Текст книги "Розы и тлен"

Кэт Ховард
Розы и тлен

Kat Howard

Roses and Rot

© 2016 by Kathleen Howard

© Е. Кузнецова, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Моей сестре

 
Мой друг, рассказ влюбленных этих странен.
Да, но правдив едва ли. Я не верю
Всем этим старым басням, детским сказкам.
 

У. Шекспир «Сон в летнюю ночь»[1]1
  Перевод М. Лозинского. Здесь и далее прим. переводчика.


[Закрыть]

Глава 1

Марин села на мою кровать рядом с почти собранным чемоданом.

– Имоджен, мне так не хочется, чтобы ты уезжала.

О себе я того же сказать не могла.

– Через два года я бы все равно уехала в колледж.

– Да, но ведь это было бы только через два года.

Она порылась в куче моих футболок и вытащила одну, с розой, вышитой обтрепанными лентами.

– Между прочим, это моя.

– Извини, забыла. – Я взяла Марин за руку и провела большим пальцем по ее побледневшим шрамам. Вот беда, мои следы от ожогов зажили не так гладко.

– Ты же знаешь, я не могу остаться, Марин.

– Знаю, – сказала она, глядя на наши сплетенные руки. – Поверить не могу, что она позволила тебе уехать.

– Это все очарование «Блэкстоуна». Она считает эту школу очень престижной.

Чтобы мое бегство из дома стало возможным, я все тщательно спланировала. Я понимала, что должна сыграть на непомерных амбициях матери, подсунув ей информацию, которая потешит ее эго и победит нездоровое удовольствие, которое она получает от противостояния со мной. Только две недели спустя после моего зачисления в школу-пансион, которые тянулись мучительно долго, она так и быть разрешила мне туда поехать. Она не давала согласия, пока не обнаружила приглашения на собрание родителей. К приглашению прилагался пресс-релиз, где упоминалось, что сын известного дипломата учится в этом престижном заведении.

– Понятно. И теперь она может смиренно утирать слезы и твердить, как скучает по тебе, но не хочет становиться на пути к мечтам дочери, и раз это так важно для тебя, то она, как любящая мать, готова пойти на жертву. – Марин театрально всхлипнула и изобразила, что утирает слезы.

– Жуть, как похоже ты ее передразниваешь!

– Благодарю! – Марин поклонилась. – Я сейчас уделяю большое внимание актерскому мастерству. Это очень помогает созданию образов в балете. – Она помолчала. – Ты приедешь на Рождество?

Я сильнее сжала ее руку, потом отпустила. Как раз год назад, на прошлое Рождество, мы и получили безобразные шрамы. Так что это уж точно не самый любимый мой праздник.

– Ради тебя? Конечно, приеду. А еще есть электронная почта. И мобильные телефоны. Я ведь еду в школу, а не лечу на Марс.

Рождественские каникулы длятся всего две недели, и ради Марин я смогу потерпеть.

– Марин, если ты не спустишься через три минуты, то опоздаешь на занятия, – раздался снизу вкрадчивый, но полный яда голос нашей матери, от которого мороз пробирает.

Марин закатила глаза и подхватила сумку с пуантами, трико и всем остальным, что нужно для танцев.

– Как же она меня достала. Постоянно следит за мной, даже в балетную школу на машине за мной таскается.

– Марин, спускайся немедленно! Если не будешь серьезно заниматься, не сможешь стать лучшей. На свете сотни талантливых девушек! Тысячи! Конечно, я создаю для тебя все возможности, чтобы ты превзошла их, но ты должна относиться к занятиям со всей серьезностью. – Кажется, мать уже начала терять терпение.

– Ты начинаешь брать еще и дополнительные уроки балета? – спросила я.

– Больше усердия, и ты затмишь их всех, – произнесла Марин, имитируя голос и манеры нашей матери.

– Но ты и так лучше всех в вашей школе!

– Я достаточно хороша для их уровня. Но чтобы танцевать по-настоящему, я должна постоянно совершенствоваться. Так что дополнительные занятия действительно не помешают.

Она остановилась в дверях и обернулась.

