Текст книги "Бессердечный"

Глава 3

Лондон, Англия, 1804 год

Лорду Эдмунду Россу, графу Гревиллу

Дорогой лорд Гревилл!

Сегодня прекрасный день здесь, в Сассексе, на лоне природы. На деревьях распустились почки, и небо ослепительно синее и ясное. К сожалению, я вынуждена большую часть времени проводить в помещении. Мои наставники, которых вы выбрали для меня, – прекрасные люди, хотя они дают мне очень трудные задания. Но я полна решимости. Я занимаюсь до позднего вечера, а на следующий день встаю очень рано, чтобы начать занятия снова. Чтение стало моим любимым развлечением. Сначала оно давалось мне нелегко, но оно открывает двери в новые области, и это так чудесно! Ведь есть романы и пьесы, невероятной прелести стихи и сонеты.

Готова поклясться, что такой дар стоит того, чтобы расплатиться за него согласно условиям нашей сделки.

Джастин Бедфорд Росс, пятый граф Гревилл, прочел письмо, извлеченное наугад из стопки, которую держал в запертом ящике письменного стола в своем кабинете. Он уже по нескольку раз перечитал все эти письма. Некоторые его рассмешили, некоторые вызвали жалость – чувство, которому он поддавался крайне редко.

После смерти отца, с того дня как он переехал в старый каменный особняк на Брук-стрит, он по непонятной для него самого причине пристрастился к чтению писем молодой девушки, полных невинной болтовни, писем, обращенных к его сластолюбивому отцу, намеревавшемуся сделать ее своей шлюхой. При мысли об отце, распутном, эгоистичном, высокомерном, заботившемся только о своих потребностях, молодой граф стиснул зубы. Он не мог отделаться от злорадного удовлетворения, оттого что судьба распорядилась подобным образом и сделала его наследником отца. В течение двадцати восьми лет его жизни отец не замечал его. И, насколько мог судить молодой человек, для Эдмунда Росса он был всего лишь досадной дорогостоящей ошибкой, бастардом, рожденным одной из его многочисленных любовниц.

Два года назад, серьезно больной, умирающий, он послал за Джастином и предложил ему единственное, от чего тот не мог отказаться, – узаконить его, дать ему имя и сделать его наследником своего титула и имущества. Главным для Джастина было право носить имя отца. Что же касалось заманчивости получить состояние Гревиллов, власть и престиж, прилагавшиеся к графскому титулу, то этого было недостаточно, чтобы соблазнить его. Джастин принял предложение отца усыновить его и стать Джастином Бедфордом Россом, ведь это избавляло его от унижения, насмешек и презрения, преследовавших его в детстве и юности.

Он порылся в стопке писем, вытащил еще одно и принялся просматривать его.

Мои занятия продолжаются. Еще когда я жила дома в Юхерсте, я научилась немного обращаться с цифрами, чтобы помогать отцу продавать на рынке урожай и скот. Здесь я основательно изучаю «Новое руководство по арифметике для леди», осваивая математику. История – еще один предмет, который доставляет мне удовольствие. Особенный интерес у меня вызывают древние египтяне, римляне и греки. Я не могу поверить, что женщины в самом деле ходили полуголыми…

Уголки губ Джастина приподнялись в некоем подобии улыбки. Он положил письмо на прежнее место в стопке. Как он и обещал отцу, он честно выполнял условия сделки, заключенной с Эриел Саммерс более четырех лет назад. Теперь девушке было уже восемнадцать, и она скоро должна была покинуть школу миссис Пенуорти для молодых леди, дорогое учебное заведение, в которое отец ее определил. С тех пор как Джастин стал графом, он тысячу раз пытался представить себе, какая она. Он не сомневался, что девушка красива. Его отец всегда отличался изысканным вкусом по части женщин. Джастин гадал, брюнетка она или блондинка, высокая или миниатюрная. Он не имел ни малейшего понятия о ее внешности, но ее письма помогли ему составить мнение о ее личности. Он даже думал, что никого не знает так хорошо, как ее. Он не представлял, как поступить с ней теперь, когда ее образование было почти закончено. Ему было известно только, что эта девушка была невинным созданием. Он считал, что его отец вовлек ее в бесчестную авантюру, бесстыдно воспользовался ее неопытностью, и потому он, Джастин, чувствовал себя до некоторой степени ответственным за ее судьбу. У нее не было родных, и некому было о ней позаботиться. Во всяком случае, он не мог бросить ее на произвол судьбы, как его отец поступил когда-то с ним.

