Текст книги "40 000 на Геене"

Купола росли один за другим. Горячее солнце висело над землей, бело-голубые волны моря бились о берег. Конн сидел в кресле перед главным куполом под навесом. Было жарко, но ветерок с моря приносил приятную прохладу.

Ариэль устроился в пыли возле гравийной дорожки в тени купола. Он все время чего-то копошился, и Гуттиериз понял, что он строит жилище. Инстинктивное поведение. Ариэль таскал камни, складывал их в кучу. Он тоже строил купол. Хотя у него он все время разваливался.

На этом берегу реки калибанов вроде бы больше не было. А курган ази лопатами сровняли с землей. Мощные краулеры и бульдозеры стояли без работы, так как площадка для строительства была уже подготовлена.

Прилетят корабли, привезут припасы и оборудование для лаборатории. Тогда можно будет дальше осваивать пространство между лесом и рекой, которое они запланировали для строительства города.

А пока все внимание нужно сконцентрировать на палатках. Вот они, двадцать тысяч, стоят под горячим солнцем. Люди устали, выгоняя калибанов со своего берега. Многие машины пришли в негодность. Остальные стояли без топлива. Оставалось только ждать корабль, который доставит все необходимое. Ази вручную загрузили платформы строительным камнем и дотащили к месту строительства. Вокруг, где добывали камень, были поставлены двадцать палаток для ази. Может быть, было правильнее строить город именно там, на каменистой почве, где можно было бы не бояться туннелей калибанов. Но было уже поздно. Они истратили все запасы материалов и горючего. Купола уже стояли. Так что по крайней мере люди имели безопасное убежище. Поля будут возделываться, и энергетические системы будут функционировать до тех пор, пока они смогут удерживать калибанов на расстоянии.

Конн изучал свои диаграммы и графики, отмечая те места, где им нужно скорректировать планы. Холодная весна плохо подействовала на его суставы, и даже сейчас, под жарким солнцем, его мучила боль. Он подумал о будущей зиме и содрогнулся от ужаса.

Но люди выживут. Конн знал это с момента высадки. И он знал, что корабль прилетит. Он ждал его, день за днем, месяц за месяцем.

Конн решил, что этот корабль увезет его домой. Он вернется на Сытин. Полет он перенесет. Может перенести. А если нет... так что же... Зато он больше никогда не увидит этого мира.

Это место первого поселения он назвал Новый Порт. Но на самом деле это Ад-на-Геене. Недаром же эту реку они назвали Стикс.

И все приходят к нему, командору, с жалобами. Конн решал те проблемы, которые как-то решались, и пожимал плечами, выслушивая тех, кому не мог помочь. Как Гэллин. «Это ваши проблемы», такова была любимая фраза Гэллина, которая уже превратилась в поговорку и цитировалась всеми при каждом удобном случае.

Бедный печальный Гэллин. Он никогда не мог понять, почему он должен разбирать чьи-то дрязги, Конн сидел спокойно, ожидая, пока конфликтующие не выплеснут свой пыл на Гэллина, а затем старался погасить страсти. Сохранить мир. Это было очень важно.

Невдалеке показался сутулый, поникший человек. Еще одна причина для беспокойства. Боб Дэвис. Дэвис работал по учету ресурсов рабочей силы. Он тоже был стариком. Может быть, старость в нем проступала больше, чем в Конне. Это проявилось за последние несколько недель.

– Доброе утро, – поздоровался Конн. Дэвис вышел из прострации, ответил на приветствие и побрел дальше, опустив плечи, к своим компьютерам, расчетным книгам, бесконечным цифрам.

Вот так все и происходит. Чем быстрее одни строят новый мир, тем быстрее разваливается старое – и вещи, и люди. Конн снова взглянул на свои графики и стал вносить в них изменения.

Хорошо выполнялись только два пункта плана.

Нет, три. Во-первых, ожидался хороший урожай. Поля зеленели и простирались так далеко, насколько хватало взгляда. И, во-вторых, Хилл наладил удачливый лов рыбы. Рыбы было столько, что ее можно было есть без ограничения. Кроме того, безотказно работали энергетические установки. Некоторые устройства для воспроизведения магнитной записи сломались, но оставшихся было достаточно, чтобы удовлетворить потребности ази. И они пока не высказывали недовольства.

Но зима... Первая зима...

Вот о чем нужно думать... А ази все еще живут в палатках.

