Текст книги "Красный замок"

Глава восьмая
Ненадежные союзники

Наблюдение 21. Сладострастное убийство.

Я испытывал удовольствие, когда сжимал шею женщины и пил ее кровь. С 12 лет во мне поднималось странное возбуждение, когда я душил кур. Я часто убивал их в больших количествах и заявлял потом, что в курятник пробралась куница.

Рихард фон Крафт-Эбинг. Половая психопатия

Из дневника

– Не более одной сумки на каждого, – наказала Ирен.

Я подняла бровь.

И это заявляет мне дамочка с таким разнообразным гардеробом? Однако она говорила серьезно, и мне скоро открылось насколько.

Она исчезла в спальне Нелл и вернулась оттуда с платьем, перекинутым через руку:

– Платье-сюрприз Нелл. Если запахнуть отвороты верхней юбки и лацканов, наряд превратится в официальный. Для Нелл это был вопрос экономии, – добавила она, поглаживая подкладку из розового атласа, как если бы это был домашний питомец. – Мне же ее наряд поможет решить практический вопрос, и Нелл вполне одобрила бы такой выбор. Юбки самую малость мне коротковаты, но позволят свободно двигаться.

Возможно, неумолимая тоска по пропавшей подруге побудила Ирен искать практичную одежду в ее гардеробе. Я также полагаю, что облачение в вещи компаньонки для актрисы являлось способом примерить на себя и ее личность. Она добьется большего, если будет внешне походить на Нелл, – через костюм примадонна впитает ее взгляды на жизнь, сможет начать думать и чувствовать, как она, и напасть на след через сознание исчезнувшей.

Мне был чужд подобный театральный подход. Я отправилась по такому случаю в один из легендарных парижских универмагов, «Ле бон марше», и нашла свой способ подражать Нелл, купив платье-пальто из легкой высококачественной шерсти в клетку, очень похожее на то, которое было на нашей пропавшей подруге в последний вечер на Всемирной выставке. Я завершила наряд броской кепкой с козырьком, которая заставила меня почувствовать себя мальчишкой-газетчиком, торгующим свежими сенсационными изданиями на обочине тротуара. Не пропустите! НЕЛЛИ БЛАЙ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ВЕРДАН ПО СЛЕДУ ПОТРОШИТЕЛЯ.

Странно, но, вырядившись в стиле Нелл, я почувствовала, как тень ее сурового островного духа угнетает мой врожденный американский энтузиазм.

Из-за этих ощущений мне пришла в голову мысль, что, возможно, я вызвала дух и облик покойницы. Однако по какой-то причине эта идея не поколебала мою решимость. Я дам Ирен неделю на нелепую операцию на востоке. Потом я вернусь на запад, в Англию, а затем и в Америку. Мое длительное отсутствие и без того уже наверняка заметили.

Должна признать, под клетчатым пальто умеренных тонов сердце у меня бешено стучало от волнения, когда мы проходили через Гар-дю-Нор, этот уродливый железнодорожный вокзал, где все отделано камнем, который разносит эхо криков кондукторов и детей, напоминающих голоса чаек.

Когда мы добрались до нашего вагона и бросили скромные саквояжи на медные полки над сиденьями, Ирен улыбнулась:

– С таким же багажом мы с Нелл бежали из Богемии: по одной сумке на каждую.

– Вы с Нелл путешествовали так и раньше? Поездом через Европу?

– Да. Только тогда нас преследовали лучшие агенты короля Богемии. На сей раз мы сами идем по следу.

– Куда? И по чьему?

Она оставила мои вопросы без внимания и принялась смотреть в окно на кружащую по платформе толпу людей, как глазеют, разинув рот, через стекло на ярмарочных уродов.

– Ага, вот и он! Не поворачивайся! Мы должны делать вид, что не знакомы. Он присоединится к нам, когда поезд тронется.

На билетах было указано, что мы едем в Вердан. Казалось, Ирен нервничает: она достала одну из тонких темных сигар, но вернула ее в изысканный портсигар, где те хранились. На крышке синей эмали красовалась лишь одна буква, наклоненная заглавная «И», выложенная бриллиантами. Это была единственная памятная безделушка, которую она взяла с собой, – но портсигар весил мало. Примадонна выглянула в проход, где толкались опаздывающие пассажиры в попытках найти свое место.

Видимо, мы сняли купе целиком, поскольку за нашей стеклянной дверью никто не появлялся.

