Текст книги "За*бан, но не сломлен. Как побороть весь мир, но при этом остаться собой"

Как чрезмерно драматизировать

Когда я училась в старшей школе, я обнаружила большую шишку на щитовидной железе. В течение нескольких дней врач не был уверен, что это: раковая опухоль или доброкачественное образование. В этой связи на несколько дней я сошла с диеты Южного пляжа и питалась в основном шоколадными конфетами Hershey’s kisses и кофейными пирожными. Я ведь умирала, тогда какой смысл пытаться себя вылечить? Страх перед онкологией выбил меня из колеи. Я слишком устала, чтобы ещё несколько дней продолжать диету.

Мне воткнули иглу в горло и откачали жидкость, чтобы сделать анализ на рак, гормоны и всё остальное, что они там проверяли. Я помню, как смотрела в окно машины, пока мама везла меня домой, ела конфеты, не моргая, и бросала серебристые обёртки в маленькую выемку в двери. Я даже не знаю, откуда у меня взялся шоколад и почему он оказался у меня под рукой, точно лекарство от неминуемой смерти.

Я так старалась сесть на диету, вылечиться, взять себя в руки, но моё тело меня предавало. В тот момент мне казалось, что ему нельзя доверять. Проблемы возникали одна за другой. Мало мне кистозных прыщей, всепоглощающей (как мне казалось) пищевой зависимости, уверенности, что я никогда не смогу доверять своим желаниям или голоду, приближающихся болезненных операций по имплантации зубов (потому что моё тело решило родиться беззубым) – так теперь у меня ещё и найдут рак щитовидной железы? Поэтому я просто продолжала открывать конфеты и глотать их одну за другой. Ирония заключалась в том, что чем меньше я доверяла своему телу и чем дольше я с ним воевала, тем тяжелее становилась ситуация для моего здоровья и дальнейшей жизни.

Как оказалось, рака у меня не было. Это была киста, которая болезненно наполнялась жидкостью всякий раз, когда её откачивали, и вырабатывала гормон щитовидной железы. У них не было ответа, почему так случилось. Однако это событие послужило ещё одной причиной стресса – и ещё одной причиной не доверять своему телу.

Я всегда много драматизировала. И, честно говоря, на то были причины. Я, можно сказать, жила драмой. Она стала моей страстью. Истории всегда были моей излюбленной формой эскапизма. Я терялась и буду теряться в историях, причём так, что их способность завладевать моим разумом вызывает тревогу. И потом, я специализировалась на драматургии в колледже. Драма – это моя страсть, мой талант и мой порок. Она улучшает мою жизнь. Но и разрушает тоже. Истории – это прекрасно, важно и человечно, но, как вы знаете, злоупотреблять можно и прекрасными вещами.

Несмотря на свою уверенность в том, что я была отвратительна и не имела права играть роль Золушки, при самом тусклом освещении в спальне, накрасив губы и глаза, я думала, что выглядела довольно неплохо. Я сидела на кровати, смотрела в зеркало и разыгрывала драматические сценарии. Чем драматичнее, тем лучше. Обычно я говорила кому-то, что не могу его любить, потому что умираю. Или сообщала отцу будущего ребёнка, что, хотя мы и подростки, я оставлю малыша, но перееду в другой город и буду работать в гостинице. Я произносила длинные, сдержанные монологи, доводила себя до слёз. Слушая песню группы Bangles «Eternal Flame», я сушила волосы феном и представляла, как меня сжигали на костре. Снова и снова я проигрывала «Javert’s Suicide», любимую песню с кассеты Les Mis. Так работал мой мозг. Драма-драма-драма.

Вымысел и жизнь в нём, так сказать, стала моим наркотиком. Гиперактивное воображение и невероятная способность теряться в собственном разуме расценивались как механизм преодоления. Это был гиперэскапизм. Я с головой уходила в истории, и на тот момент основным направлением побега являлись мысли о Гарри Поттере. Да. Начиная с восьмого класса, я проводила всё свободное время – как в школе, так и дома – на форумах, общаясь о Гарри Поттере и его друзьях и читая фанфики. Я погружалась настолько, что даже не жила своей жизнью. Я представляла, что жила по сценарию Гарри Поттера, даже когда находилась в школе, с друзьями или в семейном кругу. Мне казалось, будто это и есть лучшее применение моему гиперактивному воображению. Это и есть весёлая, интересная жизнь.

