Текст книги "Каждый дар – это проклятие"

15

– ПОГОДИ МИНУТКУ, – ГОВОРИТ ААРОН, КОГДА МЫ снова оказываемся в Коридоре, и садится на одно из крошечных кресел с тонкими, как кости запястья, ручками.

Лицо его побледнело; от розовато-здорового оттенка, которое оно приобрело после того, как он несколько последних дней питался у Нуалы, не осталось и следа.

– Вот сволочь, – выпаливаю я, но это настолько нелепое преуменьшение, что он не в силах не рассмеяться.

Пусть это сухой и вымученный смех, но все равно смех. Воцаряется тишина, на фоне которой по-комариному тихо тикают заводные часы. Он поднимает голову и смотрит на меня.

– Ты ведь… не думаешь, что я просто манипулирую тобой или что-то в этом роде? Болтаю разную ерунду, лишь бы привлечь тебя на свою сторону.

Я как можно серьезнее задумываюсь над его словами.

– Не знаю. Если честно, у меня иногда бывают сомнения.

– Справедливо.

Он покручивает пальцы.

– Помнишь, я рассказывал о том, как меня, совсем маленького, считали чудо-ребенком и как у меня появилась паранойя? Я боялся, что все делаю не всерьез. Что лгу себе и всем остальным.

– Ну да, ты еще говорил: «Вдруг Бог знает, что я притворяюсь?»

– Точно. Что, если Бог знает, что я притворяюсь? – вздыхает он. – А теперь я думаю, вдруг я снова притворяюсь? Что, если мои мысли – не мои, а просто мысли группы, в которой я состою?

У меня в уме звучат слова Дори: «Я многое бы дала, чтобы покопаться в твоем мозгу и понять, как ты себе все это представляешь».

– Я недалеко от тебя ушла, Аар, – говорю я и запинаюсь, потому что никогда раньше инстинктивно не сокращала имя Аарона, как это бывало с Фи или Лил.

Он тоже удивляется, но ничего не произносит.

– Я недалеко ушла от тебя. Иногда я тоже думаю, что ты полон дерьма. Иногда думаю, что мы все сумасшедшие, раз общаемся с тобой после всего, что ты нам сделал. Особенно Ро.

Я ненадолго останавливаюсь, потому что мне кажется, что мои слова вовсе не приободряют его. Потом неуклюже продолжаю:

– Но я также вспоминаю, что ты верил в то, что говорил, пусть это и были жестокие представления; тебе было выгодно верить, но ты отказался от выгод. Ну, то есть теперь у тебя нет ни жилья, ни телефона, ни денег. Тебя могут депортировать. Так что ты, наверное, все-таки серьезно настроен. Иначе зачем тебе было возвращаться к нам? Ведь ты сам ушел от «Детей», никто тебя не выгонял. Ты же ушел от них, правда?

Он напряженно кивает, плотно сжав губы.

– И еще я думаю… Меня тоже иногда посещают мрачные мысли. Например…

Я вдруг вспоминаю ту ночь, когда едва не выбросила телефон в окно, и трясу головой, чтобы прогнать воспоминания.

– Иногда мне кажется, что услышь люди мой мысленный монолог, они бы возненавидели меня. Но ведь, в конце концов, неважно, что ты думаешь. Главное, что ты делаешь.

Аарон медленно кивает, не сводя с меня глаз и вцепившись руками в ручки кресла. Кажется, он постепенно приходит в себя.

– Да, это и правда пугает, – говорит он наконец. – Насколько пугающе сильной ты стала бы среди «Детей».

– Не то слово, – вздыхаю я. – Ну ладно, пойдем. Надо выбираться отсюда.

Снаружи нас поджидают пятеро. Фиона сидит на ступеньке, разминая лодыжку Манон. Не успеваем мы выйти из Коридора, как нас забрасывают вопросами:

– Вы куда пропали?

– Вы просто исчезли?

– Вы как будто испарились.

– Вы снова были в Ложе? А вы видели там ту девочку?

– Все в порядке? На вас никто не нападал? Никто вас не преследовал?