Джастин протянул руку за пером на своем письменном столе, обмакнул его в чернильницу и нацарапал первые слова своего письма к ней, содержавшего инструкции, которым она должна была следовать, после того как покинет школу.

Он пришлет за ней экипаж Гревиллов, который доставит ее в его лондонский дом. У него было дело в Ливерпуле, и он рассчитывал остаться там на несколько недель, но по возвращении им предстояло обсудить ее будущее. Письмо он подписал просто: «С наилучшими пожеланиями. Граф Гревилл». Ему пришло в голову, что едва ли молодой девушке пристало жить в доме неженатого мужчины, но для него никогда ничего не значили условности, и он не собирался им подчиняться в большей степени, чем всегда. Он наймет для нее горничную, как и положено леди, из тех, кого знает сам, в дополнение к остальным слугам, и не сомневается, что любая нескромность будет ими сурово осуждена. Джастин перечитал письмо, запечатал его воском, использовав для этого печать Гревиллов. На ней ястреб планировал на зайца. Потом он, позвонив, вызвал лакея, тотчас же прибежавшего, дал ему двухпенсовик и велел отправить письмо.

Эриел вышла из спальни, отведенной ей в городском особняке графа Гревилла, и поспешила вниз по широкой лестнице. Она жила в Лондоне уже почти две недели, и каждый день с момента ее приезда казался ей более интересным и волнующим, чем предыдущий. Она была в Лондоне! Лондон! Было время, когда она не смела и мечтать об этом. Впрочем, и сейчас ей трудно было приспособиться к тем переменам, которые произошли в ее жизни за последние четыре года. Она получила образование. Она теперь умела читать по-латыни и по-французски и говорила не хуже, чем любая дворянка. Она одевалась по моде и ездила в дорогом черном экипаже лорда Гревилла, хотя пока еще не отваживалась выезжать далеко. Конечно, этот дом не шел в сравнение с роскошным поместьем Гревилл-Холлом. Она представляла себе городской дом совсем другим.

Он оказался сырым и унылым, построенным из серого камня и грубых бревен. Это было массивное строение, насчитывавшее по меньшей мере двести лет. В нем было мало окон, а стропила были закопченными от дыма. Не было ничего удивительного в том, что граф предпочитал жить в деревне.

И все же она оказалась в Лондоне и была на пути к осуществлению своих надежд. И хотя временами она все еще чувствовала себя дочерью простого фермера и оборванкой, на свете не было такого места, где бы ей хотелось быть больше, чем здесь.

Одетая в утреннее муслиновое платье абрикосового цвета с узором из белых роз, в узкой нижней юбке с оборками и фестонами, весело выглядывавшими из-под каймы платья, она заправила бледно-золотую прядь, выбившуюся из прически, состоявшей сплошь из локонов, и вошла в дверь Красной комнаты. Она улыбнулась, увидев своего лучшего друга Кассандру Уэнтуорт, восседавшую на софе, крытой бархатом цвета бургундского вина.

– Ты пришла! О, Китт! Я не была уверена, что придешь.

Ее подруга поднялась с места, и девушки обнялись.

– Ты и впрямь думала, что я не приду? Не будь глупышкой. Я едва дождалась нашей встречи. Должна признаться, что для этого мне пришлось немало потрудиться. Моя мачеха едва ли одобрила бы мой визит к тебе, когда ты живешь здесь, в доме холостого мужчины.

– Думаю, не одобрила бы.

– Ты в своей записке написала, что граф еще не вернулся из деловой поездки.

– Еще не вернулся.

– И что ты будешь делать, когда он вернется?

Эриел прикусила нижнюю губу и осторожно присела на край софы.

– Поговорю с ним. Попытаюсь объяснить ему, что, хотя за последние четыре года он потратил много денег, я найду способ отплатить ему.