На самом же деле я просто сбегала от реальности в вымышленный мир. Почему? Потому что я была подавлена. Я не знала, как справиться с ситуацией, как пережить пугающие будни. Для меня средняя школа превратилась в череду медицинских травм, на которые не оставалось ни времени, ни возможностей. У меня редко выдавалась свободная минутка, редко были выходные, когда не было напряжённого выступления или певческого конкурса. Таков современный школьный опыт: всё расписано до мелочей. Всё направлено на то, чтобы произвести впечатление на колледжи. Но как произвести впечатление на колледж, если у тебя никогда нет свободного времени? Вдобавок ко всему, я панически боялась своего здоровья, веса и того, что казалось опасной пищевой зависимостью. Я боялась своего тела. Меня пугала необходимость постоянных выступлений. И я чертовски уставала. Мне нужно было найти способ самоуспокоения, и побег в воображаемый мир стал одним из немногих известных мне способов.

К тому же, когда Гарри переживал тяжёлые события, он неделю или две лежал в больнице. Он отсыпался. Его навещали, давали советы, конфеты и время, чтобы переварить случившееся. А потом он мог пойти на праздник с лучшими друзьями и есть пироги. Я хотела того же.

Я жаждала комфорта. Мне нужно было отвлечься. Возможно, некоторые подростки и преуспевают в безостановочной активности, которая настолько распространена в старших классах, но я определённо не справлялась. Я эмоционально выгорела. Я не ходила на вечеринки, не принимала наркотики, не ходила на свидания. Я… ходила на репетиции. И изучала правила диеты. А в редкое свободное время я откладывала домашнее задание и притворялась, что участвую в войне волшебников.

Истории – это здоровая и важная часть человеческого опыта. Они могут помочь пережить боль, научить сочувствию. Научить видеть глазами других людей, через призму чужого опыта. Умение отключить свой мозг и отвлечься – действительно полезный навык. Однако всё хорошее, как и плохое, может зайти слишком далеко. Любую вещь можно использовать как способ побега. Я использовала диеты и одержимость телом. И эскапизм. Потому что я не знала, как о себе позаботиться. Я не знала, как сильно я нуждалась в маленьких радостях – и насколько целебными они могут быть. Такие радости, как отдых, психотерапия, сочувствие и доброта по отношению к себе и своему телу, и самое главное – еда. Поэтому я полагалась на другие механизмы преодоления трудностей. Так поступают многие из нас, когда обращаются к порокам: алкоголю, наркотикам, токсичным отношениям, циклу диета/переедание, телефонам – и так далее, и тому подобное. Список способов, которыми себя мы заглушаем, бесконечен.

Всем нам нужен комфорт. Все мы нуждаемся в успокоении. Однако многих из нас никто не учил, как правильно о себе позаботиться.

Как молиться о новом лице

Несколько лет подряд я жаловалась на свой нос. В свободное время я слонялась по дому, стонала и страдала, глядя на лицо, и клялась маме, что однажды я сделаю пластику, независимо от её мнения. Глядя на свои фотографии, я рвала их на кусочки, а потом часами сидела в Google Images, вгоняя себя в депрессию из-за того, что не похожа на Сиенну Миллер.

Однажды, после двух лет жалоб, мама сказала: «Ладно, так и быть. Давай этим летом сделаем пластику».

Что?!

– Подожди… Ты серьёзно?

– Да, раз уж ты так сильно ненавидишь свой нос и всё равно собираешься однажды ложиться под нож, и ты действительно хочешь стать актрисой, тогда стоит сделать её до того, как ты получишь первую настоящую роль.

Я была потрясена. Я… трепетала. Это была моя мечта. Моя молитва. Моему желанию было суждено сбыться! Но я также испытывала… ужас.

– Подожди, так ты согласна, что я нуждаюсь в пластике!

– Нет, но я знаю, насколько жестока шоу индустрия. А если ты действительно хочешь стать актрисой, я понимаю, что в будущем это может помочь.

И вот… свершилось. Я сделала пластику носа в шестнадцать лет, летом, перед выпускным классом. Я точно не помню, что я думала или делала между тем разговором и операцией. Я даже не знаю, сколько месяцев между ними прошло. Всё это казалось каким-то сумасшествием. Я была взволнована. Мне было страшно. Я была шокирована тем, что это вообще происходило. Однако я хотела операцию. Я всегда умоляла о ней. Я годами возмущалась и дулась, жалуясь на то, какая я некрасивая.