Ирен взглянула на эмалированные часики, висевшие на шее на длинной цепочке. Раньше я никогда не замечала, чтобы она носила часы. Такие практические мелочи до настоящего времени всегда оставались на совести Нелл.

– Мы уезжаем через несколько секунд, – забеспокоилась она. – Ума не приложу, что его задержало.

– Ты имеешь в виду мистера Стенхоупа?

– Ну не Красного же Томагавка я жду здесь увидеть.

– Не понимаю, чем он может нам помочь.

– Красный Томагавк?

– Мистер Стенхоуп. Как и мистер Стокер.

Она повела плечами и еще шире раздвинула тяжелые бархатные занавески, чтобы окинуть взглядом толпу снующих по платформе в облаках дыма людей.

Поезд задрожал и заурчал. Колеса заскрипели, потихоньку приходя в движение, как соня, просыпающийся поутру.

Несмотря на свои опасения, я невольно трепетала, начиная путешествие в неизвестное место. И крайне обрадовалась, что мистер Стенхоуп опоздал на поезд.

Железный состав резко дернулся и со скрежетом подался вперед: сначала почти на месте, но с каждой секундой набирая скорость и плавный ход.

Да! Ненавистный англичанин действительно не успел и не будет сопровождать нас.

У двери в наше купе в узком коридоре раздались шаги.

О, нет! Я слишком рано выдохнула с облегчением.

Раскрасневшееся юное лицо под форменной фуражкой прижалось к гравированному стеклу купе, так что нос сплющился, как свиной пятачок.

Ирен мигом вскочила, несмотря на неровный ход поезда, и открыла дверь.

– Мадам Нортон? – спросил мальчишка, расплываясь в улыбке.

Она кивнула, и паренек быстро вручил ей сложенную газету:

– Это вам.

– А это вам, – ответила она столь же простыми для понимания французскими словами, вложив несколько су в чумазую ладонь, где только что была газета.

Сорванец поклонился и тотчас же скрылся из виду.

Она поспешила к окну и посмотрела назад, в сторону вокзала.

– Ого, он приземлился на четвереньки, но цел. Храбрый мальчишка!

Не успела примадонна договорить, как ускорившееся движение поезда отбросило ее на зеленую плюшевую обивку сиденья.

Я невольно подумала о тех, кто создает мебель, и вспомнила о Джеймсе Келли, который нашел другие, более кровожадные цели, чтобы служить призванию с помощью своих инструментов для драпировки…

Однако ум Ирен, расположившейся на мягком плюше, казалось, не тревожили мрачные мысли. Она погрузилась в чтение газеты, которую ей так неожиданно доставили.

Я попыталась со своего места разглядеть, что там написано, но путь поезда лежал через депо, и вагон сильно трясло, так что читать было нелегко – тем более, читать незаметно, что обычно получалось у меня превосходно. К тому же газета была на каком-то иностранном языке – даже не на французском, а, полагаю, на немецком или вроде того.

В США не особо изучают иностранные языки. В отличие от европейцев, мы не граничим со странами, взаимоотношения с которыми затруднялись бы из-за разных наречий, а эмигранты, проживающие на нашей территории, обычно концентрируются в определенных районах города или, в ином случае, учат английский.

Ирен читала увлеченно, поглощая информацию, как прирожденный лингвист. Мне было ясно, что благодаря пению на разных сценах она выучила главные европейские языки. Я осознала, что профессия оперной певицы требует нескольких лет изнурительных тренировок, чтобы в итоге превратиться в человека, который может вальсировать на сцене в невероятных костюмах с блестящими стразами и золотым шитьем и петь во весь голос, как императорский соловей на последнем издыхании, на пяти иностранных языках три-четыре часа подряд.

Ирен вздохнула так громко, что, будь она на сцене, звук донесся бы до балкона, и уронила газету на колени, словно та вдруг налилась свинцом.

– Итак, на первых порах путешествия сопровождающий не составит нам компанию. – В ответ на мой безмолвный вопрос она пояснила: – Квентин отправился вперед нас в экипаже с лошадьми. Он считает, так быстрее. Но агенты Ротшильда обогнали и его. Это газета из Мангейма двухдневной давности. Деревня Нойкирхен, прямо за французской границей, близ Вормса, что в Германии, – добавила она, видя, что я озадачена.