Китт, сидевшая рядом с ней, широко раскрыла глаза, более зеленые, чем ее платье:

– На это у тебя уйдет не менее ста лет.

Китт была ниже ростом, чем Эриел, и более плотного сложения, с огненно-рыжими волосами и неизменно дерзкой улыбкой. Она была младшей дочерью виконта Стоктона, вдовца, женившегося в возрасте пятидесяти с лишним лет на женщине чуть старше его дочери. Эриел заерзала на софе и принялась оправлять платье.

– Возможно, деньги мне и не понадобятся. Я попытаюсь объяснить ему, что в то время, когда я заключала соглашение, эту странную сделку, я не понимала, к каким последствиям оно может привести. Не думаю, что он не проявит понимания. В конце концов, он граф и очень богат. Если ему нужна любовница, он может выбрать любую.

– Но он хочет тебя, Эриел. Вот почему он согласился с твоим безумным планом. И это самое главное.

Эриел подняла глаза и посмотрела прямо в лицо Китт.

– Но ведь он не видел меня с тех пор, когда я была ребенком. Он даже не представляет, как я теперь выгляжу.

Китт смотрела на Эриел, внимательно изучая ее лицо – ее безупречную кожу, тонкие черты и светлые, почти серебристые волосы.

– Можешь быть спокойна. Он не будет разочарован.

Эриел опустила глаза – она ощутила какое-то странное стеснение в груди.

– Я дала ему слово. Что бы там ни было, я связана этим словом. Я не могу не выполнить своего обещания, если он сам не освободит меня от него.

Китт вздохнула, понимая, что если Эриел приняла решение, то переубедить ее будет невозможно.

– В своем письме ты написала мне, что встретила кого-то. Возможно, это поможет.

Лицо Эриел осветилось улыбкой, и мрачные мысли мгновенно оставили ее.

– О Китт, мне с трудом верится в это. Это была случайность, чистая случайность, чудо, а возможно, и судьба. Вероятно, это было счастливым случаем для нас обоих. Был прекрасный день, а дом расположен поблизости от парка. Я решила прогуляться и встретила там его.

– Так кто же он?

Эриел усмехнулась:

– Мой прекрасный принц, конечно. У него светлые волосы, он красив. Возможно, он самый красивый мужчина, какого мне довелось увидеть в жизни. Его зовут Филипп Марлин. Он второй сын графа Уилтона.

Кассандра попыталась вспомнить лицо Марлина. Скорее всего она встречала его на каком-нибудь вечере. Но нет, она не помнила его.

– Имя мне знакомо, но не думаю, что знаю его. Может быть, отец его знает и помнит.

– Ради Бога, не говори о нем отцу, по крайней мере до тех пор, пока я во всем не разберусь сама. Филипп ничего не знает о моем прошлом и почему я здесь. Он считает графа своим дальним родственником, каким-то кузеном.

Китт хмыкнула:

– Судя по тому, что ты мне говорила, Гревилл намерен узнать тебя поближе.

Эриел не ответила на это замечание.

– Мы с Филиппом встречаемся в парке каждое утро. Вчера мы катались в его коляске.

Морщинка прорезала гладкий лоб Китт.

– Ты думаешь, это разумно? Тебе ведь ничего о нем не известно.

– Я знаю все, что нужно. О, Китт, мне кажется, я влюблена в него.

– Успела влюбиться меньше чем за неделю?

– Тебе доводилось слышать о любви с первого взгляда?

– Доводилось, но я не верю, что такая вещь существует.

– А я верю, что она есть, и, мне кажется, Филипп тоже верит.

Китт потянулась к Эриел и схватила ее за руку:

– Возможно, ты многому научилась в школе миссис Пенуорти, моя дорогая, но о мужчинах ты не знаешь ничего. Все, что они говорят и делают, имеет одну цель – заманить тебя в постель.

Эриел почувствовала, как щеки ее начинают гореть.

– Филипп не такой.

– Будь осторожна, – предупредила Китт. – Я намного лучше знаю свет, чем ты. И понимаю, каким коварным и лживым может быть мужчина.