Недавно мама призналась, что до сих пор считает своё решение безумием. Если бы я не была так серьёзно увлечена актёрской деятельностью, она бы никогда не позволила этому случиться. Я же в ответ возразила и сказала, что от неё всё равно ничего не зависело. Я молилась, и мои молитвы вынудили её сдаться. Я использовала её же волшебные «божьи штучки» против неё самой.

Она также рассказала о страхах, которые они с отцом испытывали: они боялись, что в случае отказа в операции и моей будущей неудачи в актёрской карьере я стану винить их. И правда в том… что я бы действительно винила. Если бы родители продолжали говорить: «Это абсурд, Кэролайн, тебе это не нужно», я бы с ними не согласилась. Я бы подумала, что они глупы, что у них плохой вкус на лица и что они удерживают меня от мечты, притворяясь, будто я хорошо выгляжу, хотя это явно не так. И, скорее всего, я бы всё равно сделала пластику, когда стала бы взрослой.

Но… вау. Я сделала это. Вы только посмотрите, насколько действенна молитва о пластической операции! Неужели совершилось чудо? Чудо пластической хирургии? Господь дал родительское разрешение и деньги, чтобы отрезать мне часть лица?

Впрочем, ничего особо и не изменилось. Я не получила тот крошечный нос, который хотела. Это не был нос Кэтрин Зеты-Джонс. Изменения были такими незначительными, что братья и сёстры ничего не поняли. Хотя, им было всего четырнадцать (брату) и семь (сестре). Тёти и дяди тоже не заметили (или заметили?). Бабушка и дедушка не обратили внимания (или обратили?). Да и большинство учеников в средней школе тоже ничего не поняли. Но вот мои близкие друзья заметили, и я отрицала это в течение нескольких лет, пока в конце концов не призналась.

Стоит отметить, что после операции я так себя и не полюбила. Я не стала считать себя красоткой и не находила своё лицо идеальным. Я не стала уверенной в себе. Хотя, едва заметное улучшение всё-таки было: я перестала разглядывать нос на фотографиях. А ещё я очень быстро забыла, что операция вообще была. Всё это казалось настолько странным, что мозг почти стёр то событие из памяти.

Зимой, примерно шесть месяцев спустя, я приехала на репетицию Dance Motion, танцевального клуба нашей школы. В тот день, стоя в очереди у входа в зал, мы отрабатывали повороты. И вдруг девушка, которая танцевала передо мной, сделала поворот и довольно сильно ударила меня по лицу. Нос издал громкий хруст и тут же начал фонтанировать кровью. Посмотрев в зеркало, я сразу поняла, что он сломан. Нос был совершенно не на месте и смещён в сторону. О. Боже. Боже. МОЙ ЧУДО-НОС.

Кровь не останавливалась ещё минут десять, так что мне пришлось уйти. Я сидела в машине до тех пор, пока кровотечение не прекратилось, а потом медленно поехала домой. Когда я вернулась, мамы дома не было. Я подошла к зеркалу и сразу заметила, что нос был смещён в сторону на четверть дюйма. Я… всё испортила. Я уставилась в зеркало и попыталась вернуть его на место, и… он ЩЁЛКНУЛ. АГА! Он ДВИГАЕТСЯ!

Я передвинула его ближе к центру, но он всё равно остался кривым.

Когда мама вернулась, она сразу заметила нос. «О, ничего себе. Похоже, он сломан. Поедем к врачу. Посмотрим, что он скажет…»

Чтобы вернуть нос на место, им пришлось снова меня усыпить. Этого я тоже почти не помню. Но я знаю одно: с тех пор он так и не встал на место. Он выглядит сломанным, а при определённом освещении и под определённым углом, или когда я надеваю солнцезащитные очки, видно, насколько всё плохо. Я бы и попыталась его исправить, но сейчас я боюсь стать похожей на людей, которые продолжают попытки исправить несовершенства, пока не лишаются человеческого лица.