– Все в порядке, – отвечаю я. – Мы… поговорили с Дори. С нами все хорошо.

Мне немного неудобно оттого, что они так волновались за нас, а мы не слишком торопились возвращаться. Впрочем, мы были напуганы. Особенно Аарон. Я вспоминаю известное предупреждение о том, что сначала нужно самому надевать кислородную маску и только потом помогать другим. Мне была очень нужна эта пятиминутная пауза, прежде чем возвращаться к группе.

– Мэйв, ты должна слово в слово передать мне все, о чем говорила Дори, – строго обращается ко мне Нуала.

– Дори говорила то же, что и всегда, – морщится Аарон. – Разные расплывчатые фразы о том, что она поступает правильно. Послушать ее, так никто там не голодает. Типа… это такой пост… духовное упражнение.

– Мне кажется, ее главная цель – это разъединить и поссорить нас друг с другом. Она знает, что мы сильны вместе. Она пыталась настроить меня против Аарона даже там, в своем кабинете. И ей уже удалось однажды поссорить Ро и Аарона.

– А что насчет Домохозяйки? – спрашивает Манон. – Она говорила что-нибудь о том, почему ее колдовство не работает?

– Нет, – отвечаю я. – Но у нее были карты Таро. И еще она говорила, что… не знаю, учится чему-то.

– Какие конкретно она показала карты?

– Двойка Жезлов и Паж Пентаклей. Скучноватые.

Я снова задумываюсь.

– Снова расклад на две карты. Чаще всего раскладывают три, правда, Фи?

– Ну да, как правило, – пожимает плечами Фиона. – А что еще ты видела? Что можно было бы передать Паоло?

Я вдруг замечаю сидящего на перилах Паоло, который, склонив голову, слушает нас. Или, по крайней мере, делает вид, что слушает.

– Нет. Мы были только в ее кабинете. И видели только то, что там было внутри.

– Я видел кое-что еще, – вдруг говорит Аарон. – Я выглянул в окно. За окном были деревья. Весьма характерные.

Я тоже смутно вспоминаю, что за окном вроде бы были деревья, но не помню никаких подробностей.

– Продолжай, – кивает Нуала.

– Они были странные, без листьев, конечно, но как будто распускали в сторону нечто, вроде когтей.

Лили достает из своей сумки блокнот, и Аарон рисует небольшое деревце с загнутыми вправо ветками, от которых исходят небольшие побеги, действительно похожие на когти.

– Боярышник, – говорит Нуала. – Он выносливый и может расти где угодно. Но так его ветви загибаются в сторону в тех местах, где постоянно дует сильный ветер.

Она замолкает, размышляя, а потом делает вывод:

– Значит, это, скорее всего, прибрежная зона.

– Прибрежная? – спрашивает Ро.

Город Килбег находится как минимум в сорока минутах езды от побережья, а в целом береговая линия графства протяженная и очень неровная.

На плечах Ро поблескивают капли дождя.

– Ты выходил наружу? – спрашиваю я.

– Да, хотел немного проветриться, отвлечься от мыслей. Погулял, убеждая себя в том, что ты вернешься в целости и невредимости.

Я протягиваю руку и провожу ею по его волнистым влажным волосам.

– А там не было дождя, – вдруг вспоминаю я. – В Ложе. По крайней мере его не было заметно за окном.

– Иногда на побережье не бывает дождя. Там свой микроклимат, – говорит Нуала и поворачивается к Фионе. – Если Паоло вылетит сегодня ночью, он сможет найти участок побережья с сухой почвой? И с таким изогнутым боярышником, как нарисовал Аарон?

Фиона подзывает сороку, и Паоло перелетает к ней на плечо. Она гладит его перья большим пальцем и что-то бормочет с отвлеченным взглядом. Затем подходит к окну, поднимает Паоло, и тот вылетает наружу. Мы все глядим ему вслед, пока он не исчезает в темноте. У каждого из нас свой дар, но каждый из нас немного завидует дару Фионы.

