Текст книги "Каждый дар – это проклятие"

11

НА ДВЕРЯХ НЕТ НОМЕРОВ. ПРОСТО БЕСКОНЕЧНЫЙ РЯД одинаковых панелей, выкрашенных в белый цвет, тянущихся бесконечно, как зеркальное отражение самих себя. Затем я замечаю датчики. Маленькие лампочки над каждым считывателем карт – из тех, которые светятся красным, пока не вставишь ключ, а затем загораются зеленым, чтобы впустить постояльца.

– Смотри, – показываю я. – Там же должны быть огоньки? Как на сигнальных приборах. Чтобы показать, что они работают.

– И?

– И… – я дергаю одну ручку.

Дверь открывается мгновенно, как будто никакой защелки нет, а ручка приделана просто для вида. Никакого замка или запора.

– Ого. Ну ладно.

Комната за дверью пуста.

Нет, не просто пуста.

Совершенно пуста.

Четыре стены, окно – и все. Никаких следов мебели. Есть дверь в ванную комнату, где находятся душ с экраном, унитаз и голая труба, к которой должна присоединяться раковина. Я подхожу к окну. Высота не очень большая – этаж второй, пожалуй. Снаружи еще ночь. Видна парковка, на которой стоят два белых микроавтобуса и одна новенькая серебристая «Ауди». Я думаю, что нужно бы рассмотреть подъездные дороги, какие-нибудь выделяющиеся на общем фоне деревья в качестве ориентиров, но слишком темно. Я прижимаю лицо к стеклу, щурясь и пытаясь разглядеть хоть что-нибудь: номера машин, фонари, телефонные столбы.

– Здесь тоже пусто, – доносится голос Аарона из комнаты по ту сторону коридора.

Я продолжаю смотреть в окно. И понимаю, что дело не только в том, что я ничего не вижу, а в том, что там действительно ничего нет. Ни отсветов соседнего города, ничего на территории самого отеля, ни огоньков из спальни какого-нибудь дома милях в трех отсюда. Мне нечасто приходилось бывать в отелях – когда в семье пятеро детей, не слишком-то много возможностей ездить по отелям, – но я знаю, что в таких местах обычно бывают сады, террасы, бассейны и прочее. Вот что здесь самое жуткое. Здесь совсем ничего нет. Только странное здание, стоящее как будто посреди глуши.

– Где все? – спрашиваю я у Аарона, который просто пожимает плечами.

Мы идем дальше по коридору Ложи, и постепенно становится очевидно, что только некоторые комнаты используются. Двери в них даже не закрыты до конца – может, потому что постояльцам все равно, если кто-то будет в них заглядывать. Или это такой акт неповиновения, способ сказать: «Я знаю, что замок не работает, поэтому не буду идти у вас на поводу и делать вид, что двери запираются».

В этих комнатах есть кровати. И раковины. Но странное ощущение сохраняется – в какой-то степени потому, что обстановка не совсем походит на то, что ожидаешь от отеля. Больше всего это касается кроватей. В тех отелях, в которых бывала я, кровати были аккуратно заправлены плотными простынями и однотонными одеялами с разложенными белоснежными подушками и походили на какие-нибудь французские пирожные. Эти же кровати застелены самыми обычными одеялами с самыми обычными пододеяльниками – одно с цветочками, другое с полосками. На одной логотип футбольной команды. На другой похожие на мопсов собачки.

Аарон тоже это чувствует. Он дотрагивается до одеяла, покрытого узором из голубых гортензий.

– Привезли из дома, – говорит он.

Мы оба прекрасно ощущаем какую-то неправильность этого места. Она повсюду. Мне даже не хочется глубоко дышать, чтобы она не прокралась внутрь меня.

– А почему вы не внизу?

Мы с Аароном оборачиваемся. В дверном проеме стоит девушка. Трудно сказать, какого она возраста. Интуиция подсказывает, что она на пару лет старше меня, но чем дольше я разглядываю ее, тем больше появляется сомнений. Она очень худая, как будто высохшая, что еще более подчеркивается большой бесформенной одеждой. Она походит на ребенка в пижаме.

Мы с Аароном молчим.

– О нет, – она переводит взгляд на кровать. – Меня же не собираются опять переводить?

– Нет, – вдруг отвечает Аарон. – Это просто осмотр помещений.

– А, – она, похоже, вздыхает с облегчением, но не слишком довольно, и опускается в кресло. – Ну тогда ладно.