В голосе подруги прозвучало нечто такое, что насторожило Эриел. Эриел не знала, что пережила Китт, но, несомненно, это было серьезно. Эриел хотелось спросить об этом, но она не была уверена, что подруга расскажет ей.

– Когда ты уезжаешь на континент? – спросила Эриел, предпочитая сменить тему.

– В конце следующей недели. Сначала они посылают меня в пансион за несколько миль от дома. А теперь отправляют к кузине в Италию. – Она вздохнула и покачала головой. – Мой отец делает это, только чтобы угодить жене. Он знает, что Джудит и я не в ладу.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты уезжала. – Эриел понимала, что будет скучать по единственной подруге, знавшей всю правду о ее прошлом и ни разу не давшей ей повода стыдиться его.

Китт сжала руку Эриел:

– Помни, что я сказала тебе о мужчинах. Это относится и к Филиппу Марлину.

Джастин Росс, граф Гревилл, откинулся на стеганую подушку кожаного сиденья своей кареты и взял в руки «Лондон кроникл» недельной давности, которую ему удалось найти в гостинице нынешним утром. Он закончил свои дела в Ливерпуле на несколько дней раньше, чем рассчитывал. Это были денежные вопросы, связанные со строительством и финансированием новых кораблей. Кроме того, ему удалось провернуть небольшое дельце о банкротстве текстильной фабрики, которую он приобрел за смехотворную сумму. Теперь он возвращался в Лондон. Мысли его обращались к гостье, поселившейся в его доме, и его удивляло нетерпение, с каким он ждал встречи с ней.

За последние два года, не считая успехов, связанных с преумножением состояния Гревиллов, в его однообразной, хорошо организованной жизни было не так уж много событий. Возможно, причиной того, что он был так заинтригован предстоящей встречей, были письма Эриел. Каждую неделю, когда приходило очередное письмо, ему казалось, что в его мрачный и циничный мир проникал луч света. Он читал каждое ее письмо и с нетерпением ждал следующего.

День клонился к вечеру, когда он приближался к своему дому на Брук-стрит и к давно ожидаемой и желанной встрече.

Он пытался вообразить ее лицо, но не мог. Живая и пылкая девушка, представление о которой он составил по ее письмам, ничего общего не имела с другими известными ему особами женского пола, жаждущими удовольствий, самовлюбленными и эгоистичными существами, как и его мать, или пустоголовыми светскими дамами, не желавшими от мужчины ничего, кроме его кошелька, а также власти и известного имени.

Эриел представлялась ему иной. Она была воплощением честности, чистоты и невинности. Она была…

Джастин нахмурился, не понимая, откуда у него возникли столь странные представления об этой девушке. Он ведь теперь не был маленьким одиноким мальчиком, плакавшим по ночам, когда мать бросала его, он не был и наивным молодым глупцом, раздавленным предательством возлюбленной, оставившей его ради другого мужчины. Того юноши больше не существовало уже много лет. Человек, возвращавшийся сегодня в Лондон, знал по опыту, нелегко давшемуся ему, что честности, чистоты и невинности просто не было на свете.

Глава 4

Открытый черный экипаж катился по дорожкам Гайд-парка, из него доносился смех. Низкий голос мужчины перемежался со звонким хрустальным смехом женщины. Земля еще мерцала следами предутреннего тумана, опустившегося влагой на траву, и хотя постоянно дул слабый ветерок, сквозь облака уже проглядывало солнце и начинало пригревать, а главное, освещало абрикосовый зонтик Эриел, заставляя его сверкать, и высокую бобровую шапку Филиппа Марлина.

– Моя дражайшая Эриел. – Он завладел ручкой, затянутой в белую перчатку, и поднес ее к губам. – Когда ветер развевает ваши волосы и румянит щеки, вы выглядите настоящей принцессой.

Щеки Эриел еще больше разрумянились от комплимента. Она опустила глаза под длинными ресницами, чтобы скрыть, какое действие произвели на нее его слова. Теперь она каждое утро встречалась в парке с Филиппом. Он был высоким и красивым. Его светлые волосы отливали золотистым блеском, и весь он был эталоном лондонского аристократа. Он умел носить одежду с непринужденностью и некоторой небрежностью, а сшита она была из лучших тканей и прекрасно облегала его широкие плечи и всю статную фигуру.