Пластическая хирургия – это хороший пример того, что операция не способна исправить отношение человека к себе. После пластики у меня тут же появилось огромное количество других причин для ненависти к себе. Я так себя и не полюбила. Мы живём в мире, где множество людей делают пластические операции, особенно актрисы и модели, и устанавливают тем самым всё более невозможные стандарты внешности. Они лгут. Отрицают. Боятся признать, что пошли на такой шаг. Но ещё больше они боятся другого – отказаться от пластики. Их ложь делает ожидания всё более и более невозможными. А что ещё хуже операции – это операция и притворство, будто ты её не делала. (Как я и говорила всем в течение многих лет).

Если вы не осознаете, откуда берутся страдания и ненависть к себе, если у вас не будет психологической поддержки, которая поможет справиться с перфекционизмом, самооценкой и тем, как примириться со своим мнимым несовершенством, вы никогда себя не полюбите. Вы всегда найдёте повод для ещё одной операции, ещё одной корректировки, ещё одной диеты. Вы никогда не начнёте оценивать себя по достоинству.

Поэтому… если вы хотите сделать пластическую операцию, но не проходите терапию, я рекомендую вам сначала обратиться к психотерапевту.

Как стать одержимой красотой

В четыре года я заявила папе, что укладывать меня спать должна мама, потому что она красивее. Согласно книге для родителей, которую они в то время читали, это была «нормальная» фаза развития четырёхлетних детей. Они восприняли это с радостью, потому что в противном случае они бы сказали: «Что за чёрт? Наш милый поющий вундеркинд на самом деле засранец!?» Но, так или иначе, родители начали твердить мне: «Лучше быть доброй, чем красивой».

Существует множество обоснованных замечаний о том, что девочек воспитывают быть милыми, покладистыми и не мутить воду, а мальчиков – бить, грубить и планировать стать президентом. В целом я одобряю стремление своих родителей: они пытались сказать, что характер имеет большее значение, чем внешность. Мама рассказывала, что в тот раз, когда она впервые произнесла эту фразу, я посмотрела на неё с явной растерянностью. Как… как это возможно? Как красота может быть не самым важным аспектом?

Хорошая попытка, родители! Эта мантра на меня не подействовала! Даже если она и действовала в течение нескольких лет, то к подростковому возрасту от их убеждений ничего не осталось. К тому времени я стала всецело одержима своей внешностью.

С первого по двенадцатый класс я ходила в частную школу для девочек, которая – в теории – ставила нас на путь, позволяющий делать всё, что мы захотим. Нас готовили к тому, чтобы мы были уверенными, способными и умными. Мы могли и должны были стать учёными и мировыми лидерами. В такой среде и с такими ресурсами у нас появлялся шанс преодолеть зацикленность на внешности. Разве нет? Увы, но нет. Меня волновало только одно: красивая я или нет. У многих девочек в моей школе были явные расстройства пищевого поведения, а у других, как и у меня, – менее заметные.

Как общество мы всё чаще отказываемся от небезопасных стандартов красоты. Всё больше компаний используют моделей с разными размерами тела. На телевидении и в крупных СМИ постепенно появляется разнообразие. Мы начинаем лучше понимать, что такое фотошоп и абсурдные идеалы красоты и тела, и насколько они могут быть вредны. Однако диссонанс по-прежнему остаётся.

Мы говорим о бодипозитиве, рассуждаем о том, что мы – больше, чем тело, но почему-то поощряем определённый тип красоты. Мы по-прежнему предъявляем к людям невозможные стандарты, даже если говорим, что это не так. И важно отметить, что красота по своей сути субъективна, поэтому, рассуждая о ней, я имею в виду то, что считает красивым наше общество. Красота, о которой я говорю в книге, красота, которой я была одержима, и большая часть красоты, к которой мы все подсознательно стремимся, основана на европоцентристских стандартах. И это по-прежнему белый стройный «идеал». В книге Тресси Макмиллан Коттом «Толстые» она говорит о красоте как о социальном капитале. «Красота – это не то, как вы выглядите; красота – это предпочтения, которые воспроизводят социальный порядок». Получается, мы все пытаемся играть в эту игру, не понимая, что подсознательно цепляемся за власть.

Нас заставляют ненавидеть себя за то, что мы не достигли культурного стандарта. Пусть я и не была так уж далека от худого европоцентристского идеала, я всё равно себя ненавидела. И, как вы понимаете, люди с более маргинализированной личностью, которые оказываются всё дальше и дальше от культурного идеала красоты, испытывают более серьёзные трудности.