Я взяла из ее рук протянутые сложенные страницы, вспомнив наши чтения «Psychopathia Sexualis» Рихарда фон Крафт-Эбинга. Говорят, немецкий язык лежит в основе английского, но не могу сказать, что без труда понимаю причудливые готические буквы.

Конечно, мой взгляд зацепился за название «Нойкирхен».

Некоторые слова под заголовком оказались мне знакомы, но, прежде чем я успела перевести их, Ирен сделала это за меня:

– Найдено тело молодой женщины. «Как будто растерзано волками». Рядом с вокзалом.

– В Нойкирхене.

– Полагаю, название переводится как Новая Церковь. Кажется, Потрошитель нас опережает.

Я выпрямилась на сиденье:

– И мистер Стенхоуп верит, что ему удастся обогнать поезд?

– Думаю, это возможно, – произнесла она с улыбкой. – Цивилизованный мир работает медленно. Надеюсь, Квентин сможет настичь Джека-потрошителя – вот только душегуб знает, куда направляется, а мы – нет.

– Неужели сумасшедшие… могут мыслить рационально?

– В том случае, если они не столько безумны, сколько злонамеренны. И боюсь, дело обстоит именно так.

Я ничего не ответила, но сердце у меня колотилось от страха и возбуждения – я всегда приходила в подобное состояние, когда была готова выкинуть один из своих пресловутых «номеров».

Мне хотелось стремительно лететь на коне, покоряя вершины холмов вместе с Квентином Стенхоупом, вместо того чтобы трястись в этой железной коробке на колесах. Я начала понимать, как могли себя чувствовать воины прерий вроде Красного Томагавка, совершая турне с шоу «Дикий Запад».

– Нам придется сделать остановку в Нойкирхене, – нахмурившись, промолвила Ирен.

Я видела, что она негодует против каждой задержки, ведь ей не терпится следовать маршруту, который, возможно, приведет ее к Нелл.

– Я телеграфирую из Вердана, чтобы не терять времени.

Но мы в любом случае обречены терять время. Подобно Красному Томагавку, идущему по следу, мы не можем упустить ни малейшей зацепки. Нам придется сосредоточить взгляд, слух и разум на земле, которая простирается перед нами; придется останавливаться, чтобы изучить следы, даже если они предстают перед нами со всей очевидностью мертвых тел. Нам придется медлить и размышлять, беспокоиться и задаваться вопросами.

Неудивительно, что Джеку-потрошителю удалось ускользнуть от стольких полицейских и жандармов. У него было преимущество: он прокладывал след, а не шел по нему.

Мы все обречены на то, чтобы каждый раз чуть-чуть опаздывать, – возможно, даже мистер Шерлок Холмс.

Глава девятая
Дьявол как он есть

«Я склонен к Каиновой ереси, – говаривал он со скрытой усмешкой. – Я не мешаю брату моему искать погибели, которая ему по вкусу».

Мистер Аттерсон, нотариус (Роберт Льюис Стивенсон. Странная история доктора Джекила и мистера Хайда)[33]33
  Пер. И. Гуровой.


[Закрыть]

Из желтой книги

В поездах ему не нравится.

Они утомляют его. Вдобавок ход поезда, пока состав преодолевает милю за милей, расстраивает его обычно сильный желудок.

Мой дородный, крепкий подопечный может пройти невероятные расстояния. Его огорчает, что другому транспорту, помимо проверенных временем ног и копыт, покоряются столь впечатляющие пространства. То, что современный мир боготворит, – скорость, простоту, роскошь, – он презирает, считая слабостью и развратом.

Поэтому он находит оскорбительным почти все принципы городской жизни. Он – душа, рожденная развиваться в великом соборе и естественной готической арке леса, на голом алтаре пустынных краев, под устремленными в небо шпилями гор.

По мере того как мы постепенно приближаемся к пейзажу, который становится все более красочным, чтобы сполна удовлетворить его потребности и подогреть энтузиазм, он острее чувствует позывы прежней жизни, пусть он и преуспел в их подавлении.

Мне едва удается удержать его в купе.

Иногда мне кажется, что он выпрыгнул бы из окна, как дикий козел, и отправился бы скакать с себе подобными по гигантским валунам, рассеянным по горным лугам, словно отрезанные головы каменных великанов.

Согласно его рассказам о прошлых путешествиях, он преодолел практически весь континент в самую невыносимую погоду: в палящую жару и кусающий мороз.