Мы слишком на взводе, чтобы расходиться по домам, да и вспоминаем о Рождестве, поэтому по дороге останавливаемся, чтобы купить рыбу с картошкой в бумажных пакетах с жирными пятнами. С этими припасами мы едем обратно к Нуале.

Перед входом что-то преграждает нам дорогу. Что-то бугристое и трудноразличимое в темноте. На мгновение я с ужасом представляю, что это труп. Но чей? Лорны МакКеон? Девочки-белки? Я быстро пересчитываю нас. Мы здесь все, значит, никого из нас. Может, наших родственников? Только бы не Джо и не мои родители. И не Туту.

Подойдя ближе, я вижу, что это отдельные свертки. Первой проскальзывает мысль о расчлененном трупе. Но потом я догадываюсь, что это подарки. Рождественские подарки, завернутые в бумагу, целлофановые упаковки с едой и коробка, похожая на ту, в которой перевозят бутылки с вином. Не успеваю я сказать, что это может быть ловушка, раздается стон Нуалы.

– Манон, ради всего святого!

– Что? – отзывается Манон. – При чем тут я?

– Ты знаешь.

Все остальные ощущают себя неловко, понимая, что невольно становятся свидетелями семейной разборки. Бумажные пакеты с жареной картошкой жгут нам руки, лица немеют от холода.

– Так нам заходить в дом, или… – спрашивает Лили.

– Там сыр! – говорит Фиона. – Французский сыр. Не оставлять же его здесь, Нуала. Его могут растащить лисы.

– Мэнни! – резко говорит Нуала. – Ты сообщила ему, где я живу?

– Ну да. Естественно, – отвечает Манон, нисколько не раскаиваясь. – Он же мой отец, и он хотел прислать подарки на Рождество. Это будет мое первое Рождество без него, а ему одиноко.

– Одиноко! – восклицает Нуала с нехарактерной для нее едкостью. – Одиноко! Я в этом доме шестнадцать раз встречала Рождество совершенно одна, Мэнни. И не по своей воле.

– По своей, – огрызается Манон. – Очень даже по своей.

– У меня есть ключ, – шепчет Аарон.

И мы все осторожно обходим мать с дочерью, держась от пакетов с подарками подальше, словно это мины.

16

– ПРИ ВСЕМ УВАЖЕНИИ, НО ЧТО, ЧЕРТ ПОБЕРИ, ЭТО было, – говорит Ро, как только мы все оказываемся на кухне.

– Лучше не спрашивай, – вздыхает Аарон. – Они то и дело препираются. В прошлый раз, когда я жил здесь, было так же.

– Так в чем дело? Ты знаешь? – спрашиваю я.

– Я стараюсь не лезть не в свои дела, но, у них вроде как время от времени всплывает тема отца Манон, и они накидываются друг на друга. Судя по тому, что я понял, Нуала говорит, что совершенно не виновата в том, что развелась с отцом Манон, и той пришлось расти отдельно от нее. А у Манон немного другой взгляд на это.

Каждый пытается сложить в своей голове общую картину из того, чему был свидетелем. Но картина эта неполная, и в ней не хватает многих важных деталей.

– Нуала никогда бы по своей воле не оставила своего ребенка, – защищает ее Лили. – Наверное, Манон ошибается.

– Развод – это всегда тяжелое испытание, – говорит Фиона. – У моей мамы тоже был первый муж. У них родился мой брат, и каждый из них принимает участие в его жизни, хотя между собой они не общаются. Как-то так.

Фиона не особенно близка со своим братом, который к тому же живет в Бостоне, так что мне кажется, она упомянула его, только чтобы встать на защиту Манон.

В кухню входят Манон и Нуала – все еще напряженные и не желающие говорить на эту тему.

– Ну что, как насчет небольшой рождественской вечеринки в понедельник? – нарочито торжественным тоном предлагает Нуала. – У меня как раз внезапно появилось много угощений.

Манон заносит с крыльца корзины и пакеты, повернувшись к матери спиной.

– Она так говорит, чтобы побыстрее с ними разделаться, – бормочет она, а Фиона бросается ей на помощь.

– Молодец, Мэнни, умеешь поддержать настроение, – сухо говорит Нуала.