Мне казалось, что быть красоткой важнее всего. Я считала, что внешность придаёт любым достижениям значимость, потому что собственными глазами видела, как красота изменяет отношение к людям. Я видела, что все мои любимые книги написаны о людях, которые выглядели определённым образом. Мне не нужно было объяснять; я видела это повсюду.

В СМИ женщин порицают за то, что они набирают вес или выглядят недостаточно молодо: «Почему она такая измождённая и страшная?» Как будто это автоматически стирает человечность, стирает все важные заявления или достижения. В чём тогда смысл, если в ней нет… сексуальности? Поскольку я жила и росла в относительно традиционной и консервативной семье, я также наивно полагала, что сексизм – это проблема, которая в основном затрагивает людей старой закалки. Или что иногда сексизм всё-таки существует, но только вокруг плохих влиятельных мужчин. Я не понимала, что сексизм – это воздух, которым мы дышим, и он формирует моё представление о себе. Я не понимала, что одержимость красотой являлась его отчётливым проявлением. Женщины должны быть красивыми, иначе… в чём смысл? Что в них хорошего?

Каждая история, которую я видела в телешоу или фильме, рассказывала о человеке с внешностью моей мечты. Красивые люди заслуживали, чтобы их истории были рассказаны. Красивые люди заслуживали быть главными. А как же остальные, кто не подходит под эту форму? Все они второстепенные персонажи. Или откровенные злодеи. Наша культура приравнивает красоту к характеру, интеллекту и достоинству, и я в это отчаянно верила.

Автор и «эксперт по историям» Лани Дайан Рич в своём подкасте разбирает теорию повествования, а также рассказывает, как создать убедительную историю. Она говорит: «Наши истории – это наша культура». Они являются зеркалом ценностей. Вы можете узнать многое о культуре по историям, которые пишутся, продвигаются и рассказываются. Кроме того, они также её формируют. То, что мы видим в фильмах, телепередачах и новостях, является прямым отражением ценностей. Их посыл либо увековечивает культуру, либо формирует её, как в хорошую, так и в плохую сторону. В научной статье, опубликованной в 2010-м году, говорилось, что постоянный просмотр представленного в СМИ «идеала худой красоты»[17]17
  G. López-Guimerà et al., “Influence of Mass Media on Body Image and Eating Disordered Attitudes and Behaviors in Females: A Review of Effects and Processes,” Media Psychology 13, no. 4 (2010): 387–416


[Закрыть] – особенно в журналах, телевизионных шоу и рекламе – увеличивает неудовлетворённость телом, интернализует худобу, неупорядоченное пищевое поведение и убеждения». То есть… тот факт, что СМИ постоянно показывают исключительно худых людей, влияет не только на тела, но и на отношения с едой. Потребление средств массовой информации, которые существуют на протяжении последнего столетия… влияет на самооценку и образ тела[18]18
  H. S. Peek, “Distorted Reality: Reality Television and the Effects on Female Body Image,” in Child and Adolescent Psychiatry and the Media, ed. C. K. Olson and E. V. Beresin (St. Louis: Elsevier, 2018), 11


[Закрыть]. А в смелом новом сетевом мире, где мы проводим больше часов, чем спим, подобное промывание мозгов распространяется и на социальные сети. Девочки-подростки, пользующиеся социальными сетями, гораздо чаще отдают предпочтение стройности и следят за своим телом. Даже простое использование социальных сетей в течение тридцати минут в день может изменить наше отношение к телу[19]19
  R. M. Perloff, “Social Media Effects on Young Women’s Body Image Concerns: Theoretical Perspectives and an Agenda for Research,” Sex Roles 71 (2014): 363—77, https://doi.org/10.1007/s11199-014-0384-6.


[Закрыть].