На улице завывал ветер и бился в двери медицинского купола. Джин сидел в приемной и нервно потирал руки. Беспокойство так овладело им, что весь мир был окрашен для него в мрачные цвета.

С нею все хорошо, заверили его доктора. У нее все в порядке. Джин поверил этому, так как верил в Пиа. Она же внимательно прослушала все ленты, которые научили ее всему, что она должна знать. Но она очень страдала, когда Джин вез ее сюда. Джин страдал вместе с нею. Ее боль была его болью, и вот он сейчас сидел здесь и смотрел, как медики ходят туда-сюда, проходя через коридор, который вел туда, куда увели Пиа.

Один из медиков подошел к нему.

– Может, ты хочешь быть с нею? – спросил человек, выглядевший очень важно и торжественно в своей белой одежде. – Ты можешь войти, если хочешь.

Джин поднялся на дрожащих ногах и пошел за молодым человеком туда, где сильно пахло антисептиком. Длинный коридор тянулся дугой вдоль внешней стены купола, а по левой стороне коридора были расположены двери, которые вели во внутренние помещения. Человек открыл одну из дверей и впустил Джина. Здесь на столе лежала Пиа, окруженная медиками, на лицах которых были маски.

– Сюда, – сказал один из медиков Джину и подал ему халат, но без маски. Джин накинул на себя халат. Страх еще владел им.

– Могу я видеть ее? – спросил он, и медик кивнул. Джин сделал шаг вперед, и Пиа взяла его за руку.

– Тебе плохо? – спросил он. Ему казалось, что страдания Пиа непереносимы, потому что лицо ее было в поту. Джин вытер пот рукой, но человек подал ему для этого полотенце.

– Все не так плохо, – сказала Пиа, задыхаясь. – Все идет нормально.

Он держал ее за руку, и рука Пиа непроизвольно сжималась, и ее тогда ногти, вонзаясь в его плоть, причиняли боль Джину. Он вытирал ей лицо полотенцем... его Пиа, в животе которой сейчас рождалась новая жизнь, ищущая путь в этот мир независимо от их желания.

– Ну вот мы и появились, – сказал медик. – Вот и мы.

И Пиа крикнула так громко и с таким страданием, что Джину стало страшно. Если бы он раньше знал, что будет так... Но все уже было сделано, и Пиа стало легче. Рука ее расслабилась, и Джин долго держал ее, поглаживая. Он только взглянул, когда медик тронул его за плечо.

– Ты хочешь подержать его? – медик предложил ему сверток. Джин взял его, едва понимая, что держит живое существо. Он смотрел в маленькое сморщенное красное личико, ощущал хрупкие маленькие косточки и внезапно понял, что это новая жизнь, маленький человечек с совершенно новой генной структурой. Джин был в ужасе. Он никогда не видел ребенка и очень боялся держать в руках это маленькое независимое существо.

– У тебя сын, – сказал медик Пиа, наклоняясь к ней и потрепав ее по плечу. – Ты понимаешь? Ты родила сына.

– Пиа, – сказал Джин и наклонился к ней, осторожно держа ребенка.

– Поддерживай его головку, – сказал медик и показал ему, как это делать. Он помог передать ребенка в руки матери. Пиа улыбнулась ему вымученной улыбкой и пощекотала маленькую ручку ребенка.

– Здоровый ребенок, – сказал медик. Но Джин и не сомневался в этом. Это же был их ребенок. Его и Пиа.

– Вы должны дать ему имя, – сказал кто-то. – Назвать его.

Пиа нахмурилась, долго вглядываясь в лицо маленького человека. Значит, этот мальчик уже не будет иметь номер. У него будет имя. У него смесь генов 9998-х и 687-х. Он будет один во всей вселенной с таким набором генов.

– Можно его назвать Джин? – спросила Пиа.

– Как хотите.

– Джин, – решила Пиа. Джин посмотрел на свою маленькую копию, которую Пиа держала на руках с гордостью и нежностью. По крыше купола барабанил зимний дождь. Холодный дождь. Но здесь было тепло. Медики убрали все инструменты и приспособления, укатив их на маленьких блестящих тележках.

Они хотели унести и ребенка. Джин смотрел на медиков, которые забирали ребенка из рук Пиа, и впервые в жизни хотел сказать слово «нет».

– Мы скоро принесем его обратно, – сказал один из медиков. – Мы вымоем его, проведем некоторые исследования и принесем обратно. Ты будешь с Пиа, Джин?

