Текст книги "Розы и тлен"

Глава 8

Древесный дым, извиваясь, вполз в мое окно – густой, с запахом горящих листьев. Я раздвинула шторы, потирая глаза со сна. Запах дыма усилился. Сгорая от любопытства, я выглянула в окно.

Перед домом пылал костер, и Елена швыряла в него какие-то вещи.

Моя правая рука невольно согнулась, как клешня, и я физически ощутила языки пламени, их обжигающий жар, вызывающий нестерпимую боль. Они жадно тянулись ко мне, желая обратить в пепел даже мои кости. В глазах потемнело, и я качнулась вперед, ухватившись руками за край стола. Потрескивание костра раздавалось все громче и, не вытерпев, я выскочила наружу.

– Елена! Что ты делаешь? – Я остановилась почти у самого костра, достаточно близко, чтобы схватить ее в случае необходимости, и в то же время достаточно далеко, чтобы чувствовать себя в относительной безопасности.

Она была покрыта сажей и очень зла.

– Я недостаточно хороша! Предполагалось, что эта стипендиальная программа поможет мне совершенствоваться в поэзии, но здесь я поняла лишь, что совсем ни на что не гожусь! С меня достаточно, я уезжаю отсюда. – Она швырнула в огонь еще одну записную книжку и бесстрастно наблюдала, как обложка пузырится и съеживается.

– Елена, я… – внутри у меня все сжалось, в голове крутились тысячи невысказанных слов, которые жгли меня, словно огонь. На лбу выступили капельки пота. Все тело трясло. Горят слова, страницы. Горит моя рука.

Я прикусила язык с такой силой, что почувствовала вкус крови. Нет, я сейчас не там. Я здесь, в настоящем.

Я здесь и сейчас.

– Хорошо, – пробормотала я. – Хорошо. Ты права. Мне даже не надо читать твои вирши, чтобы понять, что это самое примитивное, самое слащавое подобие стихов, из когда-либо существовавших. Эти жалкие стишки не годятся даже для поздравительных открыток.

Она уставилась на меня, сжимая в руке последнюю несожженную тетрадь.

– Ну, ты и сука.

– Советую выбрать что-нибудь одно, Елена. Либо твои стихи никуда не годятся, и потому заслуживают быть сожженными. Или же я сука, которая несет черт-те что. Что выбираешь?

Она отступила от костра на шаг, и сильнее сжала тетрадь в руке.

– Мои стихи недостаточно хороши.

– Может и так. Но это не повод сжигать все сразу. Тем более, на нашей лужайке. В самом деле, какого черта ты делаешь?

– Ты не знаешь, что это такое.

– Что ты имеешь в виду, Елена?

Костер почти погас. По всей лужайке были разбросаны клочки бумаги. Моя рука распрямилась, и я больше не чувствовала, как огонь обжигает мою кожу.

Когда Елена вновь заговорила, ее голос был резким и хриплым.

– Что, если это все, на что я способна? Если я не смогу подняться над этим уровнем, значит, я недостаточно талантлива. Да, я пишу вполне приличные стихи. И делаю это достаточно мастерски. Но мне не хватает таланта. Черт возьми, не хватает таланта. И только не пытайся убедить меня, что не понимаешь разницы.

На это мне было нечего сказать. Она была совершенно права. Разумеется, существует разница между мастерски написанным и талантливым произведением. Талант не является единственным условием успеха, но все же он необходим для того, чтобы достичь определенных высот в творчестве. И самое жестокое во всем этом, что, будучи достаточно одаренным, вы понимаете эти различия, и, поверьте, речь не идет о регулярных творческих кризисах человека искусства. Вы можете разложить по полочкам все свои достоинства и недостатки, почувствовать разницу между прекрасным и просто хорошим, между хорошим и великим. Быть недостаточно талантливым гораздо хуже, чем просто быть бездарным, потому что даже крошечная искорка таланта позволяет осознать, чего вы лишены. Я стояла рядом с ней молча, наблюдая, как маленькие язычки пламени превращались в тлеющие угольки, а потом в пепел. Глядя в ее лицо, на котором застыли ожесточенность и растерянность.