Мне тоже случалось в прошлом испытать предельные холод и зной, и теперь я предпочитаю умеренный климат здешнего края. Во всех других местах нам с моим чудовищем лучше всего жить в полную силу, в великолепных залах, где не соблюдаются никакие правила, среди богов Олимпа или Асгарда[34]34
  В скандинавской мифологии небесный город, обитель богов и павших героев.


[Закрыть]… или Небес, до того как наш друг Люцифер оставил их под властью Бородатого Старца, хозяина Земли.

Мой отрок достаточно религиозен, хоть и по-своему.

Если учитывать его нездоровый языческий аппетит, это противоречие видится мне любопытным.

Он знает, что я изучаю его, и ему льстит мое внимание, как незрелому мальчишке.

Он думает, что когда-нибудь станет важным человеком.

Он еще не в курсе, что уже заработал прозвище, которое наводит панику на полмира.

Джек-потрошитель.

Или… Аттила, вождь гуннов. Влад Цепеш, Иван Грозный. Все они произошли из восхитительного гнилого фонтана человечества, который я боготворю.

Это прославило их. Сделало их бессмертными. Или просто печально известными в широком масштабе.

Я страстно желаю дурной славы, но также стремлюсь к безвестности.

Какое затруднительное положение! Неудивительно, что мне приходится использовать более скромные инструменты.

Бывает, он сворачивается калачиком на полу купе, у моих ног, как огромный косматый горный пес. Он не может даже усидеть в течение долгого времени на диване: этот цивилизованный обычай – непосильное бремя для него.

Было бы забавно попытаться превратить его в джентльмена. Однако это займет больше времени, чем у меня есть. И на самом деле я предпочитаю задачу попроще: превращение джентльмена в монстра. Здесь у меня есть преимущество – как говорится, хороший старт.

Мысль о хаосе, который мы оставили в Париже, заставляет меня улыбаться.

Четыре мертвые женщины – лишь самая малость.

Все равно что несколько капель крови в пруду. Поначалу кажется, что водная масса поглотила цветную добавку. Атомы крови, еще невидимые, распространяются, разносятся до тех пор, пока, незримые, слегка не окрашивают каждую волну, бьющуюся о берег. Любые воды – купели, в которых крестят и рожают, реки и моря, – загрязнены пролитой кровью ягнят и львов. Я вижу тонкий багровый слой, покрывающий даже самый святой источник. Это мое проклятие. И его.

Вот бы мы потешились, если бы смогли перенести эту мощную заразу через океан, скажем в Соединенные Штаты Америки.

Но там мой мальчик слишком явно будет чувствовать себя как рыба без воды вне своего смертельного потока. Восток и первобытность у него в крови. На мгновение я забавляюсь мыслью о том, как он мог бы встретиться с краснокожими, несомненно одной из последних диких племенных групп на планете.

Тот индеец, что пошел по нашему следу в Париже, актер этого чудаковатого шоу «Дикий Запад», составил бы моему мальчику отличную пару.

Жаль, что у меня нет времени, чтобы ввести его в мой эксперимент. Интересно заметить, что индейцы, как и мое чудовище, испытывают слабость к крепким напиткам – к зелью, которое сперва делает человека сильнее, а потом неизбежно высасывает всю эту силу до последней несчастной капли.

Но даже тут я возлагаю большие надежды на своего монстра. До сих пор этот напиток только помогал ему и побуждал к действию. Я вспоминаю завораживающего мистера Хайда, написанного господином Стивенсоном, или безобразного горбуна Квазимодо, этого домового, язычника, из собора Богоматери. Одного из многих колоссов мировой литературы, но с гнилой мягкой сердцевиной, как у венского пирожного.

Ничего похожего нет в моем чудище. Он ворчит, когда я глажу его по растрепанной голове, пока он, скорчившись, лежит на полу рядом со мной. У меня незаметно течет кровь, что одинаково возбуждает и успокаивает его.

Я открываю ладонь, на которой медное крепление чемодана, как огнем, выжгло тонкую полоску плоти. Он чувствует запах крови, поворачивается, лижет мне руку, как собака.

Это наше таинство. Его бледные глаза встречаются с моими. Он жаждет того, что я предоставлю ему… когда придет время.

Он убьет для меня, но, главное, для себя.

Вот поэтому я люблю его больше всех на свете.

За исключением еще одного создания.