Аарон бросает на меня заговорщический взгляд – мол, давай, подыгрывай, – а я откидываю одеяло и поглаживаю простыню, надеясь, что достаточно убедительно изображаю проверку. И, к своему огромному удивлению, нахожу под подушкой карты Таро. Простая колода Райдера-Уэйта-Смита, карты еще новые, почти не использованные, глянцевые.

– А ты почему не внизу? – спрашивает он авторитетным тоном, блефуя. – Во время проверок здесь никто не должен находиться.

Девушка склоняет голову и начинает покусывать ногти.

– Мне сказали подняться сюда и подумать о своем поведении, – хмуро отвечает она.

– Ты вела себя не по-божески? – голос Аарона становится еще строже.

Похоже, в нем до сих пор остается какая-то мышечная память о том времени, когда он работал на «Детей». Я рассматриваю карты. Две уже перевернуты: Семерка Мечей и Жрец. Странный расклад для себя, всего из двух карт. Обычно раскладывают как минимум три.

– Да, – отвечает девушка.

На мгновение мне кажется, что она не собирается нам ничего рассказывать, но потом понимаю, что странная магия Аарона действует на нее как успокоительное. Ее тело слегка расслабляется.

– Я воспользовалась телефоном на кухне, – говорит она, переведя взгляд на меня.

Я встречаю ее взгляд и на мгновение задумываюсь о том, какие у нее насыщенно-карие глаза. Она похожа на белку: большие глаза, маленький рот, стянутая кожа на выступающих скулах.

– Позвонила сестре, – поясняет она.

За ее плечами я молча показываю Аарону карты. Он прищуривает глаза, но ничего не говорит по этому поводу. Вместо этого он спрашивает:

– Надеюсь, ты понимаешь, почему мы не советуем вам этого делать?

– Я знаю.

Девочка-белка подносит руку ко рту и, щелкая зубами, откусывает кусочек ногтя.

– Я должна сосредоточиться на благочестии, а я не смогу этого сделать, если буду отвлекаться.

– А звонок сестре – это… – подводит Аарон к заключению.

– Это отвлекающий фактор. Я знаю. Мне просто стало немного не по себе от такого образа жизни, понимаете. И еще этот переезд из одной спальни в другую. Не получается даже уложить свои вещи как следует.

Пауза.

– Извините, – смущенно добавляет она. – Вам виднее. Я не хотела жаловаться.

– Все в порядке, – ласково говорит Аарон, проявляя немного сочувствия.

Как в старые добрые времена. Когда манипулировал такими же подростками, подбрасывая им немного «хлебных крошек», чтобы они оставались на крючке.

Гардероб заполнен тренировочными штанами и толстовками. Никаких джинсов и курток. Впрочем, тренировочные штаны не походят на форму. Они разных моделей и расцветок. Как будто им перед уходом из дома посоветовали взять с собой побольше «мягкой и удобной одежды».

Я пытаюсь рассмотреть ауру девушки, но с трудом нащупываю ее. У меня еще не совсем получается подключаться к незнакомым людям. Вместо этого я решаю рассмотреть, сколько всего в этом здании «огней», то есть человек.

– Так ты понимаешь, зачем нужно было переводить тебя в другую спальню?

Всего здесь несколько десятков огней, не очень далеко отсюда, почти все в одной группе. Среди них есть побольше и поменьше. Инстинктивно я догадываюсь, что огоньки побольше – это лидеры, а поменьше – это здешние «заключенные».

– Да, – отвечает девочка-белка насупившись. – Я знаю, что привязанность – это плохо. Особенно к таким глупым вещам, как спальни.

Она устало вздыхает.

– Если привязываешься к материальным вещам, то не получается укреплять духовную связь. Если моя духовная связь не работает, то я не смогу, ну, понимаете, совершать благие дела. Спасать других. А я очень хочу стать как можно ближе к Нему.

Наличие карт Таро кажется мне еще более странным. Если она настолько заинтересована в том, чтобы «стать ближе к Нему» и получить Его одобрение, то стала бы она прятать колоду под подушкой?

– Ну да, именно к этому мы все, в конце концов, и стремимся, – кивает Аарон, который, похоже, прекрасно понимает всю эту концепцию.

– Хотя у меня плохо получается. Я почти каждый раз заваливаю «прогноз погоды».

«Прогноз погоды»?

– Анжела, в шкафах чисто? – обращается ко мне Аарон.

– Ага, – киваю я, удивляясь выбранному им для меня имени. – Все в порядке. Эм…

Я пытаюсь подражать авторитетному тону Аарона и поворачиваюсь к девушке.