Я никогда не слышала, чтобы кто-то критически высказывался об одержимости культуры красотой. Конечно, люди говорили об этом, но в 2004-м году эти разговоры до меня не доходили. Или доходили, но не так, как мне было нужно. Сила, которую имеет в нашем обществе красота, оставалась неоспоренной и не подвергалась сомнению. Она оставалась неизученной, неисследованной и могла управлять моей жизнью. А я нуждалась в знаниях. Меня нужно было предостеречь. Я нуждалась в том, чтобы мне объясняли, что это такое, начиная с раннего возраста (хорошая попытка, родители), а потом в подростковом возрасте. Мне нужен был разбор каждого диснеевского фильма. Мне нужно было, чтобы люди делились историями о дисморфии и расстройствах пищевого поведения точно так же, как в четвёртом классе, когда мы проводили собрания, посвящённые наркотикам. Мне нужен был тренинг, рассказывающий, как СМИ промывают вам мозги, заставляя поверить, что они показывают единственный правильный образ.

Стала бы я слушать?! Не знаю. Спасло бы это меня? Возможно, что нет. Но, по крайней мере, существовал бы шанс, что я бы признала свои мысли, поведение и ненависть к себе деструктивными. Возможно, я смогла бы понять, что моя одержимость красотой – это всего лишь неприятное, бесполезное занятие, а не необходимая и важная часть жизни.

Одержимость красотой и внешностью – это не только бремя женщин, по крайней мере, теперь. Мужчины тоже сравнивают себя с невозможными стандартами, и из-за этого неупорядоченное питание получает ребрендинг. Когда этим занимаются мужчины, это называется биохакингом (наука, которая позволяет относиться к своему телу как к техническому устройству, нуждающемуся в обновлении до новейшей операционной системы). Но… на самом деле это всего лишь расстройство пищевого поведения. И оно вредно, как бы вы его ни назвали. Оно вредит как нашему мозгу, так и отношениям с собой.

Я сосредоточилась на женщинах по той причине, что, во-первых, я одна из них, и это в значительной степени касается моего собственного опыта. А во-вторых, женщинам с давних пор приходилось буквально зависеть от мужчин, от красоты и привлекательности, и эта тенденция до сих пор сохраняется. Вот что интересно: по мере того, как женщины обретают всё большую власть и мобильность в обществе, мужчины обращаются к неупорядоченному отношению со своим телом. Таким образом, во многом потребность в привлекательности связана с динамикой власти и с тем, кто ей обладает. Например, для цветных женщин идеалы красоты выходят за рамки гендера, потому что в культуре, где исторически правили белые люди, ассимиляция с белым, утончённым идеалом также может стать способом получить возможности и социальную мобильность (подумайте о том, что чернокожим женщинам приходится выпрямлять волосы, чтобы занять высокопоставленную должность).

В прошлом веке женщины не могли голосовать вплоть до 1920-го года (цветные женщины даже позже). До 1970-х годов женщинам не позволялось заводить кредитную карту на своё имя или быть членом коллегии присяжных во всех пятидесяти штатах. У женщин не было власти над собой или доступа к хорошо оплачиваемой работе. Поэтому лучшим способом обеспечения власти и безопасности становился брак… и культурно приемлемая красота.

В книге «Выживание самых красивых» Нэнси Эткофф рассматривает множество различных исследований за последние полвека о красоте и социальной мобильности и приходит к выводу, что «более красивые девушки, как правило, «удачно выходят замуж»»[20]20
  N. Etcoff, Survival of the Prettiest (New York: Anchor, 2000), 65.


[Закрыть]. То есть более «красивые» женщины выходят замуж за мужчин с более высоким социальным статусом, образованием и доходом, чем у них самих. Быть красивой было (а во многих случаях и остаётся) средством получения социальной и финансовой выгоды. Между тем, исследование 1996-го года показывает, что женщины с более высоким интеллектом не имеют никаких преимуществ[21]21
  N. F. Marks, “Flying Solo at Midlife: Gender, Marital Status, and Psychological Well– Being,” Journal of Marriage and the Family 58 (1996): 917—32.


[Закрыть] на брачном рынке. В 2004-м году мой мозг был устроен именно так. Красота для меня была силой. И я подсознательно воспринимала себя как человека, целью которого было однажды стать красивой женой.

Кроме того, я считала, что красота будет меня оберегать и поможет стать успешной. Я рассматривала её как символ статуса, символ победы над проблемами со здоровьем, символ разрешения на актёрскую профессию. Символ того, что я заслужила великую историю жизни. И всё это было чрезвычайно токсично, потому что именно по внешнему виду я оценивала свой успех или неудачу. В таком случае женщины будут постоянно разрывать себя на части и морить голодом до дисфункции. И какая от этого польза?