Ро остается на кухне, чтобы ответить на телефонный звонок, а мы с Манон, Фионой и Лили распаковываем корзины и пакеты в гостиной – довольно заброшенной и редко используемой комнате, в которой сейчас ночует Аарон. Рядом с диваном лежат его рюкзак и свернутый спальный мешок.

Вскоре по всему полу разбрасывается упаковочная солома и встают кажущиеся бесконечными ряды банок, жестянок и бутылок. Тут и вяленое мясо, и мягкие сыры, и большая банка «кассуле». Помидоры черри выглядят так, будто их полировали крошечные эльфы. Шоколадные конфеты. Пучки сушеной лаванды.

– А твой отец… довольно щедрый, – говорю я, стараясь не задеть Нуалу каким-нибудь слишком положительным отзывом о загадочном Рене.

– Ну да, сейчас же Рождество, а он богат, – как ни в чем не бывало отвечает Манон, тщательно разворачивая свертки и раскладывая продукты, будто мысленно внося их в домашнюю опись.

– Подумать только, и это все ради того, чтобы когда он позвонит и спросит, понравилась ли Фин еда, мне пришлось ответить: «Она ничего не ела», – вздыхает Манон. – Ведет себя так по-детски.

– Я собираюсь кое-куда прокатиться, – категорично заявляет Нуала. – Аарон, можно попросить у тебя сигареты?

Аарон, не говоря ни слова, бросает ей свою пачку, и Нуала ловит ее.

– Спасибо, – отвечает она. – И еще, может, ты сходишь проверить кур, а то я по дороге видела парочку голодных лис. Не хотелось бы потерять очередной выводок.

– Ну ладно, – говорит Аарон, натягивая женские резиновые сапоги и выходя из комнаты. – А я-то думал, что навсегда отделался от фермерской жизни.

Нуала молча выходит на улицу и направляется к своей машине. Мы наблюдаем из окна за тем, как она садится на переднее пассажирское сиденье и курит, явно не собираясь никуда ехать.

– Ладно, пойдем, – говорит Манон. – Поможешь мне разобраться с подарками. Не обращай на нее внимания. Пробуй все, что хочешь, это все самое лучшее. И самое вкусное. Смотри, вот консервы из Сере, где я родилась.

Мне вдруг кажется, что Манон сейчас специально старается вести себя так, как будто она наша лучшая подруга. Или, по крайней мере, такая же, как Нуала. Впервые за все время она делится с нами своими воспоминаниями. Увлеченно рассказывает о городе, где родилась, о Пиренейских горах, о том, как они с родителями ездили гулять в Испанию, когда еще жили на холмах.

– Я даже немного говорила по-каталонски, – чуть смущенно добавляет Манон. – До сих пор помню кое-какие слова и фразы, хотя тогда мне было всего пять лет.

– А когда Ну… – спрашиваю было я, а потом задумываюсь, действительно ли мы настолько сблизились с Манон, чтобы задавать вопрос о том, когда ушла ее мать.

Я замолкаю, но Манон продолжает смотреть на меня.

– Он говорил с тобой? О твоей силе? – спрашивает меня Манон.

– Кто? Аарон? – спрашиваю я, и тут же вспоминаю, что это единственный «он», оставшийся в нашей компании.

Она кивает, не сводя с меня глаз.

– Не совсем. А что?

Манон скрещивает ноги и рассеянно смотрит на каминную полку. Она походит на маленького божка.

– Иногда мне кажется, как будто он мой приемный брат или что-то в этом роде, – говорит она. – Как будто я должна научить его тому, чему он не научился в своей первой семье.

– В каком смысле?

– Наверное, это личное, – трясет головой Манон. – На вот, понюхай.

Она протягивает мне пучок сушеной лаванды, с гораздо более богатым и чистым запахом, чем я помню. Совсем не напоминает старушек. Больше похоже на мяту.

Мы сидим на полу, пробуем и пробуем различные угощения. Все они очень вкусные. В какой-то момент я понимаю, что Ро долго нет, и отправляюсь на кухню.

– Привет, – говорю я.