– Ты в последнее время часто разговаривала с Лорной?

– С Лорной, – немного смущается она. – Э-ммм…

Что-то здесь не так. Что-то происходит внутри ее сознания. Ее мыслительный процесс ненадолго приостанавливается, как останавливают ногу, прежде чем пропустить ступеньку. Лицо приобретает отсутствующее выражение, а потом проясняется. Это длится всего пару секунд, но выглядит так необычно, будто я стала свидетелем чего-то медленного и затянутого.

– С Лорной, – повторяет она. – Так Лорна же ушла.

– Ушла?

Девочка-белка смотрит на меня с подозрением, как будто я должна была знать об этом.

– Ну да.

Тут раздается звук ручного колокольчика, подобный тому, какой сообщал об обеденном перерыве в начальной школе. Слышится негромкое шарканье, топот ног нескольких десятков человек.

– Ну что ж, отлично, – Аарон выпрямляется и кладет руку на плечо девушки. – Надеюсь, этот разговор помог тебе.

– Да, – отвечает она, снова обгладывая ногти. – Только никому не говорите, ладно? Ну что я… жаловалась. Вы ведь говорили, что это нормально – выпускать пар.

– Да, все в порядке, – говорит Аарон. – Только, пожалуй, на время этого будет достаточно. И ты не говори об этом ни с кем, ладно?

– Хорошо.

Нам нужно уходить. Но я не могу оставить вопрос о картах Таро без ответа.

– У тебя под подушкой колода карт Таро, – говорю я напрямик. – Ты же знаешь, как мы относимся к таким вещам.

Ее взгляд нервно перескакивает с меня на Аарона.

– Мне дала их Дори. Она сказала, что это не грех. Это всего лишь бумажки. Она сказала, что они могут помочь мне с…

Звонок становится громче; слышно, как по лестнице поднимаются.

Мы выходим из комнаты.

– Бежим, – говорит Аарон, когда мы оказываемся в коридоре. – Немедленно.

К счастью, дверь в коридор открыта.

12

– ИЗ ПЛЮСОВ – МЫ УЗНАЛИ, ЧТО ЛОРНЫ ТАМ больше нет, – говорит Аарон, запыхавшись.

– Нет, – соглашаюсь я.

Мы сидим на каменных ступенях школы Святой Бернадетты, дрожа и обхватив руками колени, резко вдыхая ночной воздух, приходя в себя после бега. Мы оба пытаемся переварить только что увиденное – пустые глаза девочки-белки, совершенно голые комнаты.

– Нет, и это хорошо, потому что это означает, что… оттуда можно уйти.

– Ну да, – сказал Аарон, побледнев. Он нуждался в утешении от этой информации, очень сильно. – Тот же парень с камерой тоже ушел.

– По твоим словам, он как бы сбежал.

– Ну да. Кто знает? Может, он преувеличивал. Может, он просто вышел через парадную дверь, как и Лорна.

– Ну, этого она тоже не говорила.

Я снова пытаюсь отделить факты от предположений, в которые нам было бы удобно поверить.

– Если она ушла, то почему не вернулась домой?

– Она долго отсутствовала на занятиях?

– Несколько дней, – я задумываюсь. – Хотя с ней у меня только один общий предмет, так что, возможно, и дольше. Трудно уследить за всеми этими онлайн-уроками.

Освещение постепенно меняется, на небе появляются полоски света. Мимо проезжает молочный фургон. От мысли, что над Ложей точно так же начинается день, который будет сильно отличаться от нашего, по моей спине пробегает холодок.

– Что она имела в виду под «прогнозом погоды»? – спрашиваю я.

– Это такая игра, – отвечает Аарон, слегка прищурившись и словно нехотя, не желая лишний раз вспоминать неприятное. – Ну, помнишь те игры, в которые играли мы, например «Две правды и ложь»? Та странная игра в признание? У нас было много подобных «развлечений». И мне всегда казалось… что все эти дети немного заторможенные. Что им трудно заводить друзей, что лучше расшевелить их какой-нибудь игрой. Ну, чтобы объединить их всех.

– Точнее, соединить с тобой, – поправляю я его, – чтобы они попали в зависимость от твоего одобрения.

– Ну да, может, и так, – Аарон машет рукой. – Но после прихода Дори, когда «Детей Бригитты» в Килбеге стало достаточно много, чтобы привлечь ее внимание… игры эти стали более странными.

– Например?