Когда погасли последние угольки, Елена поднялась по ступенькам крыльца в дом, все еще сжимая в руке последнюю несожженную тетрадку.

После всего этого невозможно было погрузиться в собственную работу. Каждый раз, открывая ноутбук, я чувствовала запах дыма, даже после того, как закрыла окно. Даже после того, как спустилась вниз и, наполнив кастрюлю водой, залила ею пепелище.

Есть множество анекдотов на тему мамаши – ярой фанатки творчества собственного ребенка. А мораль их такова – все же лучше иметь и других поклонников, кроме родной мамочки. Ты вовсе не должен считать себя гением только потому, что маме нравятся твои картины, и она ставит их на холодильник, чтобы ими любоваться, или настаивает, что тебя непременно должны выбрать на роль Гамлета после того, как ты так талантливо сыграл роль второго пастуха в рождественском спектакле. Все эти восторги стоят не больше, чем билет в подземку.

Вся фишка этих историй в том, что мама, без всякого сомнения, твой самый большой поклонник. Это всем ясно без слов. Это совершенно естественно. Было бы странно, если бы это было не так.

Когда горели плоды моих трудов – истории, которые я писала много лет, все, что я к тому времени создала, все было предано огню – то человек, который швырнул их в костер, был никем иным, как моей собственной матерью. Именно мать держала мою руку в огне, и, казалось, я сгораю вместе со своими творениями.

Если в сказке говорится, что у девочки была мать, то сразу можно догадаться, что дальше произойдет нечто ужасное. Потому что это означает, что мать скоро умрет, и эта смерть будет лишь началом череды несчастий. Отец заведет новую жену, которая приведет в дом своих собственных дочерей, и начнет строить козни, чтобы сделать жизнь падчерицы невыносимой, или отведет ее в темный лес и оставит там одну. Или, что еще хуже, не будет никакой мачехи, но твой отец воспылает к тебе страстью и вынудит тебя убежать из дома далеко-далеко, чтобы спастись от его притязаний.

В детстве я не могла вообразить такое! Как может какая угодно мачеха быть хуже моей родной матери, той самой женщины, которая самой природой была предназначена для того, чтобы дарить мне любовь, но которая не делала этого. Я даже завидовала девочкам из сказок, которых мачеха заставляла спать на золе или в хлеву с животными. Девочкам, которым, в конце концов, всегда удавалось сбежать.

Умные девочки, смелые девочки. Девочки, которые сумели избежать печальной участи. Девочки, которые твердо знали, что хотят изменить свою судьбу, и боролись за это не на жизнь, а на смерть. Я и представить не могла, что можно на это осмелиться, живя с родной матерью. Я старалась быть тихой и незаметной, вела себя тише воды, ниже травы, и все же мне не удавалось ускользнуть от ее безжалостного внимания. Я скрывала от нее свои тайны, с помощью которых она могла бы мной манипулировать, заставить меня молчать. Но и это не помогало, я не могла быть настолько тихой и незаметной – для этого, как я теперь думаю, мне надо было совсем исчезнуть из этого мира.

По ночам я закрывала глаза, сжимала кулаки и всей душой желала, чтобы моя мать умерла. Я не представляла, как смогу пережить детство, вырасти и стать взрослой, если этого не произойдет.

Но она не умерла, а я пережила свое детство, но часто вспоминаю эти темные желания, те моменты, когда я лежала, свернувшись калачиком в постели, спрятав лицо в подушку, чтобы Марин не слышала моих рыданий. Вспоминаю, как сильно я желала ей смерти. Все мое тело содрогалось от этого неистового желания.

И даже теперь, когда я понимаю, что это неправильно, что это ужасно – желать зла собственной матери, и в сказке я непременно была бы чудовищем из-за этих мыслей, я должна признать, что никогда в жизни я так отчаянно не желала ничего другого.

Глава 9

Ветер был таким сильным, что ставни на окнах стучали, ходили ходуном на петлях, а в завываниях слышался хор неприкаянных душ. Крупные капли дождя стучали в стекло, словно камешки. Деревья поскрипывали и потрескивали, теряя ветви под напором ветра.