Ро набирает текстовое сообщение, прислонившись к шкафу.

– Ну, как ты тут?

– Да так. Просто, понимаешь, дела группы.

– Что за дела группы?

– Ну, э-ммм… – Ро на мгновение выглядывает в окно кухни, явно борясь с какими-то противоречивыми эмоциями. – Помнишь, ранее, в машине, мы говорили.

– Ага.

– Про группу и плейлист.

– Точно.

– Оказалось, что дело еще серьезнее.

– Да?

– Мы, как ты знаешь, должны были начать тур с Хонор в апреле. Но сейчас с нами связались кое-какие люди. Говорят, что имеет смысл дать еще несколько сольных концертов до начала тура. В роли хедлайнеров, имеется в виду. Типа мини-тура.

– Ого, – говорю я, тоже прислоняясь к шкафу. – Это здорово.

– Тур начнется в январе и, возможно, продлится до конца февраля. С заездом в Англию и все такое.

Я моргаю.

– Значит, март ты проведешь дома, – подвожу я итог. – А в апреле снова отправишься в тур.

Ро кивает.

– Да, но в марте мы собирались записывать альбом.

– Точно.

Снова наступает молчание. Я вспоминаю о вежливости.

– Ну тогда… поздравляю.

Но никто из нас не испытывает особого энтузиазма. Ро будет находиться вдали от Килбега как минимум четыре месяца. Я пытаюсь разглядеть хотя бы какое-то выражение в подведенных черным глазах.

– Ну да. Наверное, нас можно поздравить.

Снова напряженное молчание.

– Слушай, давай, скажем, так, – наконец говорю я как можно более уверенным тоном. – Несколько месяцев мы будем реже видеться, что, учитывая подготовку к экзаменам, может, даже и хорошо. Так у меня будет больше возможностей сосредоточиться на занятиях, понимаешь?

Я отказываюсь подчиняться своей неуверенной части, которая постоянно боится, что ее бросят. Я вспоминаю, как на вечеринке Фиона волновалась по поводу предстоящего отъезда из Килбега и спрашивала себя, не рано ли для этого. В конце концов, Фионе и Ро сейчас труднее, чем мне. Не должна же я за них решать все эти вопросы.

Ро кивает, как будто тоже хочет показаться уверенным.

– Но… Дори, «Дети».

Я качаю головой.

– Послушай, если я что-то и узнала о «Детях», так это то, что их больше, чем нас. Они всегда что-нибудь придумают, что бы мы ни решили. И, насколько я поняла из сегодняшнего ужасного разговора, мы не их главный приоритет. Пока что у них есть дела поважнее. Можно и на этом сказать спасибо.

Мне хочется добавить: «Сейчас их главная цель – заставлять людей голодать и эмоционально истязать себя», но не хочется, чтобы Ро ощущал себя виноватым за то, что будет какое-то время отсутствовать. Поэтому вместо этого я говорю:

– У каждого из нас есть и своя жизнь, Ро. Как, например, и у Фионы. Вы и так изначально планировали уехать из Килбега. Изменить свой жизненный план – это все равно… все равно, что в каком-то смысле позволить им победить.

Ро слегка усмехается.

– Ты говоришь, как одна из тех, кто рассуждает: «Если не поедем отдыхать на праздники, то позволим террористам победить».

– Ну, может, они в чем-то правы, – говорю я и обнимаю Ро. – А новости и вправду потрясающие. Давай пока отметим Рождество с Новым годом, а о более долгосрочных планах задумаемся потом.

Ро наконец-то улыбается по-настоящему.

– Ты только посмотри на себя, мисс Эмоциональная Зрелость! А куда подевалась маленькая стервозная школьница?

– Я до сих пор тут!

Страх потерять друг друга настолько велик, что мы забываем обо всем и начинаем страстно целоваться прямо здесь, на кухне Нуалы, прижимаясь к холодильнику.

– О боже, – прерывает нас Фиона. – Найдите себе отдельную комнату.

– Не нужна им комната, – кричит Манон из гостиной. – Пускай идут на улицу. Животные.

Я смеюсь.