Аарон описывает игру «прогноз погоды». Она похожа на игру в запоминание, когда первый человек, допустим, говорит: «Сегодня я пошел на рынок и купил яблоко», после чего следующий повторяет его слова и добавляет: «Я купил яблоко и банку горошка». Так цепочка становится все длиннее, и цель – запомнить все, что говорили до тебя другие игроки. Только в «Прогнозе погоды» нужно говорить не про что угодно, а про то, что ты заметил в течение дня, начиная с погоды.

– Вроде не так уж и ужасно, судя по описанию.

– Поначалу да, – говорит Аарон. – Но постепенно получается что-то вроде: «Сегодня перед завтраком шел дождь, я съел апельсин и выругался, когда ударился ногой о ножку стола; Лаура показала нездоровое влечение к материальным вещам, а Шарлотта проявила неуважение к своему телу». Понимаешь ли, это такой способ контролировать друг друга. Способ сказать: «Я заметил, что вы сегодня плохо вели себя». И в то же время способ признаться в своих прегрешениях. Идеальное сочетание исповеди и доноса.

Меня охватывает мелкая дрожь, мне хочется верить, что я никогда не попадусь на подобные уловки, но вспоминаю, как вела себя в «животном мире» школы Святой Бернадетты. Как группа «крутых девочек» быстро навязала мне определенное поведение, незаметно для меня самой.

– А когда та девочка сказала, что у нее плохо получается «прогноз погоды», что она имела в виду?

– Ну, наверное, ей было трудно что-то запоминать. Но… не знаю. Мне кажется, обстановка там за пару месяцев стала мрачнее.

Аарон останавливается, как будто ему еще есть что сказать, но он предпочитает умолчать об этом. Впрочем, через какое-то время добавляет:

– Она голодала. Воздерживалась от пищи. Больше суток.

– Больше суток?

– Да. Не знаю, как тебе, но мне было трудно читать ее мысли. Все, что я понял, так это то, что она очень голодна.

– Я тоже заметила кое-что странное, – медленно произношу я. – Когда я спросила ее о Лорне, у нее была такая реакция… Не знаю, как будто у нее в мозгу что-то переключилось.

– Я не усек.

– Ого.

– Что «ого»?

– Теперь ты «усекаешь». Выражаешься прямо как коренной ирландец.

Он с легкой улыбкой поднимается на ноги.

– Ну да. Надо же было постараться, чтобы меня не депортировали. Ладно, идем отсюда.

Мы идем к спуску с холма, и перед нами открывается сверкающая река. При расставании мы не обнимаемся, как если бы я прощалась с Фионой или Лили. Это не наш жест. Мы просто смотрим друг на друга, держа руки в карманах.

– Как ты думаешь, почему там лежали карты Таро? – спрашиваю я.

– Может, Дори пытается найти больше сенситивов, таких, как мы с тобой. Или, по крайней мере, детей с магическими способностями. Ты ведь так и поняла, да? Когда нашла колоду.

Я киваю. В этом есть смысл.

– Но она бы сразу поняла, что перед ней сенситив, верно?

Аарон пожимает плечами.

– Под давлением люди меняются. Демонстрируют скрытые способности. Как ты сама прекрасно знаешь.

Я усмехаюсь, потому что это почти шутка.

– И я до сих пор не понимаю, почему ты сказал, что я меняюсь.

Он искоса окидывает меня взглядом.

– Может, я еще сам этого не понимаю.

Я просыпаюсь в полдень с туманной головой. Прошлая ночь кажется мне призрачным воспоминанием о чем-то большом, очень важном и сложном, но сжавшемся до микроскопических размеров.

Вечеринка. Спор. Школа Святой Бернадетты. Ложа. И слова Аарона, до сих пор звенящие у меня в ушах.

Что-то изменилось.

Радикальным образом.

Что-то внутри тебя.

Я закрываю глаза, пытаясь найти в себе те изменения, которые он смог увидеть, только потому что какое-то время отсутствовал. Я ощущаю в своих внутренностях какой-то застрявший стыд, липкий и багровый. Меня охватывает подозрение, что он прав и что я «неправильная». Не в смысле, что я в чем-то ошибаюсь, а в том смысле, что «плохая». По своей природе.

На краю сознания всплывает воспоминание о полузабытых снах. С игральными картами. Восьмерка червей, восьмерка пик, девятка треф. Карты заляпаны грязью и засохшим ромом. Я не очень-то разбираюсь в покере, но понимаю, что расклад никудышный.