– Вы мне льстите, сэр. – Эриел играла длинным светлым локоном, выбившимся из-под шляпки. – Дует ветер. Он растрепал мои волосы. Я, должно быть, выгляжу ужасно. Просто вы слишком галантны, чтобы признать это.

– «Южный ветер трубит, вещая солнца приговор, и шелестом глухим листвы и свистом грозу пророчит нам и ураган».

Эриел рассмеялась, узнав «Генриха IV» Шекспира:

– «Пускай целуют землю небеса! Пускай рука природы даст простор морским волнам!»

Филипп улыбнулся, довольный ее репликой:

– Вы просто чудо, моя радость, моя прелестная Эриел. Мне так посчастливилось, что я встретил вас.

Эриел ничего не ответила. Она позволяла себе нежиться в лучах обожания Филиппа и слушать цоканье копыт его ухоженных гнедых лошадей по дорожке парка. Но облака над их головой начали темнеть и сгущаться, превращаясь в тучи, а ветер усилился. Когда в отдалении послышался раскат грома, Филипп направил лошадей к дому.

– Нам лучше поспешить, – сказал он. – Дождь может начаться в любую минуту.

Ветер кружил листья вокруг ее ног. Эриел приняла его руку, и они оба бросились вверх по ступенькам большого каменного особняка на Брук-стрит. Она не поняла, как это произошло, кому это пришло в голову – ему или ей, но через несколько секунд они с Филиппом оказались в вестибюле дома, и, похоже, он собирался остаться к чаю. Она вспомнила, что он спрашивал, вернулся ли уже ее кузен, и она, покачав головой, ответила, что его ждут через день или два.

Она ослепила улыбкой дворецкого Ноулза. Однако выражение его лица ни на йоту не изменилось и оставалось таким же бесстрастным, как всегда.

– Мистер Марлин будет пить чай вместе со мной в Красной комнате, – непринужденно сообщила ему Эриел, уже поняв, что повиновения слуг можно добиться очень легко – надо только делать вид, что имеешь на это право. – Вы об этом позаботитесь, Ноулз?

Этот тощий, как огородное пугало, и лысеющий человек переводил взгляд с Эриел на Филиппа и обратно. Но на этот раз, вне всякого сомнения, лицо его выражало неодобрение. Однако он только поднял кустистые брови и сказал:

– Как вам будет угодно.

Эриел взяла Филиппа за руку и повела его через холл в Красную комнату, к софе перед камином. Принесли чай, и Эриел принялась разливать его, вознося мысленно благодарственную молитву Господу за то, что ее обучили хорошим манерам, позволяющим ей теперь так легко войти в мир Филиппа. Он отхлебнул маленький глоточек чаю из чашки с золотым ободком по краю, которую она передала ему, в то время как взгляд его глаз, голубых, как дельфтский фарфор, медленно скользил по ее лицу.

– Не могу выразить словами, какое наслаждение мне доставили эти несколько дней, которые мы провели вместе.

Эриел поставила свою чашку с блюдцем на стол.

– Мне тоже это было приятно.

Какое удовольствие, когда за тобой ухаживает красивый молодой человек, графский сын, уж никак не меньше, и ты впервые в жизни пробуешь на нем свои женские чары! Вначале она испытывала в его обществе смущение. Ведь Филипп принадлежал к аристократии и на социальной лестнице стоял намного выше ее, но его учтивость и обаяние очень быстро успокоили ее.

– Вы замечательный, Филипп. Если бы не вы, мои дни в этом мрачном доме были бы печальны.

Он улыбнулся:

– Напротив, это мне повезло. Ваше умение вести приятную беседу отрадно. «Вы мне милы смиренным видом и учтивой речью».

Эриел почувствовала, что краснеет. Он постоянно цитировал стихи. Это было так романтично, изысканно и свидетельствовало о его образованности и светскости.

– Шекспир? – Она знала, как он любит барда, но на этот раз полной уверенности у нее не было.

Он кивнул:

– Да, «Ричард II».

Эриел отпила несколько глотков чаю и поставила чашку.