– Ты работаешь, или я могу заглянуть? – Марин стояла на пороге, закутанная в халат, которого я раньше не видела, с взъерошенными после сна волосами.

Я наклонила голову и окинула ее критическим взглядом.

– На твоем халате действительно…

– Бегемоты в балетных пачках? Точно! Я совсем недавно его купила. Разве не прелесть?

Она крутанулась, чтобы я могла насладиться великолепием ее наряда.

– Действительно, прикольно. Я, и правда, работала, но могу сделать перерыв, так что располагайся.

Она подошла к окну, обхватила себя за плечи.

– Плохо спалось? – спросила я.

– Я спала, пока меня не разбудила гроза. – Ветка дерева со стуком ударила в окно, стекло задрожало. Марин поморщилась. – Скажи, в уголках твоей памяти случайно не осталось сказок про звездных принцесс?

Я вздохнула. Мы уже в достаточной степени навели мостики к сердцам друг друга, и я сочла, что могу ей теперь во всем признаться. Рассказать, что я записала все эти истории – хотела сделать ей подарок на Рождество, которое нам не суждено было отпраздновать вместе, – и отложила до лучших времен. Может быть, теперь я смогу даже спросить ее, почему она молчала все эти годы после того, как я уехала в школу-пансион. Выяснить, что я сделала не так. Почему она не хотела со мной общаться на протяжении нескольких лет. Может, теперь мы сможем, наконец, произнести все эти, не сказанные в свое время, слова.

– Хотя, если подумать, знаешь, что? Мне бы хотелось услышать что-то новое, что-то, над чем ты сейчас работаешь. Если, конечно, ты захочешь со мной этим поделиться.

Я почувствовала, что момент упущен. Просочился сквозь пальцы.

– Конечно! Какие могут быть возражения? Сейчас найду что-то, что уже не стыдно показать. Что-нибудь из того, что я уже отправляла Бет.

Пока я рылась в бумагах, она устроилась на кровати, подальше от окна, и плотнее завернулась в этот свой халат с бегемотами, бережно укутав ноги.

– Я готова. Начинай.

– Жили-были… – начала я.

Жили-были когда-то две сестры, и неподалеку рос темный лес.

И, как всегда бывает в сказках, этот лес был полон тайн.

Нет, не тайн листьев и деревьев, мохнатых и пернатых обитателей, и даже не тех тайн, которые хранятся в самых темных, потаенных уголках леса. Эти тайны там, конечно, тоже были, но речь пойдет совсем о другом.

В чаще леса пряталась башня, и женщина, появлявшаяся на ее вершине, пела песню, заставлявшую морские волны захлестывать песчаный берег и, шелестя, уходить обратно.

Там были развалины замка, обветшавшие залы которого охраняли призрачные рыцари в сияющих всеми цветами радуги доспехах.

Там раскинулся цветочный лабиринт, который каждый день менял свои очертания, а в центре его было озеро с омутом. И это были врата в вечность.

Этот лес был источником бесконечных чудес для двух девочек, и они научились любить его тайны, и восхищаться, прикасаясь к неведомому.

– Подожди, – сказала Марин. – Остановись здесь.

– Почему?

– Потому что, если ты остановишься здесь, все с сестричками будет хорошо. Они вместе, и они счастливы. У них есть волшебный лес. А если ты продолжишь читать, обязательно произойдет что-нибудь плохое.

Марин не ошибалась.

– Даже если я пообещаю тебе, что у сказки будет счастливый конец?

– Даже в этом случае. Просто сейчас я не хочу погружаться в печальные подробности, – пояснила она.

– Ладно. И жили они долго и счастливо вместе в чудесном лесу.

– Жили долго и счастливо, – с улыбкой повторила Марин.

– Вот именно, – сказала я. – Вот и сказочке конец.

Она зевнула.

– Вот и славно. Пойду-ка я в свою комнату. Надеюсь, что на сей раз мне удастся поспать, несмотря на грозу. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответила я.

– И еще, Имоджен. Мне действительно понравилось то, что ты мне прочла. Спасибо тебе.

Мне вдруг захотелось остановить время, запечатлеть этот счастливый момент. Ведь слова сестры были для меня маленькой радостью, хорошим концом моей собственной истории.