– Да, – сказал он, ощущая, что все его тело дрожит. Несмотря ни на что, он очень не хотел, чтобы ребенка уносили. Однако он не мог сказать ничего другого, как «да». Он наклонился к Пиа, так как видел, что она подавлена. Он постарался успокоить ее, сказав, что все в порядке, ребенка скоро принесут обратно. Они обещали.

– Позволь мне помочь ей, – сказал медик. И когда Джин отошел в сторону, он и помощник быстро и ловко подняли ее, вымыли, сменили белье и уложили в чистую постель. Затем медики ушли, и Джин остался вдвоем с Пиа.

– Джин, – сказала Пиа, и он положил руку ей под голову и держал ее, все еще испуганный тем, что ей так дорого обошлось то удовольствие, которое она делила с ним. Джин ощущал свою вину перед нею, но не знал, как искупить ее, как помочь Пиа.

Затем медики принесли ребенка назад, дали Пиа, и Джин с умилением рассматривал маленькие ручки и ножки ребенка. Его ребенка. Человека рожденного.

Дети делали свои первые шаги под лучами летнего солнца... Они играли, смеялись, плакали, кричали, ссорились, мирились. Это были приятные звуки для колонии, борющейся за свое существование. Детские штанишки и рубашки висели и сушились на веревках, протянутых между куполами.

Гуттиериз сидел на обочине дороги, которая вела на поля. С одной стороны от него был лагерь ази с полощущимися на ветру детскими рубашками, с другой стороны стояли мощные краулеры, бульдозеры, закрытые пластиковыми чехлами.

Невдалеке шло строительство первого дома для ази, простого по конструкции, однокомнатного. Среди каменных обломков шнырял ариэль. Он брал в пасть обломки камней и стаскивал их в кучу, что-то сооружая.

Возле реки полз калибан. Гуттиериз отдал приказ силам безопасности заняться им. Необходимо уничтожить его до того как он отложит яйца. Это не нравилось Гуттиеризу. Он с грустью подумал о куче черепов убитых калибанов возле стены главного купола.

Варварство, подумал он. Отрубать головы. Но людям ничего не оставалось делать. Иначе калибаны будут прорывать туннели, и дома людей будут проваливаться.

Наконец он встал, отряхнулся и пошел к куполам.

Человек приспособился к жизни здесь. Но между человеком и калибанами мира не было. Может, его удастся достичь, когда прибудет корабль и привезет новое оборудование, которое поможет создать защитные барьеры. Если бы здесь не была такая разрушительная погода...

Он прошел к центру лагеря и увидел Старика, который сидел на своем обычном месте – под навесом возле главного купола. Зима сильно подействовала на полковника. Глубокие морщины пролегли по его лбу. Конн дремал, и Гуттиериз прошел мимо него, вошел в купол, прошел к столу и налил себе чашку чая. В помещении сильно пахло рыбой. Здесь всегда пахло рыбой. Да и во всем селении тоже.

Гуттиериз присел на скамью рядом с Кэт Фланаган. Эта девушка из отряда оперативников проявляла к нему необычный интерес. Гуттиериз не мог точно вспомнить, когда между ними возникли отношения. Может быть, в один осенний вечер, когда Гуттиериз внезапно понял, что у Кэт есть некоторые достоинства, которые весьма привлекательны для него.

– Ты видел калибана? – спросила Кэт.

– Я послал оперативников. Не хочу заниматься этим сам.

Она кивнула. Кэт обучали охотиться на людей, а не на животных.

– Послушай, – сказал Гуттиериз. – Я хочу пройтись пешком. Может, понадобиться эскорт.

Глаза у Кэт заблестели.

Однако Конн на вечернем приеме пищи запретил пешую экспедицию.

– У нас есть территория, которая нам нужна, – сказал полковник тоном, не допускающим возражений. Тишина воцарилась за столом, где ели люди. Ответ был коротким и решительным. – У нас есть территория, которую мы можем удерживать, – снова заговорил полковник. – Пока нам этого хватает, и я не вижу необходимости в новых исследованиях.

Снова тишина. Только слышался стук ножей и вилок о тарелки.

– Сэр, – сказал Гуттиериз. – Я полагаю, что мы должны знать, какая ситуация на том берегу.

– Мы будем защищать и укреплять свой лагерь здесь. И больше никаких разговоров на эту тему.

– Да, сэр, – сказал Гуттиериз.