Я сажусь и достаю колоду Таро. Когда-то Нуала научила меня гадать на Таро с помощью обычных игральных карт – такой фокус для вечеринок. Конечно, он работает только с младшими арканами. Червы – это Кубки. Пики – Мечи. Бубны – Пентакли. Трефы – Жезлы.

Восьмерка червей. Восьмерка пик. Девятка треф.

Восьмерка Кубков. Восьмерка Мечей. Девятка Жезлов.

Оторванность и неуверенность. Несвобода и ограниченность. Подозрительность и готовность к защите.

В более удачном раскладе любая из этих карт была бы неплохой, но вместе в них трудно найти что-то позитивное. Больше всего меня пугает Восьмерка Мечей: женщина с повязкой на глазах в окружении мечей. Повязка на глазах должна символизировать замкнутость, как будто она настолько погружена в свои мысли, что не видит угроз вокруг себя. Но когда я прикасаюсь к карте, то вижу только пустые белки Холли, светящиеся в полутьме. И вспоминаю девушку из Ложи, настолько расстроенную своими неудачами в «прогнозе погоды», что она даже не поняла, что мы с Аароном вовсе не сотрудники.

Я рассматриваю Восьмерку Мечей, пытаясь понять, что же я упускаю из виду. Какую-то угрозу, которая находится прямо у меня под носом, как это было с Хэзер Бэнбери. Я что-то упускаю из виду, потому что сосредоточиваюсь не на том.

Фиона!

Я вскакиваю с кровати и натягиваю одежду, понимая, что прошло уже двадцать минут с тех пор, как я начала возиться с картами Таро, а Фиона встречается со своими телевизионщиками в час дня.

Уже на полпути, на улице, я вспоминаю, что Фиона злится на меня, и немного замедляю шаг. В конце концов, вчерашний разговор закончился не очень хорошо. Фи намекнула на то, что было бы лучше вовсе не дружить со мной, а я – что было довольно низко с моей стороны – сказала, что только исключительно благодаря нашей дружбе у нее появилась возможность сняться в сериале.

Я машу рукой проезжающему мимо автобусу, морщась от неприятных воспоминаний. Во мне клокочет ярость. Изнутри как будто поднимается некий пузырь, повторяющий: «Да пошла ты, Фиона! Заставляешь чувствовать себя подругой-неудачницей, подрывающей твой авторитет, пусть даже если это и правда!»

А потом пузырь лопается. Фиона моя лучшая подруга, а я веду себя, как чокнутая. Кроме того, вдруг «Дети Бригитты» и вправду подготовили ей ловушку?

Я прихожу в чайную с опозданием всего на десять минут, но встреча уже началась. Фиона сидит в компании двух немного напряженных людей лет тридцати с лишним, мужчины и женщины.

– Фиона! – приветствую я ее, как будто мы просто случайно встретившиеся хорошие знакомые, а не «боевые подруги». – Рада видеть тебя здесь!

– О, привет, Мэйв! – столь же фальшиво отвечает Фиона.

Я стою перед ними, пытаясь уловить их энергию. Возникает неловкая пауза, и Фиона быстро пытается заполнить ее.

– Это Пола и Ник, – торжественно представляет она своих собеседников. – У нас встреча.

– Здравствуйте, – вежливо говорит Пола. – Вы тоже увлекаетесь актерским мастерством?

– Я… Эм-м-м, – я продолжаю попытки рассмотреть цвета их аур, поэтому за меня приходится говорить Фионе.

– Нет, Мэйв не выступает на сцене.

– А про вас тоже писали в газете, не так ли? – спрашивает Ник. – Одна из «ведьм» Килбега?

Я улавливаю потоки их энергий, цвета морской волны и голубой.

– Нет, – категорично отвечаю я. – Фиона, я посижу вон там, ладно?

– Хорошо, – кивает Фи.

Как мне кажется, с благодарностью. Я думаю, так оно и есть. Беседа Фионы с продюсерами длится около часа, и по большей части они говорят о том, что думают. Они расспрашивают Фиону, насколько ей знакома эта тема, много ли она знает о Викке и о Таро. Но примерно в таком же духе, как если бы спрашивали кого-нибудь, действительно ли он умеет садиться на шпагат. На самом деле их совсем не интересует, насколько развиты ее магические способности. Они просто хотят, чтобы она выглядела естественно и убедительно на экране.