– Мне хотелось бы когда-нибудь увидеть это на сцене.

– В таком случае я обязательно свожу вас в театр. – Он потянулся к ней и завладел обеими ее руками. – Моя дорогая Эриел, вы должны догадываться о моих чувствах к вам.

Она опустила глаза на его руки, все еще сжимавшие ее пальчики. Это были бледные нежные руки, руки истинного джентльмена. Сердце ее отчаянно забилось. Конечно, было еще слишком рано говорить о браке.

– Я… я, право, не знаю, что сказать.

Филипп бросил взгляд на дверь, которая была закрыта, но Эриел не осознала этого. Он заключил ее в объятия.

– Мы не так давно знаем друг друга, но случается, что люди внезапно проникаются друг к другу взаимным чувством. Я должен вас поцеловать, моя дорогая Эриел. С первой минуты, как я увидел вас, я не мог думать ни о чем другом. Вы просто сводите меня с ума.

Внезапно Эриел ощутила неловкость. Как и сказал Филипп, они были знакомы совсем недавно, не дольше недели.

– Право, Филипп, я не думаю…

Он прервал ее речь поцелуем. Прежде ее никто никогда не целовал, но она часто мечтала об этом. Хотя ощущение и было приятным, в этом поцелуе не было той страсти, того огня, которые она представляла в мечтах. Но она испытала нечто вроде шока, когда почувствовала, как рука Филиппа скользнула за ее корсаж, а язык его проник в ее полураскрытые губы. Почему он так ведет себя с ней? Неужели он причисляет ее к женщинам, позволяющим малознакомому мужчине такие интимные ласки? Она сделала попытку высвободиться из его объятий, упираясь руками в его грудь. В этот момент Филипп вскочил на ноги так стремительно, что чуть не столкнул ее с дивана. Он тяжело дышал. Руки его были сжаты в кулаки.

– Гревилл… – Это было все, что он произнес.

Она не слышала, как распахнулась дверь. Теперь же, пытаясь понять, что произошло, она разглядывала человека, стоявшего посреди гостиной. Он был на несколько дюймов выше Филиппа. У него была смуглая кожа и черные как смоль волосы. Губы его были плотно сжаты, лицо столь сурово, будто высечено из камня. Глаза цвета олова смотрели на нее, и у нее возникло ощущение, что его взгляд пронзает ее, как кинжал.

– Кто… кто вы? – спросила она, теряясь под его пристальным ледяным взглядом и чувствуя, что лишается дара речи.

– Полагаю, что ваш приятель… отлично знает, кто я.

Филипп смущенно смотрел на нее голубыми глазами:

– Мне казалось, вы назвали Гревилла своим кузеном.

– Я сказала, но он не…

Высокий мужчина подчеркнуто вежливо и официально поклонился ей:

– Джастин Росс, пятый граф Гревилл, к вашим услугам, мадам. – Едва сдерживаемая ярость чувствовалась в каждом отчеканенном им слове. Когда он обратил свои сверкающие яростью глаза к Филиппу, она была готова поклясться, что тот вздрогнул и отшатнулся. – Мисс Саммерс и мне надо обсудить кое-какие деловые вопросы, – сказал граф сухо. – Думаю, мистер Марлин, вам лучше удалиться.

Филипп без единого слова поднялся с дивана. Его бледные руки все еще были сжаты в кулаки. Казалось, в комнате повеяло холодом, пока двое мужчин мерили друг друга неприязненными взглядами. Филипп сжал зубы, повернулся и направился к двери.

– Филипп… подождите!

Но он продолжал идти к выходу и, не оборачиваясь, спустился в холл. Она слышала его шаги, их звук все слабел, пока не умолк совсем.

Эриел посмотрела на человека, стоявшего у двери:

– Я не понимаю… не понимаю, что происходит.

– Случилось то, моя дорогая, что мой отец, четвертый граф Гревилл, был так любезен, что соблаговолил скончаться пару лет назад, оставив мне свой титул.

Эриел нервно облизала губы.

– Граф… граф скончался? – Ей было трудно осознать это. Ей казалось, что и в ее голове, и вокруг нее все кружится.