– Ты получала что-нибудь от Эвана в последнее время? – спросила меня Ариэль.

– Вчера, – ответила я. – Письмо. – С указаниями, как его найти, и картой. Надеюсь, что на сей раз не заблужусь в поисках его студии.

– Опять письмо на бумаге? Не электронное письмо, не смска?

– Я понимаю, что это было бы гораздо проще. Иногда мне кажется, что я флиртую с мужчиной из прошлого века. Но ведь это так мило – все эти рисунки на конверте, которые он делает для меня.

Я открыла ящик письменного стола, вытащила последнее письмо Эвана и протянула ей.

– Вот, взгляни.

– Ну, ладно. Это переводит его послание из разряда странно старомодных в категорию романтических. И что дальше?

– Он спросил, не могу ли я прийти, посмотреть его работы.

– Вот прямо так и сказал: приходи посмотреть мои работы! – Она вернула мне конверт. – Можно подумать, ты не понимаешь, что у него на уме – обнимашки и все такое.

– Ну, да, это читается между строк.

– Кто бы сомневался. Ну что ж, желаю хорошо развлечься.

Я бы с большим желанием пошла в студию к Эвану, если бы речь шла просто о свидании. Мы уже однажды целовались, и я была не прочь повторить. Мои колебания объяснялись просто: я не знала, как восприму его творчество. Могло оказаться, что его работы мне не понравятся, или, что еще хуже, оставят меня равнодушной. Легко рассуждать о том, что следует воспринимать художника отдельно от его творений, но это не так просто, когда и художник, и его скульптуры стоят прямо перед тобой. Если вежливо промямлить: «Да… действительно интересно», то это может завести наши отношения в тупик, и тогда уж точно будет не до поцелуев.

Казалось, нервы гудели у меня под кожей. Я стояла перед дверью в студию Эвана, глядя на черных птиц, садящихся на деревья. Листва теперь в основном отливала золотом, зеленых листьев осталось мало. Запах влажной земли напоминал о неотвратимости грядущей зимы.

Я постучала.

– Имоджен! Проходи. – Волосы его были взъерошены, руки вымазаны сажей и маслом. Он приобнял меня в знак приветствия, и я вдохнула запах каленого металла, въевшийся в его кожу. – Хочешь, чтобы я устроил тебе экскурсию по студии, или сама все посмотришь?

– Лучше сама сначала осмотрюсь, спасибо.

Ну вот, так мне не придется беспокоиться о том, чтобы держать лицо, если мне не понравится то, что я увижу.

– Да, пожалуйста. – Он отступил на шаг.

Передо мной был настоящий лес, но из металла! Деревья из металлических прутов и проволоки вздымали ветви высоко вверх, словно земля обжигала их, и они стремились пустить корни в небе. В них было что-то почти человеческое – ветви простирались, словно руки, стволы были изящны, как фигуры танцоров.

Металл был местами затемнен, а где-то раскрашен. Но это была не тусклая темнота железа, но другие, более сочные тона – все богатство оттенков серебра и меди, бронзы и латуни. Некоторые части скульптур были покрыты ржавчиной, другие, напротив, отполированы до блеска. Я медленно шла среди деревьев, затаив дыхание, обходила их со всех сторон, чтобы рассмотреть все детали. Пальцы ныли от желания прикоснуться.

– Прости, – сказал Эван. – Не хотел тебе мешать. В общем, я не собирался спрашивать, но я, правда, должен знать. Что ты о них думаешь?

От их вида у меня сжималось сердце.

– Они прекрасны! Такие одинокие и в то же время притягательные, зовущие. Как настоящий лес.

Я увидела, как его напряжение спадает.

– Я переволновался, – сказал он. – Встал пораньше, чтобы поработать, трудился как проклятый, но ничего путного за весь день так и не сделал.

Я никому ничего своего не показывал… с тех самых пор, как… – Он замолчал и отвел глаза. – Прости. В любом случае, ты первый человек, который это увидел.

– Значит, это не та работа, которую тебе заказал Гэвин?

Его лицо осталось непроницаемым, но это явно стоило ему немалых усилий.