Позже он и Кэт Фланаган нашли возможность остаться наедине в комнате Гуттиериза и заняться своим любимым времяпрепровождением. Единственным свидетелем их занятия был ариэль Раффл, который смотрел на них критическим взором рептилии.

– Это черт знает что, – сказала Кэт в перерыве между любовными утехами, когда они говорили о дисциплинарных ограничениях, о калибанах, обо всем, что им хотелось бы делать.

– Черт побери, – говорила Кэт, – эти люди считают, что они прибыли сюда только строить. Мы, оперативники, хотели бы делать свое дело. Мы здесь уже загниваем. И не только мы, но все люди. Кроме ази. Старик считает, что это очень опасная планета и не разрешает никому покидать лагерь. Он боится этих проклятых ящериц. Марко, может, ты попытаешься убедить его?

– Я буду пытаться. Но его страх глубже, чем страх перед калибанами. У него выработалась идея, как защитить лагерь, и ее он претворяет в жизнь. Его идея – не делать ничего. Выжить до прилета корабля. Я попытаюсь переубедить его.

Но он знал, каким будет ответ, знал, что его встретит яростный взгляд старика и стиснутые зубы.

– Нет, – сказал Старик. – Нет и еще раз нет. Выброси это из головы, Гуттиериз.

Он и Фланаган продолжали встречаться. И однажды вечером Фланаган сообщила медикам, что она беременна. Она перешла жить к Гуттиеризу, и это немного скрасило его жизнь.

Однако работа его совершенно застопорилась, несмотря на то, что перед ним до самого горизонта простирался новый незнакомый мир. Он продолжал изучение экосистем на прибрежной линии и однажды снова увидел калибана. Охотники застрелили чудовище, а Гуттиериз, который оказался свидетелем преступления, сел возле реки и сидел там один до самого вечера. Боль терзала его душу.

Охотники не подходили к нему, хотя с точки зрения дисциплины они не совершили ничего недозволенного. Напротив, они выполнили долг.

– Я больше не буду стрелять, – позже сказал ему тот охотник, что застрелил калибана.

Фланаган тоже отказалась охотиться на калибанов.

Снова начиналась зима – время холодных дождей, ветров изредка промозглых туманов. И в это время в лагерь пришли калибаны. Они остались на ночь. Они как привидения передвигались в тумане, освещенные призрачным светом прожекторов. Они пришли, как глупые ариэли, но производили гораздо более сильное впечатление.

Джин смотрел, как они двигались возле палатки, странные, бесшумные. Слышался только шелест грубой кожи. Он и Пиа боялись, так как эти существа были совсем не похожи на маленьких зеленых веселых ящериц, которые приходили в лагерь и играли между палаток.

– Они не причинят нам вреда, – прошептала Пиа, и ее голос странно прозвучал в полутьме. – Ленты говорят, что они еще никому не причинили вреда.

– А капитан? – напомнил Джин, с ужасом вспомнив все обстоятельства гибели капитана Ады Бомон.

– Это была случайность.

– Но люди стреляют в них. – Его встревожила эта мысль. Он никогда не задумывался над тем, что и животные могут иметь разум. К тому же люди утверждали, что у калибанов нет разума. Джин мог в это поверить по отношению к маленьким юрким ариэлям. Но калибаны такие громадные, больше людей.

Калибаны бродили по лагерю, но ничто не говорило о том, что они настроены враждебно. Но Джин и Пиа прижались друг к другу, укрыв собою спящего малыша, и провели бессонную ночь, полную страха.

Может быть, думал Джин, лежа рядом с Пиа, может быть калибаны рассердились на то, что люди охотятся на них. Может, они пришли поэтому.

На следующий день, когда они встали вместе солнцем и Джин вышел посмотреть вместе со всеми, он увидел, что камни, которые они принесли для строительства, были сложены в низкую стену, окружающую дом, где жили ази. Джин и остальные стали разбирать то, что сделали калибаны. Джином владел безотчетный страх. До этого он боялся только людей, и знал, что он может делать, а что нет. И вот теперь он чувствовал, что выступает против какой-то третьей силы непонятной и потому особенно страшной.

– Стоп, – сказал супервизор. – Люди из главного лагеря хотят посмотреть, что здесь произошло.

Джин прекратил свою работу и, крепче завернувшись в куртку, сел рядом с остальными. Он смотрел, как важные люди идут сюда от главного лагеря. Они сделали фотографии, и человек Гуттиериз подошел и осмотрел все внимательно. Этого человека Джин знал. Его полагалось вызывать всегда, когда обнаруживалось что-то странное и загадочное. Или же когда кого-либо кусало животное. И вот теперь на лице этого человека и лицах его помощников было беспокойство, тревога.