– Просто не понимаю, почему я тоже не могу туда поехать. В этот ваш «Блэкстоун». Если бы ты сказала мне раньше, я бы что-нибудь придумала. Может, ты просто не хочешь, чтобы я была там с тобой?

– Я полтора года копила, чтобы оплатить обучение в этой школе. И все равно не смогла бы уехать раньше следующего года, если бы не получила стипендию. А плату за двоих я бы точно не потянула.

Я спрятала счет от матери, а затем внесла всю сумму за обучение вперед, и теперь могла не беспокоиться о том, что мои накопления внезапно исчезнут.

Сестра повесила спортивную сумку на плечо.

– Ладно. Мне, в общем, все равно. Увидимся на Рождество.

Когда я распаковала чемодан в своей новой комнате в школе-пансионе, кофточка Марин с вышитой розой была среди моих вещей. Я коснулась пальцами ленточек, убеждая себя, что у сестры все будет хорошо, что я поступила так, как должна была поступить.

Я не приехала домой ни на Рождество, ни на другие праздники. Мы с Марин ни разу даже не поговорили за следующие четыре года. И ни разу не виделись.

Глава 2

И вот спустя десять лет после моего расставания с сестрой, я снова складывала вещи, но теперь – чтобы жить вместе с ней. На этот раз я не просто собирала чемодан, но упаковывала все свое имущество для вывоза из квартиры, а Марин не сидела на моей кровати, – мы разговаривали с ней по громкой связи.

– Я выезжаю через четыре часа после тебя, – сказала она. – Давай встретимся у нашего домика в «Мелете». Если, конечно, ты не хочешь меня подождать.

– В аэропорту? Четыре часа? – спросила я, заклеивая коробку с тарелками. Большая часть моих вещей отправлялась на склад. В «Мелете» они мне не пригодятся. Все необходимое, включая тарелки, постельное белье, полотенца и прочее, предоставлялось вместе с жильем в поселении для художников, артистов и вообще людей искусства, куда мы с сестрой сейчас и направлялись.

– Ты права. Это, конечно, глупо. Встретимся сразу на месте.

– У тебя все в порядке? – спросила я. – Мне кажется, ты немного нервничаешь.

– Это не нервы. Просто эхо в твоем телефоне. Люблю тебя!

– И я тебя люблю!

На самом деле, голос Марин звучал странно. Но не потому, что раздавался из динамика в полупустой комнате. Я не могла не понимать, откуда берутся эти тревожные нотки. И я волновалась из-за того, что мы с ней опять будем жить под одной крышей, что неизбежно вызовет ужасные воспоминания. Я любила сестру, и очень скучала по ней, но трудно оставить прошлое позади, если тот, кто будит воспоминания, живет рядом.

Я запечатала последнюю коробку клейкой лентой и провела по ней ладонью, проверяя надежность упаковки. Все же славно, что мы снова будем жить вместе. У нас обеих все будет просто замечательно.

Рейсовый автобус, в который я села в крошечном аэропорту Манчестера, помчался по ухабистой дороге. Мы пересекли реку, серебристой лентой вившуюся среди зеленых холмов. Я чувствовала себя так, словно попала в волшебный мир поэзии Роберта Фроста, и приветственно кивнула, когда мы проезжали указатель, обозначающий съезд на дорогу к дому-музею поэта. Приятно знать, что знаменитая ферма Роберта Фроста находится рядом с «Мелетой». Чудесный штрих, дополняющий идиллическую картину.

– Все это слишком прекрасно, чтобы быть реальным, Марин, – сказала я, позвонив ей после того, когда она прислала мне ссылку на сайт «Мелеты».

Престижное поселение для представителей всех видов искусств. Полный пансион в течение девяти месяцев, включая жилье и питание. Личный наставник – мастер, достигший вершин в своей области, – он также будет жить в это время в «Мелете» и курировать вашу работу.

– Решено, я подаю заявку. Тебе тоже стоит это сделать, Имоджен. Ведь это так здорово, если мы с тобой будем жить там вместе.

– Это будет чудо, если мы туда попадем, да еще и на пару. Спорим, они получают тысячи заявлений!

– Возможно. Но ведь и мы можем оказаться в числе счастливчиков, – сказала она.