– Я имею в виду тот заказ, о котором вы говорили, когда вы с ним… – я едва не сказала: «так странно себя вели», – столкнулись на Ночной ярмарке?

– Нет, это другое. Хотя, наверное, между этими работами есть связь. – Он отвернулся и что-то отметил на чертежном столе.

Я подошла к нему и поцеловала.

– Они действительно прекрасны, – прошептала я. – Не против, если я поброжу здесь еще немного, хочу просто ими полюбоваться?

– Конечно, а я пока поработаю, если не возражаешь.

– Ты вовсе не обязан меня развлекать. – Мне хотелось побыть наедине со скульптурами, дорисовать этот лес в своем воображении. И лес, и тайны, которые он хранил.

– Оставайся, сколько захочешь.

Деревья были подобны молнии, пойманной и запечатленной в металле – тот же рисунок ветвей, та же энергия. Казалось, они вот-вот придут в движение. Я сидела среди них, и мне казалось, что в этих стволах заключены души людей, которые жаждут вырваться на свободу, тянут ко мне свои руки-ветви, приобретают зримую форму. В них не было ничего антропоморфного, и все же я буквально физически ощущала неровное, болезненное сердцебиение этого леса.

Закатное солнце превратило окна в цветные витражи, в которых играли все краски вечернего неба, разрезанного темными ветвями. Чистая магия! Мне захотелось увидеть, как эти волшебные деревья будут смотреться под открытым небом. Как я хотела бы остаться здесь подольше!

Я нашла Эвана в глубине комнаты. Он делал какие-то наброски.

– Если бы я знала, что твой лес можно увидеть через окно, я бы точно не заблудилась, когда искала это место.

– Ты, и правда, заблудилась по дороге сюда? – спросил он, легонько касаясь моих волос. – Значит, я нарисовал никудышную карту. И как я могу тебе это возместить?

Я засмеялась и подошла к нему вплотную.

– Нет, твоя карта великолепна! Но на прошлой неделе я оказалась неподалеку и хотела к тебе заглянуть.

Его руки замерли над столом.

– И заблудилась.

Но я точно видела его в тот день! Я была в этом уверена. Или почти уверена. Хотя, нет, я могла и ошибиться. Это не мог быть он. Если бы он был здесь, он бы точно меня заметил, подошел бы и сказал несколько слов, не ушел бы просто так, оставив меня еще более растерянной, чем в самом начале моих поисков.

– Странно, правда? – Я тряхнула головой. – Наверное, я в тот день не выспалась, выпила слишком много кофе, или слишком увлеклась своими сюжетами. Да что угодно. Ну, по крайней мере, сегодня я смогла легко найти дорогу. – Я обняла его за шею.

– В следующий раз, – он прикоснулся губами к моим губам, потом еще раз, и еще, и поцеловал, уже более настойчиво, – оставайся подольше.

– Конечно, – сказала я и вышла в сгущающиеся сумерки.

Дорога домой была чудесной. Воздух был свежим, но еще не холодным, в небе висела яркая тяжелая луна, и я шла, словно в полусне, опьяненная красотой рукотворного леса и влюбленностью. Поэтому, придя домой, я не стала садиться за работу, а переоделась для пробежки.

Зашнуровав кроссовки и прицепив к куртке фонарик, я отправила Марин сообщение, что собираюсь пробежаться, и указала время, когда планирую вернуться. Телефон тут же зажужжал в ответ:

Приятной тебе пробежки! Сегодня полнолуние! Берегись волков-оборотней!

В конце последней фразы красовался смайлик в виде головы воющего волка.

Я свернула с дорожки и устремилась в глубь леса, желая насладиться шорохом листвы и голосами лесных обитателей. Луна светила так ярко, что я даже не включила фонарик. Лунный свет поблескивал на листьях, словно иней. Пожухлая трава похрустывала под ногами.

Я пробежала около трех миль и уже собиралась возвращаться, как вдруг услышала стук копыт и треск ветвей, словно кто-то огромный и тяжелый несся сквозь чащу.

