непригоден для поисков этого убийцы. Неудивительно, что Потрошитель улизнул из Лондона невредимым.

– Ты была достаточно проницательна, чтобы перехитрить этого так называемого детектива и в Лондоне, и после. Уверена, его репутация раздута. Я лично считаю его непригодным ко многим вещам.

Подруга посмотрела на меня с недоумением:

– Я знаю, что ты предана мне душой и сердцем, Нелл, но я никогда не держала зла на Шерлока Холмса за то, что он выполнил поручение короля Богемии. К тому же очевидно, что он сразу разглядел, каков Вилли на самом деле. В этом смысле он оказался намного умнее меня.

– Ты женщина, и твоими действиями руководило сердце.

– Боюсь, что моими действиями руководило тщеславие, но с твоей стороны очень мило думать обо мне хорошо. – Она покачала головой в чепце. Думаю, она оделась поскромнее, чтобы уменьшить мои опасения по поводу нашего не совсем обычного переезда в Париж. – Признаю, что была ослеплена влюбленностью Вилли. Теперь я знаю, что иногда сердце может сильнее всего желать того, что пойдет ему только во вред, и что самый малообещающий человек может оказаться гораздо более достойным, чем все остальные.

– Годфри никогда не был малообещающим, Ирен. Просто поначалу он тебе не понравился.

– Поначалу я ему не доверяла, потому что его отец был замешан в той афере с поясом Марии-Антуанетты. Я была несправедлива к Годфри. Как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь преподал Холмсу такой же урок, какой получила я. К сожалению, блестящий детектив совершенно не искушен в делах сердечных, что делает его абсолютно непригодным для расследования последних убийств. Если я не вмешаюсь, будут еще жертвы.

– Я согласна с тем, что мистер Холмс вряд ли сможет разгадать эти кошмарные преступления, но почему так считаешь ты?

Примадонна снова посмотрела на меня:

– Меня беспокоит, Нелл, что тебе придется участвовать во всем этом, хоть и по твоему же собственному настоянию. Это самые извращенные, самые бесчеловечные убийства, которые только можно себе представить. Пока мы не поймем и не признаем, что бесчеловечность является неотделимой частью человеческой натуры, мы не сможем узнать Потрошителя, даже если столкнемся с ним лицом к лицу. Увы, это не «Убийства на улице Морг» господина По: нам не удастся свалить вину за кровавую резню в Париже и Лондоне на человекообразную обезьяну. Да, преступления совершил зверь, но этот зверь – человек.

– Признаю, что готова пойти против собственной природы, лишь бы увидеть, как ты еще раз утрешь нос этому господину с Бейкер-стрит… но почему ты считаешь его непригодным именно для этого дела?

– Он не женщина.

– А женщина?..

– …моментально поняла бы, что эти преступления наносят удар по самой женской сути.

– О. – Будучи сама представительницей слабого пола, я не решилась признать, что не поняла, к чему клонит подруга. – Разумеется.

– И ты сама видела сегодня: в своем высокомерии он допускает ту же ошибку, что и в первый раз, когда мы с ним повстречались в Монте-Карло. Он пренебрегает результатами наших наблюдений. Он не желает знать, что мы могли увидеть и что мы думаем.

– Точно так же он пренебрегает отчетами парижской полиции.

– Ты права. Очевидно, его опыт работы с полицией, как и опыт общения с женщинами, доказал, что на подобные источники нельзя полагаться. Однако его опыт общения со мной мог бы и удержать его от повторения ошибки: не стоило снова недооценивать меня.

– И кто теперь ведет себя как примадонна?

Подруга пожала плечами и рассмеялась. У нее был самый музыкальный и самый искренний смех из всех, которые я когда-либо слышала. Будто дудочка гаммельнского крысолова, он так привлекал мужчин, женщин и детей, что, уверена, смог бы и крысу завести прямо в пасть кошачьего короля. Каким, возможно, является наш Люцифер.

На секунду я ужаснулась участи нашего зверинца, оставленного в неласковых руках Софи. Так всегда случается, когда заводишь слуг: постепенно они начинают считать себя лучше хозяев. Возможно, потому, что узнают слишком много деталей их жизни.

– Что касается целей нашего переезда в Париж, мне нужно твое согласие по крайней мере с одной из них, Нелл, – прервала мои размышления Ирен.

– Что ты хочешь сделать?

– Вытащить Пинк из борделя.

– Замечательно! Я приложу все усилия, чтобы помочь ей осознать греховность выбранного ею пути.

– Это не совсем то, что я имела в виду, Нелл, но, уверена, твой подход тоже заслуживает внимания.

Ирен настояла на том, чтобы самой забрать Пинк – или, вернее сказать, Элизабет. Моим первым шагом на пути перевоспитания юной американки будет искоренение ее инфантильного прозвища.

Мне казалось неприемлемым, что Ирен отправится в бордель без сопровождения, но она возразила, что на обратном пути с ней будет Пинк. К тому же приличия стояли далеко не на первом месте в списке вопросов, волновавших мою подругу.

Помимо того, я была озадачена и даже оскорблена тем, что Ирен планирует обременить нас соседством с незнакомкой, в то время как мы заняты расследованием беспрецедентных убийств, затрагивающих как самые высокие, так и самые низкие слои общества.

Саму Пинк, я полагаю, можно было отнести к среднему классу. Наверное, мне стоило беспокоиться о том, что в нашем кругу появится падшая женщина, но все еще живущая во мне гувернантка с восторгом предвкушала работу по спасению заблудшей души. Она была неглупа и достаточно хорошо воспитана для американки, и мне казалось, что я смогу оказать на нее большее влияние, чем на Ирен. Если откровенно, Пинк весьма отличалась от обыкновенных падших женщин, но, полагаю, шикарные заведения, клиентами которых являются исключительно аристократы, предпочитали нанимать девушек из среднего класса, каким бы странным это ни казалось.

Бедняжка Пинк! Какая ужасная семейная история! Разве ждала ее в жизни иная стезя? А потом мне пришло на ум замечание Ирен о том, что в словах Пинк были лишь крохи правды… Пинк!..

Как же я была слепа! Ну конечно, само прозвище намекает на род ее занятий! Она приехала из Америки. Как и Ирен много лет назад. И, как и Ирен, она тоже тайный агент Пинкертона! Может ли молодая женщина быть одновременно проституткой и сыщиком? Думаю, получилось бы весьма эффективное сочетание… профессий. Представьте себе, какие тайны государственной важности мог бы выведать подобный агент, какие финансовые секреты!

Как же мне теперь к ней относиться? Не стоит показывать, что я догадалась о ее тайне. Все должно идти своим чередом, как и прежде. Хоть меня и расстроило, что Ирен не поделилась со мной столь важной информацией касательно нашей будущей протеже – возможно, из опасений, что я проболтаюсь. Что ж, я докажу, что ее страхи напрасны, и буду относиться к Пинк исключительно как к девице легкого поведения, которой она притворяется.

Ирен выбрала гостиницу в центре, на улице Риволи, откуда можно было быстро добраться в любой из районов Парижа, которые французы называют округами. Отель «Лувр» оказался очень приличным: у нас был большой номер с приемной, столовой и двумя спальнями, не считая отгороженного от столовой алькова с кроватью, что меня успокоило, поскольку поначалу я не понимала, где будет спать Пинк.