– Да, ты права.

Я подготовила портфолио с примерами своих работ, написала резюме, что всегда заставляло меня чувствовать себя сочинителем пафосного манифеста, не имеющего со мной ничего общего, и отправила все это вместе с заявкой.

– Я знала, что ты это сделаешь! – сказала Марин. Она тоже подала заявку. – Знаешь, у меня хорошее предчувствие.

И оно ее не обмануло. Мы попали в число сорока стипендиатов, принятых в «Мелету».

Мелета, согласно древнегреческому писателю Павсанию, была одной из трех старших муз. То были сестры Мелета (покровительница размышлений и опыта), Мнема (муза памяти) и Аэда (покровительница пения). Основатели «Мелеты» как места для творческих людей хотели, чтобы она стала центром, где молодые, подающие надежды художники, писатели, поэты и музыканты получили возможность целиком посвятить себя творчеству, не отвлекаясь на внешний мир.

Этот поселок существовал более семидесяти пяти лет – достаточно долго, чтобы появился впечатляющий список выпускников, обеспечивший колонии великолепную репутацию места, где люди искусства могли развить свой талант. Правда, общую идиллическую картину омрачали несколько скандалов, один из которых оказался настолько громким, что из-за него двери «Мелеты» едва не закрылись навсегда. Этот факт, разумеется, не упоминался в рекламных проспектах.

Все это, действительно, казалось слишком прекрасным, чтобы быть правдой. Надо сказать, я совершенно не поверила безупречно оформленному сайту и блестящим отзывам. Ни одно место в мире не может быть столь идеальным. Так что, я решила поискать темные пятна на сияющем лике солнца, и потратила на это немало сил. Выяснилось, что о скандале писали на удивление мало, но даже при всей скудости сведений о нем, этот, казалось бы, незначительный факт сразу бросался в глаза, так как был единственной фальшивой нотой в хоре восторженных похвал.

Что именно произошло, было не слишком понятно, остались лишь туманные намеки, ведь все это случилось лет пятьдесят назад. Кажется, это был роман ученицы и наставника, внебрачная беременность, исчезновение человека, возможно, самоубийство… Но все это лишь догадки и недомолвки: «предположительно», «по неподтвержденным данным». Читателя ненавязчиво подводили к мысли, что ничего необычного в той истории не было, подобное могло произойти где угодно, и что ни действия, ни бездействие руководства «Мелеты» никоим образом не могли повлиять на эти события. По крайней мере, под таким соусом все это подавалось в прессе. Тем не менее, после той истории в программу занятий были внесены изменения, наставники стали жить отдельно от учеников, и им разрешили привозить в «Мелету» свои семьи. В общем, можно было предположить, что слухи так или иначе были обоснованными.

Однако все, что с тех пор официально говорилось о «Мелете» отчетливо напоминало степфордскую «идиллию»[2]2
  Имеется в виду роман Айры Левина и фильм Фрэнка Оза «Степфордские жены», где действие разворачивается в городке Степфорд, за благополучным фасадом которого скрывается нечто зловещее.


[Закрыть]. Не подкопаешься. Все, кому посчастливилось попасть туда, заявляли, что это было лучшее время их жизни, и они получили там поистине бесценный опыт. Лучшие выпускники, получая очередную престижную награду, непременно упоминали «Мелету» в благодарственных речах. От такого переизбытка славы и блеска мне было не по себе. Я чувствовала безотчетную тревогу, настолько сильную, что мое заявление – составленное, но не подписанное – так и лежало на столе.

– Имоджен, завтра последний день подачи заявок, – сказала Марин по телефону.

– Знаю, знаю. Просто… Что-то тут не так.

– Ты единственный человек из тех, кого я знаю, кто не верит, что где-то может быть по-настоящему хорошо, и ищет во всем изъяны.

– Дай мне еще немного времени. Завтра определюсь.

– Ладно. Может, получишь какой-нибудь знак во сне. Этого хватит?

Я лишь рассмеялась и отключилась.