Я зажгла фонарик, чтобы меня было лучше видно, и побежала назад по собственным следам. Стук копыт становился все громче. Ветви вокруг меня сгибались и ломались с резким, словно выстрелы, хрустом. Волосы мои встали дыбом от ужаса. Меня обдало воздушной волной, и, казалось, небо внезапно приобрело зеленый оттенок, словно за мной по пятам несся ураган.

Я побежала быстрее, уже не разбирая дороги, и просто неслась вперед, как лиса, убегающая от охотников. Я задыхалась, и сердце мое отчаянно колотилось от охватившей меня безудержной паники.

Ветки колотили меня по рукам и ногам, я упала на землю, ободрав ладони и колени. Фонарик хрустнул и погас. Я попыталась подняться, и увидела, как мимо меня по тропинке пронесся конь, так близко, что я могла ощутить жар его разгоряченного тела. Я отпрянула назад и затаилась в кустах.

Конь был не один – передо мной проскакала целая кавалькада – вороной, гнедой, серый, ослепительно белый. На них гарцевали всадники в масках, очевидно, решившие устроить бешеную скачку по лесу. Вокруг голов лошадей и самих всадников, подобно светлячкам, роились маленькие огоньки.

Эти всадники казались нереальными, пришельцами из потустороннего мира. Я заметила рога на их головах, перья, крылья. Глаза их были черны, словно непроглядная тьма. Воображение дорисовало знакомые черты. Гэвин, Эван, а за ними женщина с глазами, как розовые лепестки. Сознание отказывалось принимать увиденное, отказывалось верить в его реальность.

Они пронеслись мимо, наверное, меньше, чем за минуту, но, когда они исчезли из вида, меня колотило и трясло. От пахнувшего на меня леденящего холода, и от какого-то еще непонятного чувства, сродни не то возбуждению, не то ужасу. Я так и сидела там, где упала, – скорчившись под кустом и припав к земле, – пока не умолк стук копыт, и я окончательно не уверилась, что они не вернутся и не станут меня преследовать. Выбравшись из леса, я со всех ног понеслась назад.

Влетев в дом, я бросилась в свою комнату, заперла все двери, которые только можно было запереть – входную дверь, дверь в свою комнату, и наконец, дверь в ванную, где я тут же включила душ. Я стояла, опершись на раковину, хрипло дышала и чувствовала себя так, словно сквозь мои легкие с трудом двигалась тяжелая цепь.

Подняв голову, я увидела в зеркале обезумевшую от страха женщину – руки и ноги покрыты ссадинами и грязью, темные волосы, разметавшиеся по спине, спутаны в колтуны и усеяны веточками и листьями, кожа такая бледная, что глаза кажутся почти черными, как у тех страшных всадников. Пятна грязи на заострившихся скулах и подбородке. Все тело бьет крупная дрожь.

Это все неправда. Такого просто не может быть.

И в этот момент в дверь постучали.

Я зашипела, растянув губы в хищном оскале, обнажившим зубы, и прижалась к стене.

– Как твоя пробежка?

Марин. Моя сестра. Это точно ее голос.

В ответ я могла издать лишь тихий хрип.

– Имоджен?

Я прокашлялась.

– Отлично. Я просто принимаю душ. – Я согнулась пополам, села, спрятав голову в колени, и сидела так, пока не унялась дрожь.

– Рада за тебя. Ты забыла прислать сообщение, вот я и решила проверить, все ли у тебя в порядке.

– Все замечательно. – Я разделась и встала под душ, тупо наблюдая, как с моей кожи стекают кровь и грязь и исчезают в стоке.

Нет, я не права. Это было на самом деле. И всему этому, наверняка, есть разумное объяснение. Какая-то компания просто решила устроить прогулку по ночному лесу, взяв лошадей с конной фермы неподалеку. А лунный свет и игра теней придали им странный, потусторонний вид. Во всем этом нет, да и не может быть ничего мистического. Все вполне реально и объяснимо. И я не сошла с ума.

Со мной все в порядке.

В ту ночь мне так и не удалось уснуть. Вместо того чтобы лечь, я стояла у окна, вглядываясь в темноту, пытаясь различить тени преследующих меня всадников, каждую минуту готовая увидеть, как они проносятся мимо.

Я простояла у окна до самого рассвета.