– Они действуют инстинктивно, – наконец сказал Гуттиериз. Джин слышал это уже много раз. – Ариэли тоже стаскивают камни. Видимо, такая линия поведения свойственна всем рептилиям планеты.

«Но калибаны, – подумал Джин про себя, – не просто стаскивали камни. Они выстроили стены вокруг домов, где жили люди».

После этого он уже никогда не чувствовал себя в безопасности. Хотя люди построили электрическую ограду вокруг лагеря, и хотя калибаны больше не приходили. И все же, когда над лагерем повисал туман, он сразу вспоминал эти молчаливые бесшумные привидения, которые так по-хозяйски, так целеустремленно двигались по лагерю в ту ночь. И тогда он прижимал к себе Пиа и сына и радовался тому, что ни одного ази не было на улице в такую ночь...

Снова согрелся воздух, и началось ожидание... Третья весна, время, когда должны прилететь корабли. И небольшое кладбище людей возле моря уже казалось небольшой трагедий, которая теряла свою значительность перед лицом вселенной. Ведь теперь все понимали, что люди не одиноки, во вселенной, что сюда скоро прилетят корабли.

Все разговоры в лагере начинались с фразы – когда прилетят корабли.

Когда прибудут корабли, снова придут в движение машины, бульдозеры, начнется строительство по плану.

Когда прибудут корабли, появятся новые люди, новые лица, новые колонисты. Жизнь будет веселее.

Когда прибудут корабли, они доставят лаборатории рождения, и тогда население увеличится, баланс сил на планете сдвинется в сторону человека. Но весна пришла и прошла. Тягостное ожидание сменилось глубоким отчаянием, надежды угасали, и вскоре слово «когда» стало запретным словом.

Конн ждал. Его руки и ноги ужасно болели, На корабле, который прибудет, должно быть лекарство, которое поможет. Он снова думал о Сытине, о могиле Жанны. Он подумал... о, сколько разных мыслей теснилось в его мозгу. Затем он улыбнулся, но улыбка сошла с его лица. Он повернулся и пошел к своему куполу. Он все еще верил. Все еще верил в правительство, которое послало его сюда. Он верил в то, что произошла случайная задержка, но что-то помешало предупредить колонистов. Может, корабль застыл в какой-то промежуточной точке между прыжками. Пройдет время, все будет восстановлено, и он прибудет на планету, Но это требовало времени.

И он ждал, день за днем.

Но Боб Дэвис однажды лег спать, предварительно выпив все таблетки, которые медики дали ему. Прошел целый день, прежде чем заметили его отсутствие, потому, что Боб жил один, а все, с кем он был связан по работе, думали, что он сейчас где-то занят. Он заснул навсегда, не причинив никому беспокойства. Его похоронили рядом с Бомон – такова была его последняя воля, которую он выразил в записке. Смерть Бомон убила и его, так говорили люди. Однако его убило то, что не прибыл корабль, доказательство того, что во Вселенной существует еще нечто. А может, он надеялся улететь на нем отсюда. Во всяком случае – умерла надежда, и умер человек.

Джеймс Конн тоже был на похоронах. Когда все было кончено и ази забросали могилу землей, Конн вернулся к себе, выпил, налил еще. И так несколько раз.

В этот вечер на землю опустился туман, один из тех туманов, что на долгие недели окутывают все на земле. В тумане бродили тени людей, слышались пронзительные крики ариэлей, а по ночам тяжелое ворчание калибанов за защитными оградами. Но ограды выдерживали.

Конн пил, сидя за единственным столом в лагере. Он пил и думал о Жанне, о ее могиле на Сытине, о могилах здесь у моря, о военных товарищах, которые вовсе не имели могил. Думал о времени, когда был близок с Адой Бомон. Они были близки так, как никогда он не был близок с Жанной. Это было, когда он потерял треть своих войск, и потом они с трудом, с большими потерями вытесняли сопротивляющихся из туннелей. Он думал о тех днях, о забытых лицах, забытых именах. И когда количество мертвых в его памяти превысило количество живых, он почувствовал себя спокойно. Он выпил за всех, за каждого в отдельности... И когда наступило утро, достал свой пистолет, направил его в голову и нажал спусковой крючок.