В эту ночь мне не приснилось ни «Мелеты», ни литературной премии, – вообще ничего, что могло бы стать предлогом для положительного ответа. Я просто сидела как на иголках до трех часов ночи, мучаясь от мысли, что могу потерять возможность работать под руководством любимого писателя из-за дурацкого предчувствия. В конце концов, я взяла ручку, покрутила ее в пальцах, чтобы размять мышцы, скованные шрамами, и, наконец, подписала заявку черно-красными чернилами, которые всегда использовала на удачу, затем поставила число. Теперь пути назад не было.

Несмотря на то, что Марин подала заявку раньше меня, ответ о зачислении мы получили в один день. Разговор с сестрой по телефону, когда мы поздравляли друг друга, стал одним из самых счастливых моментов моей жизни. Я так гордилась нами обеими!

Кампус «Мелеты» прятался в глухом уголке Нью-Гэмпшира – посреди леса. Но достаточно близко от Нью-Йорка, чтобы наставники и ученики могли приезжать туда, давать мастер-классы, участвовать в выставках или представлениях, просто гулять, и при этом находиться вдали от шумного города, оставаясь один на один со своим творчеством. Не зря это поселение назвали в честь музы Мелеты! Мы могли сколько угодно практиковаться, набираться опыта. При желании можно было с головой погрузиться в творчество, прервав все связи с внешним миром.

Когда мы проезжали сквозь завесу косых солнечных лучей под зеленым пологом деревьев, прорезающих небо ветвями, внешний мир отступал все дальше и дальше. Мы ехали мимо заросших старых кладбищ с ушедшими в землю надгробиями, границы которых угадывались лишь по полуразвалившимся каменным стенам, простоявшим здесь сотни зим.

– Вот мы и приехали, – сказал водитель. – Приятно вам провести время в «Мелете».

Я подхватила свой чемодан, взглянула на дом, где мне предстоит прожить следующие девять месяцев, и расхохоталась. Это был симпатичный особнячок в стиле королевы Анны, раскрашенный в цвета осени – красный, бежевый, золотистый. Выглядел он слегка безумно в своей асимметричной причудливости: стрельчатые окна, тонкие колонны, терраса, идущая вдоль фасада и левой стороны дома. Но что самое замечательное – тут была башенка. Если бы меня попросили вообразить идеальный дом для писателя, то я бы, наверное, придумала что-то такое.

Я едва заметила другие детали моего нового жилища, так как бросилась вверх по ступенькам к входной двери и оттуда сразу – по винтовой лестнице – наверх в башню. Комната наверху оказалась спальней. К тому же пока незанятой. Ключ был в двери. Повернув его, я прошла в центр комнаты и немного постояла там с закрытыми глазами, вдыхая воздух незнакомого мира.

Вдох, показавшийся вечностью, рассеял все мои сомнения, и я почувствовала себя абсолютно счастливой. Я подумала, что совершенство в этом мире возможно, что все хвалы «Мелете» справедливы, и что я попала в чудесное место, которое и в самом деле оказалось воплощением совершенства. А самое замечательное, что меня сюда привело мое писательское мастерство, оцененное по достоинству. Тогда мне представлялось, что все в моей жизни прекрасно и безоблачно.

Я расстегнула молнию на чемодане и начала распаковывать вещи. Но остановилась. Это могло подождать. Подойдя к окну, я осмотрелась. Плющ вился по стенам, его пока еще темно-зеленые листья осенью станут оранжевыми и красными. Через стекло я рассматривала другие постройки этого места, которое на какое-то время станет мне домом.

Дом…

Странное слово, если подумать. Дом, в котором я выросла, никогда не был мне настоящим домом, и я сбежала оттуда при первой возможности. Комнаты в общежитиях, дешевые съемные квартиры, два месяца на диване у подруги, когда с деньгами было совсем туго. Большинство этих мест были не более чем временными пристанищами. Ни одно из них даже отдаленно не напоминало настоящий дом. Может быть, хотя бы ненадолго, «Мелета» сможет им стать.

– Вы не подумали, что стоит подождать, пока все соберутся, прежде чем занимать комнату?

Девушка в дверном проеме была тоненькой, как веточка, с неровно подстриженной копной волос цвета фуксии. Похоже, она была зла на весь белый свет и особенно – на меня.