Глава десятая
Заблудившийся цыпленок

Из всех представителей рода человеческого самый опасный – одинокая женщина без дома и друзей. Этот безобиднейший и даже, может быть, полезнейший член общества – неизменная причина многих и многих преступлений. Это беспомощное существо… Она как цыпленок, заблудившийся в мире лисиц. Если ее слопают, никто и не хватится.

Шерлок Холмс (Артур Конан Дойл. Исчезновение леди Френсис Карфэкс)[35]35
  Пер. Ю. Жуковой.


[Закрыть]

Из дневника

В этом промозглом сарае нет ни традиционного каменного стола, ни холодильника, который ослабляет запах, ни аккуратных деревянных крючков для одежды, как в парижском морге.

Тело девушки лежит на необработанной деревянной доске поверх козел для пилки дров.

Ветер свистит сквозь еловый настил сарая и играет ее локонами. От нее исходит кисло-сладкий запах, как от какого-нибудь немецкого пирожного. Меня мутит.

Могу понять, почему люди из удаленных деревень верят, будто мертвецы могут ходить. Ее юбки развеваются в свете фонаря, их оживляет ветер, но не ее дыхание.

Квентин Стенхоуп исчез до нашего появления, возвестив, подобно Иоанну Крестителю, наш приход. Я лишь надеюсь, что мы с ним встретимся раньше, чем ему принесут наши головы на подносе.

Суровый немецкий полицейский чин держится мужественно, показывая двум женщинам растерзанное тело третьей женщины.

– Ее звали Лизль. – Его английская речь настолько неестественна, что мне приходится переводить его слова для записи. – Она продавала цветы на железнодорожном вокзале. Сирота лет семнадцати. Цветы были разбросаны вокруг нее, деньги забрали. Не осталось и медяка, чтобы заплатить за погребение. У нее были цветы, но не будет похорон.

– Но нашли ее не у вокзала, – произносит Ирен, всматриваясь в лицо покойницы, как будто она смогла бы узнать ее черты, если бы только та заговорила или задвигалась.

– Nein[36]36
  Нет (нем.).


[Закрыть]. В пещере, недалеко от депо. Пещера, в которой могли бы жить только собаки. Или волки с медведями.

– Волки и медведи, – повторяет Ирен глубочайшим, крайне трагичным сценическим голосом.

Мужчина кивает. У него мясистое лицо, на котором тени вырезали впадины. Он любит шнапс и кислую капусту с клецками. Он верит, что пещер, годных только для собак, медведей и волков, лучше избегать. Все это я узнаю из его дыхания, которое отдает свеклой и мятными леденцами.

– Вы не сняли с нее одежду, – отмечает Ирен.

– Раны и так очевидны. Горло перерезано, грудь исполосована.

– Мы хотели бы остаться с ней наедине.

Лицо чиновника морщится от недоумения и отвращения. Зачем женщинам возиться с покойницей?

– Чтобы помолиться, – объясняет Ирен, на секунду приняв благочестивый и непреклонный вид монашки.

Этого оказывается достаточно.

С поклонами полицейский покидает сарай, оставляя нас одних с мерцающей лампой и пустой телесной оболочкой, по которой в неверном свете блуждают обманчивые проблески жизни.

– Я молюсь, – сообщает Ирен, глядя на меня, – что мы не найдем того, чего ожидаем.

Я не в силах пошевельнуться. Мне понятно, что именно она хочет узнать. Я жажду узнать то же самое не меньше ее. Но, хоть убей, не могу этого сделать: поднять трепещущую, будто живую, юбку трупа, взглянуть, подобно похотливому мужчине, на ее половые органы, надругаться над ее смертью, как уже надругались над ее жизнью.

Ирен с каменным лицом отодвигает ткань, словно занавеску.

Всего два неглубоких пореза в виде буквы «Х». Я отворачиваюсь, закрываю рот рукой и подавляю нарастающую тошноту. Приходится ли сейчас Шерлоку Холмсу проводить столь же омерзительные осмотры в Лондоне? Или от него преследование требует лишь хладнокровия и интеллектуальной работы?

– Волки, – выдает Ирен. – Пещеры.

– Это Потрошитель?

– Ему сейчас некогда. Некогда… наслаждаться. Нет времени для псевдохирургии. Лишь вспороть, разорвать и двигаться дальше. Возможно, потому что мы гонимся за ним.

– Ты так считаешь? Мы за это ответственны?