– Вообще-то мне пора идти, – говорю я, поглядывая на часы. – А то родители будут вне себя. Сегодня у нас семейный день – собрались все дети семьи.

– Я подброшу тебя, – говорит Ро. – Фи, Лил, мы скоро уезжаем.

Лили встает с кресла, поспешно доедая шоколадного Пер-Ноэля.

– М-мм, вкусно.

– Я, может, останусь еще ненадолго, – тихо говорит Фиона, краем глаза следя за реакцией Манон.

– Да, можешь остаться, – отвлеченно говорит Манон, собирая бумагу и картон для переработки. – А то моя мать снова распсихуется.

Вскоре мы уезжаем, оставляя Нуалу с Аароном курить в машине, а Фиону и Манон сидеть на полу в гостиной.

Надевая пальто, я усердно пытаюсь безмолвно подать Фионе сигнал – попросить, чтобы она прислала сообщение, если вдруг что-то случится.

Как обычно, Ро сначала высаживает Лили, а потом подъезжает к моему дому. Мы сидим в машине и смотрим в окна моего дома, как будто это театр.

– Ну ладно, я пойду. Мама и вправду рассердится, если я задержусь.

– Подожди секунду, – говорит Ро, притягивая меня к себе и укладывая под плечо. – Сегодня ты меня напугала. Просто взяла и растворилась в воздухе.

– Ну да, понимаю. Странное, наверное, было зрелище. Прости.

– Дело не только в этом. Просто… вы исчезли вместе.

– О.

– Наверное, я теперь понимаю, почему ты так странно ревновала меня к Фионе, к группе или к кому-то или чему-то еще. Тогда мне казалось, что ты просто еще недостаточно зрелая. Но видеть, как человек, которого ты любишь, поддерживает какие-то отношения с кем-то другим, как-то связан с ним, пусть даже платонически… Это трудно.

Пауза.

– В общем, я доверяю тебе, – неубедительно заканчивает Ро.

– Ну ладно, – медленно говорю я. – Хотя звучит так, как будто ты вообще мне не доверяешь.

Я вспоминаю тот момент в школе, когда я подумала, что Аарон может поцеловать меня. Свое волнение по этому поводу. Сначала меня захлестывает стыд, но потом я вспоминаю свои же слова: «Неважно, что ты думаешь. Главное, что ты делаешь». Я выпрямляюсь, решительно настроившись покончить с неловким напряжением.

И тут я ощущаю досаду. Почему все считают, что они вправе упрекать меня в чем-то? Если не Фиона, так Ро; если не родители, так учителя. Если не одноклассницы, обвиняющие меня в пропаже Лили, так сама Лили, обижающаяся на то, что я ее вернула. Но я просто человек. Человек, который ни о чем таком не просил – ни о магии, ни об ответственности за Колодец. Но при этом складывается такое впечатление, что я выполняю роль громоотвода для каждой мелкой жалобы, в то время как все остальные прекрасно устроились и неплохо уживаются друг с другом.

– Да, между вами действительно есть связь, вы оба сенситивы и ничего не можете с этим поделать, – продолжает Ро. – Просто, когда вы случайно оказались вместе в школе… И та записка…

– Так вот почему ты нервничаешь из-за отъезда, не так ли? – внезапно огрызаюсь я, уж слишком мне все это надоело. – Не из-за Дори, и не из-за того, что могут придумать «Дети». Ты просто думаешь, что я изменю тебе, если ты уедешь.

– Нет, – поспешно отвечает Ро. – Я так не думаю.

Я смотрю в окно.

– Ладно, мне пора.

– Не уходи, Мэйв.

– Но мне нужно.

– Почему?

– Потому что я боюсь, что если останусь еще хотя бы на секунду, то прочитаю твои мысли и узнаю, что ты чувствуешь на самом деле.

Я не хлопаю дверью. Хлопать дверью – это удел «эмоционально незрелых». Поцеловав Ро в щеку, я просто тихо выхожу из машины. Захожу домой, здороваюсь с братьями и веду себя нормально примерно час. Потом иду наверх и плачу в постели. Как эмоционально зрелый человек.