– Нет, – не подумала. Тем более, что заезд длится два дня, включая сегодня.

Она продолжала стоять в дверях, словно надеясь, что одним своим присутствием может заставить меня передумать. Я начала вынимать белье из чемодана, полагая, что она поймет, что разговор окончен.

– Меня зовут Имоджен, – улыбнулась я. – Я писательница.

– А я Елена, поэт. У меня уже вышли два сборника. С прекрасными рецензиями в независимой прессе. Вообще-то, предполагалось, что эта комната будет моей.

Ладно, посмотрим, кто кого переупрямит.

– Извини, но я не вижу оснований для твоих претензий. Когда я пришла, комната была пуста, и ключ торчал снаружи.

В информационном буклете было указано, что резиденции закреплены за гостями, но все личные комнаты – в свободном доступе. Их занимают по принципу кто успел, а ключи в замках снаружи как раз и отмечают свободные помещения.

– И все равно, – настаивала Елена. – Эта комната предназначалась мне.

– Если вам кто-то это обещал, он солгал. Или, по меньшей мере, ошибся. Прочтите буклет, который вам прислали.

Она ушла, не ответив. Я покачала головой и продолжила разбирать вещи.

Башня была самым высоким местом в доме, моим личным третьим этажом. В основном обосновавшись, я спустилась вниз. На втором этаже располагались три спальни, все очень просторные, каждая с полноценной ванной комнатой. Кто бы ни проектировал дом, он явно думал о гармонии взаимоотношений между людьми, живущими здесь, не меньше, чем об эстетике – нам не придется сражаться за душ по утрам. Одна из дверей – самая дальняя от лестницы по коридору – была закрыта. Я предположила, что это комната неприветливой Елены, и обрадовалась, что она закрыта и расположена так далеко.

В этот момент отворилась входная дверь.

– Привет! Есть кто-нибудь? – произнес голос, который я так хорошо знала.

Мое сердце чуть не выскочило из груди, когда я с грохотом сбегала по лестнице, торопясь встретиться с сестрой. Марин улыбнулась, распахнула объятия, и я шагнула прямо в них. И привычно изумилась, насколько сильна сестра. Мышцы танцовщицы, каждый день бросающей вызов земному притяжению.

Она еще раз сжала мои плечи.

– Я так счастлива, что ты здесь, Имоджен. Так счастлива! Нужно распаковаться. Составишь мне компанию?

– Конечно. – Я подхватила одну из ее сумок и пошла за сестрой вверх по лестнице.

– Вот эта, – сказала Марин, пройдясь по коридору и осмотрев сначала одну, а затем другую из двух незанятых комнат, выглядывая в окна. – Мне нравится вид на реку.

Я подошла к ней и посмотрела в окно на солнечные блики, пляшущие на поверхности воды.

– Насколько иначе это место выглядит отсюда! Я смотрела в окно с другой стороны дома, там река не видна. Как будто мы с тобой будем жить в разных мирах.

– Ну и что, – сказала она, открывая чемодан, – все равно впервые за все эти годы мы оказались под одной крышей, и я этому рада.

– Я тоже.

Марин принялась распаковывать чемоданы, и мне казалось, что по комнате носится вихрь. Казалось, она порождает хаос, но все разворачивалось, складывалось и повисало очень аккуратно и именно там, где она хотела.

– Ты уже осмотрелась? – спросила она.

– Мой рейс задержали, так что я добралась сюда ненамного раньше тебя. Мне хватило времени только на то, чтобы устроиться и перехватить свободную комнату у одной из наших соседок.

Марин только закатила глаза, выслушав мой рассказ.

– Может, она не понимает, каковы правила «периода свободного заезда», или она просто не умеет ладить с людьми. – Сестра застегнула чемодан и сунула его в шкаф. Теперь ее комната выглядела так, будто она всю жизнь жила здесь.

– Может быть. Или встала не с той ноги. Надеюсь, она это как-нибудь переживет. Мне не нравится идея жить девять месяцев бок о бок с кем-то, кто возненавидел меня с первого взгляда. Кстати, об умении общаться с людьми… Что слышно от нашей маман?