– Нет. – Она проводит пальцем по брови, словно смахивая только ей видимую паутину. – Он бы продолжал свои деяния и без нас. Над нами, если бы мог. Он никого не различает. Но для кого-то разница существует.

– Что ты имеешь в виду?

– Кто-то хочет, чтобы мы шли по следу Потрошителя. По его следу.

– Чтобы мы его поймали?

– Или чтобы он поймал нас.

– Нас? Меня? Они знают обо мне?

– Ты же всемирно известная Нелли Блай.

– Не настолько известная. Пока что. Почему им не нужен Шерлок Холмс?

– Я не говорю, что он им не нужен, но доктор Джон Уотсон, насколько я знаю, никуда не пропадал.

– Кто такой доктор Джон Уотсон?

– Нелл Шерлока Холмса.

– У этого человека есть друг?

– Ты удивлена? – усмехается Ирен.

– Он показался мне абсолютно независимым человеком, но… когда он покинул наш номер, после того как… – Я замираю в несвойственной мне нерешительности.

– После чего?

– После того как предпринял попытку убедить тебя, что ты в силах примириться с потерей Нелл.

– Он пытался это сделать? – Ее тон мечтателен, будто она витает далеко отсюда.

– Убедить тебя? Да! Но ты не слышала.

– Я тогда ничего не слышала. Даже Шерлока Холмса. Это было… мудро с его стороны. Жаль, что… я пропустила его доводы.

– Ты многое пропустила в те часы. Будто совсем пропала, как Нелл.

Она встряхивает головой, сбрасывая с себя отчаяние, даже память о нем, подобно змее, избавляющейся от мертвой кожи:

– Мы все пропадем, если не выследим и не остановим этого преступника. Нынче он торопится. Он привык, что на него не обращают внимания, не замечают его, не придают ему значения. Не то теперь. Он убивает на ходу, как волк… Куда он бежит? Туда, где сможет вернуться к своим обычным занятиям.

– Ты говоришь так, будто это… вид искусства.

– Так и есть. Я уверена в этом. Его поступки не столь бездумны, как кажутся.

– Но иначе не может быть. Какой разум способен замышлять подобные зверства и остаться здоровым?

– Ты не усвоила урока Крафт-Эбинга? Эти кровопийцы совершенно здоровы до тех пор, пока убивают. Они как доктор Джекил и мистер Хайд. С одной стороны – рациональное, организованное сознание. с другой – неистовые, разрушительные эмоции.

Она поворачивает меня лицом к огню, и я вижу, как свет играет на ее живых чертах, точно так же как только что плясал на лице мертвой девушки.

– Разве ты не понимаешь? Возьмем, к примеру, невероятный рационализм Холмса. Неужели ты не чувствуешь того безумства, которое скрывается под ним? Чем в большей степени человеком правит разум, тем сильнее разрослось внутреннее безумие. Все мы таковы. И все мы настолько же близки к краю. Посмотри, как ты гневаешься на своего жестокого отчима Джека Форда. Ты давала показания против него в суде, будучи ребенком. Зачем ты проникаешь в сумасшедшие дома и бордели, если не для того, чтобы обличить других Джеков Фордов? Посмотри на ярость Джека Форда. Ты жила с сумасшедшим, Элизабет Джейн Кокрейн. Ты создала Нелли Блай, чтобы поймать его. Ты сейчас со мной, чтобы найти его другое воплощение. Не говори мне, что я поступаю не как истинная женщина, защищая свое, сражаясь с мраком, который уничтожает мне подобных. Ты – это я, а я – ты. Но каждая из нас может превратиться в Джека Форда или Джека-потрошителя, если позволит себе подобное.

– Нет. Я никогда не соглашусь с этим.

– Тогда тебе никогда не поймать Джека-потрошителя, сколько бы ты ни мечтала о заголовках на первой полосе!

– Дело не только в заголовках! – горячо возражаю я.

– Докажи. Отправляйся со мной, даже если считаешь эту охоту бесполезной.

– Я… так не считаю.

Ирен смотрит на меня. Я опускаю взгляд.

– Пойдем со мной, – зовет она мягко, словно сирена, насмехаясь над моим сопротивлением и в то же время жаждой следовать за ней. Мелькает мысль: не это ли испытывает Джек-потрошитель? Сопротивление и жажду. И почему?

– Ты пожалеешь об этом, но все-таки поймаешь Джека Форда.

– Он мертв, – пытаюсь я возразить.

Она лишь качает головой.