– Бывший граф скончался. Я – Джастин Росс, пятый нынешний лорд Гревилл, человек, оплачивающий ваши наряды, комнату, стол и образование. И вы, полагаю, представляете, что все это стоит недешево.

– Да-да, я не сомневаюсь в этом. Это как раз то, о чем я хотела поговорить с покойным графом, то есть теперь с вами…

Господи! Значит, граф умер. Она по-настоящему никогда не знала его, не видела более четырех лет, но была уверена, что это он оплачивает ее образование и несет остальные расходы.

– Насколько я понимаю, вы уже прежде говорили об этом с покойным графом и четыре года назад заключили определенного рода соглашение.

Она глотнула, собираясь с силами.

– Да, тогда мы заключили некое соглашение.

– Если я не ошибаюсь, в обмен на ваше образование и содержание вы согласились по достижении зрелости стать любовницей графа.

– Да, но тогда я была… много моложе. И я не вполне сознавала…

– Зато теперь вы на несколько лет старше. Вам почти девятнадцать. И, как я понимаю, вы не та невинная девица, о чем свидетельствует ваше поведение с мистером Марлином.

Эриел побледнела.

– Вы получили хорошее и дорогостоящее образование. Надеюсь, за это время вы успели осознать, какого рода сделку заключили. Или это не так?

Эриел чувствовала себя униженной и несчастной. Ее начало подташнивать.

– Да.

– Но вы принимали деньги, которые я посылал вам, и позволяли оплачивать ваше образование.

– Да.

– Вы позволяли мне покупать для вас одежду. Ну, например, это платье, которое сейчас на вас.

Неосознанно она разгладила ладонью прелестный абрикосового цвета шелк и изящно вышитые на нем розочки. В горле ее образовался болезненный комок.

– Да.

– Раз дело обстоит так, то сделка все еще имеет силу.

– Да.

Она почувствовала жжение в глазах и постаралась сдержать слезы. Горло ее сжала болезненная спазма. Господи, она никогда не думала, что дойдет до этого! Граф повернулся к ней спиной и принялся ходить по комнате. В несколько шагов он добрался до двери в холл и вышел, миновав резные дубовые двустворчатые двери. Потом вернулся.

Он был высоким, смуглым, темноволосым и поджарым. И даже когда он выходил из комнаты, казалось, она оставалась проникнутой его личностью и присутствием. Он остановился, повернулся к ней и теперь смотрел на нее.

– Я прошу вас подняться наверх, мисс Саммерс.

Он не снизошел до того, чтобы подождать ее. Просто пошел вперед, уверенный, что она последует за ним. Окаменев от ужаса, она не посмела ослушаться и следовала за ним, как служанка за господином, как рабыня. Стараясь не думать об унижении, она поднялась по широкой каменной лестнице, огибавшей обширный холл с каменными нишами для подсвечников, и наконец оказалась в хозяйских апартаментах.

Прежде она никогда не бывала в этих комнатах. Теперь какой-то уголок ее сознания отметил тускло-синий турецкий ковер, выцветшие бархатные драпировки на окнах, настолько обветшалые, что даже слабые лучи солнца могли пробиться сквозь них, расцвечивая комнату в цвета витражей, украшавших окна. Длинная анфилада комнат, мрачных и неуютных, шла через весь дом. Снаружи полыхнула молния. Серые мрачные тучи закрыли солнце. Разразилась настоящая буря. Свистел ветер, дождь барабанил по стеклам и подоконникам. Эриел замедлила шаги, когда граф миновал гостиную, прошел в спальню и направился к массивной кровати с балдахином о четырех столбах.

На мгновение она задержалась. Сердце ее билось мучительно, болезненно. Она чувствовала пристальный ледяной взгляд его серых глаз, холодный, как ветер, дувший в окна. Он стоял в ожидании с неподвижным лицом, а она медленно и боязливо приближалась к нему. Наконец остановилась у входа в спальню.

– Закройте дверь, – приказал он.

Его голос звучал так, будто осыпались чуть подтаявшие сосульки. Вместо огненной ярости отца, изливавшейся на нее в детстве, теперь ледяная ярость графа окутывала ее, как холодное покрывало, и это было еще страшнее.