Марин поморщилась.

– Как всегда, в каждом письме куча гадостей под видом заботы о моем благе. Она в своем репертуаре: конечно, идея провести почти год в «Мелете» весьма заманчива, но уверена ли я, что правильно поступаю? У меня будет прекрасный наставник, но если меня не будут видеть на сцене целый год, потом обо мне никто и не вспомнит, и все такое прочее. Я написала ей, что пока мы здесь, нам запрещено поддерживать связь с внешним миром.

Я посмотрела на нее с изумлением.

– Неужели ты действительно так ответила?

– Именно так. – На ее щеке появилась ямочка, когда она улыбнулась. – Это, конечно, не означает, что она не наводнит почту мерзкими письмами, но, по крайней мере, это избавляет нас от необходимости ей отвечать.

– Ты просто гений! И коварный, к тому же. Я тебя обожаю.

То, что она написала матери, не соответствовало действительности. Конечно посторонним вход в «Мелету» был запрещен, но мы могли поддерживать связь с внешним миром: переписываться, общаться с помощью мессенджеров, разговаривать по телефону. Но что касается нашей драгоценной мамочки, я вовсе не хотела поддерживать с ней отношений, и была рада, что Марин возвела между нами еще один барьер.

– Пришлось это сделать, чтобы мы остались в здравом уме. Ведь наша мамаша не была бы собой, если бы вдруг оказалась хоть чем-то довольной, и поэтому она приложит все усилия, чтобы отравить нам существование и здесь. Когда я сказала ей, что еду сюда, единственное, что она спросила, когда я буду выступать, потому что, видите ли, она обязательно хочет при этом присутствовать. А это значит, что она непременно закатит сцену. Помнишь, что случилось на премьере «Лебединого озера»?

– Как я могу это забыть? Это была, наверное, одна из самых вопиющих ее выходок.

У нашей матери был пунктик – она не пропускала ни одного балетного спектакля, где танцевала Марин. Причем каждый раз использовала это как возможность привлечь внимание к собственной персоне. В тот вечер она упала в обморок – как она потом объяснила, от волнения, – когда Марин исполняла вариацию Одиллии. И сделала это так картинно, с таким грохотом, что спектакль пришлось прервать, и на следующий день во всех статьях, посвященных премьере, о ней было сказано больше, чем о самой Марин.

– Думаешь? Ну, по крайней мере, самая демонстративная. Поэтому можешь себе представить, какое удовольствие я получила, сообщая ей, что никто, кроме наставников и постоянных обитателей, не может быть допущен на территорию «Мелеты». – Марин потянулась, повела плечами, стряхивая последнее напряжение от долгой поездки. – Не хочешь прогуляться, посмотреть, что тут и как?

– Отличная идея.

Мы прошлись по территории, не переставая удивляться странным и прекрасным вещам, окружавшим нас. Ни один домик кампуса не был похож на другой и уж точно не напоминал скучные сооружения из бетонных блоков.

– Вот этот дом похож на королевский замок из «Золушки», – сказала Марин.

Да, действительно, – настоящий замок в миниатюре, окруженный рвом, с подъемным мостом. Он даже выкрашен был в тот же оттенок голубого с блестящими искорками, что и платье Золушки в диснеевском мультфильме.

– А соседний домик как будто сошел со страниц исторического романа о России. Интересно, кто его спроектировал? – Гравий хрустел под нашими ногами, а в воздухе стоял густой медовый запах – так обычно пахнет нагретая солнцем свежая трава.

– Наверное, подающие надежды архитекторы, которые в свое время жили в «Мелете». А может, скульпторы. Здесь принято в знак благодарности оставлять свои творения. Кстати, мосты через реку тоже их рук дело. Замечательная традиция, правда? – Ее прелестное лицо озарила улыбка.

Невозможно было не улыбнуться в ответ.

– На первый взгляд, все в этом месте прекрасно.

Мы вернулись, когда солнце уже садилось, заливая все вокруг золотистым светом. И услышали голос, удивительно чистый и звонкий, вдохновенно выводящий «O mio babbino caro», еще до того, как увидели его обладательницу.