Так что же нам делать? Как отучиться от всеобщей зацикленности на красоте? Да и существует ли такой способ? А знаете, что самое печальное? Мы с младенчества стремимся к симметричным, безупречным лицам. Можно возразить, что стремление к силе и молодости – это биологическое преимущество, необходимое для деторождения и безопасности. Но здесь стоит заметить, что стандарты красоты сильно менялись с течением времени в зависимости от того, какое понимание красоты нам внушали. Мы можем принять или отказаться от многих убеждений о красоте, самое большое из которых заключается в том, что тело и внешность женщины – это самое важное. И, безусловно, мы так и будем зациклены на красоте, если считаем, что именно в ней состоит вся наша ценность.

Нам также необходимо, чтобы в СМИ и в книгах были представлены разные тела и разные лица, разные культуры и разные расы. Когда по телевизору и в журналах мы видим только худых белых людей с одинаковыми лицами[22]22
  S. C. Want, K. Vickers, and J. Amos, “The Influence of Television Programs on Appearance Satisfaction: Making and Mitigating Social Comparisons to Friends,” Sex Roles 60: 642—55, https://doi.org/10.1007/s11199-008-9563-7.


[Закрыть], мы подсознательно задаёмся вопросом, что не так с нами. Мы подсознательно понимаем, что выглядим не так, как должны. Всё это вызывает стресс и стыд за своё тело и способствует распространению расстройств пищевого поведения. Но что, если узнавать себя на экране? В рекламе одежды? В рекламных роликах? В кино? Видеть, что представлены разные тела и лица? Это и есть исцеляющая сила. Эта сила уменьшает стыд, который мы испытываем по отношению к собственному телу или лицу. Нам нужно верить, что то, какие мы есть, – это нормально. Мы должны чувствовать, что такие люди, как мы, заслуживают, чтобы их история была рассказана.

Если бы в телешоу и фильмах, которые я смотрела, существовало разнообразие, возможно, я бы посмотрела на себя и подумала: «С моим телом всё в норме. С моим лицом всё в порядке. Я – законный человек в этом мире». Вместо: «БОЖЕ! Что я за уродливый и нездоровый монстр?! Чтобы иметь хоть какое-то значение в обществе, я просто обязана измениться».

Я никого не осуждаю за желание соответствовать стандартам или быть более красивым в традиционном смысле. Мы – социальные существа; нам нужны люди. Поэтому во многих случаях вписываться в общество – значит чувствовать себя в безопасности. Кроме того, помимо безопасности в обществе, к нам зачастую относятся лучше, если мы условно привлекательны. Трудно перестать волноваться об этом, когда преимущества и последствия слишком очевидны. Но мы должны разнообразить образы, представленные в СМИ. Это имеет чёткую и прямую зависимость от нашего восприятия самих себя. Исследование, проведённое в 2006 году, показало, что к шести годам девочки хотят иметь более стройную фигуру[23]23
  H. K. Dohnt and M. Tiggemann, “Body Image Concerns in Young Girls: The Role of Peers and Media Prior to Adolescence,” Journal of Youth and Adolescence 35, 135 (2006), https://doi.org/10.1007/s10964-005-9020-7.


[Закрыть], и на это сильно влияют образы, которые они видят в СМИ. Мы должны видеть не только разные расы и типы фигур, но и тела и лица людей среднего возраста. Давайте поговорим об ожиданиях, которые на нас возлагаются. По мнению СМИ, в пятьдесят лет мы должны выглядеть, как худенькая пятнадцатилетняя девочка, потому что почти все люди на телевидении имеют размеры зубочистки и лица, которые уже не шевелятся.

Я хочу уточнить: я не выше этого. Я не ограждена от давления, призывающего быть красивее. Вовсе нет. Я всё ещё его чувствую. Особенно когда я смотрю некоторые фильмы и телепередачи, в голове вдруг появляется голос: «Что нужно сделать, чтобы выглядеть так же?» Сейчас я изменилась, и мне легче отмахнуться от повсеместного напора. И я не так строга к себе, как раньше. Я была глубоко несчастна в погоне за неуловимыми стандартами красоты, и я точно знаю, что не хочу больше так себя чувствовать. Теперь я знаю, что для меня лучше. Хотя мысли всё равно закрадываются, даже когда ты всё понимаешь.