В целом они считают ее талантливой и харизматичной; они замечают, что она выглядит серьезнее и старше своих лет. Они хотят, чтобы она прошла прослушивание, но уверены, что это формальность. Им кажется, они наткнулись на золотую жилу: настоящая ведьма, талант, красота, да еще и упоминание в местной газете. Возможности рекламы безграничны.

Оба задумываются о расовой принадлежности Фионы. Женщина рада, что Фиона азиатка, потому что это повысит разнообразие персонажей в сериале. Мужчина не уверен в этом. Он считает, что Фиона замечательная, но задается вопросом, нужно ли будет убеждать людей, выделяющих деньги. В конце концов, сценаристам придется изменить сюжетную линию персонажа с учетом облика Фионы. Сценаристам это может не понравиться.

Они заняты в сфере, полностью зависимой от визуального повествования, и неважно, в каком ключе, положительном или отрицательном, они размышляют о ее расовых особенностях. Они думают об этом. И на каком-то уровне она должна это понимать.

Я, например, могу переживать о том, что все меня считают полнейшей стервой, но, по крайней мере, они судят меня по моим словам и поступкам, а не по тому, как я выгляжу.

В конце концов продюсеры уходят. Фиона подбегает к моему столику.

– Ну как?

Я улыбаюсь ей.

– Думаю, что они, типа… нормальные. В целом неплохие.

– А почему с сомнением? – беспокойно спрашивает Фиона.

– Ну, они же телевизионщики. Они думают о твоей внешности и все такое.

– Но им нравится, как я выгляжу?

– Думаю, да.

– И никакой связи с «Детьми»?

– Никакой.

– Ну ладно, – нерешительно произносит она. – Так что, это значит серьезно? Настоящий шанс?

Я многозначительно киваю.

– Стопроцентно настоящий шанс.

Мы переглядываемся и на пару секунд задумываемся, хватит ли у нас сил продолжать злиться друг на друга. Фиона внезапно срывается и начинает безудержно хихикать.

– Вот дерьмо, Мэйв, – прикрывает она рот рукой. – Как это, черт возьми, получилось? Что происходит?

– Ты будешь сниматься в сериале, Фи, – улыбаюсь я. – Вот что происходит.

– Нет, – говорит она, не веря в это до конца. – Еще нужно пройти официальное прослушивание.

– Это формальность, – качаю я головой. – Я слышала их мысли. Они и вправду хотят, чтобы ты снималась у них, Фи.

И тут у нас на глаза наворачиваются слезы. Мы плачем и смеемся, плачем и смеемся, и иногда икаем, переходя от одной крайности к другой.

– Извини, что мы поссорились прошлой ночью, – наконец говорит она. – Мне жаль, что я наговорила всего.

– Мне тоже жаль. Извини, – отвечаю я. – Я вела себя как чокнутая. Мне жаль, что я всех унизила. А больше всего саму себя.

– Ты была пьяна и пыталась защитить Лили, – говорит Фиона. – Не надо было мне так на тебе срываться.

Я уверяю ее, что извинюсь перед Холли и Бекки. Я благодарна ей за предложенное объяснение. Я была пьяна и защищала Лили. Но в памяти у меня до сих пор эхом отдаются слова Аарона.

Что-то изменилось.

Радикальным образом.

Что-то внутри тебя.

Мы пьем бабл-ти, и я советую Фионе заранее психологически подготовиться к телевидению.

– Что, если меня будут троллить? – спрашивает она. – Что, если меня решат отменить?

– Отменить за что?

– Не знаю, может, я что-то натворила.

– Ничего ты не натворила, – качаю я головой. – Ты всем нравишься.

– А что, если я втайне проблемная? «Проблематик»? – произносит она по-французски.

– Это надо Манон спросить.

Фиона прикусывает губу, вспоминая наш вчерашний разговор.

– Манон, – повторяет она.

– Она будет здесь, когда ты вернешься.

– Правда?

– Может, если ты уедешь на какое-то время, она тоже осознает, что ты ей нравишься.

– Как-то не очень ободряет.

– Никогда ничего не знаешь наверняка. Иногда люди уезжают, а потом приезжают… и замечают в тебе что-то новое.

Вскоре Фиона отправляется домой, крепко обняв меня на прощанье.

– Теперь нужно рассказать об этом маме, – говорит она, закатывая глаза. – По-моему, сделать это будет нетрудно. Особенно сейчас, когда она поняла, что я могу учиться дистанционно, правда?

– Никогда не знаешь наверняка, – повторяю я.

Похоже, теперь это моя коронная фраза. И она действительно подходит ко всему. Я и вправду ни в чем не уверена.