Девушка пела с закрытыми глазами, стоя перед крыльцом нашего дома. На первый взгляд она была точной копией Луизы Брукс[3]3
  Луиза Брукс (Louise Brooks; 1906–1985) – американская танцовщица, модель, культовая актриса немого кино, секс-символ «века джаза», введшая в моду стрижку «короткое каре с челкой».


[Закрыть], разве что с более смуглой кожей, в обтягивающих кожаных штанах и мешковатой майке, что не мешало ей выглядеть очень стильно.

Я была потрясена красотой момента. Все слилось в единую картину – магия голоса незнакомки, волшебная природа, сама ария Лауретты из оперы Пуччини «Джанни Скикки». Я была тронута до глубины души.

– Браво, браво! – воскликнула Марин.

– Спасибо. Мне вдруг захотелось спеть именно здесь и сейчас. И вообще, как можно оказаться посреди всего этого и не петь во весь голос? – Она широко раскинула руки, словно пытаясь обнять всю красоту вокруг. – Меня зовут Ариэль. А вы тоже здесь живете?

– Да, – улыбнулась Марин. – Правда, мы пока этого еще не поняли. Я Марин, а это моя сестра Имоджен.

– У вас потрясающий голос, – сказала я. – Вы оперная певица?

– Да, я певица. Правда, мой голос не очень подходит для оперы, но я так люблю эту арию! От нее у меня просто сердце замирает. – Она стукнула себя кулаком в грудь. – Никак не могу поверить, что это место мне не привиделось. Понимаете, что я имею в виду? Только посмотрите на этот домик. Тут все такие?

– Соседний дом похож на замок, там даже ров есть, – сказала я.

– Что, правда? Замок со рвом?

– Именно. Я все пытаюсь подбить Имоджен пошалить немного и поиграть в осаду замка. Или искупаться голышом. Пока не решили, что лучше, – сказала Марин.

– Конечно же, осада, – сказала Ариэль. – Думаю, желающих искупаться во рву голышом много, но мы же не хотим ходить проторенными путями!

– Мне нравится твой образ мыслей, – сказала Марин, подтолкнув девушку плечом. Сестре всегда было легче общаться с незнакомыми людьми, чем мне.

– А над чем вы собираетесь тут работать? – спросила я. Одной из особенностей «Мелеты» было то, что ее обитателей ни к чему не принуждали. Танцовщиков и певцов не заставляли выступать, демонстрируя достижения, от поэтов и писателей не требовали представить на суд наставников свои произведения перед тем, как они уедут из кампуса. Можно было поступить сюда и просто болтаться без дела все девять месяцев – или, как было сказано в официальных материалах, использовать это время «для глубоких размышлений о природе искусства». Тем не менее, существовала неписаная традиция, согласно которой обитатели «Мелеты» начинали здесь работу над какими-нибудь крупными амбициозными проектами, которые становились вехами в их творчестве и началом череды выдающихся произведений.

– Я пишу рок-оперу о Жанне д’Арк. И сама буду исполнять роль Жанны.

Я задумалась, взвешивая идею.

– Отлично придумано. Жанна одна из немногих исторических личностей, которые не будут восприниматься странно в качестве героев рок-оперы, ей это подходит.

– Мне даже подступиться страшно, – призналась Ариэль. – Но именно так я и выбираю проекты, над которыми стоит работать. Если от одной мысли у меня скручивает живот и начинает тошнить, это верный признак, что это именно та идея, которой стоит заняться.

– А мне здесь почему-то немного страшно, – сказала Марин.

Это было неожиданно. Впервые я слышала, чтобы Марин не захлебывалась от восторга, говоря о «Мелете». Она ни разу не выказала ни тени сомнений, когда мы обсуждали, стоит ли посылать туда заявки, и не было ни малейшего намека, что пребывание здесь не является пределом ее мечтаний.

– Неужели? – удивилась Ариэль.

– Оставить труппу на год само по себе безумие. Так никто в балетном мире не поступает. Нет никакой гарантии, что, когда я вернусь, меня примут обратно. – Марин нервно чертила ногой полукруг.