Она закусила губу и повиновалась, бесшумно опустив задвижку на положенное место дрожащей рукой.

– Сюда, Эриел.

Ей не хотелось приближаться к нему. Господи! Как ей хотелось повернуться и убежать! Но она никогда не была трусихой. Она пережила побои отца. Как-нибудь переживет и это.

Гордость заставила ее выпрямиться. Она подошла к нему, чувствуя, что ноги ее стали будто деревянными, про себя моля Бога, чтобы они не подкосились.

– Я выполнил условия договора. Теперь дело за вами. Снимите одежду, я хочу посмотреть, за что я платил своим трудом заработанными деньгами.

Несколько секунд она просто смотрела ему в глаза с ужасом и недоверием.

– Я не могу… не смею…

– Если бы я не явился, вы бы сделали это ради Марлина. Почему бы вам не потрудиться ради меня?

По спине ее пробежали мурашки. Она была по-настоящему испугана. В горле ее клокотали готовые прорваться рыдания. Господи! Этого не могло быть! Из всех возможных вариантов, которые она представляла заранее, этот был худшим. Ее глаза жгли непролитые слезы. Она с трудом сдерживала их, решив, что ни за что не заплачет при этом животном с ледяным сердцем, теперь ставшем графом. Она вздернула подбородок:

– Вы ошибаетесь, милорд. Я не позволила бы Филиппу… такую свободу обращения с собой.

Тонкая черная бровь недоверчиво приподнялась:

– Не позволили бы? – Губы искривились в горькой насмешливой улыбке. – А та умилительная сцена, которую я наблюдал в Красной комнате? Вы собираетесь уверить меня, что мне привиделись ваши тела, сплетенные в объятии?

Эриел снова прикусила губу. Это был всего только поцелуй, и с самого начала все пошло как-то не так.

– То, что вы увидели, было недоразумением. Ни один из нас не был готов…

Его брови гневно сошлись над переносицей, а губы сжались. Он шагнул к ней. Лицо его было грозным, и она невольно отступила назад.

– Если вы воображаете, что Филипп Марлин не собирался соблазнить вас, то вы еще глупее меня. А теперь раздевайтесь, иначе я сам вас раздену.

Глаза ее наполнились слезами. Она яростно заморгала, пытаясь не дать им пролиться, и в конце концов ей это удалось. Откуда-то изнутри пришло мужество, выработанное, еще когда отец жестоко избивал ее. Он мог ее бить, но ему не под силу было сломить ее. Не удастся это и графу.

Она повернулась спиной к нему и стояла прямо, хотя ноги ее дрожали.

– Помогите мне расстегнуть пуговицы.

Граф шагнул к ней. Она слышала, как его блестящие черные башмаки мягко и приглушенно двигались по ковру. Не обращая внимания на пуговицы, он прикоснулся горячими пальцами к ее шее, потом потянул за вырез платья и располосовал ткань до пояса. Из ее груди вырвалось долго сдерживаемое рыдание, но, когда она повернулась к нему лицом, в его жестких серых глазах она не увидела ни крупицы жалости.

– А теперь делайте, как я говорю. Снимите платье.

Он отступил на несколько шагов, будто хотел видеть ее смущение издали.

Руки ее дрожали. Она вцепилась в тонкую шелковую ткань нежного абрикосового цвета и спустила безжалостно испорченное платье с плеч. Такое красивое платье, подумала она мимоходом. А все ее платья были так дороги ей. Ведь у нее никогда прежде не было красивых вещей. Она пыталась придумать, как объяснить ему, что произошедшее между ней и Филиппом – ошибка, но достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы понять, что все ее усилия были бы тщетными. Она стояла перед ним в одних домашних туфельках, белых шелковых чулках и атласных подвязках, а также в легкой полупрозрачной сорочке, столь тонкой, что сквозь нее можно было видеть ее бледно-розовые соски и гнездо золотистых волос между ног. Под взглядом этих холодных серебристо-серых глаз, неспешно скользившим по ее груди, она залилась краской. Но взгляд не остановился на груди, он заскользил ниже. Граф рассматривал ее талию, спустился к ногам, к лодыжкам, потом снова поднялся к лицу.