– В таком случае, зачем ты вообще сюда приехала? – спросила Ариэль. Я была рада, что этот вопрос задала именно она, и мне не пришлось делать этого. Если для постороннего человека такой вопрос был закономерен, то мне было стыдно не знать о сомнениях и проблемах родной сестры.

– Чтобы совершенствовать мастерство танца под руководством Гэвина Делакура. Надеюсь, что работа с ним послужит толчком для моей карьеры, и мне не придется возвращаться в старую труппу, потому что я стану действительно выдающейся балериной. – Она пожала плечами. – В общем, по тем же причинам, что и другие – достичь таких высот мастерства, что все остальное не будет иметь значения.

– Ты права, – сказала Ариэль. – А как насчет тебя, Имоджен?

Я уклонилась от ответа, отделавшись общими фразами. Я не любила говорить о своем творчестве, так как мне казалось, что сказанные слова могут нарушить гармонию невоплощенного пока замысла.

– Ну… Хочу сделать нечто такое… Что, как ты сказала, пугает меня настолько, что понимаешь, именно над этим и следует работать. У меня такое чувство, что время, проведенное здесь, сто́ит использовать, чтобы начать какой-то действительно серьезный проект. Такой, о каком я и помыслить бы не могла где-то еще.

Ариэль кивнула.

– И я! Среди ежедневной рутины я бы просто не смогла выкроить время, чтобы всерьез задуматься о рок-опере.

– Вот именно, – улыбнулась я.

Все это время я с беспокойством наблюдала за Марин, которая вовсе не выкроила время для занятий, приехав в «Мелету», а, скорее, пожертвовала им. Я спрашивала себя, что такого могло случиться, чтобы заставить ее рисковать своей безопасностью? Или, может, по какой-то причине безопасность перестала иметь для нее значение?

– Ну, ладно, девочки! Я не прочь и всю ночь проболтать с вами обо всем этом, но я даже не начала распаковывать вещи, – сказала Ариэль. – А пора бы уже.

– Я тоже еще не все распаковала, – кивнула я. – А ведь я приехала раньше вас.

– Думаю, скоро мы сможем болтать о том, как идут дела, и ночами, – сказала Марин. – Ведь мы собрались здесь и ради этого тоже, правда?

Довольные намеченными планами, мы разошлись по комнатам. Поднимаясь по лестнице, я взглянула на дверь комнаты Елены и отметила, что она плотно закрыта. Странная девица, видимо, решила отгородиться от остальных.

Поднявшись в башенку, я распахнула окна, впустив в комнату воздух наступавшей ночи. Ночь давно стала моим любимым временем. Под покровом ночи легче писать. Записывать невероятные истории. И нет рядом никого, кто нарушил бы тишину суждениями о достоинствах и недостатках моих текстов. Ночь всегда располагала к предельной откровенности, когда казалось, что можно безбоязненно открывать самые мрачные тайны, признаваться в самых сокровенных желаниях.

Сидя в полном одиночестве за столом в сгущающихся сумерках, я открыла блокнот.

Хотя раньше я сама себе не признавалась, теперь я точно знала, что именно собираюсь написать в «Мелете». Это будет роман, состоящий из отдельных историй, а точнее сказок, сюжеты которых переплетаются и дополняют друг друга, о двух девушках, заблудившихся в темном лесу. О том, что этому предшествовало, и об их чудесном спасении. Или… гибели? О том, что же заставило их бежать в самую чащу ночного леса, об их жизни до этого. И о волшебных картах, которые помогли им найти выход оттуда, откуда редко кто выбирался живым. Идея подобной книги давно зрела во мне. Это будет история, которую мне необходимо поведать миру.

Я взяла ручку, потом снова положила ее на стол. Оперлась руками о столешницу и сделала несколько глубоких вдохов, вбирая воздух, полный чудесных ароматов позднего лета.

Только под покровом ночи я смогла себе признаться, что очень, очень боюсь писать эту книгу, потому что, записывая все это, могу смертельно пораниться. Так, что обнажатся кости под рассеченной плотью. Я думала, что если буду слишком долго мечтать о своем замысле, то, в конце концов, откажусь от мысли написать эту книгу. Сама себя уговорю не делать этого. Такое уже случалось. И не раз.